3
4
ISSN 2077-4877
НАУЧНЫЕ
ТРУДЫ
Республиканского
института высшей школы
Философско-гуманитарные науки
Сборник научных статей
Основан в 2000 году
Выпуск 16
Минск
РИВШ
2017
УДК 082
В сборник, включенный ВАК Республики Беларусь в перечень научных изданий для опубликования результатов диссертационных исследований, вошли статьи по политическим, философским и экономическим наукам.
Адресован аспирантам, научным работникам, преподавателям высшей школы.
Рекомендовано
редакционно-издательской комиссией ГУО «Республиканский институт высшей школы»
(протокол № 6 от 27 декабря 2016 г.)
Редакционная коллегия:
пред. редкол., д-р физ.-мат. наук проф. В. А. Гайсёнок;
д-р филос. наук проф. В. Ф. Берков; д-р ист. наук доц. Г. Я. Голенченко; д-р ист. наук проф. В. С. Кошелев; д-р филос. наук проф. В. В. Позняков; д-р филос. наук проф., чл.-кор. НАН Беларуси П. А. Водопьянов; д-р пед. наук проф. В. Ф. Володько; д-р пед. наук проф. В. В. Чечет; д-р психол. наук проф. И. А. Фурманов; д-р психол. наук проф. В. А. Янчук; д-р экон. наук проф. А. В. Данильченко; д-р экон. наук проф. В. А. Воробьёв; д-р полит. наук проф. В. А. Мельник; д-р ист. наук проф. О. Г. Слука; д-р полит. наук, проф. каф. политологии Л. Е. Земляков
© ГУО «Республиканский
институт высшей школы», 2017
ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ
Е. Г. Абраменко
Гомельский государственный университет имени Ф. Скорины, Гомель
E. Abramenko Gomel state university of F. Skoryna, Gomel
УДК 328:321.01(476)«20»
ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ПАРЛАМЕНТАРИЗМА В ПРОЦЕССЕ ПОСТСОВЕТСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ
INSTITUTIONALIZATION PARLIAMENTARISM IN THE POST-SOVIET TRANSFORMATION OF THE POLITICAL SYSTEM IN THE REPUBLIC OF BELARUS
В статье рассматриваются особенности становления парламентаризма как политического института в Республике Беларусь в период постсоветской трансформации политической системы. На основе уровня воплощения в жизнь принципа разделения властей, а также разделения функций и полномочий между исполнительной и законодательной ветвями власти выделяются следующие этапы: 1) 1989–1994 гг.; 2) 1994–1996 гг.; 3) с 1996 г. и по настоящее время.
Ключевые слова: парламентаризм; парламент; Республика Беларусь; трансформация политической системы; форма правления; разделение властей.
The article discusses the features of the formation of parliamentarism as a political institution in the Republic of Belarus in the period of post-Soviet transformation of the political system. On the basis of the level of realization of the principle of separation of powers, as well as the separation of functions and powers between the executive and legislative branches of government are the following steps: 1) 1989–1994 gg.; 2) 1994–1996 gg .; 3) from 1996 to the present time.
Key words: рarliamentarism; Parliament; Republic of Belarus; the transformation of the political system; form of government; separation of powers.
Политический институт парламентаризма стал существенным фактором политического развития, которое определяет способность политической системы эффективно адаптироваться к новым условиям.
Проблема становления и развития данного политического института находится в рамках исследования переходов к демократии. Эти процессы сопровождаются обострением социальной напряженности, падением легитимности, ослаблением эффективности политической системы. Изучая демократизацию в различных регионах мира, исследователи приходят к констатации того, что процесс зарождения и развития демократии в социальном плане и во временной протяженности не обязательно является универсальным и одновременным.
С политологической позиции можно выделить несколько этапов становления института парламентаризма в постсоветской Беларуси. Основным критерием периодизации может служить уровень воплощения в жизнь принципа разделения властей, а также разделения функций и полномочий между исполнительной и законодательной ветвями власти. На этой основе можно выделить следующие периоды:
• 1989–1994 гг. – характеризуется поиском оптимальных форм государственного устройства.
Некоторые элементы парламентаризма в его классическом понимании были заложены в изменениях и дополнениях в Конституцию БССР 1978 г. внесенными Законом БССР от 27 октября 1989 г. Так, несмотря на то, что сохранялись положения о демократическом централизме и руководящей роли партии, ст. 85 закрепила положение о том, что лица входящие в состав Совета Министров БССР, исполнительных комитетов местных Советов народных депутатов, за исключением председателей этих органов, руководители ведомств, отделов и управлений исполнительных комитетов местных Советов, судьи и государственные арбитры не могут быть депутатами в Совете, которым они назначаются или избираются.
Так же произошла и некоторая профессионализация Парламента: на весь период своих полномочий в Верховном Совете Белорусской ССР или на определенный срок на время сессий Народные депутаты Белорусской ССР освобождаются от выполнения служебных или производственных обязанностей для осуществления депутатской деятельности в Верховном Совете Белорусской ССР, его комиссиях, а также среди населения. Кроме того, Верховный Совет БССР становился постоянно действующим высшим органом государственной власти [69].
В Декларации Верховного Совета Республики Беларусь о государственном суверенитете Республики Беларусь, принятой 27 июля 1990 г., указывалось, что единственным источником власти в республике является белорусский народ, Верховный совет становился высшим органом государственной власти, декларировалось введение принципа разделения властей, как неотъемлемой части построения правового государства [23].
В это же время в Республике Беларусь начала оформляться многопартийная система. Начальным пунктом данного процесса стало формирование в октябре 1988 г. организационного комитета по образованию Белорусского Народного Фронта, ставшего главным политическим оппонентом КПСС-КПБ. В 1990 г. создана Объединенная демократическая партия Беларуси, в 1991 г. были зарегистрированы: Белорусская крестьянская партия, Белорусская социал-демократическая Громада, Белорусский христианско-демократический союз, Национально-демократическая партия Беларуси.
В этом же году деятельность КПСС-КПБ была приостановлена, на ее основе сформировалась Партия коммунистов Беларуси.
Быстрому росту количества новых политических партий способствовали низкие требования закона «Об общественных объединениях» и к 1994 г. в Республике Беларусь насчитывалось 24 партии.
4 марта 1990 г. первые в Беларуси прошли свободные парламентские выборы на альтернативной основе в Верховный Совет XII созыва.
В состоянии общественно-политической трансформации парламент стал сферой борьбы между сторонниками и противниками реформ, новой и старой политической элиты. Сторонники кардинальных преобразований, в лице БНФ, создали в июле 1990 г. парламентскую оппозицию. Основным направлением деятельности новой для Верховного Совета структуры, по словам З. Поздняка, являлось «спасение белорусского народа и белорусской нации от чернобыльской экологической и социальной катастроф, обеспечение достойной жизни народа путем приобретения государственной независимости Белоруссии, перехода на рыночную экономику и построение парламентской республики. Кроме критических разработок, она создает свои альтернативные законопроекты, участвует либо не участвует в пленарных заседаниях сессии и в работе некоторых постоянных комиссий» [1, с. 1]. С одной стороны деятельность парламентской оппозиции способствовала озвучиванию в парламенте альтернативных точек зрения (так оппозицией выносились на обсуждение альтернативные варианты законопроектов «О гражданстве», «О праве собственности на землю», «О выборах народных депутатов Беларуси», «Концепция экономической реформы в Республике Беларусь» и др.). С другой – периодические уходы представителей оппозиции из зала заседаний, приводили к остановке работы законодательного органа.
В это время одним из центральных вопросов являлся институциональный упадок. Одной из ключевых характеристик переходного периода является то, что старые политические системы рушатся, а новые находятся на этапе становления. Поэтому в данный период усиливается поиск путей выхода из кризисного состояния. Наибольшие разногласия вызывали вопросы относительно формы правления (президентская республика или парламентская) и о профессионализации парламента.
Часть политической элиты считала, что необходимо сделать выбор в пользу континентально – европейской парламентской модели. Выбор данной формы правления обосновывался на ряде причин :
• парламентская республика обеспечивает подлинную демократию [30, с. 1; 11, с. 1];
• историческими традициями, уходящими своими корнями в представительные учреждения ВКЛ [5, с. 2–3; 29, с. 1];
• высокой степенью опасности вырождения президентства в авторитарный режим, обусловленного слабостью демократических традиций, привычностью старой системы и ностальгией по прошлому, а также бюрократизмом, расцветом преступности и «теневой» экономики [26, с. 2];
• возможностью конфликта между исполнительной властью в лице президента и законодательной в лице парламента, что может привести к блокированию одной властью другой результатом чего станет потеря государственности [25, с. 2; 21, с. 2].
Сторонники президентской формы правления указывали на то, что социальная апатия и недоверие населения к политикам и органам государственной власти, являющиеся следствием экономического и общественно-политического кризисов, слабость партийной системы приведут к формированию Верховного Совета, неспособного сформировать устойчивое и эффективное коалиционное правительство [27, с. 1–2; 14, с. 1; 13, с. 2; 17, с. 1]. Помимо прочего приверженцы данной формы указывали на то, что для парламентской республики характерной является гражданская политическая культура. В то время как для основной массы населения Республики Беларусь присуща подданническая и ее носители в большей степени ориентируются на волю главы государства [20, с. 2].
Подтверждением этой точки зрения явились данные социологических опросов. Так, в 1991 г. положительно высказывались на вопрос о введении поста президента 62 % респондентов, отрицательно – 22 %, в 1992 г. соотношение составило 38, 2 % «за» и 34, 1 % «против», в 1993 г. – 49, 2 % и 29, 6 %. В 1994 г. на вопрос: «Согласны ли вы с утверждением, что нашей социально-политической ситуации важнее не выборы в парламент, а некий сильный человек, способный принимать и распутывать решения?» ответили: согласны полностью» и «скорее согласны» 66 % респондентов [18, с. 1].
Не менее сложным был вопрос о профессионализации парламента, с которым были взаимосвязаны вопросы структурного преобразования Верховного Совета. Для решения данной проблемы предлагались многочисленные варианты: реорганизация Верховного Совета в постоянно действующую палату, состоящую из депутатов, работающих на профессиональной основе, и рабочих групп из членов палаты и экспертов, ведущих подготовку законопроектов; создание двух законодательных органов в виде Съезда народных депутатов и Верховного Совета; Верховного Совета и сойма [6, с. 1; 9, с. 3]. Данные проекты, по сути, предлагали преобразование однопалатного законодательного органа Республики Беларусь в двухпалатный, в котором одна из палат работает на профессиональной основе.
Конституция, принятая 15 марта 1994 г. ввела пост президента, но ст. 79 закрепила положение о том, что Верховный Совет Республики Беларусь – это высший представительный и единственный законодательный орган государственной власти [12, с. 14]. Парламент являлся однопалатным, избирался сроком на 5 лет и состоял из 260 депутатов.
Несмотря на то, что 6 ст. Конституции закрепляла разделение властей, очевидным было доминирование Верховного Совета: только он мог вносить изменения в Конституцию и другие законы, избирать Центральную комиссию по выборам и проведению референдумов, членов Конституционного, Верховного и Высшего Хозяйственного Судов, давать согласие на назначение Премьер-министра и членов Кабинета Министров и др. Таким образом, Верховный Совет по существу имел возможность влияния на решение любых вопросов.
Еще одной особенностью данного периода являлась не полная профессионализация законодательного и представительного органа. Так, ст. 92 закрепляла положение о том, что депутаты Верховного Совета осуществляют свои полномочия по желанию: либо на профессиональной основе, либо не порывая со своей служебной или производственной деятельностью.
Таким образом, можно сказать, что в данный период становление политического института парламентаризма характеризовалось попыткой заимствования готовых институциональных форм, которые, на этот момент, не были подкреплены отвечающими им политическими практиками, а также без учета политической культуры общества, что привели к последующим институциональным конфликтам.
• 1994–1996 гг. – характеризуется политическим кризисом, вызванным конфликтом между парламентом и исполнительной властью в лице Президента Республики Беларусь.
Прошедшие в 1995 г. выборы в Верховный Совет XIII созыва показали значительную популярность политических партий в обществе: их представители получили 106 мандатов из 260.
Безусловно, представительный и законодательный орган, который был сформирован на основе новых правил, выгодно отличался от своих предшественников и был ближе к профессиональному парламенту. Однако, доминирующее положение Верховного Совета по отношению к исполнительной власти и Президенту Республики Беларусь заложенные в Конституции 1994 г. стали причиной острого политического кризиса.
Верховный Совет, который с 1990 г. располагал монополией на власть, продолжал бороться за сохранение своих полномочий. В частности на протяжении почти 2 лет после избрания Президента постановления о введении в действие законов и международные договоры подписывались Председателем Верховного Совета. Статья 54 закона «О Верховном Совете Республики Беларусь» закрепляла положение о том, что не только законы, но и постановления Верховного Совета являются обязательными для исполнения на территории республики [22]. Таким образом, Глава государства утрачивал право вето, так как постановления подписывались Председателем Верховного Совета. В то же время вето Президента на принятые законы преодолевалось в 100 % случаев [4, с. 132]. За период своей деятельности Верховный Совет XII созыва принял 1571 законодательный акт. Из них 351 закон и 1220 постановлений [8, с. 3]. Одновременно с расширением своих полномочий, прав и льгот, Верховный Совет в законе «О Президенте» ограничил полномочия Президента в сфере издания нормативных актов по вопросам организации и деятельности исполнительной власти, а также органов при Президенте и установления их компетенции [28, с. 2, 19; с. 1].
В Основном законе не было гарантий обеспечения четкой смены власти. Исходя из положений, закрепленных в Конституциях 1978 и 1994 гг., выборы в Верховный Совет необходимо было назначить не на май, а на февраль 1995 г. Назначение выборов на «дачный» сезон и падение авторитета законодательного органа привели к тому, что к лету 1995 г. было избрано 119 депутатов из 260. Мотивируя свое решение отсутствием необходимого кворума, ухудшением социально-экономического и политического положения, Верховный совет XII созыва продлил свои полномочия, проведя осенью 1995 г. 18 сессию [10, с. 1]. Подобное решение стало одной из причин парламентского кризиса, так как избранные депутаты Верховного Совета XIII созыва указывали на нелегитимность Верховного Совета XII созыва. Председатель постоянной Комиссии по законодательству отметил, что решение о продлении полномочий дискредитирует саму идею парламентаризма [2, с. 1; 24, с. 1].
Не менее острой являлась и проблема соблюдения депутатами временного регламента Верховного Совета, закона «О статусе депутата Верховного Совета» и выполнения своих непосредственных обязанностей. Не полная профессионализация парламента приводила к частому отсутствию членов законодательного органа, что в свою очередь влекло отсутствие необходимого для принятия решений кворума. Например, по результатам регистрации с 17 по 21 октября 1994 г. отсутствовали более 100 депутатов (из них 5 дней – 31 депутат, 4 дня – 8, 3 дня – 18, 2 дня – 8, 1 день – 43). Такая же ситуация сохранилась и в 1995 г., так, 10. 04. 1995 г. на голосовании за проект Президиума Верховного Совета Республики Беларусь «О проведении республиканского референдума в Республике Беларусь и мерах по его обеспечению» отсутствовал 51 депутат, за п. 1 (назначить дату референдума на 14.05.1995 г.) – 51; 11.05.1995 г. – за пп. 2.1 (о языках) – 63 депутата, за пп. 2.2. (о символике) – 64 [16, с. 2; 7, с. 2].
Подобные действия депутатов Верховного Совета привели к падению авторитета законодательного органа. Так, если в 1990 г. на вопрос «Доверяете ли вы Верховному Совету / Национальному Собранию Республики Беларусь?» положительно ответили 36,0 % респондентов, в 1992 г. – 18 %, 1994 г. – 8, в 1996 г. – 14 % [3, с. 242].
• с 1996 г. и по настоящее время. Новая редакция Конституции Республики Беларусь, принятая на республиканском референдуме 24 ноября 1996 г., закрепила иную модель государственного устройства. Законодательная власть более не находится в привилегированном положении, она приобрела более цивилизованную форму функционирования. Тем не менее, заложенные в ее основу принципы позволяют сформировать результативную систему взаимодействия властей, адаптируя ее к белорусской действительности.
Данный этап характеризуется усовершенствованием конституционных механизмов регулирования отношений ветвей власти, а также накоплением опыта совместной работы исполнительных и законодательных структур, бесконфликтным взаимодействием законодательной и исполнительной ветвей власти, несмотря на прерогативы последней. Белорусский парламентаризм превратился в реально действующую на основе разделения властей систему взаимодействия законодательной с другими ветвями власти. Рассматриваемый политический институт стал представлять собой комплексную структуру законодательной власти, многофункциональную подсистему и составную часть разветвленной политической системы.
Таким образом, период постсоветской трансформации оказал значительное влияние на институционализацию парламентаризма в Республике Беларусь. На протяжении первых двух этапов (с 1989 г. по 1996 г.) становление и развитие данного политического института сопровождалось трудностями характерными для большинства переходных государств: отсутствием навыков переговорного процесса (что наблюдалось в действиях оппозиции), конфликтом между законодательной властью и Президентом, который завершился принятием изменений и дополнений к Конституции. На сегодняшний день, функционируя в системе разделения властей, белорусский парламентаризм как политический институт смог сформировать систему взаимодействия с исполнительной и судебной ветвями власти, его институциализация совершается посредством выборов с участием политических партий. Тем не менее, среди особенностей современного этапа следует отметить доминирующее положение исполнительной власти в политической системе; не прочное утверждение в сознании граждан ценностей классического парламентаризма, следствием чего является невысокий уровень популярности Национального Собрания Республики Беларусь по сравнению с уровнем популярности Главы государства, церкви и силовых структур.
Список использованных источников
1. Богданов, В. Нужна ли в парламенте оппозиция? / В. Богданов, В. Глод // Советская Белоруссия. – 1990. – 29 июля. – С. 1.
2. Булахов, Д. Нельзя дискредитировать идею парламентаризма / Д. Булахов // Советская Белоруссия. – 1995. – 2 сент. – С. 1.
3. Бущик, В. В. Человек и общество в условиях социально-политических преобразований / В. В. Бущик // НАН Беларуси, Ин-т социологии. – Минск: [б. и.], 1999. – 261 с.
4. Василевич, Г. А. Белорусское государство на рубеже веков / Г. А. Василевич. – Минск: Право и экономика, 2008. – 455 с.
5. Вишневский, А. Нужна ли Беларуси президентская форма правления? / А. Вишневский, Н. Горбаток // Нар. газ. – 1994. – 16 лют. – С. 2–3.
6. Глод, В. Концепции на выбор / В. Глод, Л. Лазарь // Советская Белоруссия. – 1992. – 16 апр. – С. 1.
7. Грыб, М. Зварот Старшынi Вярхоўнага Савета Рэспублiкi Беларусь Мечыслава Грыба на сесii Вярхоўнага Савета 8 лiстапада 1994 г. / М. Грыб // Нар. газ. – 1994. – 9 лiст. – С. 2.
8. Грыб, М. Справаздача Старшынi Вярхоўнага Савета Рэспублiкi Беларусь М. Грыба на пасяджэннi сессii Вярхоўнага Савета 20 лютага 1995 г. / М. Грыб // Нар. газ. – 1995. – 22 лют. – С. 1, 3.
9. Долгалев, В. Бег на месте? / В. Долгалев // Нар. газ. – 1992. – 10 сак. – С. 3.
10. Заява Вярхоўнага Савета Рэспублiкi Беларусь // Нар. газ. – 1995. – 14 верас. – С. 1.
11. Заява апазiцыi БНФ аб Канстытуцыi // Нар. газ. – 1993. – 19 чэрв. – С. 1.
12. Канстытуцыя Рэспублікі Беларусь = Конституция Республики Беларусь: прынята на трынаццатай сес. Вярхоўн. Савета Рэсп. Беларусь дванаццатага склікання 15 сак. 1994 г. – Мінск: Беларусь, 1994. – 152 с.
13. Карбалевич, В. Парламентская или президентская республика / В. Карбалевич // Совет. Белоруссия. – 1992. – 27 марта. – С. 2.
14. Карпенко, Г. Политика: кто кого раньше загонит в землю? / Г. Карпенко // Совет. Белоруссия. – 1993. – 30 марта. – С. 1–2.
15. Конституция (Основной Закон) Белорусской Советской Социалистической Республики: принята на внеочеред. сес. Верхов. Совета БССР девятого созыва 14 апр. 1978 г.: с изм. и доп., внесен. Законами БССР от 21 июня 1979 г. и 27 окт. 1989 г. – Минск: Беларусь, 1989. – 47 с.
16. Кто есть кто? Сделай вывод! // Совет. Белоруссия. – 1995. – 29 апр. – С. 2.
17. Кузнецов, В. Нужен ли народу Беларуси глава государства? / В. Кузнецов // Нар. газ. – 1994. – 11 студз. – С. 1.
18. Лидер, парламент, мы // Совет. Белоруссия. – 1994. – 6 окт. – С. 1.
19. Лукашенко, А. Г. «…Мы вместе должны быть ответственны пред каждым гражданином Беларуси» / А. Г. Лукашенко // Совет. Белоруссия. – 1995. – 22 марта. – С. 1–2.
20. Мельник, В. А. Давайте «демаскируем» президентство / В. А. Мельник // Совет. Белоруссия. – 1993. – 23 дек. – С. 2.
21. Морозов, И. Пока обойдемся без президента / И. Морозов / Нар. газ. – 1994. – 6 кастр. – С. 2.
22. О Верховном Совете Республики Беларусь : Закон Респ. Беларусь, 21 дек. 1994 г., № 3465-XII : в ред. Закона Респ. Беларусь от 14.06.2007 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр»; Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2010.
23. О государственном суверенитете Республики Беларусь: декларация Верхов. Совета Респ. Беларусь, 27 июля 1990 г., № 193-XII // Ведомости Верхов. Совета Респ. Беларусь. – 1991. – № 31. – Ст. 536.
24. Обращение депутатов Верховного Совета 13 созыва / В. Башаримов [и др.] // Нар. газ. – 1995. – 29 сент. – С. 1.
25. Приходько, Ф. И незачем «голову ломать»?.. / Ф. Приходько // Нар. газ. – 1994. – 24 лют. – С. 2.
26. Тявловский, М. Я вижу Беларусь только парламентской республикой / М. Тявловский // Нар. газ. – 1993. – 6 кастр. – С. 2.
27. Челядинский, А. Нужна стабильная и компетентная власть / А. Челядинский // Совет. Белоруссия. – 1993. – 17 нояб. – С. 1–2.
28. Шабойлов, В. Полномочия ветвей власти в законотворческой деятельности должны быть сбалансированы / В. Шабойлов // Нар. газ. – 1996. – 28 авг. – С. 2.
29. Шушкевiч, С. Я за нейтральную парламенцкую Беларусь / С. Шушкевіч // Нар. газ. – 1993. – 3 чэрв. – С. 1.
30. Шушкевич, С. С. Аб становішчы Рэспублікі Беларусь i аб важных пытаннях яе унутранапалiтычнай i знешнепалiтычнай дзейнасцi : дакл. Старш. Вярхоўн. Савета Рэсп. Беларусь С.С. Шушкевiча на нечарговай адзiнадцатай сесii Вярхоўн. Савета / С. С. Шушкевич // Нар. газ. – 1993. – 3 сак. – С. 1.
Дата поступления 16.02.2017
П. А. Барахвостов
Белорусский государственный университет, Минск
P. A. Barakhvostov
Belarusian State University, Minsk
УДК 327.8
ПОЛИТИКА «ПРОДВИЖЕНИЯ ДЕМОКРАТИИ» ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА В ОТНОШЕНИИ СТРАН «ВОСТОЧНОГО ПАРТНЕРСТВА»
THE EU DEMOCRACY PROMOTION POLICY TOWADS THE EASTERN PARTNERSHIP COUNTRIES
В настоящей работе рассмотрена эволюция инструментов политики продвижения демократии Европейского союза в отношении стран «Восточного партнерства». Показано, что запуск инициативы обусловил возникновение принципиально нового инструмента – Соглашения об ассоциации. Детально проанализированы инструменты финансового и экономического присутствия. Изучена роль инструментов социализации, созданных в рамках «Восточного партнерства». Полученные результаты могут быть применены при анализе проблем регионального развития.
Ключевые слова: Европейский союз; Европейская политика соседства; Восточное партнерство; политика продвижения демократии.
This paper deals with the evolution of the EU’s instruments of democracy promotion applied to the Eastern Partnership. It is shown that the launch of the initiative conditioned the inauguration of a brand new instrument – the Association Agreement. The instruments of financial and economic presence are thoroughly analyzed. The role of the socialization instruments developed within the Eastern Partnership is also studied in detail. The results of this research may be applied to the analysis of the problems of regional development.
Key words: European Union; European Neighborhood Policy; Eastern Partnership; democracy promotion.
Существуют различные трактовки концепта «демократия». В узком смысле она связана с всеобщими и свободными выборами в условиях конкуренции партий. В более широком смысле демократия характеризуется «не только многопартийным режимом с регулярными, свободными и справедливыми выборами и всеобщим избирательным правом, но и организационным и информационным плюрализмом, широкими гражданскими свободами (свободой слова, печати, образования и вступления в общественные и политические организации); эффективным демократическим управлением и функциональной автономией законодательных, исполнительных и судебных органов власти» [1]. Соблюдение демократических принципов является основой Европейского союза (ЕС) и критерием вступления в него любой страны, что зафиксировано в ст. 6 и ст. 49 Договора о Европейском союзе [2]. В соответствии со ст. 11 Договора, поддержка демократии, прав человека и фундаментальных свобод в странах – соседях стали основополагающими принципами внешней политики ЕС. Приверженность курсу поддержки демократии подчеркивалась в ряде документов, составивших базис скоординированной внешнеполитической деятельности Евросоюза [3–6].
Одной из главных целей Европейского союза является оказание помощи сопредельным и развивающимся государствам «в построении глубинной демократии, которая включает политические реформы, выборы, институциональное строительство, борьбу с коррупцией, независимость судебной системы и поддержку гражданского общества» [7], т. е. продвижение демократии в понимании ЕС. Политика, направленная на достижение данной цели, реализуется, в частности, в рамках программы «Европейская политика соседства» (ЕПС), запущенной после масштабных расширений Евросоюза 2004–2007 гг. В 2009 г. из ЕПС в отдельное направление – «Восточное партнерство» – была выделена часть постсоветского пространства, географически и/или политически относящаяся к Европе: Азербайджан, Армения, Беларусь, Грузия, Молдова и Украина. Главная задача «Восточного партнерства» – создание необходимых условий для ускорения политической ассоциации и дальнейшей экономической интеграции между Европейским союзом и странами – партнерами, что возможно лишь на основе приверженности общим «фундаментальным ценностям, включая демократию, верховенство закона, уважение прав человека» [8]. Однако данная программа не рассматривается Евросоюзом как подготовка государств-партнеров к вступлению в его ряды. Возникает вопрос, каким же образом Европейский союз побуждает к осуществлению демократических реформ страны, не являющиеся ни членами, ни кандидатами в члены ЕС.
В историографии можно отметить немало работ, посвященных изучению данной проблемы. При этом следует выделить несколько направлений исследований. Первое из них концентрируется на причинах и особенностях осуществления европейской политики продвижения демократии. В основе большинства работ данного направления – представление о ЕС как «нормативной» силе, воплощающей набор демократических ценностей и норм в жизни общества, экономике, управлении, политике [9]. Внешняя политика рассматривается как продолжение внутренней, направленной на обеспечение демократии, верховенства закона, соблюдение прав человека. При этом отличительной чертой нормативной силы ЕС является ее «мягкий» характер [10], подразумевающий добровольное принятие демократических ценностей и практик, а не военное или экономическое принуждение. В основе нормативной силы – принцип обусловленности, подразумевающий создание условий для передачи «хороших» норм и практик от одного актора другому [11]. Ряд исследователей подчеркивает обусловленность деятельности ЕС по продвижению демократии интересами по обеспечению своей собственной стабильности [12; 13].
В работах второго направления главное внимание уделяется изучению механизмов продвижения демократии: социализации [14], обеспечивающей усвоение элитами государств-партнеров демократических норм, ценностей и способствующей развитию новых идентичностей, а также кондициональности [15; 16], направленной на создание экономической и/или политической заинтересованности в осуществлении демократических реформ. В работе У. Якоби [17] дана несколько иная классификация механизмов продвижения демократии: побуждение (стимулирование примером), замещение (при сильном присутствии внешнему актору удается подвигнуть страну на демократические реформы без консультации и сотрудничества с внутренними акторами), коалиция с внутренними акторами (гражданским обществом).
В работах третьего направления исследуются инструменты продвижения демократии. Представляет интерес изучение особенностей их применения в отношении стран «Восточного партнерства». Следует отметить, что в работах, относящихся к данному направлению, как правило, внимание акцентируется на отдельном инструменте (отдельном аспекте политики продвижения демократии), применяемом ЕС в конкретной стране в определенный период времени [18–21].
Анализ историографии показывает необходимость дальнейшего, более глубокого изучения эволюции инструментов и механизмов продвижения демократии, применяемых Европейским союзом в рамках «Восточного партнерства». Данная проблема рассматривается в настоящей работе. Ее изучение представляет как научный интерес, связанный с исследованием внешнеполитических стратегий Европейского союза, так и практический, обусловленный необходимостью учета происходящих на континенте трансформаций для обеспечения безопасности в регионе. В качестве методологической основы исследования используются два взаимно дополняющих друг друга подхода. С одной стороны, рассматривается влияние ЕС, осуществляемое посредством социальных каналов и нормативного взаимодействия Евросоюза со странами-партнерами, которое объясняется в рамках конструктивистского теоретического подхода. С другой стороны, с точки зрения рационалистического подхода анализируется воздействие Евросоюза посредством увеличения финансового и экономического присутствия и углубления политического сотрудничества с государствами «Восточного партнерства».
Запуск инициативы «Восточное партнерство» стимулировал деятельность ЕС по продвижению демократии в регионе. Для ее осуществления был привлечен весь выработанный Евросоюзом инструментарий, центральное место в котором занимают инструменты финансового и экономического присутствия. Среди них следует отметить финансируемые Европейским инструментом партнерства и соседства (ЕИПС) (с 2014 г. – Европейским инструментом соседства (ЕИС)) программы двухстороннего сотрудничества. В 2011–2013 гг. их главное приоритетное направление – «демократическое развитие и хорошее управление», на которое выделялось около трети всех средств, предназначенных для создания демократических институтов в партнерской стране [22–27]. Среди программ двухстороннего сотрудничества в 2011–2013 гг. следует выделить Всеобъемлющую программу институционального строительства (CIB) с бюджетом 173 млн евро для поддержки институциональных реформ в партнерских странах [22–27]. В 2014–2017 гг. для большинства государств региона в качестве приоритетных направлений сотрудничества признано обеспечение системных преобразований, в частности, осуществление судебной и административной реформы [28–32].
Большое значение среди инструментов финансового и экономического присутствия имеют инструменты стимулирования демократических преобразований в партнерских странах по принципу «больше за большее», в соответствии с которым «партнеры, готовые к осуществлению политических реформ и уважению универсальных ценностей – прав человека, демократии и верховенства закона – получают большее финансирование со стороны ЕС» [33, p. 3]:
• Программа интеграции и кооперации Восточного партнерства (EaPIC) с бюджетом 130 млн евро на 2012–2013 гг.;
• «Зонтичная» программа (пришедшая на смену EaPIC), выделившая только лишь в 2014 г. 100 млн евро странам региона, в том числе: Молдове и Грузии – по 30 млн евро, Украине – 40 млн евро [34].
Важным инструментом финансового и экономического присутствия является бюджетная поддержка ЕС странам «Восточного партнерства», направляемая на финансовое поддержание политических и экономических реформ. По этому каналу на осуществление реформы судебных органов получено: Арменией – 18 млн евро (2009–2012 гг.), Азербайджаном – 16 млн евро (2009–2014 гг.), Грузией – 24 млн евро (2012–2016 гг.), Молдовой – 60 млн евро (2012 г.). Лидером в получении бюджетной поддержки является Украина, получившая 344 млн евро в период 2009–2014 гг.
Принципиальным отличием инструментария финансового и экономического присутствия в странах «Восточного партнерства» является включение в него, наряду с указанными выше двухсторонними инструментами, многосторонних инструментов, в том числе:
• флагманских инициатив (интегрированного управления границами, содействие развитию малого и среднего бизнеса, содействие развитию региональных рынков электроэнергии, повышение энергоэффективности и развитие возобновляемых источников энергии, сотрудничество по вопросам предупреждения стихийных бедствий и техногенных аварий), направленных на стимулирование развития экономических, политических и социальных связей на локальном и региональном уровне,
• межрегиональных программ сотрудничества, целью которых является стимулирование реформ посредством: консультационного участия ЕС (SIGMA, TAIEX), обучения молодежи и студенческих обменов (TEMPUS, Erasmus Mundus, ERASMUS+), расширения контактов органов местной власти в странах ЕС и государствах-участниках программы (CIUDAD), продвижения инвестиционных проектов,
• программ трансграничного сотрудничества, предназначенных для стимулирования экономического и социального развития стран региона. В период 2007–2013 гг. на данные программы в целом было выделено 1,1 млрд евро.
Использование данных многосторонних инструментов направлено не только на усиление экономического присутствия ЕС, но и на увеличение числа социальных каналов, посредством которых планируется осуществление воздействия Евросоюза.
Важным инструментом продвижения демократии является финансовое донорство, представляющее собой кредитную и/или инвестиционную помощь отдельных стран ЕС и международных финансовых институтов, размер которой оказывается связанным с результативностью демократических преобразований в стране, либо ожиданием такой результативности. Например, в 2014 г. объем финансовой помощи, предоставленной Молдове донорами (вместе со средствами, выделенными из бюджета ЕС) составил 27,11% годового бюджета республики [35].
Наряду с инструментами финансового и экономического присутствия, большое значение имеют инструменты политического диалога и социализации, направленные на углубление политического сотрудничества и расширения социальных каналов взаимодействия, к которым следует отнести:
• тематическую платформу № 1 «демократизация и обеспечение хорошего государственного управления» – представительный форум для обмена информацией и опытом осуществления реформ (в избирательной и судебной системах, борьбе с коррупцией) между ЕС и партнерскими странами;
• парламентскую ассамблею «ЕВРОНЕСТ» – форум для парламентских консультаций по углублению политического сотрудничества ЕС и стран-партнеров и их экономической интеграции, в состав которого включены шестьдесят членов Европейского парламента и по десять членов от парламентов стран «Восточного партнерства» [36];
• форум гражданского общества (ФГО) – структуру, основу которой составляют рабочие группы, которые работают независимо, но параллельно с тематическими платформами, выполняя функции мониторинга взаимодействия между ЕС и странами-партнерами и укрепления в них гражданского общества (ГО), а также возникшие на его основе национальные платформы ФГО;
• конференцию региональных и местных властей для «Восточного партнерства» (CORLEAP) - политический форум представителей местных и региональных властей стран ЕС и «Восточного партнерства» для обсуждения вклада городов и регионов в реализацию программы;
• twinning – уникальный инструмент социализации для институционального сотрудничества между структурами государственного управления ЕС и стран программы, предусматривающий для сотрудничающих сторон не только обмен визитами, но и активную продолжительную (в течение, как минимум, 12 месяцев) работу куратора (или специальной миссии) из ЕС в стране-участнице по обучению, организации и мониторингу институциональных реформ.
Данные инструменты предполагают применение ко всем странам программы и, следовательно, продвижение демократии как «сверху – вниз» (от ЕС к странам-партнерам), так и «горизонтально» (диффузия демократических норм и практик между странами-участницами).
Кроме того, Евросоюзом активно использовались тематические инструменты, направленные на стимулирование развития гражданского общества, в том числе: Фонд гражданского общества для стран ЕПС (только в 2014 г. из него в страны «Восточного партнерства» выделено 7,5 млн евро на гранты и контракты) [37, p. 30]; Европейский инструмент содействия демократии и правам человека (особенно активен в Украине, где в 2014 г. на реализацию Программы поддержки гражданского общества выделил 10 млн евро).
Однако центральное место в политике продвижения демократии в странах «Восточного партнерства» занимают инструменты нормативного воздействия, среди которых – Соглашение об ассоциации (СА), означающее принятие определенных обязательств перед Евросоюзом, выражающихся в приближении законодательства и административных процедур государства к соответствующим нормам и процедурам ЕС в различных областях. СА включает в качестве составляющих: создание Углубленной и всеобъемлющей зоны свободной торговли без таможенных барьеров и торговых квот, доступ партнерской страны к ресурсам европейского энергетического рынка, развитие альтернативных путей поставок энергоносителей, «визовую» либерализацию. Таким образом, предполагается вовлечение партнерской страны в европейский рынок капитала, товаров и услуг, рабочей силы и, следовательно, необходимость нормативного сближения и осуществления демократических преобразований в стране-партнере. Последний инструмент – двусторонний (Соглашение заключается между Евросоюзом и конкретным государством); к настоящему времени он применен в отношении трех стран программы: Украины, Молдовы, Грузии.
Наряду с указанными выше инструментами, Евросоюзом также использовались инструменты санкционного принуждения к демократии. Данный инструмент был применен, например, в отношении Беларуси (2011– 2016 гг.) и Молдовы (после коррупционного скандала в конце 2014 г., в результате которого из бюджета страны «исчез» 1 млрд. долларов).
На Вильнюсском саммите «Восточного партнерства» в ноябре 2013 г. ЕС был вынужден признать бесперспективность политики санкций и «замораживания» отношений с Беларусью. 1.03.2016 г. практически все анти-белорусские санкции были сняты. В 2014–2016 гг. наблюдался переход к политике «вовлечения» Беларуси в сотрудничество с Евросоюзом, особенностью которой является активизация взаимодействия с властными структурами и перемещение сотрудничества, главным образом, в экономическую, энергетическую, социальную и логистическую сферы. Что касается Молдовы, ЕС признал целесообразным вместо «замораживания» сотрудничества проведение аудита расходования вложенных в республику средств и модернизации политики продвижения демократии, в частности, перемещения акцента взаимодействия на борьбу с коррупцией, достижение независимости судей, деполитизацию государственных институтов и преобразование системы управления [38].
Таким образом, в осуществлении политики продвижения демократии в отношении стран «Восточного партнерства» Евросоюзом задействован широкий спектр инструментов: финансового и экономического присутствия, социализации, нормативного взаимодействия. При этом, наряду с известными инструментами (использованием бюджетной поддержки, финансового донорства, политических и/или экономических санкций), в рамках программы были задействованы новые, в том числе: программы многостороннего сотрудничества (региональные, межрегиональные, трансграничные), Программа интеграции и кооперации Восточного партнерства и «зонтичная» программа, инструменты политического диалога и социализации (тематическая платформа № 1, Парламентская ассамблея «ЕВРОНЕСТ», Форум гражданского общества, Конференция региональных и местных властей для «Восточного партнерства», Twinning). Указанные инструменты предполагают продвижение демократии как «сверху – вниз» (от ЕС к странам-партнерам), так и «горизонтально» (диффузия демократических норм и практик между странами-участницами). Важным инструментом политики продвижения демократии является Соглашение об ассоциации. В его основе – общие ценности: демократия, уважение прав человека и основных свобод, верховенство права, демократические принципы управления. В 2014–2016 гг. наблюдается изменение инструментария политики продвижения демократии, в частности: отказ от санкционного принуждения к демократии, проведение аудита расходования вложенных в осуществление реформ в партнерской стране средств.
Список использованных источников
1. Daimond, L. Promoting democracy in the 1990s: Actors and instruments, issues and imperatives: a report to the Carnegie Commission on Preventing Deadly Conflict / L. Daimond. – Washington, DC: The Commission, 1995. – 86 p.
2. Договор о Европейском союзе//Право Европейского союза [Электронный ре- сурс]. – Режим доступа: http://eulaw.ru/treaties/teu. – Дата доступа: 28.12.2016.
3. Council conclusions on Democracy Support in the EU’s External Relations. 2974th External Relations Council meeting Brussels, 17 November 2009//Council of the European Union [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.consilium.europa.eu/uedocs/cms_data/docs/pressdata/en/gena/111250.pdf. – Date of access: 28.12.2016.
4. EU Strategic Framework and Action Plan on Human Rights and Democracy, 2012 // Council of the European Union [Electronic resource]. – Mode of access: https://www.consilium.europa.eu/uedocs/cms_data/docs/pressdata/EN/foraff/131181.pdf. – Date of access: 28.12.2016.
5. Increasing the impact of EU Development Policy: an Agenda for Change. Communication from the Commission to the European Parliament, the Council, the European Economic and Social Committee and the Committee of the Regions, 13 October 2011 // European Parliament. Europa [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.europarl.europa.eu/meetdocs/ 2009_2014/documents/acp/dv/communication_/communication_en.pdf. – Date of access: 20.12.2016.
6. EU Action Plan on Human Rights and Democracy. Council of the European Union, 2015//European Union. External Action [Electronic resource]. – Mode of access: https://eeas.europa.eu/sites/eeas/files/eu_action_plan_on_human _rights_and_democracy_en_2.pdf. – Date of access: 20.12.2016.
7. Ashton, C. Remarks by the EU High Representative Catherine Ashton at the Senior officials’ meeting on Egypt and Tunisia, 23 February 2011 / C. Ashton // Europa. EU [Electronic resource]. – Mode of access: http://europa.eu/rapid/press-release_SPEECH-11-122_en.htm. – Date of access: 21.12.2016.
8. Communication from the Commission to the European Parliament and the Council – Eastern Partnership {SEC (2008) 2974} / COM (2008) 823 final// European Union. External Action [Electronic resource]. – Mode of access: http://eeas.europa.eu/eastern/docs/com08_823_en.pdf. – Date of access: 22.12.2016.
9. Sjursen, H. The EU as a «normative» power: how can this be? / H. Sjursen // Journal of European Public Policy. – 2006. – Vol. 13. – № 2. – Р. 235–251.
10. Wood, S. The European Union: a normative power? / S. Wood // European Foreign Affairs Review. – 2009. – Vol. 14. – P. 113–128.
11. Agné, H. European Union Conditionality: Coercion or Voluntary adaptation / H. Agné // Alternatives: Turkish Journal of International Relations. – 2009. – Vol. 8. – № 1. – Р. 1–18.
12. Hyde-Price, A. «Normative» power Europe: a realist critique / A. Hyde-Price // Journal of European Public Policy. – 2006. – Vol. 13. – № 2. – P. 217–234.
13. Silander, D. Protecting and Promoting Europe: The ENP and the Security-Democracy Nexus in Partner States / D. Silander, M. Nilsson // Journal of Applied Security Research. – 2014. – № 9(4). – P. 460–477.
14. Checkel, J. T. International Institutions and Socialization in Europe: Introduction and Framework / J. T. Checkel // International Organization. – 2005. – Vol. 59. – № 4. – P. 821–826.
15. Smith, K. E. The Use of Political Conditionality in the EU's Relations with Third Countries: How Effective? /K. E. Smith // European Foreign Affairs Review. – 1998. – Vol. 3. – № 2. – Р. 253–274.
16. Reinhardt, J. EU Democracy Promotion Through Conditionality In Its Neighbourhood: The Temptation of Membership Perspective or Flexible Integration / J. Reinhardt // Caucasian Review of International Affairs. 2010. V. 4 (3) [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.criaonline.org/12_1.html. – Date of access: 20.12.2016.
17. Jacoby, W. Review: Inspiration, Coalition, and Substitution: External Influences on Postcommunist Transformations / W. Jacoby // World Politics. – 2006. – Vol. 58. – № 4. – P. 623–651.
18. Bosse, G. A Partnership with Dictatorship: Explaining the Paradigm Shift in European Union Policy towards Belarus / G. Bosse // 50. – № 3. – P. 367–384.
19. Korosteleva, E. The European Union and Belarus: democracy promotion by technocratic means? / E. Korosteleva // 23. – № 4. – P. 678–698.
20. Lebanidze, B. What Makes Authoritarian Regimes Sweat? Linkage, Leverage and Democratization in Post-Soviet South Caucasus / B. Lebanidze // Southeast European and Black Sea Studies. – 2014. – № 14(2). – P. 199–218.
21. Smith, N. R. The EU’s Two-Track Promotion of Democracy in its Eastern Neighbourhood: Examining the Case of Armenia / N. R. Smith // Asia-Pacific Journal of EU Studies. – 2012. – V. 10. – № 1. – P. 19–43.
22. Lada, A. Towards a Stronger Role for Civil Society in the Eastern Partnership / A. Lada // European Policy Center Policy Brief. 2011 [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.epc.eu/documents/uploads/pub_1324_towards_a_stronger_role_for_civil_society_in_the_eap.pdf. – Date of access: 25.12.2016.
23. National indicative programme for Georgia (2011-2013)//European Commission [Electronic resource]. – Mode of access: https://ec.europa.eu/europeaid/national-indicative-programme-georgia-2011-2013_en. – Date of access: 20.12.2016.
24. National indicative programme for Armenia (2011-2013)//European Commission [Electronic resource]. – Mode of access: https://ec.europa.eu/europeaid/national-indicative-programme-armenia-2011-2013_en. – Date of access: 20.12.2016.
25. National indicative programme for Azerbaijan (2011-2013)//European Commission [Electronic resource]. – Mode of access: https://ec.europa.eu/europeaid/national-indicative-programme-azerbaijan-2011-2013_en. – Date of access: 20.12.2016.
26. National indicative program for Ukraine (2011-2013)// EEAS [Electronic resource]. – Mode of access: https://eeas.europa.eu/enp/pdf/pdf/country/2011_enpi_nip_ukraine_en.pdf. – Date of access: 10.12.2016.
27. National indicative program for Moldova (2011-2013)// EEAS [Electronic resour- ce]. – Mode of access: https://eeas.europa.eu/enp/pdf/pdf/country/2011_enp_nip_moldova_en.pdf. – Date of access: 10.12.2016.
28. National indicative program for Belarus (2012-2013)// EEAS [Electronic resource]. – Mode of access: https://eeas.europa.eu/enp/pdf/pdf/country/2011_enpi_nip_belarus_en.pdf. – Date of access: 10.12.2016.
29. Financing the ENP. Azerbaijan (2014-2017). Summary of the programming document// European Union. External Action [Electronic resource]. – Mode of access: http://eeas.europa.eu/enp/pdf/financing-the-enp/azerbaijan_2014_2017_summary_of_the_ programming_document_en.pdf.– Date of access: 20.12.2016.
30. European Neighbourhood Instrument (ENI) 2014-2020 – Single Support Framework for EU Support to Armenia (2014-2017)// EEAS [Electronic resource]. – Mode of access: https://eeas.europa.eu/enp/pdf/financing-the-enp/armenia_2014_2017_programming_document_en.pdf. – Date of access: 10.12.2016.
31. Financing the ENP. Georgia (2014-2017). Summary of the programming document// European Union. External Action [Electronic resource]. – Mode of access: http://eeas.europa.eu/enp/pdf/financing-the-enp/georgia_2014_2017_summary_of_the_ programming_document_en.pdf. – Date of access: 20.12.2016.
32. Financing the ENP. Moldova (2014-2017). Summary of the programming document// European Union. External Action [Electronic resource]. – Mode of access: http://eeas.europa.eu/enp/pdf/financing-the-enp/moldova_2014_ 2017_summary_of_the_programming_document_en.pdf. – Date of access: 20.12.2016.
33. Joint Communication to the European Parliament, the Council, the European Economic and Social Committee and the Committee of the Regions. Delivering on a new European Neighbourhood Policy Brussels, 15.5.2012 JOIN(2012) 14 final//EUROMED [Electronic resource]. – Mode of access:http://www.euromed-seminars.org.mt/archive/docs/EUROPEAN-COMM-MAY2012.pdf. – Date of access: 02.12.2016.
34. Closer to the EU: additional funding for Georgia and Moldova//European Commission [Electronic resource]. – Mode of access: http://europa.eu/rapid/press-release_IP-14-512_en.htm. – Date of access: 02.12.2016.
35. Cooperare pentru dezvoltare. Raport anual 2014 cu privire la Asistența Externă acordată Republicii Moldova// Government of Republic of Moldova [Electronic resource]. – Mode of access://amp.gov.md/portal/sites/default/files/inline/raport_aod_2014_-_ro_3.pdf. – Date of access: 10.11.2016.
36. Welcome. EuroNest. Parliamentary Assembly// EURONEST [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.euronest.europarl.europa.eu/euronest/. – Date of access: 22.12.2016.
37. Support for the Eastern Partnership// European Commission [Electronic resource]. – Mode of access: http://ec.europa.eu/neighbourhood-enlargement/sites/near/files/neighbourhood/pdf/eastern-partnership-results-2014.pdf. – Date of access: 22.12.2016.
38. Presidential elections in the Republic of Moldova. Statement by the Spokesperson on the Presidential elections in the Republic of Moldova. 14.11.2016// European Union. External Action [Electronic resource]. – Mode of access: https://eeas.europa.eu/topics/eastern-partnership/14812/presidential-elections-in-the-republic-of-moldova_en. – Date of access: 15.11.2016.
(Дата подачи: 27.01.2017 г.)
Д. В. Белявцева
Белорусский государственный экономический университет, Минск
D. Bialiautsava
Belarus State Economic University, Minsk
УДК 323.174
ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ
INSTITUTIONALIZATIONOFREGIONALPOLITICALRESEARCHES IN THE POSTSOVIET COUNTRIES
В статье анализируется становление и развитие политической регионалистики как субдисциплины политологии в России, Беларуси и Украине. с конца ХХ века. Ее развитие на постсоветском пространстве связано с распадом СССР и обусловлено общественным интересом к региональным проблемам и политической практикой. Характеризуются этапы институционализации региональных политических исследований. Выделяется основная тематика и особенности развития политической регионалистики в Беларуси и Украине в отличие от России. Определяются перспективные направления региональных политических исследований как для федеративных, так и для унитарных государств.
Ключевые слова: политическая регионалистика; региональные политические исследования;субдисциплина политической науки; постсоветское пространство.
In the article are analysed development and becoming of political regionalistic as subdiscipline of political science in Russia, Belarus and Ukrainefrom the end ofХХсentury. Its development on post-soviet space is related to disintegration of the USSR, public interest in regional problems and political practice. The stages of institutionalization of regional political researches are characterized. Basic subjects and features of development of political regionalistic are distinguished in Belarus and Ukraine unlike Russia. Perspective directions of researches are determined both for the federal and for unitary states.
Key words: рolitical regionalistic; regional political researches; subdiscipline of political science;postsoviet space.
Аналитики во многих странах отмечают, что если в 70-е гг. политическая наука была аморфна и гетерогенна, то с конца ХХ в. для нее стали характерны такие явления, как специализация, фрагментация и гибридизация. Ее границы стали подвижными. Процесс специализации способствует фрагментации и возрастанию количества субдисциплин, для которых характерен огромный творческий потенциал. Последний обусловлен возможностью плодотворного сотрудничества политической науки со смежными, в первую очередь, социальными науками, формирования ее устойчивого взаимодействия со специализированными областями знания. Представляется, что одним из таких направлений, субдисциплиной политологии является политическая регионалистика. Процесс ее становления и развития по-разному протекал в западных странах и на постсоветском пространстве. В России анализ развития политической регионалистики является объектом пристального внимания исследователей (В. Авдонин, А. Баранов, А. Дахин, В. Гельман, И. Бусыгина, Р. Туровский, С. Рыженков и др.). В Беларуси и Украине он имеет свои особенности. В данной статье мы проанализируем особенности институционализации указанной субдисциплиныне только в России, но и в Беларуси и Украине, определимих основную проблематику, итоги и попробуем обозначить перспективы развития.
В 60-е гг. В США и Западной Европе в социальные науки пришли исследователи, по образному выражению Р. Ламберта, не испытывающие уважения к границам между дисциплинами [1, р. 190]. Их интерес был сосредоточен на проблемах региональной политики, взаимоотношений центр-периферия и др. Не составляет исключение и постсоветское пространство. Однако данные процессы происходили здесь несколько позже. На протяжении ХХ в. в СССР по сути региональные политические исследования развивались в рамках политической географии, государственного строительства и экономической науки [2, с. 188]. В трудах основоположников региональных исследований нашли отражение вопросы теории и методологии экономического районирования, федерализма, электоральной географии в западных странах и др. значимые для территориально неоднородных стран проблемы. После распада СССР особую значимость региональные политические исследования приобрели в России. Как отмечают многие авторы «отменить» значение территориального фактора для самого крупного по территории государства в мире невозможно, поскольку политическая регионалистика в значительной мере служит ответом на «вызовы» географического разнообразия региональных условий политики в России [3, с. 105–106; 4, с. 363–364]. Активизации изысканий в указанном направлении способствовал и общественный интерес. Однако самым важным фактором являлась сама политическая практика, в существенной степени влиявшая на научную трансформацию политической регионалистики.
Для первой половины 90-х гг. ХХ в. характерны процессы формирования предметного поля регионального политического анализа и сообщества исследователей, работающих в его рамках. Направление формировалось практически исключительно как анализ внутриполитических проблем. Для него было характерно собирание, обобщение, концептуализация материалов о политике в регионах России. Параллельно часть исследователей занималась изучением политических процессов на субнациональных уровнях в зарубежных странах, а также процессов формирования новых политических регионов за пределами России. Научное сообщество формировалосьиз представителей различных социальных наук. Как отмечают российские авторы научный компонент в исследованиях был незначительным [5, с. 141–142]. Становление региональных политических исследований происходило в условиях активизации процессов децентрализации, формировании тенденций сепаратизма в регионах. Таким образом, сама власть была заинтересована в сборе информации из регионов в целях повышения эффективности принимаемых политических решений. Она поддерживала экспертные сообщества и способствовала их публикационной активности (А. Березкин, В. Колосов, Н. Петров, Л. Смирнягин, В. Тишкови др.). Появились также центры региональных исследований. Они чаще всего формировались в Москве и Санкт-Петербурге. Среди регионов активностью отличались Екатеринбург, Нижний Новгород, Ростов-на-Дону, Новосибирск, Саранск, где не только формировались сообщества исследователей и научно-исследовательские структуры, но и издавались журналы, в частности, «Регионология» (Саранск), «Регион: экономика и социология» (Новосибирск), «Земство» (Пенза).
Развитию региональных политических исследований в России способствовало также открытие доступа к западным исследованиям. Появившаяся литература, а также новые каналы коммуникации с коллегами из европейских и американских университетов активизировали деятельность российских ученых в области политической регионалистики. Следует также подчеркнуть, что интерес был взаимным. Итогом стало открытие и деятельность на территории Российского государства Московского центра Карнеги, Института «Восток – Запад», Фонда Ф. Эбертаи др.
Интерес к региональной политической тематике формировался и в Беларуси и Украине. Среди факторов, повлиявших на развитие региональной тематики, как и в России можно говорить о политической практике, общественном интересе и открывшихся возможностях в области научной мобильности и коммуникации. Интерес белорусских исследователей лежал в большей степени в плоскости исторических, этнокультурных и политико-культурных различий. Соответственной была и тематика работ [6; 7; 8; 9; 10], которая свидетельствует об эклектичности и эмпиричности изысканий.
Украина с начала 90-х гг. столкнулась не только с проблемой поиска самостоятельного пути развития, но и существенными социально-экономическими, политическими и культурными особенностями развития своих регионов. Власти стояли перед необходимостью проведения эффективной региональной политики. В этой связи в Украине формируются центры региональных политических исследований. Существенную роль сыграл Институт политических и этнонациональных исследований имени академика И. Кураса. Тематика исследований была разнообразной: региональные особенности избирательных процессов, формирование этнонационального состава населения регионов, деятельность местных и центральных элит, развитие международных регионов и регионов в других странах (Ю. Левенц, А. Майборода, Ф. Рудич, М. Михальченко, Ю. Шаповал, О. Рафальский, Г. Зеленько) [11, с. 304–305]. Активные исследования в области региональной проблематики проводились также в Институте государства и права имени академика В.Корецкого, Институте истории Украины, Киевском национальном университете имени Т. Г. Шевченко. Среди региональных центров следует выделить Львов, Ужгород, Черновцы, Харьков.
Со второй половины 90-х гг. развитие региональных политических исследований в России интенсифицировалось. Это выразилось в увеличение исследовательских проектов и использовании теоретического инструментария для анализа накопленного эмпирического материала. Новые проекты были посвящены как избирательным процессам в России, так и международным аспектам политической активности российских регионов. Среди них выделяются: «Региональный политический мониторинг» (Институт гуманитарно-политических исследований (ИГПИ), О. Сенатова, В. Гельман и др.), «Сеть этнологического Мониторинга» (Институт этнологии и антропологии РАН, В. А.Тишков), «Политический альманах России» (Московский центр Карнеги, Н. В. Петров, А. С. Титков), «Россия регионов: трансформация политических режимов» (ИГПИ, Европейский университет в Санкт-Петербурге), Studiapolitica (создание учебных материалов для курса «Политическая регионалитика»), «Регионы России: хроника и руководители» (Саппоро, К. Мацузато).
Выборы 1995–1997 гг. дали огромный эмпирический материал, не только по избирательным кампаниям, но и региональным политическим процессам в целом. Необходимость его анализ и обобщения стимулировала теоретическую рефлексию, концептуальные и методологические новации. Иными словами, в российской политической регионалистике сформировались новые направления исследований: региональные политические режимы [12], взаимоотношения центр-регионы [13; 14], теоретические проблемы региональных исследований [15; 16]. Свое воплощение они получили на форумах, конференциях, конгрессах (Нижний Новгород 1997 г., 1999 г. и др.) издательских проектах, журналах («ProetContra», «Центр и регионы России», «Полис»). Произошли не только количественные, но и качественные приращения: политическая регионалистика обрела конвенциальные теоретические основы и понятийный аппарат; основной проблематикой стали вопросы теории и методологии региональных политических исследований; в перечень образовательных специальностей было введено «Регионоведение»; «Политическая регионалистика» стала обязательной учебной дисциплиной в подготовке специалистов политологов.
В Беларуси вторая половина 90-х гг. отмечена активным развитием региональных исследований в традиционных для советского периода рамках – экономической географии и экономики. Большинство исследований было посвящено изучению экономики белорусских регионов, региональной политики. При этом в качестве региона выступали области и столица. Данная тенденция объясняется в значительной степени унитарным государственным устройством Республики Беларусь и активной политикой по централизации управления, выстраиванию «вертикали власти» [17; 18]. Тем не менее следует подчеркнуть, что сохранялась и социально-политическая региональная тематика. Она присутствовала в рамках анализа результатов президентских, парламентских и местных выборов, а также в социологических опросах по наиболее значимым общественным проблемам и позволяла изучать региональные особенности не только электорального поведения, но и политического сознания белорусского общества. Наиболее богатый материал представлен в изданиях Института социально-политических исследований при Администрации Президента Республики Беларусь (ИСПИ), Института социологии НАН Беларуси, Центра социологических и политических исследований БГУ (ЦСПИ БГУ). Среди негосударственных центров выделялся Независимый институт социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ).
В Украине сложившаяся тематика была дополнена международной региональной тематикой. В частности, активно велись разработки по проблемам обеспечения региональной безопасности и формирования внешней политики Украины в регионе Центральной и Восточной Европы, на постсоветском пространстве и в Европе (Институт проблем национальной безопасности); региональной интеграции в ЕС (Институт государства и права имени академика В. Корецкого) региональной политике в европейских странах (Институт мировой экономики и международных отношений) и др. Среди региональных центров активность проявляли Львов, Харьков. Там проводились научные конференции, посвященные различным аспектам региональных исследований. Следует также подчеркнуть, что основной тематикой оставалась проблема формирования и проведения региональной политики в Украине. Изучением проблем регионального развития Украины занимались и негосударственные центры и фонды. Среди них следует отметить Центр имени А.Разумкова, Институт североатлантической интеграции, Институт имени Горшенина [11, с. 305].
С начала 2000-х гг. в российской политической практике основным трендом стала централизация и ограничение разного рода регионалистских тенденций. Федеральная власть осуществляла серию реформ, направленных на укрепление и централизацию «властной вертикали». Указанные тенденции отразилисьна развитии региональных политических исследований. Некоторое время научное сообщество продолжало заниматься сложившейся ранее проблематики, но постепенно доминирующими стали изыскания в области взаимоотношений центр-регионы [19]. Чуть позже появляются публикации по новым проблемам: региональное партийное строительство, внешнеполитическая деятельность регионов, международная политическая регионалистика.
Произошли также изменения в области субъектов, занимающихся исследованиями. Прекратили существования отдельные центры и фонды. Некоторое сужение тематики и инфраструктуры тем не менее не позволяет утверждать, что политическая регионалистика стала периферией политической науки. В предыдущие годы был накоплен богатый эмпирический и теоретический багаж, сложилось высококвалифицированное сообщество исследователей. Кроме того, как уже подчеркивалось региональная проблематика стала одним из доминирующих направлений политической науки в целом и не могла быть забытой в такой стране как Россия. Кроме того, вразвитии политической регионалистики нуждалась федеральная власть. С точки зрения институционализации политической регионалистики важным актом является открытие новой специальности по подготовке кадров вышей научной квалификации 23.00.05 – политическая регионалистика, этнополитика. О заинтересованности властей свидетельствует также постоянный мониторинговый анализ региональной информации, который ведется на уровне центральных федеральных ведомств. По заказам федеральных властей сбор и анализ региональной информации осуществляют и некоторые специализированные аналитические центры. Продолжают деятельность независимые аналитические структуры, интернет сайты, аналитические службы финансово-промышленных групп и др.
В Беларуси 2000-е гг. также ознаменовались качественными изменениями в развитии политической регионалистики. Кроме публикаций по историко-культурной, этнокультурной, экономической тематике стали появляться работы, имеющие отношение к проблемам собственно региональных политических исследований, а именно: отношения между центром и регионами [20], региональноеполитическе сознание [21], международное сотрудничество белорусских регионов [22], анализ теоретико-методологических проблем политической регионалистике [21, 23, 24, 25]. Богатый материал по региональным общественно-политическим процесса содержится в исследованиях Института социологии НАН Беларуси, ЦСПИ БГУ и др. С 2006 г. под руководством профессора В.Н.Ватыля стал издаваться сборник научных трудов «Регионалистика». Он включает как разделы по экономике, истории, культурологии, так и по политической регионалистике. Проблематика политических процессов в регионах и регионального развития постоянно находится в фокусе внимания форума политологов, проходящего в Гродно. В Республике Беларусь также открыта подготовка кадров высшей научной квалификации по специальности 23.00.05 – политическая регионалистика, этнополитика, преподается учебная дисциплина «Политическая регионалистика».
В Украине в указанный период наиболее актуальными темами исследований стали международное сотрудничество регионов, европейская интеграция и регионализация, проблематика теории и методологии региональных политических исследований (В. Бурдяк, А. Круглашов, И. Недокус, Н. Ротар и др.). Особую активность проявляют уже сложившиеся центры в регионах (Львов, Черновцы, Ужгород и др.). Ведется подготовка научных кадров по указанной специальности. Особую актуальность для Украины в условиях политического кризиса приобретает проблематика федерализма и отношений центр-регионы.
Таким образом, первая половина 90-х гг. в области региональных политических исследований на постсоветском пространстве (Россия, Беларусь, Украина) характеризуется бурным развитием научного направления. Изысканиями занимались представители разных дисциплинарностей (географы, экономисты, историки, социологи и представители других социальных наук). В России в региональных политических исследованиях доминирующим оказался политико-географический подход, в Украине и Беларуси экономический и политико-культурный. Во всех трех странах исследования отличались эмпиризмом и эклектикой. Со второй половины 90-х гг. начались процессы обобщения и теоретико-методологического анализа накопленного знания. В России значительно расширилась тематика. В Украине и Беларуси она не претерпела существенного приращения. Региональные политические исследования на территории постсоветского пространства стали активно проводить западные исследователи, возникли аналитические центры и фонды не только в столице, но и в регионах. В первую очередь, это характерно для России, где произошла институционализация политической регионалистики как научной отрасли. В Украине и Беларуси указанный процесс можно скорее отнести к началу ХХI в. Именно в этот время политическая регионалистика становится признанным направлением исследований в области политической науки на постсоветском пространстве. Несмотря на существенную зависимость от политической практики о ней можно говорить, как о перспективном направлении. На современном этапе в условиях вызовов глобального развития перед исследователями России, Украины и Беларуси стоят задачи по концептуализации таких проблем современной политической регионалистики как: выделение многомерных критериев регионализации политического пространства, моделирование отношений центр-регионы, концептуализация международной деятельности и сотрудничества регионов, в том числе и в унитарных государствах. Немалую сложность вызывает и оценка эвристического потенциала и возможностей применения концепций и теорий, созданных вне политической науки.
Список использованных источников
1. Lambert, R. D. Blurring the disciplinary boundaries: Area studies in United States / R. D. Lambert // Divided knowledge across disciplines, across cultures / D. Easton, C. S. Schelling (eds). – Newbury Park: Sage, 1991. – P. 171–194.
2. Гельман, В. Политическая регионалистика России: история и современное разви-тие / В. Гельман, С. Рыженков // Политическая наука современной России: тенденции развития / под ред. Ю. Пивоварова. – М.: ИНИОН РАН, 1999. – С. 173–255.
3. Авдонин, В. С. Политическая регионалистика в современной России: ретроспектива и перспектива становления / В. С. Авдонин, А. В. Баранов, А. В. Дахин // Политическая наука в России: проблемы, направления, школы (1990–2007) / редкол.: О. Ю. Малинова (отв. ред.), С. В. Патрушев, Я. А. Пляйс, В. В. Смирнов. – М.: Рос. ассоциация полит. науки (РАПН), Рос. полит. энцикл. (РОССПЭН), 2008. – С. 105–125.
4. Баранов, А. В. Политическая регионалистика: дисциплинарная структура и основные направления исследования / А. В. Баранов // Мировая политика: проблемы теоретической идентификации и современного развития. Ежегодник 2005. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2006. – С. 363–378.
5. Гельман, В. Политическая регионалистика: от общественного интереса к отрасли знания? / В. Гельман, С. Рыженков // Социальные исследования в России. Самопознание общества. – М.: Полис, 1998. – С. 138–186.
6. Дубянецкi, Э. Ментальнасцьбеларусау у кантэксцеiнтэгральнайуниверсальнасцiразвiцця / Э. Дубянецкi // Беларусiка = Albaruthenika. Беларусь памiжусходам i Захадам: Праблемы мiжнацыянальнага, мiжрэлiгiйнага i мiжкультурнага ўзаемадзеяння, дыялогу i сiнтэзу / рэд. У. Конак [i iнш.]. – Мiнск: НIАЦ iмя Ф. Скарыны, 1997. – Ч. 1. – С. 104–113.
7. Клiмчук, Ф. Некаторыя асаблiвасцi этнанацыянальнай самасвядомасцi заходнiх палешукоў / Ф. Клiмчук // Форум. – 1995–1996. – № 2. – С. 11–19.
8. Манак, Б. А. НасельнiцтваБеларусi: рэгiянальныя асаблiвасцi развiцця i рассялен- ня / Б. А. Манак. – Мiнск: «Унiверсiтэцкае», 1992. – 175 с.
9. Problemy polsko-bialaruskiej wspolpracy przygranicznej. – Warsawa; Minsk, 1995. – 230 с.
10. Терашковiч, П. Палескi рэгiяналiзм у святле сацыялогii / П. Терашковiч // Форум. – 1995–1996. – № 2. – С. 22–24.
11. Круглашов, А. Н. Становление политической регионалистики в Украине: общие тенденции и локальный опыт / А. Н. Круглашов; Ватыль, В. Н. Государство и государственность. История. Теория. Практика: избр. раб. / В. Н. Ватыль. – Гродно: ГрГУ, 2014. – С. 301–311.
12. Гельман, В. Региональные режимы: завершение трансформации? / В. Гельман //Свободная мысль. – 1996. – № 9. – С. 13–22.
13. Гельман, В. Федеральная политика и местное самоуправление / В. Гельман // Власть. – 1997. – № 9. – С. 73–80.
14. Петров, Н. Совет Федерации и представительство интересов регионов в Цент- ре / Н. Петров // Регионы России в 1998 г. / под ред. Н. Петрова. – М.: Гендальф, 1999. – С. 180–222.
15. Голосов, Г. Сравнительное изучение регионов России: проблемы методологии / Г. Голосов // Органы государственной власти субъектов Российской Федерации / под ред. В. Гельмана. – М.: ИГПИ, 1998. – С. 130–138.
16. Макарычев, А. Влияние зарубежных концепций на развитие российского регионализма: возможности и пределы заимствования / А. Макарычев // Сравнительный регионализм: Россия – СНГ – Запад / под ред. А. Макарычева. – Н. Новгород: Изд-во ННГУ, 1997. – С. 97–129.
17. Фатеев, В. С. Вопросы совершенствования государственной региональной политики / В. С. Фатеев. – Минск: Право и экономика, 1999. – 54 с.
18. Шинкарев, В. В. Основные положения (концепция) реформирования местного самоуправления в Республике Беларусь. Проект / В. В. Шинкарев. – Минск: Администрация Президента Респ. Беларусь, 1999.
19. Туровский, Р. Ф. Центр и регионы. Проблемы политических отношений / Р. Ф. Туровский. – М.: ГУ ВШЭ, 2007. – 400 с.
20. Суздалева, И. В. Особенности формирования государственной региональной политики в Республике Беларусь / И. В. Суздалева // Регионалистика: сб. науч. тр. / под ред. В. Н. Ватыля. – Гродно: ГрГУ, 2006. – С. 9–77.
21. Белявцева, Д. В. Региональное пространство и политическое сознание общества: опыт концептуализации проблемы / Д. В. Белявцева // Регионалистика: сб.науч.тр. ГрГУ им. Я. Купалы; редкол.: Т. И. Адуло [и др.]; науч. ред. В. Н. Ватыль. – Гродно: ГрГУ, 2009. – С. 3–24.
22. Есин, Р. О. Северо-Западный регион Польши: шаги сближения с белорусскими регионами (2006–2009 гг.) / Р. О. Есин; науч. ред. С. В. Решетников. – Минск: Аверсэв, 2010. – 144 с.
23. Ватыль, В. Н. Регион и политическая идентичность / В. Н. Ватыль // Регионалистика: сб. науч. тр. / под ред. В. Н. Ватыля. – Гродно: ГрГУ, 2006. – С. 18–35.
24. Ватыль, В. Н. Регионализация: общетеоретические и геополитические аспек- ты. / В. Н. Ватыль // Регионалистика: сб. науч. тр. ГрГУ им. Я. Купалы; редкол.: Т. И. Адуло [и др.]; науч. ред. В. Н. Ватыль. – Гродно: ГрГУ, 2009. – С. 24–37.
25. Белявцева, Д. В. Концепт региона как инструмент для анализа конфигурации политического пространства государства / Д. В. Белявцева // Иппокрена. – 2016. – № 2. – С. 26–35.
(Дата подачи: 14.02.2017 г.)
С. И. Бойко
Российский государственный гуманитарный университет, Москва
S. Boyko
Russian State University for the Humanities, Moscow
УДК 321.5:378
ПРОБЛЕМНЫЕ АСПЕКТЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ТЕМЫ «ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ» В КУРСЕ ПОЛИТОЛОГИИ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ
THE PROBLEMATIC ASPECTS OF TEACHING THE THEME «POLITICAL REGIMES» IN THE COURSE OF POLITICAL SCIENCE OF THE HIGHER SCHOOL
В статье представлены некоторые проблемные аспекты преподавания темы «политические режимы» в курсе политологии. Показано, как преодолеть амбивалентное и негативное отношение студентов к национальным политическим режимам, почему западная модель полиархии не может быть универсальной. Представлена проблема обсуждения различий тоталитарных, авторитарных политических режимов, корпоративной демократии. Предложены некоторые методы преподавания дискуссионных тем политологии.
Ключевые слова: политический режим; различие тоталитарных режимов; полиархия; корпоративная демократия; авторитаризм.
The article presents some of the problematic aspects of teaching the theme «political regimes» in the course of political science. Shows how to overcome ambivalent and negative attitude of students towards national political regimes, why the Western model of polyarchy cannot be universal. It presents a problem of discussing the differences in totalitarian and authoritarian political regimes, corporate democracy. Proposed some methods of teaching political science at the discussion.
Key words: political regime; the difference of the totalitarian regimes; polyarchy; corporate democracy; authoritarianism.
Преподавание политологии осуществляется на первых курсах в рамках изучения дисциплин, необходимых всем специалистам с высшим образованием для приобретения общекультурных компетенций, способностей формировать мировоззренческую позицию, анализировать этапы и закономерности социально-политического, исторического развития государства и гражданского общества, способностей использовать основы политического знания в различных сферах профессиональной деятельности. В современном многопартийном и политически конкурентном государстве необходимо считаться с тем, что политическая ориентация студентов объективно разновекторная, сложившаяся в семье и в окружающей социальной среде до высшей школы, часто амбивалентная по отношению к институтам государства. Кроме того, политическая пропаганда и агитация в процессе обучения законодательно запрещена. В Беларуси, в отличие от России, разрешено идеологическое воспитание будущих специалистов, будущей национальной технической, научной, управленческой элиты. Читается курс «Основы идео- логии белорусского государства», в котором излагаются основы государственной идеологии как основного атрибутивного признака государства [1, с. 124–139]. Как показывает практика государственного управления, российская система подготовки национальных кадров высшей квалификации от ослабления воспитательной составляющей процесса образования проигрывает. Даже получившие специальность «государственное и муниципальное управление» скептически относятся к структурам государственной власти и органам местного самоуправления, предпочитают трудоустройство в крупных корпорациях. учитывая социально-политические реалии, при преподавании политологии неукоснительно соблюдается принцип: в аудитории преподаватель со студентами занимается наукой о политике, изучением теории политики и политических технологий, а политическая деятельность осуществляется вне стен учебного заведения. Наиболее проблемной, с точки зрения соотношения теории и практики областью политической субъективистики и предметом дискурса является тема «Политические режимы».
Многообразие определений политического режима предполагает возможность студенту самостоятельно выбрать предпочтительный, по его мнению, вариант, что может стать проблемным и дискуссионным аспектом на семинаре, поскольку индивидуальные интересы и мнения объективно различаются. В большинстве учебников политический режим (от лат. regimen – управление) – это «совокупность характерных для определенного типа государства политических отношений, применяемых властями средств и методов, сложившихся отношений государства и общества, господствующих форм идеологии, социальных и классовых взаимоотношений, состояния политической культуры и сознания» [2, с. 344]. Таким образом, политический режим – многокомпонентная, кумулятивная категория политической науки, объединяющая всю гамму взаимоотношений государства и его граждан, включает формы и механизмы взаимодействия и взаимовлияния, социально-экономические, идеологические и политические коммуникации, формирующие общественное сознание и национальную политическую систему.
Издано огромное количество учебников по политологии, объясняющих политический режим как властнообразующую категорию и дающих типовую классификацию политических режимов (что наиболее важно для последующей оценки национальных политических систем и государственного управления). Как правило, достаточной полагают классификацию на тоталитарные, авторитарные и демократические режимы, с последующим их описанием разной степени глубины и трактованием разных политических режимов с поправкой на политические предпочтения авторов. Дополнительно в учебниках при анализе политических процессов и государств в разные исторические периоды и в зависимости от субъективных политических приоритетов выделяют и иные политические режимы: тоталитарный, авторитарный, демократия, полиархия, посттоталитарный, постколониальный, военный, восточноазиатский, султанистский, корпоративный и т. д. Вариантов достаточно много, например, некоторое удивление у современных студентов вызывает характеристика режима ЮАР времен апартеида как расовой демократии, и последовавшая позднее во многих возникших в Африке государствах «демократия для черных», поскольку поколения живших несколько веков потомков белых колонизаторов тоже стали коренными жителями, а расовая (этническая ) демократия поменяла цвет кожи.
В России постсоветские учебники по политологии следовали в русле западноевропейской традиции, повторяли негативную оценку политической истории Российской империи, СССР, постсоветского пространства. Политическая наука и сейчас остается областью противоборства политико-идеологических взглядов и глобальной конкуренции в мире, объективно разделенном на государства и объединения, союзы государств, преследующих прагматические национальные цели социально-экономического развития и политической стабильности.
Одним из проблемных аспектов политологии является сравнение политических режимов фашистской Германии и Советского Союза. В одном из самых известных не только в Беларуси учебников под редакцией профессора С. В. Решетникова дана взвешенная оценка тоталитарному режиму: «Сначала понятие тоталитаризма использовали только для обозначения фашизма, в тридцатые годы начали применять по отношению к той системе организации власти, которая существовала в Советском Союзе в период сталинизма» [3, с.108]. А в российском учебнике по политологии под редакцией А. Ю. Мельвиля для будущих дипломатов в качестве образцов тоталитарного режима указывают «власть А. Гитлера в Германии, Б. Муссолини в Италии, В. И. Ленина и И. В. Сталина в СССР, Мао Цзедуна в Китае, Ф. Кастро на Кубе, Пол Пота в Камбодже, в годы правления Ким Ир Сена – в Серверной Корее» [4, с.141]. Учебник «Введение в политологию» (неоднократно переиздавался) утверждает: «В зависимости от господствующей идеологии, влияющей на содержание политической деятельности их (т. е. разновидности тоталитаризма – прим. автора) разделяют на коммунизм, фашизм и национал-социализм» [5, с. 194]. Проявляется проблема последствий амбивалентного отношения к политической истории собственного государства, к нравственному и политическому отождествлению политического режима СССР и национал-социалистической Германии.
Задуматься над этой проблемой заставила ситуация, когда примерно пять лет назад на лекции студентка-первокурсница факультета управления РГГУ на утверждение, что в Великой Отечественной войне целью фашистов было уничтожение советского государства и народа, полувопросительно и с надеждой спросила: «Но ведь не всех?». Стало понятно, что среди поколения внуков и правнуков победивших гитлеровскую Германию и ее сателлитов уже существует амбивалентная оценка фашистского тоталитарного режима. Необходимо было объяснить принципиальную разницу между утопией коммунизма (пролетарского интернационализма), «счастья для всего человечества в мировом масштабе» и утопией национал-социализма, «счастья для одной нации», благополучия за счет захвата чужих территорий, уничтожения и порабощения других народов и государств. В Беларуси такой вопрос студент вряд ли бы задал. Политтехнологии информационного противоборства для социально-политического разъединения постсоветского пространства, обеспечения приоритетного доступа к природным, демографическим и экономическим ресурсам территории канувшего в лету СССР особенно заметными стали в XXI в., когда в России постепенно стали разворачиваться процессы восстановления национальной экономики, органы государственного управления уходили от внешнего влияния, политика становилась все более суверенной. Проблемным оказался вопрос: что такое демократия? Студент после средней школы без запинки отвечает: «Демократия – власть народа». Вопрос о том, как народ осуществляет свою власть, становится проблемой для дискуссии. Оказывается, не весь народ, а только имеющие право участвовать в выборах граждане государства. Они делегируют право управления избранному аппарату управления, который является неотъемлемым признаком государства как института политической системы. Аппарат государственного управления во всех политических режимах, но разными инструментами и методами организует совместное проживание сообществ людей на определенной территории. Это достаточно устойчивая социальная группа лиц – государственных служащих разных функционалов – выделена из общества и часто возвышающаяся над ним осуществляет на практике государственную власть, состоит из обученных и воспитанных профессионалов. Профессионально и нравственно подготовленные кадры обеспечивают преемственность и устойчивое функционирование институтов государства. Здесь возможен логический посыл к теме «Политические элиты». Цель и смысл совместного существования нации, идею государства формулирует не масса, но меньшинство, лучшие мыслители, политики, управленцы. «Государство, каким бы оно ни было – первобытным, античным, средневековым или современным, – это всегда приглашение группой людей других людских сообществ для совместного осуществления какого-то замысла. Замысел, каковы бы ни были его частности, в конечном счете заключается в организации нового типа общественной жизни. Государство и программа жизни, программа человеческой деятельности и поведения, – понятия неразделимые» [6, с. 162].
Проблемным аспектом является то, что многие учебники в качестве типовой, «идеальной» модели демократического режима предлагают англосаксонскую или западноевропейскую модели демократии, фактически либеральную демократическую модель, полиархию. Ввели термин «полиархия» в середине ХХ в. американские политологи Р. Даль и Ч. Линдблом для западной модели демократии, В «одном из лучших зарубежных учебников по политологии» Э. Хейвуда полиархия определяется как либеральная модель демократии. Полиархический режим отличается от иных политических режимов «комбинацией двух главных факторов:
1. В них достигнут относительно высокий уровень толерантности к оппозиции, достаточный для того, чтобы общество тем самым могло удерживать власть от поползновений к произволу. На практике это обеспечивается состязательной партийной системой, конституционно гарантированными и надежно защищенными гражданскими свободами, энергичным и здоровым гражданским обществом.
2. Полиархии предоставляют обществу достаточно широкие возможности для участия в политической жизни, – здесь высок уровень политической активности [7, с. 39–42]. Достигается политическая активность через устойчивую избирательную систему, позволяющую осуществлять гражданский контроль и, когда и если необходимо, переизбирать представителей государственного и муниципального управления, любого избираемого представителя власти. В теории полиархия зиждется на выборах с достаточно волатильным, не всегда прогнозируемым и очевидным результатом, полиархия гарантирует устойчивую и продолжительную демократию с высоким уровнем толерантности к оппозиции и мнению меньшинства, когда общество может удерживать государственную власть от произвола. Поэтому важна роль демократических политических элит. По фактам современной политической практики демократия не может быть не управляемой, как и любой политический режим. Именно в этом причина того, что после выборов в 2015 г. президента в Беларуси, когда процедуры были тщательно соблюдены, и когда победа А. Г. Лукашенко показала, что ему оказали поддержку 83,5 % проголосовавших граждан [8], Европейский Союз постепенно начал отменять политические санкции, признав, что следует подумать о равноправном партнерстве, не уповать на политические технологии, эффективные в условиях неконтролируемых институтами государства бифуркаций в политических процессах [9]. Студенты с пониманием воспринимают закат политтехнологии «последнего диктатора Европы», белорусские граждане в избирательной кампании подтвердили легитимность действующего политического режима.
Наличие выделенного из общества аппарата управления, управленческой элиты – признак государства. Обосновывать такие аспекты современной политологии стало больше возможностей после событий 2014 г., когда Россия вступила на путь открытой и прагматичной конкуренции с Западом за свои национальные интересы со всех сферах жизнедеятельности государства и общества. Пример противостояния политических элит в США во время выборов президента США в ноябре 2016 г. с использованием широчайшего спектра политических технологий, вплоть до гротескных, «черных» и «желтых» PR – технологий, показал всем интересующимся политической информацией, что полиархия тоже не эталон политического режима, что систематические попытки после развала СССР использовать технологию «экспорта демократии» будут по-прежнему контрпродуктивными.
В студенческой аудитории с интересом обсуждаются национальные и культурные аспекты демократических режимов в разных государствах, особенности отношения к политическим партиям и правила формирования законодательных (представительных) органов государственной власти, организация органов местного самоуправления. Дискуссионным всегда бывает обсуждение авторитарных политических режимов – где заканчивается авторитаризм и начинается демократия, всегда ли авторитарный политический режим носит негативный характер для конкретного государства в конкретно-исторический период. Как определить границу уровня политического участия как признака авторитаризма, если в большинстве государств Европы достаточно низкий процент явки избирателей на выборы, отсутствует политическая мобилизация (а это признаки авторитаризма)?
Проблемными аспектами являются корпоративный авторитаризм и корпоративная демократия. Взвешенная аналитическая оценка корпоративизма и его современных тенденций представлена профессором Ю. В. Ирхиным. Участие корпоративных структур в консультациях, в принятии политических и государственных решений, в контроле исполнения консолидирует подавляющую часть общества. Сеть ассоциаций интересов проявляет себя на разных уровнях государственного управления, как на мезо-, так и на макроуровне в силу расширения транснациональной мобильности капитала [2, с. 368–369]. При анализе этапов и результатов политических процессов в истории государств Европы без конъюнктурных политических пристрастий помимо безусловно отрицательных и трагичных последствий корпоративных политических режимов в Италии и Испании можно увидеть, что в исторические периоды политических бифуркаций и турбулентности не политические партии, а организованные корпорации различных социальных групп обеспечивали сплочение гражданского общества для успешного преодоления социально-экономических трудностей и сохранения демократических основ политических режимов. В Швеции социал-демократия построила социальное государство, стабильный демократический политический режим, используя схему социального партнерства и политического корпоративизма. Была успешно осуществлена концепция «народного дома»: когда в политике акторы взаимодействуют, как корпорации в экономике, когда государственные институты осуществляют функции, основанные на принципах социал-демократии, на концепции межпартийных и социальных коалиций, на мобилизации всех национальных социально-экономических и политических ресурсов в сложных условиях середины ХХ в. [10; 11]. После Второй Мировой войны в ФРГ христианские демократы вместе с социал-демократами модернизировали политический режим также по корпоративной модели, в немецком варианте названную солидаризмом. Ю. В. Ирхин сделал прогноз мегатрендов глобального общественного развития, показал что имеется «всемирная тенденция к формальным демократическим структурам, управляемая демократия в большинстве стран, повышение роли государства; замедляющаяся демократизация и усиление власти корпоративных структур в различных их управленческих и технологических формах» [12, с. 42].
В постсоветское время в России в разных социальных группах населения оформилось негативное и пренебрежительное отношение к национальным ценностям и достижениям, политическим режимам, существовавшим на территории страны в разные исторические периоды.
Поэтому в преподавании проблемных аспектов политологии необходимо максимально нейтральное изложение программы курса. В тоже время целесообразно мотивировать студентов разобраться, почему в разных государствах успешно (или наоборот) складывается судьба тех или иных политических режимов, а не просто применять в государственном и политическом управлении «эталонные» модели режимов без учета национальной специфики и особенностей.
Список использованных источников
1. Мельник, В. А. Основы идеологии белорусского государства: пособие / В. А. Мельник. – Минск: Выш. шк., 2009. – 416 с.
2. Ирхин, Ю. В. Политология: учебник / Ю. В. Ирхин. – 2-е изд., доп. – М.: Экзамен, 2007. – 894 с.
3. Политология: учебник / С. В. Решетников [и др.]; под ред. С. В. Решетникова. – Минск: ТетраСистемс, 2010. – 528 с.
4. Политология: учебник / А. Ю. Мельвиль [и др.]. – М.: Москов. гос. ин-т междунар. отношений (Университет) МИД России: ТК Велби: Проспект, 2013. – 624 с.
5. Пугачев, В. П. Введение в политологию : учебник для студентов высш. учеб. заведений / В. П. Пугачев, А. И. Соловьев. – 3-е изд., перераб. и доп. – М.: Аспект Пресс, 2001. – 447 с.
6. Ортега-и-Гассет, Х. Восстание масс / Х. Ортега-и-Гассет: пер. с исп. – М.: АСТ, 2001. – 509 с.
7. Хейвуд, Э. Политология: учебник для студентов вузов. – 2-е изд. / пер. с англ. под ред. Г. Г. Водолазова, В. Ю. Бельского. – М.: ЮНИТИ, 2005. – 544 с.
8. Окончательные итоги выборов Президента Республики Беларусь [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.belta.by/politics/view/tsik-belarusi-utverdil-itogi-vyborov-prezidenta-166921-2015. – Дата доступа: 10.02.2017.
9. Штрайбман, А. Cовет министров ЕС решил снять санкции с Беларуси. [Электронный ресурс] / А. Штрайбман // TUT.BY. – Режим доступа: http://news.tut.by/politics/484831.html. – Дата доступа: 10.02.2017.
10. Травин, Д. Эра благоденствия [Электронный ресурс] / Д. Травин // Дело. – 2002. – 25 марта. – Режим доступа: http://www.idelo.ru/222/25/html. – Дата доступа: 10.12.2017.
11. Шведская модель: дом на обочине [Электронный ресурс] // Коммерсантъ.ru. Приложение «Guide (Швеция)». – № 104/В (3435). – 2006. – 13 июня. – Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc/680326. – Дата доступа: 10.02.2017.
12. Политическое проектирование: глобальное, национальное, региональное измерения: монография / Л. Е. Бляхер [ и др.]; под ред. М. Н. Грачева, Н. А. Борисова. – М.: Мир философии, 2016. – 464 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
И. Д. Бондарь
Республиканский институт высшей школы, Минск
I. Bondar
Republican Institute of Higher Education, Minsk
УДК 32.019.51
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ШУМ: ВИДЫ, МЕХАНИЗМЫ ФОРМИРОВАНИЯ, ОПАСНОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ
INFORMATIONAL NOISE: TYPES, MECHANISMS FOR FORMATION, DANGER OF FUNCTIONING
В статье рассмотрено и проанализировано понятие информационного шума, его виды, механизмы формирования в информационном обществе. Также рассмотрены особенности функционирования данного понятия, в сравнении с механизмами реализации сценариев информационных войн. Вследствие чего можно сделать вывод о потенциальной опасности проявлений функционирования информационного шума, в пределах информационного поля государства. Это является обоснованием, необходимости работы экспертных групп, по анализу информационных потоков.
Ключевые слова: информационный шум; информационная война; энтропия; негэнтропия; информационное общество.
The concept of information noise, its types, mechanisms of formation in the information society is considered and analyzed in the article. Also features of functioning of the given concept, in comparison with mechanisms of realization of scenarios of information wars are considered. As a result, we can conclude that there is a potential danger of manifestations of the functioning of information noise, within the information field of the state. This is the rationale, the need for the work of expert groups, the analysis of information flows.
Key words: information noise; information war; entropy; negentropy; information society.
В условиях информационного общества, где новостные потоки изобилуют различного рода сообщениями, масса этой информации все увеличивается и к тому же увеличивается и их противоречивость относительно друг друга и отраженной в них социальной действительности. Плюрализм и интерактивность в сети интернет, в среде великого множества источников при возможности обсуждения информационного события ведут к ветвлению точек зрения и их столкновению, что, безусловно, неизбежно и необходимо. Однако различные интернет СМИ, блоггеры и т. д. начинают избирательно формировать контент. Имеется в виду, частичное освещение событий, вырывание кусков из общей картины в ущерб объективности, в угоду целевой аудитории. Это чревато искажением достоверной информации, и поддержкой необходимой точки зрения у потребителя. Занимая свою нишу, следуя политическим и экономическим информационным трендам, они удерживают свою аудиторию, внутри которой формируются устойчивые предпочтения при выборе источника получения информации, и особенностей контекстуального продукта ими генерируемого. Отсюда следует, что проводимая работа с аудиторией позволяет накапливать социальный капитал, который может быть конвертирован в массу граждан с определенными убеждениями и установками, скорректированными под влиянием некорректно поданной информации. Отсюда наглядно представлено, что информация становится товаром, в обществе потребления. Такое состояние ее избытка, сложная структура и формы представления (подачи) формируют многогранное явление – информационный шум.
Геополитическое положение Республики Беларусь, находящейся между государствами с различными ценностно-идеологическими моделями развития, и информационными средами, сформированными под их влиянием. В силу близкого соседства и тесных отношений на международном уровне, информационное поле Беларуси весьма отзывчиво к потокам информационного продукта из этих стран. Часто противоречивого и конфликтного между собой, что требует взвешенного дипломатического «лавирования» нашего государства, и создания условий для устойчивости информационного пространства внутри страны. Это доказывает необходимость осмысления такого понятия как информационный шум, его особенностей и связанных с этим явлением эффектов. Также актуальность исследования возрастает при пристальном взгляде на потенциальные возможности влияния и преднамеренного сбивания с толку потребителей информации, при искусственно создаваемых, намеренно применяемых для этого «шумовых манипуляционных эффектов». Целью статьи является раскрытие содержательных характеристик понятий информационного шума и информационной войны, как проявления целенаправленного «зашумления» информационного пространства.
Теоретическая модель, в рамках которой был представлен «информационный шум», была разработана американским ученым К. Э. Шенноном. Модель включает в себя такие элементы как: источник, передатчик, канал передачи, приемник и получатель. Наравне с ними К. Э. Шеннон вводит еще один составной элемент в эту модель – «шум», тем самым отмечая то, что весь процесс передачи сообщения от источника к получателю протекает на фоне помех, затрудняющих прием и обработку информации. В дальнейшем помехи Шеннона в коммуникации стали связывать с понятиями энтропия и негэнтропия. Итак, «информационный шум» проявляется посредством двух основных механизмов, действующих на уровне целостности структуры сообщения. Первым можно назвать энтропию, это внешние факторы, которые искажают сообщение, нарушают его целостность также возможность восприятия. А второй это негэнтропия, это когда искаженное сообщение доходит до реципиента, благодаря возможности последнего к распознаванию информации, однако смысл данных значительно изменяется и представляет ложные или же неполные сведения [1]. Из этого можно заключить, что информационная энтропия, на семантическом уровне сообщений, все увеличиваясь, не может быть преодолена. Или информационное событие исчерпает себя и аудитория потеряет к нему интерес, или логически будет предшествовать ряду других событий достаточно важных и резонансных для того чтобы продолжить это «ветвление» дальше. Во втором случае каждое событие будет широко освещено СМИ, и тем самым будет перезапускать механизм энтропии внутри информационного пространства в цепи логически, семантически и генеалогически связанных информационных анонсов.
Итак, перенесем это на наглядный пример, когда вокруг одного существовавшего информационного события формируется множество вероятностей его подачи, вложенного смысла, ожидаемого эффекта. Эти «вероятности» реализуются «кодировщиками» – журналистами, редакторами, блоггерами, пресс – секретарямии т. д. Возможностью повлиять на какой- либо из этих «вариантов», скорректировать его, видиться – включиться в процесс циркуляции информационного продукта. В силу этого, на наш взгляд, и существует необходимость работы государственных СМИ, кроме всех прочих. Негэнтропия может быть представлена через индивида как потребителя информационного продукта. При всем разнообразии информации порожденной посредством механизма энтропии, человеку сложно составить целостную и не противоречивую картину интересующего его события, или получить необходимые сведения. Как итог агрегированный им материал из разных источников, с разной подачей и с разным авторским взглядом может быть сильно искажен. Но это коррелируется личными убеждениями, установками и мировоззрением индивида. Таким образом, механизм энтропии проявляет себя на уровне передатчика информации, где информация кодируется. А механизм негэнтропии на уровне приемника и получателя, которые могут быть представлены как одно, в случае примера с индивидом который выступает и как приемник информации и как ее получатель.
Информационный шум подразделяется на два вида относительно природы его происхождения. А именно на преднамеренный и на непреднамеренный. Преднамеренный информационный шум для нас более интересен, так как имеет узконаправленное точечное воздействие, и может проявляться как: вброс, дезинформация, очернение политического оппонента, использование компромата. Его примерами могут послужить PR технологии, направленные на достижение необходимой реакции со стороны целевой аудитории, технологии информационных войн. Непреднамеренный информационный шум возникает без каких – либо целенаправленных действий, а в силу спонтанных неконтролируемых эффектов в потоках информации. Примером может послужить рерайт – компиляция уникального текста с использованием других текстов в сети, и репост – простое копирование контента с других сайтов. В итоге, можно заключить, что существует два механизма формирования «информационного шума» относительно источника: спонтанный и преднамеренный. Но стоит отметить, что существует и технический подход в понимании феномена «информационный шум», но в статье он преднамеренно не рассматривается.
А. Д. Урсул, со своей стороны, подразделяет «шумовые элементы» на возникающие вследствие информационной перегрузки реципиента нерелевантной информацией и на «шумовые элементы», возникающие в результате чрезмерного накопления нужной, но повторяющейся информации. К первой группе информационных шумов исследователь относит рекламный материал и пропаганду. Говоря о рекламном материале, автор признает допустимым присутствие такого рода наполнения в информационном пространстве, но указывает на тот факт, что «выделение части пространства под прямую рекламу и ссылки держателями информационных страниц — явление закономерное и обоснованное, пока оно не переходит рамки этики и здравого смысла». Говоря о пропаганде, прежде всего, А. Д. Урсул отмечает политическую пропаганду, и на продукты комплементарной журналистики, в которых потребителю не сообщается ничего нового и новости (события) отражаются не объективно [1]. Преднамеренно формируемый информационный шум наиболее ярко проявляется в политической среде, через PR технологии, в основном связанные с предвыборной кампанией. И через пропаганду и политическую рекламу, направленные в сторону формирования необходимого отклика от целевой аудитории, на действия правительства или иной политической силы. Данные действия обостряются и становятся явно заметными в моменты кризисных явлений внутри общества. Поскольку в такие периоды, за счет психологической напряженности части населения, поведение граждан может иметь аффективный отклик. Что позволяет политическим силам, борющимся за государственную власть, эффективнее аккумулировать широкие массы политически активных граждан. Примерами могут послужить: «Арабская весна» (Тунис, Ливия, Египет, Сирия), «Евромайдан» (Украина), «Уксусная революция» (Бразилия), а также протесты против ныне избранного президента США Дональда Трампа. Также методами «информационного зашумления» пользуются различные политические силы, и отдельные их представители. Вторую группу «шумов» автор также подразделяет на две подгруппы. А именно информацию, предназначенную для определенного круга лиц — специализированную/узкоспециализированную, но размещенную в широком доступе. Автор обосновывает это тем, что большая часть встречаемой информации, при поиске требующихся данных, ввиду своей нерелевантности, «отсеивается», однако некоторое ее количество остается в сознании индивида в виде «информационных напластований». И на повторяющиеся сообщения (по преимуществу новостные), информативно идентичные. Сегодня имеет место заимствование информации печатных СМИ из электронных ресурсов – рерайт. В результате потребитель получает единообразные сообщения по всем информационным каналам, приобретая, по сути, нужную, но идентичную информацию [1].
Так же об информационном шуме речь идет и в работе И. М. Дзялошинского и М. А. Пильгун. Исследователи обозначают этим термином процесс дробления информации в СМИ и справедливо подчеркивают, что «шум» может возникать как результат следующих авторских стратегий: сопровождения фактов сложными теоретическими комментариями; приведения многочисленных не совпадающих мнений; быстрого обновления информации [2, с. 102]. Здесь можно наблюдать попытки вычленения и описания методов и механизмов формирования информационного шума как информации отраженной в тексте. Сюда относится как печатный текст, так и текст выступлений (к примеру, когда мы смотрим видео с выступлением). И можно заключить, что материал исследования расширяется до уровня медиатекста, степень влияния которого на психоэмоциональное состояние индивида высоко, благодаря комплексному воздействию на органы чувств (зрение, слух и т. д.). Что подразумевает большую эмоциональную вовлеченность, в сравнении с простым печатным текстом.
Таким образом, мы наблюдаем, что явление информационного шума это результат новых тенденций в подаче информационного продукта средствами массовой информации и массовой коммуникации. Причиной сложившихся тенденций, как видится, стала специфика информационной культуры периода постмодернизма. В информационном пространстве общества постмодерна все больше возникает информационного продукта, мешающего восприятию картины действительности и затрудняющего поиск, обработку, усвоение требующейся информации. Это проблема возникает в следствии действия механизма информационной негэнтропии. Как итог, нерелевантная информация затрудняет ориентацию в информационном пространстве и получение социально значимых для человека данных. Это, в свою очередь, приводит к затруднению ориентации человека в окружающем его мире, нарушаются социальные связи, повышается степень манипуляции аудиторией, реципиенту становится сложнее осмыслить картину происходящего вокруг него. Наблюдается противоречие: с одной стороны, информационная культура должна способствовать пониманию человеком самого себя, своего места и роли в окружающем мире, истории, системе мировых связей; с другой – феномен информационного шума в информационной культуре эпохи постмодерна препятствует данному процессу. Столь сильная роль информационных потоков и их семантической составляющей на общество и различные механизмы регуляции общественных процессов, подразумевает возможность преднамеренного внесения информационного шума. Особенно эффективно такие «помехи» могут проявить себя в сфере экономики и политики, а если быть точным – политических процессов внутри государства. Эти механизмы влияния через информационные сети, и различных информационных агентов известны как информационные войны. Именно возможность с помощью эффектов информационного шума, сторонним воздействием, искажать важную для общественного мнения информацию, накалять «больные точки», растапливать «замороженные» конфликты. И делает необходимым изучение данного явления, в том числе и через экспертизу информационной продукции. Далее мы перейдем к рассмотрению понятия информационной войны, как к проявлению целенаправленного «зашумления» информационного пространства государства. Начать следует с того, что обширное понятие – «информационная война» следует подразделять на две составляющие. С одной стороны, информационная война направлена на «сегмент информационного пространства для оказания информационно-психологического воздействия на определенную аудиторию» [3]. Еще это называют «психологической войной». Психологическая война – это совокупность различных форм, методов и средств воздействия на людей с целью изменения в желаемом направлении их взглядов, мнений, ценностных ориентаций, настроений, мотивов, стереотипов поведения, а также групповых норм, массовых настроений, общественного сознания в целом [4, с. 14]. Тут мы наблюдаем, как эффекты от проявления целенаправленного информационного шума и эффекты, так называемых, психологических войн совпадают. Отсюда можно сделать вывод, что и механизмы их реализации, в большинстве, совпадают: методы политической пропаганды, и комплементарной журналистики. Различные приемы зашумления, препятствуют восприятию и анализу важной информации. А также стратегии подачи информации через СМИ: сопровождение фактов сложными теоретическими комментариями, приведение многочисленных не совпадающих мнений, быстрое обновление информации. Приводят нас к выводу о потенциальной опасности такого явления как информационный шум, в некоторых условиях. С другой стороны, информационные войны направлены на контроль информационного пространства в целом [3]. Это непосредственно и называется информационной войной.
Необходимое условие для достижения целей информационной войны – установление контроля над информационным пространством в регионе. Такой подход имеет целью «связывание» и недопущение противоположной стороне в полном объеме воспользоваться информационным ресурсом [5, с. 362]. Концепция информационной войны, как контроля информационного поля, рассматривается в военной доктрине США. В настоящее время разработанная Пентагоном модель ведения информационной войны реализуется на двух уровнях: государственном и военном. На государственном уровне цель информационного противоборства, в широком смысле, заключается в ослаблении позиций конкурирующих государств, подрыве их национально-государственных устоев, нарушении функционирования государственной системы управления, методами информационного воздействия на политическую, дипломатическую, экономическую и социальную сферы, проведения различных деморализующих пропагандистских акций [6]. Всевозможные методы манипулирования информацией на этом уровне обычно решают задачи защиты национальных интересов, предупреждения международных конфликтов, пресечения террористических и провокационных атак, а также контроля над безопасностью национальных информационных ресурсов. Кроме того, на военном уровне информационные операции представляют собой комплекс мероприятий, проводимых в масштабах вооруженных сил государства, их видов, объединенных командований в зонах, и являются составной частью военных кампаний. Они направлены на достижение информационного превосходства над оппонентом (в первую очередь в управлении войсками) и защиту своих систем управления. Для этого могут использоваться любые военные и технические силы и средства, имеющиеся в распоряжении, при формальном соблюдении правовых, моральных, дипломатических, политических и иных норм. Перед военными впервые поставлена задача воздействия на противника еще в угрожаемый период (до начала активных боевых действий) с тем, чтобы обеспечить выгодную направленность процессов управления и принятия решений противостоящей стороной [6]. Из сказанного можно заключить, что информационная война является очень многогранным явлением. Однако привычным для многих является понимание информационной войны, как идеологического и психологического противоборства, где используются явные и скрытые каналы информационного воздействия. Стоит заострить внимание на этом подходе так как, сущность понятия информационного шума более полно раскрывается в русле рассмотрения информационной войны как войны психологической. Информационная война – целенаправленное воздействие на информационные потоки, информационную среду объекта для формирования необходимой, оказывающему воздействие субъекту, позиции либо убеждений. Суть этого процесса – искажение сообщений через «помехи», а именно, информационный шум, а так же содержанием, количеством, формой и методом трансляции новой информации. В результате, при умелом воздействии можно создать необходимый материал, который не будет выглядеть откровенной дезинформацией или искажением фактов, как таковым, а будет представлять из себя эксклюзивный информационный продукт. Информационное воздействие – совокупность информационного ресурса и методов его распространения и применения, с помощью которых субъект информационного противоборства стремиться повлиять на оппонента противоборства. Пока поведение объекта информационного воздействия соответствует интересам субъекта, который оказывает воздействие, или, по меньшей мере, является предсказуемым для последнего – можно считать такое информационное воздействие успешным. Кроме того, спе-цифика информационной войны сводится к тому, что различными техническими, манипуляционными средствами оказывается влияние на создание содержательных установок у объекта, выгодные субъекту информационной войны. Сформированные этими средствами установки, идеи или убеждения влияют на принятие решений и поведение объектов, подвергнутых такому влиянию. При помощи, манипуляции информацией, представляется возможным повлиять не только на процесс принятия решений или процесс распределения властных полномочий, но и на саму организацию государственной власти, на политический строй в целом.
Подводя стоит отметить, что проблематика контроля информационных потоков становится вопросом государственным. Можно утверждать, что от этого зависит стабильность государственной системы и государства в целом, как независимого субъекта международных отношений. Помимо сферы политики изучение содержания, формы, методов трансляции и проявления информации в материальном мире представляет неподдельный интерес для научных кругов. Постоянный информационный обмен стал основой жизни современного человека. Следует понимать, что наш мир объят информационными потоками и при этом является полем столкновения государственных интересов. В современных условиях сжатого времени и пространства – «глобальной деревни», необходимо выстраивать свою систему информационной безопасности, что очень актуально для такого маленького государства как республика Беларусь. Положение Беларуси на пересечении часто противоречивых информационных потоков из соседних государств, порождает высокую информационную зашумленность внутри страны. В таких условиях обычному гражданину, как потребителю информационного продукта непросто ориентироваться. К тому же возможные риски от проявления не контролируемого информационного шума в политически значимых вопросах и сферах могут негативно повлиять на государственную систему в целом. Поэтому крайне важным становится анализ потоков информации, информационной продукции, привлечение к этой работе специалистов. Формирование экспертных групп, и аналитических центров для работы в этом направлении.
Список использованных источников
1. Евдокименко, Е. Ю. Понятие информационного шума в социально-гуманитарных науках/ Е. Ю. Евдокименко // Молодой ученый. – 2013. – № 10. – С. 564–566.
2. Дзялошинский, И. М. Пропаганда в системе гражданской коммуникации: век минувший и день сегодняшний / И. М. Дзялошинский // Системные изменения в массовых коммуникациях и Медиатекст: сб. науч. ст. – М., 2011. – С. 4–46.
3. Березин, С. Различия между психологическими и информационными войнами [Электронный ресурс] / С. Березин. – 2014. – Режим доступа: http://psyfactor.org/opsywar3.htm. – Дата доступа: 13.11.2016.
4. Крысько, В. Г. Cекреты психологической войны (цели, задачи, методы, формы, опыт) [Электронный ресурс] / В. Г. Крысько. – 1999. – Режим доступа: http://dere.kiev.ua/library/krisko/000.shtml. – Дата доступа: 19.11.2016.
5. Почепцов, Г. Г. Психологические войны / Г. Г. Почепцов. – М.: «Рефл-бук», 2000. – С. 523.
6. Жуков, В. Взгляды военного руководства США на ведение информационной войны [Электронный ресурс] / В. Жуков. – 2001. – Режим доступа: http://psyfactor.org/infowar2.htm. – Дата доступа: 19.11.2016.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. И. Веруш
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
A. Vеruhs
The Academy of Public Administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 355:34
ПОНЯТИЕ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ЕЕ ОСНОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ
THE CONCEPT OF SOCIAL AND POLITICAL SECURITY AND ITS MAIN COMPONENTS
В статье на основе современного содержания концепции безопасности, дается определение социально-политической безопасности как составляющей национальной безопасности. Определяются ее слагаемые, а также их специфика в Концепции национальной безопасности Республики Беларусь.
Ключевые слова: национальная безопасность; концепция безопасности; стабильность социальной системы; социально-политическая безопасность; политическая сфера; социальная сфера; общественная безопасность.
On the basis of the modern concept of content security, provides a definition of the socio-political security as a component of national security. Determines its terms, as well as their specificity in the Republic of Belarus, the National Security Concept.
Key words: national security; the concept of security; stability of the social system; social and political security; political activities; social services; public safety.
Понятие «национальной безопасности» за последние годы существенно изменилось, а определяющие ее аспекты стали более многообразными. В прошлом остался узкий взгляд на национальную безопасность как на внешнюю безопасность государства. Сегодня содержание концепции бе-зопасности обуславливают в целом не столько военные, сколько социально-экономические условия, удовлетворяющие стремление людей к благополучию.
Все чаще смысл безопасности заключается в обеспечении стабильности социальной системы. Стабильность предполагает постоянство наиболее важнейших параметров социальной системы, тенденций ее функционирования и развития, возможность эффективного реагирования на изменения внутренней и внешней среды. Также стабильность позволяет добиваться повышения управляемости общественных процессов, сама являясь важнейшей характеристикой социального порядка в целом. Однако эта стабильность не синоним консервации положения, она предполагает изменения или даже реформы, но при наличии определенных правил их осуществления.
В этой связи все большее количество исследователей по проблеме национальной безопасности рассматривают ее в контексте устойчивого безопасного развития государства в условиях воздействия множества внешних и внутренних факторов. Комплексный характер национальной безопасности рассматривается через устойчивое состояние ее составляющих, важнейшей из которых является социально-политическая безопасность.
Проблема социально-политической безопасности обозначила себя наиболее активно в переходный период, который породил множество острых социально-политических проблем на уровне и за пределами пороговых значений, установленных для их оценки индикаторов [1].
Социально-политическая безопасность слагается из состояния безопасности в двух взаимосвязанных сферах: политической и социальной. В силу этого достаточно часто употребляется как самостоятельные понятия «социальная безопасность» и «политическая безопасность».
Политическая безопасность государства, с одной стороны, символизирует состояние всей политической системы общества; а с другой − является условием и важнейшей предпосылкой сохранения целостности общественной системы и обеспечения необходимого контроля со стороны власти за общественными процессами. Посредством политики реализуется главное условие безопасного развития общества − сохранение динамического равновесия социальной системы, что в свою очередь в существенной степени зависит от состояния и эффективности функционирования самой политической сферы общества.
Приоритет политической безопасности в системе национальной безопасности обусловлен ее системообразующим характером и стратегически важным значением для существования государства и общества, а также функционирования основных социальных институтов и организаций. Именно в сфере политики регламентируются общественные отношения и основные направления развития общества и государства. Очевидно, что цена ошибок и просчетов в политике прямым образом влияют на состояние национальной безопасности и развитие государства и общества.
Политическая сфера − это область общественной жизни, в которой осуществляется управление развитием общества, регулирование отношений между классами, нациями и другими социальными группами по поводу государственной власти и с помощью государства. Таким образом, обеспечивается совместная безопасность. Политические институты, будучи своеобразным продолжением и закреплением социальных норм и отношений, упорядочивают общественные связи.
Поскольку в нашем подходе безопасность мы связывает со стабильностью, то под политической стабильностью мы понимаем организованность, согласованность, устойчивость функционирования политических структур и отношений в пределах сложившейся и качественно определенной целостности. В этом смысле стабильности способствует организация такой власти, которая соответствует социальной системе, способна согласовывать интересы различных институтов и групп общества, государства и всех его граждан и адекватна запросам и настроениям общественности. Очевидно, что политическая стабильность общества является следствием таких факторов как социальный порядок, высокая степень доверия органам государственной власти, достойный уровень и качество жизни, безопасность и здоровье людей, что обеспечивается деятельностью политических институтов.
Специфика этого вида безопасности заключается в том, что отдельные, по своей сути, неполитические угрозы безопасности при неадекватном на них реагировании перерастают в политические. Они могут разрушить социально-политическую стабильность, ввергнуть государство и общество в хаос. Если такие угрозы не отражать, то потенциально они способны разрушить государство и общество.
Спектр объектов политической безопасности включает все важные институты и процессы, проходящие в политической сфере жизни общества, включая защиту самих субъектов политической безопасности. Вместе с тем, с точки зрения ущерба, характера и направленности угроз в политической сфере, угрозы отдельным категориям граждан представляет меньшую опасность, чем угрозы единству и территориальной целостности государства, суверенитету, независимости, что, в конечном счете, лишает граждан страны и их личной безопасности.
Что касательно социальной безопасности, то данный термин вошел в научный и политический оборот, в международную и национальную лексику в первой трети ХХ века. А в начале 90-х гг. прошлого века это понятие привлекло к себе внимание исследователей Института социально-политических исследований (ИСПИ) РАН в связи с анализом социально-политической ситуации в России и определения причин снижения социальной безопасности, которая «ударила» по населению на каждом этапе «неолиберальных реформ» [2, 3]. Тогда же в научный оборот было введено близкое по смыслу понятие «гуманитарная безопасность», (которое использовалось в Концепции национальной безопасности Республики Беларусь в редакции 2001 г.) как предмет политологического анализа, в которой отдельное внимание уделялось проблемам социальной безопасности личности, общества и государства.
В настоящее время безопасность в социальной сфере рассматривается как важнейшая часть системы национальной безопасности страны, поскольку эта сфера обеспечивает развитие человеческого потенциала. Вместе с тем, понимание сущностной стороны социальной сферы остается на сегодняшний день неоднозначным, что и приводит, на наш взгляд, к некоторым разночтениям в определении социальной безопасности и выделению ее составляющих компонентов.
С позиции философии социальная сфера – это сфера общественного производства самого человека с его интересами и их проявлениями в различных формах. По мнению философов, ее компонентами являются слои и классы, нации и национальные отношения, семья, семейно-бытовые отношения, образование, здравоохранение, социальное обслуживание, культура, физическая культура и спорт, туризм и отдых. В этой сфере «человек воспроизводит себя как биологическое, социальное и духовное существо» [4, с. 117].
По мнению отечественных ученых к основным компонентам социальной сферы относятся:
• социально-трудовые отношения, включая оплату труда, доходы населения, занятость, охрану и нормирование труда, социальное партнерство, защиту трудовых прав граждан;
• социальная защита нетрудоспособных и малообеспеченных граждан (социальное страхование, в том числе пенсионное обеспечение, социальная помощь и социальное обслуживание населения);
• социально-культурные отрасли (здравоохранение, образование, наука, культура, жилищная сфера, физическая культура и спорт);
• социальная поддержка отдельных групп населения (например, инвалидов, ветеранов войны, молодежи, маргинальных групп);
• демография и миграция населения;
• охрана окружающей среды [5].
Согласно энциклопедическому словарю, «социальная безопасность – это совокупность мер по защите интересов страны и народа в социальной сфере, развитие социальной структуры и отношений в обществе, системы жизнеобеспечения и социализации людей, образа жизни в соответствии с потребностями прогресса, нынешних и будущих поколений» [6, с. 29].
С точки зрения обозначенного концептуального подхода понимания безопасности как стабильности определим социальную безопасность как такое состояние социальной системы государства, при котором она является устойчивой в основных своих компонентах и параметрах и способна развиваться в соответствии с внутренними потребностями.
Согласно Концепции национальной безопасности Республики Беларусь в редакции 2010 г. социальная безопасность – это состояние защищенности жизни, здоровья и благосостояния граждан, духовно-нравственных ценностей общества от внутренних и внешних угроз [7]. Это определение соответствует подходам, принятым в отечественной и российской научной мысли. Однако среди основных национальных интересов в социальной сфере в Концепции указано обеспечение общественной безопасности и безопасности жизнедеятельности населения, снижение уровня преступности и криминализации общества, обеспечение гармоничного развития межнациональных и межконфессиональных отношений. Соответственно, среди внутренних источников угроз национальной безопасности в социальной сфере в Концепция отмечает наличие в обществе криминальных тенденций и проявлений, функционирование сектантских и псевдорелигиозных групп, а среди внешних − расширение масштабов трансграничной преступности, деятельность транснациональных либо зарубежных преступных организаций и группировок, связанная с посягательствами на жизнь, здоровье, свободу и социальные права белорусских граждан [7]. Такое расширенное толкование источников угроз ставит вопрос об объеме понятия социальной безопасности, принятом в Концепции национальной безопасности.
Исходя из указанных источников угроз, прописанных в Концепции, содержание социальной безопасности шире и включает в себя элементы, которые, как правило, относят к общественной безопасности. Очевидно, что в обществе стабильность приравнивается к тому положению, когда его члены ограничивают себя социально приемлемым поведением, поскольку понимают, что отклонения от этих норм чреваты дестабилизацией. Обозначенные отклонения регулируется общественной безопасностью, которая определяется через состояние защищённости человека и гражданина, материальных и духовных ценностей общества от преступных и иных противоправных посягательств, социальных и межнациональных конфликтов [7]. Общественная безопасность выполняет функции предотвращения, устранения угрозы жизни и здоровью людей, материальным ценностям, окружающей среде и деятельности различных институтов общества и государства от общественно опасных форм поведения человека, а также в поддержании такого уровня защищенности указанных благ, который позволяет выполнять людям и обществу свои социальные функции.
Как видно из определения, данного Концепцией национальной безопасности Республики Беларусь, социальная безопасность в ней включает и общественную безопасность. Это несоответствие, в российской практике разрешено принятием 20 ноября 2013 г. Концепции общественной безопасности, где и закреплены компоненты, связанные с общественно опасными формами поведения человека [8].
Таким образом, мы имеем дело с необходимостью уточнения содержания и объема определения «социальная безопасность» в Концепции национальной безопасности Республики Беларусь. В определенной мере это обусловлено отсутствием нормативно закрепленного определения «общественная безопасность». Вместе с тем, имеет место законодательная база по обеспечению общественной безопасности в различных всех сферах жизнедеятельности, таких как охрана труда на производстве, деятельность государственных структур по поддержанию правопорядка, борьба с криминальными и другими антиобщественными проявлениями. Следовательно, подход, используемый в Концепции национальной безопасности Республики Беларусь, имеет свою специфику, связанную с включением наряду с классическими составляющими социальной сферы элементов общественной безопасности.
Объединив вышесказанное, можно определить социально-политическую безопасность как состояние защищенности интересов личности, общества, государства во взаимовлияющих и взаимодополняющих друг друга социальной и политической сферах, обеспечиваемое в результате совокупности мер политического, правового, экономического, социокультурного характера, позволяющих средствами государственной политики сохранять устойчивое и стабильное развитие страны. Необходимыми условиями обеспечения социально-политической безопасности, как составляющей национальной безопасности, выступает устойчивые социальная и политическая системы. Эта устойчивость должна обеспечивать состояние динамического равновесия между системообразующими и системоизменяющими процессами, без которых невозможно развитие.
Список использованных источников
1. Рац, С. В. Роль государства в становлении социальной безопасности в современной России: автореф. дис …. полит. наук: 23.00.02 / С. В. Рац; Санкт-петерб. гос. ун-т. – СПб., – 2004. – 21 с. // Научная библиотека диссертаций и авторефератов [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/rol-gosudarstva-v-stanovlenii-sotsialnoi-bezopasnosti-v-sovremennoi-rossii. – Дата доступа: 11.05.2015.
2. Россия: новый этап неолиберальных реформ: социальная и социально-политическая ситуация в первой половине 1997 года / под ред. Г. В. Осипова (рук.), В. К. Левашова, В. В. Локосова. – М.: Республика, 1997. – 212 с.
3. Кузнецов, В. Н. Социология безопасности: формирование культуры безопасности в трансформирующемся обществе / В. Н. Кузнецов // Приложение к журналу «Безопасность Евразии». – М.: Республика, 2002. – С. 22–31.
4. Фролов, И. Теоретические основания философии: проблемы, понятия, принципы / И. Фролов // Введение в философию. – М., 2003. – Ч. 2. – С. 117.
5. Социальная политика государства // Макроэкономика: учеб. пособие / А. П. Морова [и др.]. – Минск: Акад. упр. при Президенте Респ. Беларусь, 2006. – С. 244–275.
6. Политология: энциклопедический словарь / общ. ред. и сост. Ю. И. Аверьянов. – М.: Изд-во Моск. коммерч. ун-та, 2009. – 431 с.
7. Об утверждении Концепции Национальной безопасности Республики Беларусь: Указ Президента Республики Беларусь от 09.11.2010 г. № 575 // Эталон: Беларусь [Электронный ресурс] / Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2011.
8. Концепция общественной безопасности в Российской Федерации [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/news/19653. – Дата доступа: 17.12.2015.
(Дата подачи: 13.02.2017 г.)
А. Н. Докучаев
Министерство по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь, Минск
A. Dokuchaew
Ministry for Emergency Situations of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 327
СТРАТЕГИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА МЧС РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ
STRATEGY OF INTERNATIONAL COOPERATION OF THE MINISTRY FOR EMERGENCY SITUATIONS OF THE REPUBLIC OF BELARUS
В работе рассматривается вопрос стратегического определения основных направлений, мероприятий и приоритетов международного сотрудничества МЧС Беларуси и их связь с основными целями, задачами, принципами и направлениями внешней политики Республики Беларусь.
Ключевые слова: основы внешней политики; международное сотрудничество в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций; МЧС; международные организации и образования; цели, задачи, приоритеты.
The principles оf strategy definition of the main tendencies, activities and priorities of international cooperation of the Ministry for emergency situations of the Republic of Belarus and its connection with the main targets, objectives, principles and tendencies of foreign policy of the Republic of Belarus are observed in this issue.
Key words: foundations of foreign policy; international cooperation in prevention and liquidation of emergency situations; EMERCOM; international organizations and education; goals, objectives, priorities.
Управление Секретариата Организации Объединенных Наций по координации гуманитарной деятельности (УКГД ООН) отмечает, что ликвидация последствий природных и техногенных катастроф, происходящих в мире, вызывает серьезные проблемы даже для высокоразвитых стран. Экономический ущерб от последствий чрезвычайных ситуаций, по статистике ООН, часто составляет 5–10 % от внутреннего валового продукта (ВВП) государства, а в развивающихся странах этот ущерб может достигать 30–40 % ВВП.
Существующая реальность диктует необходимость объединения усилий государств в борьбе с чрезвычайными ситуациями, в том числе при проведении поисково-спасательных работ, оказании гуманитарной помощи, обмене передовыми технологиями в области подготовки высококвалифицированных специалистов-спасателей, которая отвечала бы требованиям, как настоящего времени, так и возможным грядущим серьезным вызовам. Интернационализация усилий может в значительной мере способствовать сокращению людских и экономических потерь стран при возникновении аварий или катастроф, в этой связи организация и развитие широкомасштабного международного сотрудничества в области предупреждения, смягчения и ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций определяется в мировой практике государств как одно из приоритетных направлений деятельности.
Особенности современного мирового развития, вызванные глобализацией, обрели принципиальное значение и для Республики Беларусь, наложив серьезный отпечаток на ее внешнюю политику, эффективность которой во многом зависит от точности соотнесения на международной арене мировых тенденций с национальными интересами, целями и возможностями.
Основой внешней политики Беларуси являются сохранение традиций и строительство прагматичного добрососедства, поэтому ведется поиск оптимальных форм участия в создании нового механизма взаимодействия на постсоветском пространстве. Восстанавливаются разорванные связи, используются и развиваются сохранившиеся. Выстраивается фундамент контактов и взаимодействия со странами «Запада» и «Востока».
Менталитет белорусского народа, который всегда был настроен на поиск друзей и партнеров, специфика современной фазы развития международных отношений, прагматичный экономический расчет обусловили избранный Республикой Беларусь магистральный курс на «многовекторность» внешней политики, органически сочетающей конструктивную работу во всех возможных направлениях.
Вместе с тем объективная ограниченность ресурсов диктует необходимость их концентрации на ряде наиболее важных направлений, что является естественной мировой практикой. Поэтому, исходя из соотношения собственных национальных интересов с оценкой международной ситуации и действий партнеров, Республика Беларусь формирует и реализует приоритетные направления своей внешней политики на следующих базовых принципа:
• укрепление реального суверенитета и независимости Республики Беларусь, повышение эффективности политических, правовых, внешнеэкономических и иных инструментов защиты государственного суверенитета Республики Беларусь, ее национальной экономики в условиях глобализации;
• приоритет общепризнанных принципов и норм международного права, развитие на их основе всестороннего сотрудничества с другими государствами, международными организациями, взаимный учет и соблюдение интересов всех членов мирового сообщества;
• соразмерность внешнеполитических целей национальным ресурсам, фактическому вкладу в укрепление международных позиций Республики Беларусь;
• многовекторная внешняя политика, сохранение имеющихся контактов и сотрудничества, постоянный поиск и установление новых;
• налаживание добрососедских отношений с соседними державами, особенно с Российской Федерацией, сотрудничество с государствами в рамках Содружества Независимых Государств, Организацией Договора о коллективной безопасности и иными международными организациями;
• добровольность вхождения и участия в межгосударственных образованиях;
• стратегические цели Республики Беларусь на международной арене направлены на защиту суверенитета страны, интересов граждан, общества и государства.
Основными задачами Республики Беларусь в области внешней политики являются:
• создание благоприятных внешнеполитических и внешнеэкономических условий для повышения уровня благосостояния народа, развития политического, экономического, интеллектуального и духовного потенциала государства;
• равноправная интеграция Республики Беларусь в мировое политическое, экономическое, научное, образовательное, культурное и информационное пространство;
• формирование добрососедских отношений с сопредельными государствами;
• содействие укреплению международной безопасности;
• расширение международного сотрудничества в сфере охраны окружающей среды, в информационной и гуманитарной сферах;
• привлечение внешних интеллектуальных ресурсов в интересах образовательного, научного и культурного развития Республики Беларусь.
На Министерство по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь возложена задача осуществления международных отношений в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций, обеспечения пожарной, промышленной, ядерной и радиационной безопасности, гражданской обороны и т. д.
Можно выделить следующие основные направления международного сотрудничества МЧС:
• сотрудничество и интеграция усилий с государствами, имеющими общие границы с Республикой Беларусь, а также связанными с ней традиционными узами сотрудничества или общими интересами;
• сотрудничество со странами дальнего зарубежья, располагающими большим потенциалом, опытом или историческими традициями в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций;
• сотрудничество с различными международными образованиями.
Мероприятия международного сотрудничества МЧС направлены на:
• установление контактов и развитие сотрудничества с зарубежными аварийно-спасательными службами, международными образованиями, молодежными, волонтерскими и спортивными движениями спасателей-пожарных;
• обмен и распространение передового опыта в области технологий предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций, помощи и спасения;
• подготовку национальных кадров и специалистов зарубежных аварийно-спасательных служб;
• развитие современной международной договорно-правовой базы в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций;
• подготовку и реализацию с зарубежными партнерами совместных проектов технического, социального и гуманитарного характера;
• организацию оказания гуманитарной помощи зарубежным странам, пострадавшим от чрезвычайных ситуаций.
МЧС является республиканским органом государственного управления Республики Беларусь, ответственным за выполнение положений большого числа двусторонних и многосторонних, межгосударственных, межправительственных и межведомственных международных соглашений, договоров, конвенций и других правовых актов в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера. С момента своего создания МЧС устанавливает и развивает продуктивное партнерское сотрудничество с аварийно-спасательными службами и другими государственными и общественными организациями стран ближнего и дальнего зарубежья.
МЧС взаимодействует с ведущими международными организациями и образованиями: ООН и ее структурами (МАГАТЭ, ПРООН, УКГД, УКДБ, ЮНИСЕФ, ЮНФПА, ИНСАРАГ), различными межгосударственными советами в рамках СНГ, ОДКБ, КТИФ, ЕС, МОГО, ОЗХО, МФОККиКП, НАТО, ЦЕИ и другими международными институтами.
Большинство контактов МЧС с международными организациями в процессе развития помимо политического содержания приобрели и экономический смысл в вопросах развития технологий помощи и спасения, подготовки национальных кадров для нашего государства, распространения передового опыта в области технологий предупреждения чрезвычайных ситуаций и преодоления их последствий, а также научно-исследовательской деятельности.
Благодаря развитию международного сотрудничества МЧС, особенно в части реализации совместных проектов, удается привлекать из-за рубежа существенную помощь в виде подготовки специалистов, поставок оборудования, передачи технологий видов помощи.
Приоритетами международного сотрудничества МЧС являются:
• руководство общегосударственными интересами при осуществлении международного сотрудничества в области предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера;
• укрепление и развитие наработанных двухсторонних и многосторонних международных контактов, связей, отношений и сотрудничества;
• перманентный поиск и установление новых международных контактов, связей, отношений для организации, обеспечения и развития партнерского прагматичного взаимовыгодного международного сотрудничества;
• подготовка и реализация с зарубежными партнерами совместных проектов технического, социального, гуманитарного характера;
• активизация регионального, приграничного международного сотрудничества.
МЧС в рамках предоставленных полномочий стратегически развивает международное сотрудничество, базируясь на общегосударственных принципах «многовекторности» сотрудничества и создания «пояса добрососедства, безопасности и стабильности», что предусматривает многоуровневое и многоплановое сотрудничество для достижения глобальных государственных интересов, в том числе развитие системы МЧС, укрепление положительного прогрессивного гуманитарного имиджа Министерства и страны в целом.
Список использованных источников
1. «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера». Закон Республики Беларусь от 5 мая 1998 г. – № 141-З.
2. «Об утверждении Положения о Министерстве по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь». Указ Президента Республики Беларусь от 19 января 1999 г. – № 35.
3. «Об утверждении Концепции национальной безопасности Республики Беларусь». Указ Президента Республики Беларусь от 9 ноября 2010 г. – № 575.
4. Архив Министерства иностранных дел Республики Беларусь.
5. Международные и национальные организации по предупреждению и ликвидации чрезвычайных ситуаций: Атлас-справочник: в 5 т. / Ю. Л. Воробьев [и др.]. – М.: МЧС России, 1996. – Т. 1: Европа. – 1996. – 232 с.
6. Международные организации: справочник / под общ. ред. Х. А. Шреплера. – М.: Междунар. отношения, 2002. – 573 с.
7. Основные сведения об Организации Объединенных Наций, Основные факты: справочник / пер. с анг. – М.: Междунар. отношения, 2002. – 512 с.
8. Репин, Ю. В. Безопасность и защита человека в чрезвычайных ситуациях / Ю. В. Репин. – М.: Дрофа, 2005. – 312 с.
9. Катастрофы и государство / С. К. Шойгу [и др.]. – М.: Энергоатомиздат, 2007. – 305 с.
(Дата подачи: 16.02.2017 г.)
Е. А. Достанко
Белорусский государственный университет, Минск
A. Dastanka
Belarusian State University, Minsk
УДК 327 (082)
ВЛИЯНИЕ МУЛЬТИЛАТЕРАЛИЗМА НА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ И ПРАКТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ
THE IMPACT OF MULTILATERALISM ON THE ACTIVITIES OF INTERNATIONAL ORGANIZATIONS: THE THEORETICAL FOUNDATIONS AND PRACTICAL DIMENSION
В статье рассматривается мультилатерализм как теоретический подход и инструмент внешней политики государства; особо выделяется влияние мульталатерализма на международные организации: с одной стороны, выявляются факторы, определяющие эффективность членства государств, с другой – раскрываются возможности влияния международных организаций на функционирование национальных институциональных систем (механизм имплементации международных обязательств, страновые рейтинги и индексы).
Ключевые слова: мультилатерализм; теория и инструмент внешней политики; международные организации; эффективность; национальные институциональные системы.
The article discusses multilateralism as a theoretical approach and a tool of foreign policy; highlights the influence of multilateralism in the international organizations on the one hand, identify the factors that determine the effectiveness of the membership of states, on the other – reveals the possibility of the influence of international organizations on the functioning of national institutional systems (the mechanism of implementation of international obligations, the country ratings and indices).
Key words: multilateralism; theory and an instrument of foreign policy; international organizations; the effectiveness of national institutional systems.
В современной теории международных отношений мультилатерализм рассматривается как теоретический подход к осмыслению многостороннего международного сотрудничества и в качестве одного из инструментов внешней политики государства. Мультилатерализм является устойчивой формой дипломатической практики, дипломатической культуры, который в наибольшей степени реализуется в рамках международных организаций и приводит к формированию общего «глобального управления», глобального международного порядка.
Теоретические основы мультилатерализма были разработаны в рамках функционализма Джеймсом Капоразо [1], а также неофункционалистами Робертом Кохэном и Джозеф-мл. Найем [2]. Джон Рагги впервые в теории международных отношений охарактеризовал особенности мультилатерализма как теоретического подхода [3]. Роберт Кокс исследовал процессы формирования многосторонних институтов, факторы, влияющие на их деятельность [4]. Вильям Зартман и Садия Тувал подвергают сомнению тот факт, что мультилатерализм является основой современных международных отношений, считая, что это является обычной практикой многосторонних отношений [5]. Алан Александроф вводит понятие «эффективного мультилатерализма», выявляет особенности в рамках глобального управления [6]. Джеймс Мальдун раскрывает влияние мультилатерализма на современную дипломатию, деятельность международных организаций и глобального управления, обосновывает идею о том, что мульталитерализм является как теоретической концепцией, так и дипломатической практикой [7]. Ряд исследователей раскрывают проблему многоакторности и фрагментарности глобального управления и мультилатерализма. Амитав Ачарайя подчеркивает, что если что современное глобальное управление фрагментируется: формируются международные институты, разные по своей форме - организации, режимы и нормы, ими вырабатываемые; видам – правительственные или неправительственные, глобальные или двусторонние, специальные или универсальные; формам партнерства – государственные, частные, государственно-частные [8]. Все это, с точки зрения, автора ведет к снижению влияния, а иногда и легитимности традиционных глобальных международных институтов, таких как ООН. Даниэль Плеш и Томас Вайсс полагают, что распространение сетей и неформальных институтов в международных отношениях является большим вызовом для поствоенных международных институтов, прежде всего ООН: появляется дилемма между ad hoc плюрализмом и систематических, формализованным мультилатерализмом [9].
Результативность международного многостороннего сотрудничества часто оценивается по-разному, однако значимость его определяется как эффективный инструмент реализации государственных интересов, а иногда и геополитического влияния, когда полноценное сотрудничество невозможно либо ограничено политическими или экономическими факторами. Принципы, ценности и реализация мультилатерализма во внешней политике государств являются предметом пристального внимания и подвергаются критике со стороны международного сообщества. Основные пробле- мы – реализация целей и задач международного многостороннего сотрудничества, а также эффективность, процесс принятия решений (демократичность, прозрачность) и их репрезентативность. Все это значительно снижает «качество» и легитимность предпринимаемых действий и усилий в рамках международного многостороннего сотрудничества [10].
Факторами, влияющими на эволюцию интересов государства в международном многостороннем сотрудничестве, являются сходные угрозы и проблемы безопасности, политические интересы элит, а также уровень политического доверия, ожидание выигрыша от сотрудничества, экономическая взаимозависимость государств, географическая близость стран. Наиболее актуальными направлениями для сотрудничества стран являются: в области безопасности и экономическое сотрудничество; финансовое сотрудничество, военно-политическое сотрудничество, сотрудничество по борьбе с преступностью.
Эффективность членства страны в международных организациях зависит от построения рациональной стратегии интеграционного сотрудничества (модели реализации интеграционного потенциала), своевременного создания необходимых условий для обеспечения требуемого уровня взаимодействия, выработки и применения эффективных механизмов межстранового сотрудничества, направленных на получение государствами – членами объединения экономического эффекта от интеграции.
В случае успешной реализации стратегии интеграционного сотрудничества страны получают прямой и косвенный дополнительный эффект в областях политического, экономического, социального развития, обеспечивают дополнительный рост экономики государств-членов, а также ускорение достижения национальных стратегических целей.
Создание продукции, конкурентоспособной на внешнем и внутреннем рынках, рост экспортных доходов от ее реализации на мировых рынках и увеличение доли интегрирующихся стран в мировой торговле являются закономерным следствием хода интеграционных процессов, определенных и упорядоченных с помощью формирования и эффективной реализации рациональной стратегии интеграционного сотрудничества стран объединения.
Достигнутые результаты эффективности реализации стратегий интеграционного сотрудничества представляют собой:
а) в политической сфере: оперативное реагирование на новые вызовы; соблюдение установленных принципов, правил и норм; степень выполнения принятых государствами-членами обязательств; институциализация сотрудничества; нацеленность на длительное взаимодействие, отказ от «коалиций по случаю» и политики, нацеленной на удовлетворение временных потребностей и интересов; стабильность деятельности, несмотря на изменения в расстановке сил на международной арене; степень предсказуемости политики государств-членов; возможность всем государствам-членам добиваться выигрыша;
б) в экономической сфере: расширение рынка сбыта производимой продукции, рост взаимной торговли; рост производства в интегрирующихся отраслях и доходов от их производства; создание новых рабочих мест и снижение безработицы; создание продукции, конкурентоспособной на внутреннем и внешнем рынках; рост экспортных доходов от реализации товаров и услуг на мировых рынках и увеличение доли интегрирующихся стран в мировой торговле; приток инвестиций; рост экономики в целом.
Снижению эффективности членства страны в международных организациях способствуют:
• политические проблемы, фрагментация международных отношений (сепаратизм, нерешенные политические, территориальные, национальные и внутриполитические конфликты);
• несбалансированная модель реализации интеграционного потенциала (например, недостижимыми целями), неэффективные действия национальных и наднациональных структур по ее реализации;
• отсутствие стратегии интеграционного сотрудничества (модели реализации интеграционного потенциала);
• невысокий уровень развития инфраструктуры и невозможность в связи с этим реализовать поставленные задачи;
• недостаток финансирования; отсутствие достаточной политической воли к созданию условий и разработке механизмов для реализации принятых решений;
• отсутствие «ядра интеграции» – страны или группы стран, являющихся основной движущей силой интеграционных процессов;
• доминирование в интеграционном объединении интересов одной страны или группы стран;
• ориентация стран, входящих в интеграционное объединение, только на реализацию своих национальных интересов в ущерб договоренностям в рамках объединения;
• противоречия между международными обязательствами, вытекающими в результате участия стран интеграционного объединения в нескольких международных организациях [10].
Однако в современных международных отношениях мультилатерализм перестал быть институциональной формой координации сотрудничества только между государствами. Глобализация, развитие глобальных массовых коммуникаций способствовали усилению взаимозависимости государств, увеличению количества сфер и возможностей взаимодействия, что изменило модели взаимодействия между государствами, между государствами и негосударственными акторами международных отношений. Мультилатерализм значительно повлиял на глобальное управление путем вовлечения в широком смысле гражданского общества (неправительственных организаций, общественных объединений, экспертных сообществ, международных общественных инициатив и кампаний) в обсуждение, подготовку и имплементацию документов в тех сферах, которые ранее являлись предметом только межгосударственного взаимодействия (например, права человека, окружающая среда, вызовы безопасности и т. д.). Неправительственные легитимные акторы международных отношений стали обладать возможностями и ресурсами оказывать непосредственное влияние и отстаивать свою позицию по принимаемым решениям актуальной повестки мировой политики.
Политическая, экономическая, социальная фрагментация в мире в последние десятилетия оказала влияние на деятельность международных организаций: все большее количество сфер регулируются международными конвенциями, декларациями, по которым государства принимают на себя обязательства. Достижение «глобальной эффективности» становится часто более важной задачей, нежели осуществление государством внешней политики только во имя национальных интересов [7]. В связи с этим говорят о том, что государства «делегируют» часть своего суверенитета в международные организации. «Плюралистическая» мировая политика с одной стороны, современные глобальные проблемы и вызо¬вы (терроризм, транснациональные преступники, мошенничество, отмывание денег, наркотрафик и торговля людьми, торговля оружием, пиратство, деятельность нелегитимных акторов, террористических сетей) с другой стороны, предполагают участие большинства государств, тем самым «снижают» значимость деления последних на «развитые и не развитые», «демократические и недемократические» [11]. Мультилатерализм привнес новые функции международных организаций: они являются не только местом для проведения многосторонних переговоров, принятия решений, но и реализуют многочисленные программы технической, экономической, финансовой помощи государствам-членам, оказывают влияние на формирование политических систем в государствах, определяют стандарты «поведения» для государств (права человека, проведение выборов).
Глобализация, усиление и расширение областей взаимодействия государств в рамках международного многостороннего сотрудничества приводит к тому, что международные организации оказывают значительное влияние на внутреннюю политику государств в той или иной сфере [12]. С одной стороны, международные правительственные организации могут сами создавать правила, обязательные для исполнения государствами-членами в различных сферах, например, в области макроэкономической политики, внешней торговли, денежно-кредитной, валютной политики, других областях (МВФ, ВТО, Всемирный банк, Европейский Союз) [13]. С другой стороны, государства добровольно принимают на себя обязательства по внесению изменений в свою внутреннюю политику в соответствующих областях: например, 25 сентября 2015 г. государства – члены ООН приняли Повестку дня в области устойчивого развития до 2030 г., каждая из 17 целей предполагает достижение четких показателей в течение 15 лет. В первом случае можно говорить, что организации применяют инструменты «жесткой» силы, в другом случае – «мягкой». Подобная политика международных организаций вызывает изменения и преобразования национальных институтов, которые регулируют политические, правовые, социальные, экономические процессы. Кроме того, прямым следствием членства государств в международных организациях, объединениях является унификация национальных институциональных систем, формирование единых норм, стандартов.
Международные правительственные и неправительственные организации могут оказывать непрямое внешнее воздействие на функционирование национальных институциональных систем. Так, рядом организаций разрабатываются индексы, которые отражают состояние политических, экономических систем и тем самым позволяют их сравнивать, определяя то или иное место государства среди других [14]. В настоящее время насчитывается порядка 30 подобных индексов, например, индекс развития человеческого потенциала (Программа развития ООН), индекс экономики знаний Всемирного банка, индекс восприятия коррупции (Transparency International), индекс экономической свободы (The Heritage Foundation and The Wall Street Journal), рейтинги демократии (Freedom House). Хотя методологии расчета индексов носят в определенной степени субъективный характер, имеют преимущества и недостатки, в целом являются хорошим инструментом для проведения сравнительных международных исследований влияния институциональных изменений на стратегию государств в той или иной сфере.
Также необходимо отметить, что организации формируют различные страновые рейтинги (сейчас их около 20), которые могут оказывать существенное влияние на мировою экономику (рейтинги агентств Fitch Ratings, Standard&Poor’s), международный имидж государства (рейтинг несостоятельности государства (Failed States Index), рейтинг конкурентоспособности стран мира (The World Competitiveness Yearbook), а также отражают состояние дел в государстве в той или иной сфере (Глобальный индекс терроризма (Global Terrorism Index), рейтинг стран мира по уровню развития электронного правительства (исследование ООН)) и др. [4].
Таким образом, международные организации могут оказывать существенное влияние на формирование стратегических приоритетов государств путем прямого воздействия инструментами «мягкой» или «жесткой» силы и непрямого внешнего воздействия на функционирование национальных институциональных систем. Это в свою очередь способствует формированию и развитию общего «глобального управления» (global governance), т. н. глобального международного порядка.
Список использованных источников
1. Caporaso, J. A. International Relations Theory and Multilateralism: The Search for Foundations / J. A. Caporaso // International Organization. – Summer, 1992. – Vol. 4. – Issue 3. – P. 599–632.
2. Keohane, R. O. The Club Model of Multilateral Cooperation and the World Trade Organization: Problems of Democratic Legitimacy [Electronic resource] / R. O. Keohane and Jr. Nye, S. Joseph // The John F. Kennedy School of Government. Visions of governance in the 21st century. Working Paper No. 4. – Режим доступа: < http://www.hks.harvard.edu/visions/publication/keohane_nye.pdf>. – Дата доступа: 30.11.2011.
3. Ruggie, J. Gerard Multilateralism Matters: The Theory and Praxis of an Institutional Form / J. Ruggie. – N. Y.: Columbia University Press, 1993. – 479 p.
4. Cox, R. W. The New Realism: Perspectives on Multilateralism and World Order / R. W. Cox. – N. Y.: St. Martin’s, 1997. – 275 p.
5. Zartman, I. William, and Touval, Saadia eds. International Cooperation: The Extents and Limits of Multilateralism / I. Zartman. – Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2010. – 296 p.
6. Alexandroff, A. S. Can the World Be Governed? Possibilities for Effective Multilateralism. Waterloo, Canada: Wilfrid Laurier University Press, 2008. Can the world be governed? : possibilities for effective multilateralism / A. S. Alexandroff, editor [ed.] // URL:http://www.arts.uwaterloo.ca/~bmomani/Documents/Can%20the%20World%20be%20Governed.pdf. – Date of access: 20.02.2017.
7. Muldoon, J. P. The new dynamics of multilateralism: diplomacy, international organizations, and global governance / Edited by Muldoon, James P., Aviel JoAnn Fagot, Reitano Richard, Sullivan, Earl. – Westview Press, 2011. – 369 p.
8. Acharya, Amitav (2016) The Future of Global Governance: Fragmentation May Be Inevitable and Creative // Global Governance: A Review of Multilateralism and International Organizations: October-December 2016. – Vol. 22. – № 4. – P. 453–460.
9. Plesch, Dan and Weiss, Thomas G. (2015) 1945's Lesson: «Good Enough» Global Governance Ain't Good Enough //Global Governance: A Review of Multilateralism and International Organizations: April-June 2015. – Vol. 21. – № 2. – P. 197–204.
10. Многостороннее сотрудничество Республики Беларусь в международных организациях как вклад в устойчивое развитие страны: отчет о научно-исследовательской работе (заключительный) / БГУ; научный руководитель Е. А. Достанко [Электронный документ] / Электронная библиотека БГУ. – Режим доступа: http://elib.bsu.by/handle/123456789/149724. – Дата доступа: 20.02.2017.
11. Rapnouil, M. L. A European View on the Future of Multilateralism / M. L. Rapnouil // Washington Quarterly. – 2009. − Vol. 32. − Issue 3. – Р. 181−196.
12. Historical Institutionalism and International relations. Explaining Institutional Development in World Politics / Edited by Michael Zürn, Thomas Rixen, Lora Anne. – Oxford University Press, 2016. – P. 174–183.
13. Антанович, Н. А. Индексы как измерительный инструмент в политологии [Электронный ресурс] / Н. А. Антанович // Публикации юридического факультета БГУ. – Режим доступа: http://www.law.bsu.by/pub/32/Antanovich_9.doc. – Дата доступа: 18.07.2016.
14. База данных международной статистики и индексов [Электронный ресурс] // Российский совет по международным делам. – Режим доступа: http://russiancouncil.ru/spec/stat/. – Дата доступа: 18.07.2016.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Е. М. Ильина
Белорусский государственный университет, Минск
Е. М. Ilyina
The Belarusian State University, Minsk
М. В. Ильин
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
М. V. Ilyin
The Academy of Public Administration under the Aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 321 (476)
ПОЛИТИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОЦЕССА ЦИФРОВОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ
POLITICAL AND ADMINISTRATIVE ASPECTS OF THE PROCESS OF DIGITAL TRANSFORMATION IN THE REPUBLIC OF BELARUS
В статье раскрыта сущность форсайтной метафоры цифровой трансформации Industry 4.0 в контексте белорусских политико-управленческих реалий.
Ключевые слова: цифровая трансформация; цифровая зрелость; технологический уклад; «Индустрия 4.0»; Интернет вещей; 3-D печать; криптовалюта; NBIC-конвергенция.
The article reveals the essence of the foresight metaphor of digital transformation of Industry 4.0 in the context of the Belarusian political and administrative realities.
Key words: digital transformation; digital maturity; technological paradigm; Industry 4.0; Internet of Things; 3D printing; cryptocurrency; NBIC-convergence.
В условиях перехода индустриально развитых стран к шестому технологическому укладу Industry 4.0 цифровая трансформация всё чаще называется в числе важнейших условий успешного национального развития.
Одной из важнейших слагаемых в формуле роста национальной конкурентоспособности и повышения качества жизни населения, согласно Программе социально-экономического развития Республики Беларусь на 2016–2020 гг., является цифровая трансформация экономики (информатизация), направленная на изменение бизнес-процессов посредством ИКТ во всех сферах жизнедеятельности современного белорусского общества [1]. Симптоматично, что в Государственной программе развития цифровой экономики и информационного общества на 2016–2020 гг. уже сформулированы и такие возможные риски ее выполнения как реорганизация заказчика, неудовлетворительное состояние его кадрового обеспечения и невозможность выбора исполнителя работ [2], что, несомненно, только подчеркивает актуальность настоящего исследования под углом зрения политической науки.
Рекомендации по комплексной стратегии цифровой трансформации экономики Беларуси планируется разработать на международном форуме «ТИБО-2017», который в текущем году посвящен цифровой трансформации, что также подтверждает актуальность избранной проблематики.
В научном дискурсе известны концепции создания национальных производственных кластеров и технопарков в контексте стратегического инвестирования по переходу к шестому технологическому укладу Industry 4.0. Данной проблематике посвящены труды Ж. И. Алферова, Л. И. Абалкина, В. Ф. Байнева, С. Ю. Глазьева, С. В. Енина, Н. Д. Кондратьева, С. Кузнеца, А. Н. Курбацкого, М. В. Мясниковича, К. В. Рудого, В. Н. Шимова, А. Г. Шумилина, Ю. В. Яковца, Ю. М. Ясинского и др. Однако исследованию сущности цифровой трансформации Industry 4.0 как политического явления, ее роли в структуре современного политического процесса уделяется явно недостаточное внимание.
Концепт «цифровая трансформация» (Digital Transformation) получил широкое распространение после опубликования отчета Центра цифрового бизнеса Массачусетского технологического института и французской компании Capgemini Consulting «Цифровая трансформация: дорожная карта для организаций с миллиардными оборотами», который по версии Whitespace/Source.com был назван одной из пяти лучших интеллектуальных идей десятилетия. Согласно данному отчету, цифровая трансформация, как использование современных технологий для кардинального повышения производительности и ценности предприятий, охватывает следующие ключевые сферы: трансформируя клиентский опыт, преобразуя операционные процессы и изменяя бизнес-модели. Также в отчете представлена матрица «цифровой зрелости» (Digital Maturity) как сочетание двух взаимосвязанных параметров: цифровой активности (инвестиции в цифровые проекты) и интенсивности управления трансформацией (создание необходимых управленческих условий для стимулирования изменений), которые позволяют выделить 4 типа цифровой зрелости [3], представленные на рисунке 1.
В 2016 г. компания Altimeter Group@Prophet представила своеобразный план развития цифровой зрелости, согласно которому любая структура должна пройти шесть последовательных стадий цифровой трансформации от «бизнеса как обычно» (Business as Usual), когда организации работают в знакомой привычной среде: клиенты, процессы, показатели, бизнес-модели и технологии, веря, что всё это не утратит актуальность в цифровую эру, осилив этапы отчаянного экспериментирования по повышению цифровой грамотности, появления агентов перемен, сотрудничества и совместной генерации идей в сфере цифровой трансформации, разработки единой стратегии и операционной модели бизнес- и клиентоориентированных целей цифровых преобразований, создания качественно новой инфраструктуры организации и, наконец, выход на «инновационный и адаптивный» (Innovative and Adaptive) уровень, когда цифровая трансформация становится бизнесом, а неизбежность постоянных изменений признается на уровне руководства организации, создается новая экосистема для выявления и внедрения передовых технологий и тенденций цифрового рынка в пилотных проектах с последующим масштабированием [4].
Рис 1. Матрица цифровой зрелости
В 2016 г. аналитики IDC опубликовали исследование, согласно которому глобальные затраты на технологии цифровой трансформации будут ежегодно расти на 16,8 % и в 2019 г. достигнут 2,1 трлн долл. По мнению обозревателей Forbes, в 2018 г. 67 % руководителей компаний из списка Global 2000 выберут цифровую трансформацию в качестве центральной задачи своей корпоративной стратегии [5].
Специалисты по прогнозам полагают, что при сохранении нынешних темпов технико-экономического развития, шестой технологический уклад оформится в индустриально развитых странах примерно к 2020 г., а в фазу зрелости вступит в 2040-е гг. При этом в 2020–2025 гг. произойдет новая научно-техническая и технологическая революция Industry 4.0, основой которой станут разработки, синтезирующие достижения наукоемких высоких технологий, составляющих основу шестого технологического уклада [6].
История термина «Industry 4.0» началась в 2011 г., когда на Ганноверской промышленной ярмарке Германия впервые анонсировала переход к «умной промышленности» в качестве ключевого проекта национальной стратегии, направленной на установление мирового лидерства к 2020 г. в области технологических инноваций [7, с. 15]. Инициатива немцев получила широкий отклик в мире.
В отечественной литературе понятие «Industry 4.0» интерпретируется как очередная четвертая промышленная революция, качественно новая интеграция и конфигурация технологий виртуальной и дополненной реальности, аддитивных технологий, сенсорных сетей и облачных вычислений, заключающаяся не столько в автоматизации конвейерного производства, сколько в цифровой трансформации самого конвейерного принципа путем широкого использования технологических инноваций в организации взаимодействия людей и киберфизических систем в режиме реального времени. Преспективы Industry 4.0 связывают с формированием «умных городов», развитием фриланса, коворкинг-центров, технологий краудфандинга и краудсорсинга. Среди перспективных рисков значатся угрозы информационной безопасности, цифрового неравенства и рост безработицы. Основными компонентами Industry 4.0 являются: Интернет вещей, киберфизические системы, Интернет услуг, умное предприятие, криптовалюты [8, с. 13–15; 9, с. 27–28].
В широком смысле Интернет вещей (Internet of Things) «можно представить как некоторую всеобъемлющую сеть предметов (оцифрованных артефактов), которые имеют уникальный идентификатор, обладают возможностью сообщать информацию человеку и другим техническим устройствам о своем текущем статусе и состоянии в контексте текущей задачи, умеют использовать вычислительные ресурсы облачных технологий» [10, с. 105]. Следует отметить, что использование подобных технологий для идентификации личности вызывает острые споры среди представителей христианской общественности. Характерными примерами Интернета вещей являются «умные сети» в электроэнергетике, «умные дома». В перспективе на базе Интернета вещей развивается инфраструктура «умных городов» (Smart Сity): умная экономика, умная среда, умное правительство, умное проживание, умная мобильность, умные люди. Пока единственным примером успешной реализации многомиллиардного проекта «умного города» может служить южнокорейский город Сонгдо [11, с. 42–43]. В Беларуси активно внедряются такие элементы «умного города», как электронное правительство, пилотные проекты энергоэффективных «умных домов» от Минстройархитектуры, также в рамках Национального плана действий по развитию «зеленой» экономики в Республике Беларусь до 2020 г. запланирована реализация пилотного проекта экологически привлекательного города «СимбиоСити» на примере г. Бреста.
Новым трендом цифровой экономики является криптовалюта (Cryptocurrency) как вид цифровой валюты, подкатегория электронных денег. Появление криптовалют в 2008 г. связывают с биткоином (Bitco- in) – исторически первым и наиболее известным примером применения блокчейн-технологии. Технология блокчейн (Block Chain) – распределенная база данных общего пользования, функционирующая без централизованного финансового руководства, содержащая информацию в виде «цепочки блоков» обо всех транзакциях, проведенных участниками системы [12, с. 67; 13, с. 25–36]. По мнению экспертов с одной стороны криптовалюты безопасны и надежны, их дешевле выпускать, осуществлять с ними операции, также они могут стать «запасной» валютой в условиях кризиса и инструментом обхода экономических санкций, но с другой стороны анонимность транзакций естественно вызывает интерес наркоторговцев, террористов и торговцев оружием. Отметим, что единой позиции центробанков суверенных государств по вопросу обращения виртуальных валют пока нет. В 2013 г. Германия первой в мире признала биткоин официальным средством расчетов [14, с. 143; 15, с. 22–26]. На территории Республики Беларусь виртуальные валюты не имеют правовых оснований для использования.
Сегодня одним из наиболее динамично развивающихся направлений «цифрового» производства являются аддитивные технологии послойного синтеза трехмерного твердого объекта на базе единой платформы (Additive Manufacturing) или 3D-печать, которые с успехом используется в пищевой промышленности, строительстве, авиастроении, образовании и медицине. Однако наряду с доступностью производства возникает проблема защиты авторских прав, парирования угроз, связанных с изготовлением оружия [16, с. 38–40]. В контексте создания прототипов устройств, моделей и форм для литейной промышленности, организации мелкосерийного производства с 3D-печатью в Республике Беларусь активно работают такие компании, как «Пеленг», «Атлант», МТЗ, «Амкодор-Белвар», «Аэромаш», «Белита-Витекс» и другие. В 2017 г. планируется запустить производство общепромышленных и пищевых 3D-принтеров в технопарке БНТУ «Политехник».
Переход к шестому технологическому укладу Industry 4.0 связан с NBIC-конвергенциией (N – нано; B – био; I – инфо; C – когнито) – взаимовлиянием и взаимопроникновением информационных технологий, биотехнологий, нанотехнологий и когнитивных технологий и проецированием свойственных им принципов в социально-управленческую сферу. При этом считается, что технологическая конвергенция на уровне шестого технологического уклада может быть достигнута необязательно на уровне четырех NBIC-технологий, допустимы варианты двойной или тройной конвергенции этих технологий: GRAIN-технологии, МАНБРИК-технологии. Точка зрения белорусских социогуманитариев относительно NBIC-конвергенции только формируется.
В Республике Беларусь развитие высокотехнологичного сектора экономики планируется обеспечить посредством создания новых рабочих мест и производств, базирующихся на V и VI технологических укладах в рамках Государственной программы инновационного развития Республики Беларусь на 2016–2020 годы. Ожидается, что ядром инновационно ориентированной экономики будут высокотехнологичные производства по следующим приоритетным направлениям: индустрия ИКТ; атомная и возобновляемая энергетика; био- и наноиндустрия; фармацевтическая промышленность; приборостроение и электронная промышленность; авиакосмические технологии [17].
По мнению экспертов, основными предпосылками и инструментами формирования и развития отечественного высокотехнологичного сектора станут: Парк высоких технологий, Китайско-белорусский индустриальный парк «Великий камень», планируемый к созданию Национальный научно-технологический парк «БелБиоград», а также достаточно развитый сектор фармацевтики, био- и нанотехнологий; введение в строй в 2019 г. первого энергоблока Белорусской атомной электростанции; развитие стартап-движения в секторе малого инновационного предпринимательства; реализация программы грантовой поддержки со Всемирным банком и проектов международной технической помощи в области молодежного инновационного предпринимательства, венчурной деятельности, бизнес-образования в 2017–2020 годах; активный процесс кластеризации экономики [18].
Промежуточные успехи нашей страны в сфере цифровой трансформации достаточно высоко оценены мировой общественностью. В рейтинге Международного союза электросвязи Measuring the Information Society Report 2016 по индексу развития ИКТ Беларусь занимает 31-е место среди 175 стран мира и первое место среди стран СНГ [19]. Однако по оценке ООН по уровню готовности к электронному государственному управлению United Nations E-Government Survey 2016 Беларусь находится на 49-м месте в рейтинге из 193 стран, но при этом уступает России и Казахстану [20], что свидетельствует о недостаточном уровне использования созданной инфраструктуры для развития электронного правительства [21].
В контексте оценки потенциала и перспектив Беларуси по переходу к шестому технологическому укладу Industry 4.0 можно привести следующие наиболее характерные точки зрения отечественных ученых и аналитиков: одни полагают, что «поскольку большую часть отраслевой структуры составляют производства IV, V, кое-где III технологических укладов, целесо-образным представляется в отраслях III и IV укладов скачок к производству VI технологического уклада, где это возможно, а где нет – замена отрасли в целом, при этом уровень инновационно-активных предприятий остается невысоким, около 16%» [22, с. 45]; вторые уверены, что «для белорусской экономики, прочно застрявшей на стадии Industrie 2.0, путь перетаскивания ее на уровень Industrie 3.0 выглядит бесперспективным. …И без разработки страновой стратегии, промышленной политики и закона о частно-государственном партнерстве выбраться из кризиса заведомо невозможно» [23]; другой видный белорусский политик считает, что «решение проблемы возможно в рамках реализации стратегии параллельного роста, суть которого заключается в параллельном развитии двух секторов экономики – базового и нового высокопроизводительного. Рост базовой экономики основан на действующих в стране основных средствах и технологиях» [24, с. 18]; однако еще один известный экономист констатирует, что «популярная в Беларуси сфера информационных технологий не компенсирует дефицит инноваций в реальном секторе и не способствует общему росту производительности труда и ВВП. Более того, отток квалифицированных кадров в сферу IT из обрабатывающей промышленности ведет к падению производительности труда в последней без соответствующей компенсации в первой» [25, с. 56], также в данном ракурсе можно привести еще одну точку зрения: «тренд на ИТ в Беларуси – это такая же волна, как и была в 80-е и 90-е гг. на бухгалтеров и менеджеров. Эти курсы программирования можно назвать ПТУ, где человека просто учат писать код. Беларусь превращается в сообщество высокотехнологичных ПТУшников. А кто делает продукт?» [26]; напротив другой авторитетный эксперт уверен, что «сейчас у Беларуси объективно существует уникальный шанс для рывка в узкий клуб технологических лидеров планеты и серьезный задел для формирования новых отраслей высокотехнологичного сектора на собственной технологической базе в рамках программы новой индустриализации» [18].
Таким образом, в академической и общественно-политической среде пока отсутствует универсальная интерпретация не только научных основ концепции цифровой трансформации Industry 4.0, имеющей характер форсайтной метафоры для всё более глобализирующегося мира, но и конкретных шагов по модернизации традиционных отраслей промышленности посредством внедрения новых форм и способов организации производства на новой технологической базе, по запуску качественно новых продуктов и сервисов, рассчитанных на современного потребителя.
В рамках проведенных научных исследований в области информатизации [27, с. 112] представляется целесообразным сформулировать авторское определение государственной политики в сфере цифровой трансформации как процесса целеориентированной, комплексной и организованной, совместной управленческой деятельности институтов государства с участием структур гражданского общества, бизнеса и учетом общегосударственных приоритетов и достижений информатизации, направленный на оптимизацию политического процесса в Республики Беларусь с целью достижения национальной конкурентоспособности. При этом под политическим процессом понимается процесс трансформации белорусской политической системы, реализации таких ее важнейших функций как политическая социализация и рекрутирование, интеграция и мобилизация социума, геополитический выбор, принятие адекватных взаимосвязанных стратегических и тактических политико-управленческих решений в сфере информационной, внешней, инвестиционной, инновационной, налоговой, социальной и других политик.
Белорусскому обществу необходимо продемонстрировать способность освоения новых конкурентоспособных технологий не только в промышленной, но и политической сфере. Предстоит осуществить разумную цифровую трансформацию технологических инноваций Industry 4.0 в адекватные политические практики, способные обеспечить стабильность и конкурентоспособность белорусской политической системы. Заслуживают внимания вопросы внедрения блокчейн-технологии в политическую и социальную сферы, например в системы электронного голосования.
Список использованных источников
1. Об утверждении Программы социально-экономического развития Республики Беларусь на 2016–2020 годы: Указ Президента Респ. Беларусь, 15 дек. 2016 г., № 466 // Нац. правовой Интернет-портал Респ. Беларусь [Электронный ресурс] / Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017. – Режим доступа: http://www.pravo.by/document/?guid=12551&p0=P31600466&p1=1. – Дата доступа: 28.01.2017.
2. Об утверждении Государственной программы развития цифровой экономики и информационного общества на 2016–2020 годы: постановление Совета Министров Респ. Беларусь, 23 марта 2016 г., № 235: в ред. постановления Совета Министров Респ. Беларусь от 5.08.2016 г. // Нац. правовой Интернет-портал Респ. Беларусь [Электронный ресурс] / Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017. – Режим доступа: http://www.pravo.by/document/?guid=3871&p0=C21600235. – Дата доступа: 28.01.2017.
3. Digital Transformation: A Road-Map for Billion-Dollar Organizations: executive summary / G. Westerman, D. Bonnet, A. McAfee, P. Ferraris // Gapgemini Consulting, MIT Centre for Digital Business [Electronіc resource]. – 2011. – Mode of access: https://www.capgemini.com/resource-file-access/resource/pdf/Digital_Transformation__A_Road-Map_for_Billion-Dollar_Organizations.pdf. – Date of access: 29.01.2017.
4. Solis, В. The Race Against Digital Darwinism: Six Stages of Digital Transformation / В. Solis // Altimeter Group, Prophet Company [Electronіc resource]. – 2016. – Mode of access: http://www.altimetergroup.com/about-us/our-research/published-research/. – Date of access: 29.01.2017.
5. Прохоров, А. Цифровая трансформация в цифрах / А. Прохоров // Открытые Системы. СУБД [Электронный ресурс]. – 2016. – № 2. – Режим доступа: http://www.osp.ru/os/2016/02/13049319/. – Дата доступа: 29.01.2017.
6. Евгений Каблов: шестой технологический уклад / Е. Каблов, Б. Руденко; интервью с академиком РАН Е. Н. Кабловым // Наука и жизнь [Электронный ресурс]. – 2010. – № 4. – Режим доступа: https://www.nkj.ru/archive/articles/17800/. – Дата доступа: 29.01.2017.
7. Шваб, К. Четвертая промышленная революция / К. Шваб. – М.: Эксмо, 2016. – 208 с.
8. Дравица, В. Промышленная революция. Industry 4.0 /А. Курбацкий, В. Дравица // Наука и инновации. – 2016. – №3 (157). – С. 13–16.
9. Енин, С. В. Industry 4.0 – цифровая трансформация промышленности // С. В. Енин, А. Н. Курбацкий // Веснiк сувязi. – 2016. – № 4. – С. 25–29.
10. Никифоров, О. Ю. Базовые технологии Интернета вещей / О. Ю. Никифоров // Символ науки. – 2015. – № 9. – С. 105–106.
11. Умные города как «столицы» цифровой экономики / В. П. Куприяновский [и др.] // International Journal of Open Information Technologies. – 2016. – Т. 4. – №. 2. – С. 41–52.
12. Чеклецов, В. В. Философские и социо-антропологические проблемы конвергентного развития киберфизических систем (блокчейн, Интернет вещей, искусственный интеллект) / В. В. Чеклецов // Философские проблемы информационных технологий и киберпространства [Электронный ресурс]. – 2016. – № 1(11). – Режим доступа: http://cyberspace.pglu.ru/upload/uf/79f/sbornik-1_2016.pdf. – Дата доступа: 29.01.2017.
13. Власов, А. В. Электронные деньги и эволюционная теория происхождения денег / А. В. Власов // Наука и образование: хозяйство и экономика; предпринимательство; право и управление. – 2012. – № 12. – С. 25–36.
14. Дюдикова, Е. И. Блокчейн в национальной платежной системе: сущность, понятие и варианты использования / Е. И. Дюдикова //Инновационное развитие экономики. – 2016. – № 4. – С.139–148.
15. Кузнецов, В. А. О подходах в международном регулировании криптовалют (bitcoin) в отдельных иностранных юрисдикциях / В. А. Кузнецов, А. В. Якубов // Деньги и кредит. – 2016. – № 3. – С. 20–29.
16. Матюшкин, Л. Б. Применение технологии 3D-печати в обеспечении профессионально ориентированной подготовки кадров в интересах наноиндустрии / Л. Б. Матюшкин, Н. В. Пермяков // Биотехносфера. – 2013. – № 3. – С. 38–47.
17. Об утверждении Государственной программы инновационного развития Республики Беларусь на 2016–2020 годы: Указ Президента Респ. Беларусь, 31 янв. 2017 г., № 31 // Нац. правовой Интернет-портал Респ. Беларусь [Электронный ресурс] / Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017. – Режим доступа: http://www.pravo.by/novosti/novosti-pravo-by/2017/february/22804/. – Дата доступа: 10.02.2017.
18. Дмитрий Крупский: у Беларуси есть уникальный шанс войти в клуб технологических лидеров планеты / Д. Крупский, Ю. Огнева; интервью с начальником упр. экономики инновац. деятельности Мин-ва экономики Рес. Беларусь Д. Крупским. – БелТА [Электронный ресурс]. – 2017. – 5 янв. – Режим доступа: http://www.belta.by/interview/view/u-belarusi-est-unikalnyj-shans-vojti-v-klub-tehnologicheskih-liderov-planety-5297/. – Дата доступа: 10.01.2017.
19. Measuring the Information Society Report 2016: executive summary / International Telecommunication Union [Electronіc resource]. – Geneva, 2016. – Mode of access: http://www.itu.int/en/ITU-D/Statistics/Documents/publications/misr2016/MISR2016-w4.pdf. – Date of access: 10.02.2017.
20. United Nations E-Government Survey 2016: E-Government in Support of Sustainable Development / United Nations Department of Economic and Social Affairs [Electronіc resour-ce]. – N. Y., 2016. – Mode of access: http://workspace.unpan.org/sites/Internet/Documents/UNPAN96407.pdf. – Date of access: 10.01.2017.
21. Андрей Кобяков поручил активнее использовать для развития электронного правительства созданную инфраструктуру // Нац. правовой интернет-портал Респ. Беларусь [Электронный ресурс] / Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017. – Режим доступа: http://www.pravo.by/novosti/obshchestvenno-politicheskie-i-v-oblasti-prava/2017/january/22707/?sphrase_id=28530. – Дата доступа: 29.01.2017.
22. Наумович, О. А. Причины перехода к новому технологическому укладу / О. А. Наумович // Экономическая наука сегодня: сб. науч. статей / пред. редкол. С. Ю. Солодовников. – Минск: БНТУ, 2015. – Вып. 3. – С. 43–46.
23. Обухович, А. Мир готовится к четвертой промышленной революции. У аутсайдеров – суета перед поражением / А. Обухович // ТУТ БАЙ МЕДИА [Электронный ре- сурс]. – 2017. – 31 янв. – Режим доступа: https://news.tut.by/economics/529643.html. – Дата доступа: 10.01.2017.
24. Мясникович, М. В. Эволюционные трансформации экономики Беларуси / М. В. Мясникович. – Минск: Беларус. навука, 2016. – 321 с.
25. Финансовая диета: реформы государственных финансов Беларуси / К. В. Рудый [и др.]; под науч. ред. К. В. Рудого. – Минск: Звязда, 2016. – 464 с.
26. Виктор Бабарико: «Беларусь превращается в сообщество высокотехнологичных ПТУшников» / В. Бабарико, В. Голубев; интервью с главой Белгазпромбанка В. Бабари- ко // ТУТ БАЙ МЕДИА [Электронный ресурс]. – 2017. – 8 янв. – Режим доступа: https://news.tut.by/economics/530759.html. – Дата доступа: 10.02.2017.
27. Ильина, Е. М. На пути к информационному обществу: государственная политика информатизации в Республике Беларусь: монография / Е. М. Ильина. – Минск: РИВШ, 2010. – 182 с.
(Дата подачи: 16.02.2017 г.)
М. Г. Коктыш, Г. И. Коктыш
Барановичский государственный университет, Барановичи
M. Koktysh, H. Koktysh
Baranovichi State University, Baranovichi
УДК 31.00.001
ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ РАЗВИТИЯ СОЮЗНОГО ГОСУДАРСТВА: СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
INTEGRATION PROCESSES OF THE UNION STATE: THE SOCIO-POLITICAL AND IDEOLOGICAL ASPECTS
Интеграционные процессы развитие Союзного государства направлены на укрепление дружбы народов двух стран, повышение благосостояния и уровня жизни граждан; создание единого экономического пространства для эффективного социально-экономического развития на основе объединения материального и интеллектуального потенциала государств; проведение согласованной социальной политики, направленной на создание условий, обеспечивающих достойную жизнь и свободу развития человека; формирование гуманистических ценностей идеологии Союзного государства на основе идей христианства, нравственности и исторических традиций двух народов.
Ключевые слова: Союзное государство; договор; устав; экономическая политика; социальная политика; идеология; национальная безопасность.
Integration development of the Union State were aimed at strengthening the friendship of the peoples of the two countries, improve the welfare and living standards of citizens; the creation of a single economic space for meaningful socio-economic development through the consolidation of the material and intellectual potential of the States; a coordinated social policy aimed at the creation of conditions to ensure a life of dignity and freedom of human development; formation of humanism ideology of the Union State on the basis of the ideas of Christianity, moral and historical traditions of the two peoples.
Key words: Union State; agreement; economic policy; social policy; ideology; national security.
Союзное государство по праву является примером и основой объединительных процессов на постсоветском пространстве. Белорусско-российские отношения прошли длительное испытание временем. Равноправие, взаимоуважение, дружба, учет интересов друг друга, есть основополагающие принципы двух народов.
Основной интерес социально-политического развития Республики Беларусь связан с обеспечением суверенитета и территориальной целостности страны, созданием благоприятных условий для всестороннего международного сотрудничества, где приоритет имеют союзнические отношения между Республикой Беларусь и Российской Федерацией.
С братской Россией нас связывают союзнические отношения, у нас отсутствуют какие-либо политические разногласия. Мы выходим на высочайший уровень двухстороннего взаимодействия в рамках Союзного государства, отношения с соседями являются естественным приоритетом Беларуси [1, с. 7].
Важное место в международных отношениях и внешней политики Республики Беларусь занимают интеграционные процессы Беларуси и России, которые прошли ряд исторических этапов. В мае 1995 г. на Республиканском референдуме большинство белорусских избирателей высказались за углубление интеграции с Россией. Населением Беларуси был поддержан курс на постепенное сближение и выравнивание уровней социально-экономического развития двух стран.
Дальнейшему углублению отношений между Беларусью и Россией способствовал подписанный 2 апреля 1996 г. Договор о создании Сообщества Беларуси и России. 2 апреля 1997 г. был создан Союз Беларуси и России, который стал моделью межгосударственного объединения с более высоким уровнем интеграции по сравнению со странами Содружества Независимых государств. 23мая 1997г. принят Устав Союза Беларуси и России. Договор и Устав, таким образом, составили основополагающие учредительные документы Союза. Союз Беларуси и России признала ООН. В сентябре 1997 г. секретариат ООН зарегистрировал Договор о Союзе Беларуси и России и Устав Союза Беларуси и России [2, с. 58].
8 декабря 1999 г. подписан договор о развитии Союзного государства и программа действий Республики Беларусь и Российской Федерацией по реализации взаимовыгодного сотрудничества при сохранении за государствами статуса субъектов международного права. 26 января 2000 г. вступил в силу Договор о создании Союзного государства Беларуси и России.
Путь создания Союзного государства – процесс объективный и отвечает интересам двух народов. На этом пути разрабатываются взаимоприемлемые варианты решения вопросов по обеспечению равных прав белорусов и россиян в Союзном государстве на участие в хозяйственной деятельности, получение образования, медицинской помощи, трудоустройства, выбор места проживания. Налаживается деятельность парламентского собрания Союза Беларуси и России, который утверждает годовые бюджеты Союзного государства и разрабатывает нормативно-правовые акты для более тесного сближения двух народов. При этом белорусско-российское межгосударственное объединение базируется на принципах суверенного равенства государств – участников, добровольности, добросовестного выполнения взаимных обязательств.
В формировании приоритетов государственной идеологической политики Беларусь исходит из славяно-православной цивилизационной идентичности, исторических и культурных традиций братских народов [3, с. 297]. Выбор России в качестве стратегического союзника и внешнеполитического партнера Беларуси обусловлен несколькими факторами.
Во-первых, общностью этнического происхождения белорусского и русского народов.
Во-вторых, цивилизационной идентичностью, близостью духовно-нравственных ориентиров, систем ценностей, установок, свойственных белорусам и русским.
В-третьих, высоким уровнем производственно-экономических военно-политических и духовно-культурных связей, сложившимися между двумя народами в предшествующие исторические периоды.
В-четвертых, на Республиканском референдуме 14 мая 1995 г. политику, направленную на экономическую интеграцию с Россией одобрили 83,3 % граждан Беларуси, участвовавших в голосовании [4, с. 518].
В-пятых, особенно тесное политическое, экономическое и военно-техническое сотрудничество проявили русские и белорусы в годы Великой Отечественной войны, которые вместе с советским народом разгромили фашизм, обеспечили суверенитет и независимость страны.
Российская Федерация всегда была и остается нашим стратегическим союзником, нашими братьями. Великий русский язык будет свободно развиваться в Беларуси, как и наша родная «беларуская мова». Русский человек также, как украинец, поляк, еврей, татарин, представители других вер и национальностей будут чувствовать себя как дома [5, с. 2], в этом и проявляется сущность белорусского менталитета, который обеспечивает тесные интеграционные процессы Союзного государства.
Одним из важнейших приоритетных направлений деятельности Союзного государства является проведение согласованной внешней политики. Руководствуясь решениями на высшем уровне глав государств, осуществляется скоординированное взаимодействие в проведении совместной политики на пространстве СНГ, в формате международных организаций, в первую очередь ООН, ОБСЕ, ОДКБ.
Важным фактором Союзного государства является обеспечение территориальной безопасности государств, защита от потенциальных и реальных угроз. С этой целью была утверждена в 1998 г. Концепция совместной оборонной политики Беларуси и России. Действует соглашение с Россией о военном сотрудничестве, коллективной безопасности, в январе 2009 г. создана единая система ПВО Союзного государства, охрана государственных границ, совершенствуется законодательная база оборонной политики, проводятся совместные учения. В октябре 2013 г. на территории Беларуси прошли российско-белорусские учения «Запад - 2013», которые показали высокий уровень боевой готовности частей и подразделений по успешному решению поставленных задач [6, с. 31]. Министерства обороны Беларуси и России готовятся провести осенью масштабные учения « Запад – 2017». По словам министра обороны России С. Шойгу, стороны будут учитывать опыт учений «Щит Союза – 2015», где были успешно отработаны широкий спектр задач по управлению региональной группировкой войск. Учения походили на полигоне Западного военного округа. В них участвовали более восьми тысяч военнослужащих и около 400 единиц техники. Изюминкой маневров учения «Запад – 2017» станет повышение эффективности региональной системы противовоздушной обороны, так как предстоит сбить множество летающих мишеней. Основная цель учений обеспечить региональную безопасность в условиях современных вызовов и угроз, нестабильности ситуации в современном мире [7, с. 10].
Правительствами Беларуси и России принимаются меры по повышению эффективности торгово – экономического сотрудничества и его дальнейшего развития – ключевого индикатора успешности проведения экономической политики.
Российская Федерация была и остается основным торговым партнером Беларуси. В 2013 г. на долю России приходилось 45,2 % общего объема экспорта и 53,2 % – импорта. Наша взаимная торговля характеризуется существенным ростом стоимостных объемов экспортно-импортных операций. Объем внешней торговли товарами Беларуси с Россией с 1996 г. увеличился в 6,1 раза и составил в 2013 г. 39,7 млрд долл. США.
В 2013 г. в Российскую Федерацию экспортировано товаров на сумму 16,8 млрд долл., или в 5,6 раза больше, чем в 1996 г. Импорт товаров увеличился в 6,5 раза и составил 22,9 млрд долл. [8, с. 1]. Основу нашего экспорта составляют молочная и мясная продукция, грузовые автомобили, тракторы и седельные тягачи, черные металлы, шины, мебель, сельскохозяйственная техника. В импорте из Российской Федерации преобладают нефть, нефтепродукты, природный газ, черные металлы, двигатели внутреннего сгорания, электроэнергия.
Расходы союзного государства на 2017 год составляют: фундаментальные исследования и содействие научно-техническому прогрессу – 36 %, социальная политика, здравоохранение и физическая культура – 24 %, военно-техническое сотрудничество, правоохранительная деятельность и обеспечение безопасности 8 %, деятельность органов Союзного государства – 13 %, прочие расходы – 19 %. Бюджет Союзного государства составит 6,7 млрд российских рублей [9, с. 2].
В 2017 г. реализуются три новые союзные программы: « ДНК – идентификация», «Развитие системы гидрометеорологической безопасности Союзного государства» и «Разработка новых спинальных систем с использованием в хирургическом лечении детей с тяжелыми врожденными деформациями и повреждениями позвоночника» [9, с. 2].
Разработка и реализация союзных программ и проектов в научно – технологической и инновационной сферах способствуют созданию совместных высокотехнологических производств по выпуску современной конкурентной импортозамещающей продукции и углублению производственной кооперации.
Вместе с тем в отношениях двух стран имеются определенные проблемы, связанные с необходимостью устранения ограничительных барьеров в двухсторонней торговле. По этой причине торговый оборот Беларуси и России падает. В 2012 г. общий объем внешней торговли составил 42 млрд долл., в 2013 г. – 39,7 млрд долл. США, а в 2015 г. – 27,5 млрд долл. Беларусь занимает первое место среди торговых партнеров России в СНГ. В общем объеме экспорт товаров Беларуси на долю России приходилось – 38,9 %, или 10,4 млрд долл. Товары из России составили в общем объеме импорта Беларуси – 56,6 %, или 17,1 млрд долл. [10, с. 3].
Приоритетные направления развития Союзного государства в сфере безопасности определенны в Концепции национальной безопасности Республики Беларусь № 575 от 9 ноября 2010 г., которые предусматривают в политической сфере сохранение и укрепление основ Союзного государства, реализация имеющегося конструктивного потенциала стратегического партнерства с Россией; в военной сфере осуществление совместно с Российской Федерацией и развитие военно – технического сотрудничества, направленного на повышение оборонного потенциала Союзного государства [11, с. 38].
2017 год для России и Беларуси имеет свои особенности. 20 лет назад подписан Договор о создании Союзного государства и создано Парламентское собрание Беларуси и России, разработана Программа первоочередных мер по реализации положений Договора о Союзе Беларуси и России. Программа предусматривает формирование равных условий для деятельности хозяйствующих субъектов, введением системы государственной поддержки и защиты интересов товаропроизводителей, стимулирование и развития малого и среднего бизнеса, образованием общего рынка в области энергетики, транспорта и связи, подготовкой и реализацией общих программ.
Проводимая социальная политика Союзного государства направленна на обеспечение достойного уровня жизни граждан Беларуси и России. Трудовая занятость, достойная заработная плата, социальная защита, равный доступ к образованию, услугам здравоохранения, свобода передвижения и право выбора места жительства – эти вопросы всегда являются предметом особого внимания правительств двух государств. Обеспечиваются равные права граждан на получение образования, совершенствуется нормативно- правовая база по взаимной адаптации систем образования. На межправительственном уровне гарантируются права граждан на получение медицинской помощи в учреждениях здравоохранения двух стран [12, с. 13].
Процесс формирования Союзного государства затрагивает все сферы жизни общества: политическую, экономическую, социальную, духовную, а самое главное нужды и потребности граждан. От эффективного решения социально-экономических задач, повышения качества и уровня жизни, национальной безопасности в условиях современных вызовов зависит уровень интеграции и продвижения двух народов к поставленной цели.
Таким образом, Союзное государство, несмотря на все имеющие трудности, остается развивающим интеграционным образованием, в его рамках решаются многие ключевые проблемы политического, экономического, социального характера, где важное место занимают вопросы безопасности.
Руководство Беларуси и России продолжают поиск взаимоприемлемой модели интеграции на основе суверенного равенства. Развиваются отношения двух стран в сферах экономической, науки, образования, культуры, информации, социального обеспечения, выполнения действующих государственных программ, направленных на сохранения и укрепления промышленного потенциала, выпуск конкурентоспособной продукции.
Список использованных источников
1. Лукашенко, А. Г. Обновление страны – путь к успеху и процветанию / А. Г. Лукашенко // Послание Президента Республики Беларусь белорусскому народу и Национальному собранию. Советская Белоруссия. Беларусь сегодня. – 2013. – 20 апр. – С. 2–7.
2. Основы идеологии белорусского государства: учебное пособие для вузов / под общ. ред. С. Н. Князева, С. В. Решетникова. – Минск: Акад. управ. при Президенте Респ. Беларусь, 2004. – 491 с.
3. Мельник, В. А. Основы идеологии белорусского государства: учеб. пособие / В. А. Мельник. – Минск: Высш. шк., 2011. – 341 с.
4. Василевич, Г. А. Конституционное право Республики Беларусь: учебник / Г. А. Василевич. – Минск: Кн. Дом, 2010. – 768 с.
5. Лукашенко, А. Г. Сильная экономика и честная власть – фундамент независимости страны и процветания нации / А. Г. Лукашенко // Послание Президента Республики Беларусь белорусскому народу и Национальному собранию. Советская Белоруссия. Беларусь сегодня. – 2014. – 23 апр. – С. 1–5.
6. Гусев, А. В. Национальная безопасность Беларуси и России. Актуальные аспекты в контексте строительства Союзного государства / А. В. Гусев // Беларуская Думка. – 2010. – № 12. – С. 28–33.
7. Народная газета / Союзное вече. Газета Парламентского Собрание Союза Беларуси и России. – 2017. – № 1. – 13 янв. – С. 10.
8. Беларусь – Росиия: основные показатели взаимной торговли: статистика / Рэспублiка. – 2014. – 2 крас. – С. 1.
9. Народная газета / Союзное вече. Газета Парламентского Собрание Союза Беларуси и России. – 2016. – № 58. – 30 декаб. – С. 2.
10. Народная газета / Союзное вече. Газета Парламентского Собрание Союза Беларуси и России. – 2016. – № 17. – 29апр. – С. 3.
11. Концепция национальной безопасности Республики Беларусь утверждена Указом Президента Республики Беларусь № 575 от 9 ноября 2010 года. – Минск: Бел. Дом печати. – 2011. – 46 с.
12. Рапота, Г. А. Союзное строительство: взгляд в будущее / Г. А. Рапота // Беларуская Думка. – 2015. – № 9. – С. 11–13.
(Дата подачи: 15. 02. 2017 г.)
Н. А. Курило
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
N. Kuryla
Academy of Public administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 327.924:061.1(1-6)
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ В КОНТЕКСТЕ ЕВРАЗИЙСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ
SOCIAL AND CULTURAL VALUES IN THE CONTEXT OF EURASIAN INTEGRATION
В условиях увеличивающейся роли крупных государственных объединений, в современном быстроменяющемся мире одной из возможностей устойчивого развития государств – становится интеграция. В статье показано, что успех евразийской интеграции зависит в первую очередь от формирования социокультурных ценностей белорусов и восточных славян в целом, что обусловлено схожей системой ценностей, исторически сложившимися и взаимозависящими социальными, культурными и политическими отношениями.
Ключевые слова: евразийская интеграция; интеграционные процессы; мировоззрение; идеология; социокультурные ценности; духовные ценности; национальная идея.
In the context of the increasing role of large state associations, in today's rapidly changing world, one of the possibilities for sustainable development of nations – is becoming integrated. The article shows that the success of the Eurasian integration depends first and foremost on the formation of social and cultural values of the Belarusians and the Eastern Slavs in general, due to a similar value system, historically and interdependent social, cultural and political relations.
Key words: еurasian integration; integration processes; worldview; ideology; socio-cultural values; spiritual values; national idea.
В настоящее время, как на территории постсоветского пространства, так и в объединенной Европе одной из самых актуальных проблем при изучении явлений и процессов является интеграция. По мнению некоторых ученых интеграция представляет собой некую новую политическую систему, которая формируется из систем существовавших до этого обособленно. С точки зрения У. Уолласа, интеграция – это создание и поддержание интенсивных и разносторонних систем взаимодействия между ранее автономными частями [1, p. 9].
После распада СССР многие ученые постоянно затрагивали тему постсоветской реинтеграции. Одни исследователи видели в идее реинтеграции возможность сформировать равноправное сотрудничество независимых государств, в виде международной организации по типу ЕС, другие рассматривали образование СНГ как переходный этап к новому правовому пространству. Некоторые считали, что реинтеграция должна привести к видоизмененной реставрации бывшего союзного государства под началом России.
Одной из основных тенденций международных отношений, на сегодняшний день является феномен интеграционных объединений. Все постсоветские государства стоят перед выбором быть или не быть интеграции, для них это не просто вопрос о выстраивании отношений с соседями, а более глобальный вопрос о месте, роли и судьбе в новом глобализированном мире. Для небольших государств региональные организации являются способом выживания, и возможностью сохранения своей цивилизационной самобытности в условиях глобализации.
Если рассматривать интеграционные связи сложившиеся еще в СССР то можно отметить что степень взаимозависимости экономик республик входивших в его состав была очень велика. Однако развитие интеграционных процессов во многом было вызвано не только экономической целесообразностью, а действием как политических так и идеологических факторов. Сегодня по прошествии более 16 лет становится очевидным, что процесс политической трансформации постсоветского пространства является гораздо более сложным, многомерным процессом с большим количеством постоянных и переменных величин, которые играют направляющую и определяющую роль [2, с. 53].
Как показывает жизнь, при осуществлении процессов евразийской интеграции в рамках межгосударственного сотрудничества проблем более чем предостаточно. Например, существенные различия в уровне экономического развития постсоветских республик, степени рыночного реформирования экономик, произошедшие трансформации социально-экономических отношений в процессе становления государственного суверенитета и демократизации общественной жизни постсоветских государств, наличие более привлекательных центров притяжения вне рамок Евразийского экономического союза [3]. Так же сдерживающим фактором в развитии интеграции является наличие определенных проблем по унификации законодательств государств-членов ЕАЭС.
Однако, наряду с решением и урегулированием экономических вопросов в процессе осуществления евразийской интеграции, нельзя недооценивать роль, место и значение идеологических, социокультурных и мировоззренческих проблем, решение которых может оказаться не просто полезным и необходимым, но и не менее значимым, а может даже и судьбоносным. В настоящее время эти проблемы просто не возможно не решать или игнорировать и считать их вторичными по отношению к экономическим. В условиях формирования новой социальной реальности все чаще определяющим оказывается решение проблем в общественном сознании и порядке, государственном устройстве, идеологии и политике, социальных отношениях, культуре и морали [4, c. 171].
Одна из основных ролей здесь принадлежит формированию гуманистически направленного мировоззрения. А Швейцер в одной из своих работ писал: «Как, однако могло случиться, что мы дошли до такой крайней степени пренебрежения духовной сущностью культуры?...Всё больше и больше мы скатываемся к состоянию, характеризующемуся отсутствием мировоззрения. Отсутствие же мировоззрения предопределяет и отсутствие культуры. Таким образом, перед нами стоит великий вопрос: как долго сможем мы обходиться без мировоззрения несущего в себе идеалы совершенствования человека?» [5, с 94-96].Современная ситуация во всем мире подтверждает, что отсутствие жизнеутверждающего мировоззрения является наихудшей и наиболее опасной для общества его формой, порождающей безумие, бессмыслицу, бескультурье обман и манипулирование жизнью людей [4, с. 172].
В процессе многовекового сосуществования восточных славян сложилась общность культур, схожесть менталитета, идеологий, родственность исторических судеб, уклада хозяйственной жизни, отношения к основным социокультурным ценностям. Исторически сложившийся путь развития восточнославянских народов позволяет нам составить представление о схожих нравственных ориентациях на современном этапе трансформаций которые происходят в обществе.
Успех реализации Евразийского интеграционного проекта, являющегося одним из приоритетных направлений внешней политики Республики Беларусь, сможет быть реализован при грамотном сочетании внешнеполитических целей и внутригосударственных экономических, политических и социально-культурных перемен в обществе. Не маловажное место при этом принадлежит идеологии, одной из функций которой является формирование у людей определённого взгляда на понимание явлений окружающей их среды и жизни в ней. И совершенно понятно, что новая развивающаяся белорусская идеология не должна охватывать только национальный уровень. Мы нуждаемся в идеологии, которая сыграет интеграционную, объединяющую роль, обеспечивающую условия для гармоничного развития государства.
С точки зрения К. А. Феофанова «самое простое и короткое, но емкое определение идеологии – “оценка ценностей”, т. е. то, как субъект склонен оценивать явления и процессы (“хорошо” и “приемлемо” или, наоборот, “плохо” и “неприемлемо”)» [6].
Советский период в истории развития нашего государства принес перемены, отражающиеся в изменениях национального характера, стереотипах поведения и мышления, а также переоценке старых ценностей, частично подорвал культурные, демократические и экономические основы белорусского общества, что привело к деформации его ценностей. Особенности культуры, специфика менталитета, отличия в мотивационном механизме и взаимодействие этих факторов с идеологией, являются теми духовными компонентами, без которых даже самый передовой опыт не может быть успешно реализован.
Основопологающим фактором для успешной интеграции государств на постсоветском пространстве являются культурные и духовные ценности, сформировавшиеся в процессе исторического развития восточнославянских народов. Весомость ценностей как существенного основания интеграционной политики определяется тем, что они несут в себе не только опыт исторического прошлого, его традиции, устоявшиеся формы жизни, обычаи, а так же социальные и нравственные жизненные основы, которые оформились на протяжении веков, закрепляют ожидаемую экономическую, политическую и социальную реальность в ближайшей перспективе.
Ценность – это явление определяющее фундаментальный порядок в жизни общества [7, с. 28].
Для человека и общества ценности выступают основными ориентирами существования и жизнедеятельности, воплощающие субстанционально значимые идеи возникающие по отношению субъекта к объекту внешней реальности. Ценности выражают внутреннюю закодированную информации о субъекте, открывающемся для мира и выражающего его стремление к присутствию, раскрытию и совершенствованию собственной природы.
Сформировавшиеся веками ценности, сейчас переживают значительную эволюцию. Связано это с необходимостью выработки, приобретения новых ценностей, для дальнейшего развития общества, выхода его из кризиса и полноценного функционирования. Однако сложность состоит еще и в том, что происходящие в настоящее время трансформации в социальной, экономической, технической и других сферах протекают с огромной скоростью, а культура не успевает выдвигать новые ценности.
Отражение духовных ценностей и традиций белорусского народа проявляется в национальной культуре. Необходимо оберегать традиции, которые еще сохранились и несут с собой функции прояснения смысла и социальной значимости феноменов культуры, в ценностной ориентации на их воспроизводство [7, с. 527]. Они имеют важное значение для формирования идеологии государства. Духовные ценности и традиции являют собой культурное наследие, неся с собой опыт предыдущих поколений, показывая отличительные черты принадлежности к определенной народности.
В качестве факторов способствовавших объединению восточнославянских народов выступают геоклиматический, демографический и экономический, но все же решающую роль отыгрывают духовные ценности. Стержнем этих духовных ценностей являются ценности определяющие отношение к природе и к обществу. Культурно-исторические ценности также являются системообразующими элементами, придавая свой, неповторимый характер.
Духовные ценности белорусского народа формировались на базе восточнославянского менталитета, хотя и испытали на себе влияние западной культуры, так как славянские народы занимали географическое положение в центре современной Европы на стыке восточной и западной цивилизаций. А как известно, что конфликт ценностных систем между собой ведет к деструкции и рождению нового качества. И по мнению некоторых ученых эта георгафическая специфика породила славянский феномен пограничной, переходной личности и культуры.
К духовным ценностям белорусского народа можно отнести толерантность, которая проявляется в склонности к компромиссам и отсутствии вражды. Терпимость как умение уважительного отношения к чужому взгляду и мнению, примером здесь может послужить веротерпимость. Ведь свобода вероисповедания закреплена в нашей стране на государственном уровне, в статье 31 Конституции Республики Беларусь.
Еще одной духовной ценностью выступает справедливость, выражающаяся в стремлении к социальному равенству, необходимости оказания помощи нуждающимся, непримиримостью с унижением слабых. Христианские принципы находят свое отражение в воздержании, терпении, любви к ближнему, соблюдении заповедей.
Немало важное место занимает в иерархии духовных ценностей белорусского народа любовь к Родине, которая проявляется в бережном отношении к родному краю, заботе о сохранении и преумножении его богатства. Трудолюбие белорусов основано на заботе о собственном участке земли, работоспособности, хозяйственности народа и выносливости. Миролюбие выражается у нас в отсутствии чувства национального превосходства, способности мирного сосуществования с другими народами. Неприятие угнетения и стремление к свободе обусловлено историческим прошлым нашего народа, пронизанного его борьбой за независимость и право на самоопределение.
Среди социокультурных ценностей восточных славян особо выделяется ценность коллективизма как установки на гармонизацию интересов личности, коллектива и общества в целом. Примером развития коллективизма могут служить толока, которая предполагает коллективное решение всех вопросов, или громада выражающаяся в семейственности, стремлении поддержать людей из одной местности, наладить родственные связи.
Ценность коллективного образа жизни нашла отражение в понимании роли государства как оплота и гаранта стабильности общества и его тесном взаимодействии с гражданским обществом, в складывании феномена государственности [8].
Феномен государственности неразрывно связан с национальной идеей. В. А. Мельник характеризует национальную идею в политическом смысле как: «…национальная идея есть овладевшая самосознанием определенной этнической общности людей мысль, или что то же самое, идея, согласно которой эта общность людей является особой нацией, в силу чего она считает себя в праве по собственному усмотрению строить и свою внутреннюю жизнедеятельность, и свои отношения с другими народами, т.е. выступать на исторической арене в качестве нации-государства» [9, с. 177].
Но нельзя не согласиться с его формулировкой белорусской национальной идеи: «…белорусская национальная идея в современной ее интерпретации есть, с нашей точки зрения, идея обеспечения всестороннего развития белорусской нации, понимаемой как совокупность всех граждан Республики Беларусь, превращение Беларуси в сильное и процветающее государство путем его включения прежде всего во внутрицивилизационные интеграционные процессы и через них – в формирование миросистемы XXI века» [9, с. 184]. В. А. Мельник подтверждает что эта формула национальной идеи не отрицает отказа государства от сотрудничества в двустороннем порядке, и мы должны осознать и учесть в сегодняшней политике своего государства особенности новой эпохи в которую вступил мир.
Сегодня, восточнославянским народам необходимо выбрать тот путь оптимального развития, который будет соответствовать принципам гуманизма и справедливости, национальным идеям, будет давать право и возможность действовать и развиваться сообразно своим историческим традициям, особенностям и интересам.
Восточнославянские народы не смотря на все сложности своего серединного положения между Западом и Востоком, их крайне противоположных форм социально-культурных традиций и ценностей, смогли избежать столкновения этих традиций и в определенной степени синтезировать их.
Можно сделать вывод о том, что сохранение и приумножение традиционных ценностей и приоритетов – это условие цивилизационной идентичности и самого существования восточных славян как этносоциальных общностей. Именно дальнейшая совместная выработка общих ценностей соответствующих техническому и технологическому уровню развития общества, ориентация на гуманистические ценности открывают возможность для синтеза национальных традиций с практикой посттехногенной цивилизации и будут способствовать эффективному построению отношений в рамках Евразийской интеграции.
Медленная и осторожная интеграция на постсоветском пространстве может ориентироваться только на собственный опыт, подражание не может быть источником вдохновения, но анализ европейской интеграционной практики поможет предотвратить некоторое количество возможных ошибок на этом пути.
Именно поэтому масштабные и далеко идущие планы евразийских интеграционных проектов, основанные на синтезе цивилизационных характеристик, имеют смысл развиваться как минимум до масштабов объединенной Европы.
Список использованных источников
1. Wallace, W. The Dynamics of European Integration / W. Wallace. – London: Pinter Publishers, 1990. – 49 р.
2. Межевич, М. Н. Евразийский вызов для проекта «интеграции интеграций» / М. Н. Межевич // Управленческое консультирование. – 2016. – № 2. – С. 51–58.
3. Шумский, Н. Н. Интеграция постсоветских государств: возможности и перспективы развития [Электронный ресурс] / Н. Н. Шумский // Белорусский журнал международного права и международных отношений. 2000. – № 3. – Режим доступа: http://www.evolutio.info/content/view/2200/235/. – Дата доступа: 15.02.2017.
4. Андреев, Э. М. Новое мировоззрение, новая идеология и культура в контексте процессов евразийской интеграции / Э. М. Андреев // Социально-гуманитарные знания. – 2016. – № 5. – С. 171–180.
5. Швейцер, А. Благоговение перед жизнью: сб. работ / А. Швейцер. – М.: Прогресс, 1992. – 576 с.
6. Феофанов, К. А. Идеологические сюжеты «Цивилизационной теории модернизации [Электронный ресурс] / К. А. Феофанов // Naukarus. – Режим доступа: http://naukarus.com/ideologicheskie-syuzhety-tsivilizatsionnoy-teorii-modernizatsii. – Дата доступа: 17.02.2017.
7. Кирвель, Ч. С. Современные глобальные трансформации и проблема исторического самоопределения восточнославянских народов: монография / Ч. С. Кирвель. – 2-е изд. – Гродно: ГрГУ. – 2009. – 548 с.
8. Новиков, Т. В. Ценности и приоритеты развития современной восточнославянской цивилизации [Электронный ресурс] / Т. В. Новиков, Н. А. Кандричин // Веснік БДУ. Сер. 3. – 2006. – № 3. – Режим доступа: http://elib.bsu.by/bitstream/123456789/39818/1/novikov-kandrichin.pdf. – Дата доступа: 13.02.2017.
9. Мельник, В. А. Белорусская национальная идея: политологический аспект / В. А. Мельник // Проблемы управления. – 2007. – № 1 (22). – С. 176–184.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. В. Лазуткин
Белорусский государственный университет, Минск
А. Lazutkin
Belarusian State University, Minsk
УДК 329(476)
ПРОБЛЕМА ТИПОЛОГИЗАЦИИ ПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЫ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ
THE PROBLEM OF THE TYPOLOGY OF THE PARTY SYSTEM OF THE REPUBLIC OF BELARUS
Статья посвящена проблеме типологизации партийной системы Республики Беларусь, находящейся в процессе становления. Автором рассмотрены основные модели классификаций партийных систем, и сделан вывод о том, что наиболее релевантной для описания политической практики, сложившейся в Республике Беларусь, является классификация, разработанная итальянским политологом Дж. Сартори. Исходя из данной классификации и на основании ряда социологических данных, автором был сделан вывод о том, что партийная система Республики Беларусь пока сохраняет отдельные черты атомизированной, но продолжит трансформироваться в направлении системы поляризованного плюрализма, проявляя положительную динамику.
Ключевые слова: политические партии; партийная система; политическая модернизация; типология; трансформация партийных систем.
The article deals with the typology of Belarusian party system. The author analyzes common classification of party systems in political science. It is concluded that the most relevant for describing the political practice prevailing in the Republic of Belarus is a classification of the Italian political scientist Giovanni Sartori. According to this classification of party systems and on the basis of a number of sociological data, the author concluded that the party system of the Republic of Belarus still retains some features of atomized, but will continue to evolve in the direction of polarized pluralism system, showing a positive trend.
Key words: political parties; party system; political modernization; typology; transformation of party systems.
Изучение деятельности политических партий и научная типологизация партийной системы имеют большую значимость и прикладной интерес. Так, Концепция национальной безопасности Республики Беларусь (далее – Концепция) относит достижение сбалансированности политических интересов граждан, общественных объединений и государства, а также развитие гражданского общества с учетом национальных традиций и особенностей к числу основных национальных интересов в политической сфере. Одновременно Концепция относит недостаточный уровень развития гражданского общества к числу внутренних источников угроз национальной безопасности в политической сфере. Обеспечение конструктивной направленности деятельности общественных объединений и повышение созидательной активности населения выступают основой формирования и развития белорусского гражданского общества [1].
В 2014 г. ИАЦ проведен мониторинг уровня доверия к социальным институтам и организациям. В частности, 56 % респондентов доверяют профсоюзам, входящим в Федерацию профсоюзов Беларуси, 55,5 % – Белорусскому республиканскому союзу молодежи, а также партиям и общественным организациям, сотрудничающим с властью – 53 %.
Недоверие у большинства населения вызывают оппозиционные партии (78 % негативных высказываний) и профсоюзы, не входящие в Федерацию профсоюзов Беларуси (54,5 % негативных высказываний).
В мониторинге отмечается, что в течение 2014 г. наблюдалось увеличение доли граждан, доверяющих профсоюзам, входящим в Федерацию профсоюзов Беларуси. Белорусскому республиканскому союзу молодежи и партиям, общественным организациям, сотрудничающим с властью (в среднем на 5,5 %). В то же время за анализируемый период население стало чаще выражать негативное отношение к оппозиционным партиям (на 8,5 %) [2, c.169]. При этом узнаваемость политических партий остается стабильно низкой (по данным доктора социологических наук И. Котлярова, в пределах 3 % и менее) [3].
Сопоставив данные Института социологии НАН РБ и ИАЦ, можно сделать парадоксальный вывод, что высокий уровень доверия к провластным политическим партиям (53 %) сочетается с их низкой узнаваемостью. Аналогично для оппозиционных организаций, негативное отношение (78 %) сочетается с низким уровнем узнаваемости. Очевидно, что сам факт партийного позиционирования (отношение к действующей власти) пока играет большую роль, чем партийная программа, социальная база партии, организационные различия и проч. Сильная президентская власть привела к появлению маркера политической идентичности, построенном в первую очередь, на отношении к политическому курсу А. Лукашенко.
Также следует учитывать, что в Беларуси, в отличие от стран Балтии и Польши, не было опыта самоорганизации массовых движений, возникавших «снизу», т. е. на первичном уровне, а затем трансформировавшихся в партии. За исключением образованных в результате раскола КПБ-КПСС, практически все политические партии, действующие сегодня в политической системе, формировались «сверху», по инициативе парламентских фракций в Верховном Совете, и представляли скорее депутатов, чем определенные группы населения. Данное обстоятельство наложило отпечаток на последующую деятельность политических партий и привело к дроблению структур, их идеологической тождественности, низкому уровню узнавания у населения.
С учетом данных особенностей следует подойти к типологизации партийной системы Республики Беларусь, находящейся в процессе становления.
В научной литературе типологизация партийных систем проводилась несколькими авторами [4, 5]; большинство общепринятых в политологии типологий относится к послевоенному периоду.
Как правило, при разработке типологии делалась попытки выявить общие закономерности формирования партийных систем. В частности, указывалось на связь избирательной и партийной систем – на данную зависимость указывал исследователь М. Дюверже, анализируя формирование партийных коалиций в мажоритарной, пропорциональной и смешанной избирательных системах [6, c. 658]. Между тем, эмпирическая база исследований ограничивалась межвоенным и послевоенным периодом в Западной Европе. Распад Организации Варшавского договора привел к появлению ряда новых политических систем, что позволило расширить классические типологии.
Так, современным польским исследователем Е. Вятром называются альтернативные и неальтернативные партийные системы. В рамках каждой группы выделены отдельные типы. Так, к альтернативным Е. Вятр относит систему многопартийной раздробленности, двухблочную систему, двухпартийную систему. В свою очередь, к числу неальтернативных относится система кооперации партий, система партий национального согласия, ограниченная партийная система, однопартийная система [7, c. 224–225].
Несмотря на достаточную обширность, представляется, что среди выделенных исследователем типов нет системы, соответствующей сложившейся в Республике Беларусь. Отметим два недостатка типологии Е. Вятра.
Первый – системы изначально делятся на альтернативные и безальтернативные (т. е. демократические и недемократические) в зависимости от роли партий (их способности находится у власти), при этом презюмируется, что партии потенциально на это способны, но им препятствует некие объективные факторы (так, исследователем описана «ограниченная партийная система», к которой причислены военные хунты). Случай, когда демократические процедуры соблюдаются, но партии при этом не способны выполнять функцию представительства, исследователем не учтены.
Второй недостаток – во всех выделенных типах, в том числе неальтернативных, партии априори играют значительную роль и имеют большое влияние. Даже в системе «многопартийной раздробленности», являющейся наиболее структурно слабой, по Е. Вятру, власть осуществляют некие партийные коалиции. Вариант функционирования апартийной (беспартийной) системы исследователем игнорируется.
По нашему мнению, при анализе становления белорусской партийной системы релевантным является классификационное деление, предложенное итальянским политологом Дж. Сартори в исследовании «Политические партии и партийные системы» [8, с. 140–153]».
Для классификации существующей политической практики им было выделены следующие типы партийных систем:
1) однопартийная система;
2) система с партией-гегемоном;
3) система с доминирующей партией;
4) двухпартийная система;
5) система умеренного плюрализма;
6) система поляризованного плюрализма;
7) атомизированная система.
В работе исследователя основными логическими критериями классификации выступают количество партий, а также степень монополизации ими власти. Преимущество данного подхода в том, что, анализируя характерную для западных модернизированных демократий практику взаимодействие партий и партийных коалиций, наряду с достаточно распространёнными системами (напр. двухпартийной, с доминирующей партией, умеренного плюрализма) в качестве важного остаточного класса политолог выделяет так называему. атомизированную партийную систему.
Чертами данной системы, по Дж. Сартори, являются:
• частичная изолированность партий от властных отношений и социально-экономических процессов;
• слабо выраженная зависимость партий друг от друга;
• изменение позиции одной партии не оказывает значительного влияния на общую динамику политического процесса;
• в целом нефункциональное состояние партийной системы.
Наиболее функционально близкой к данной системе, но более структурированной, по Джованни Сартори является так называемая система поляризованного плюрализма. Несмотря на частичное сохранение определенной нестабильности, характерное для менее развитых систем, чертами поляризованного плюрализма выступают:
• высокая сегментация партий по электоральным группам;
• высокая степень поляризации политических сил;
• билатеральный (двусторонний) характер политической оппозиции;
• наличие партий с антисистемной ориентацией;
• условное разделение на партии-лидеры и партии-аутсайдеры;
• ролевая модель политического взаимодействия (возникает так называемая «правая оппозиция», «левая оппозиция», «партия власти»);
• частая смена коллективных субъектов (формируются и распадаются тактические коалиции), за лидирующие позиции в ограниченном политическом пространстве ведется борьба [9].
На наш взгляд, партийная система Республики Беларусь в своем становлении сочетает отдельные признаки двух перечисленных типов, и, таким образом, является переходной от атомизированной системы к системе поляризованого плюрализма в типологии Джованни Сартори.
В частности, характерной чертой атомизированной системы является значительная изолированность ряда партий от властных отношений (слабо представлены в местных Советах и Палате представителей Национального Собрания Республики Беларусь), что обуславливает низкую зависимость партий друг от друга – отсутствует практика создания коалиций в парламенте, блокирования и иных видов взаимодействия.
Тем не менее, следует отметить ряд положительных тенденций, который свидетельствует о постепенном формировании системы поляризованного плюрализма в Республике Беларусь [10].
Так, сформирована двухсторонняя оппозиция: т. е. политические структуры идентифицируют себя в зависимости от отношения к действующему политическому режиму, достаточно жестко разделяются на оппозиционные и неоппозиционные организации; при этом оппозиция делится, в свою очередь, на левую и правую. Во-вторых, партии сегментированы по электоральным группам (партиями номинально определена своя целевая группа населения, напр., малое и среднее предпринимательство, рабочие, работники сельского хозяйства, интеллигенция, верующие, националисты и пр.). В свою очередь, среди оппозиционных структур присутствует условное деление на «конструктивную» и «антисистемную» группы, что также является характерной чертой партийной системы поляризованного плюрализма.
Кроме того, происходит достаточно частая смена коллективных субъектов: практически под каждую политическую кампанию создаются новые коалиции разной степени эффективности, причем среди организаций идет жесткая борьба за лидирующие позиции и материальные ресурсы [11].
О трансформации партийной системы от атомизированной к системе поляризованного большинства свидетельствует также ряд позитивных изменений, которые можно отметить по сравнению с периодом 1990-х гг.. В частности, отказ от тактики широких «народных фронтов», т.е. неструктурированных антисистемных массовых движений; идеологическое размежевание структур; развитие избирательного законодательства. Кроме того, в 1999 г. не прошли перерегистрацию ряд нежизнеспособных структур, не имевших политического позиционирования либо ресурсов для деятельности; положительную роль сыграл Декрет Президента Республики Беларусь от 26.01.1999 г. № 2 «О некоторых мерах по упорядочению деятельности политических партий, профессиональных союзов, иных общественных объединений» [12].
Отметим, что белорусскими исследователями, как правило, приводятся данные количественного анализа, свидетельствующие об увеличении числа общественных объединений и политических партий, на основании чего делается вывод о развитии политической системы [13, с. 120]. Между тем, в классификации Дж. Сартори функциональное усложнение (а значит, и развитие партийной системы), происходит не при увеличении количества партий, а, наоборот, при их сокращении. Так, в атомизированной системе действует более восьми партий; в системе поляризованного большинства – более пяти, в системе умеренного плюрализма – 3–4 партии. Причем исследователь использует не формальный подход (количество зарегистрированных политических партий), а имеет в виду партии, имеющие «потенциал для коалиции» или «потенциал для давления (шантажа)» – т. е. это партии, имеющие вес в политической системе и представляющие тактический интерес для других политических структур.
К примеру, достаточно наглядно функционирование партий можно проследить во время выборов Президента Республики Беларусь в 2015 г. Так, в участковых комиссиях из 15 зарегистрированных партий подали документы и были представлены 8, выдвинувшие 2936 человек или 4,4 % от общей численности сформированных участковых комиссий (это наиболее простая форма участия в избирательном процессе, не требующая материальных затрат). Тем не менее, остальные партии себя практически не проявили. Количество активных партий (восемь) является пограничным и может косвенно свидетельствовать о переходном процессе.
Таким образом, можно констатировать, что параллельно с развитием системы происходит сокращение количества политических партий и их усиление.
Что касается инициатив законодателя, то в отношении к политическим партиям наблюдается двоякая тенденция.
В частности, к позитивным следует отнести изменения в ст. 34 Избирательного кодекса Республики Беларусь, вступившие в силу в 2010 г. В результате была увеличена норма общественного представительства в избирательных комиссиях: введена квота в размере одной трети для представителей политических партий и иных общественных объединений. Кроме того, ст. 34 ИК закрепила, что государственные служащие не могут составлять более одной трети состава избирательных комиссии [14].
С другой стороны, 1 января 2016 г. вступили в силу новая редакция Закона Республики Беларусь № 165-З «О борьбе с коррупцией». В частности, введен ряд дополнительных ограничений для государственных должностных лиц, в т.ч. затрагивающих политические партии и иные общественные объединения. Согласно п. 7 ст. 17, государственные должностные лица не вправе выполнять имеющие отношение к служебной (трудовой) деятельности указания и поручения политической партии, иного общественного объединения, членом которой (которого) оно является (за исключением депутатов Палаты представителей и членов Совета Республики Национального собрания Республики Беларусь, депутатов местных Советов депутатов), использовать служебное положение в интересах политических партий, религиозных организаций, иных юридических лиц, а также физических лиц, если это расходится с интересами государственной службы [15].
По нашему мнению, данные меры носят превентивный характер и направлены против деструктивных организаций, в том числе религиозных сект и проч. В то же время, не оговорены особые условия для организаций, сотрудничающих с властью. Гипотетически, это создает не только трудности при замещении постов исполнительной власти членами таких организаций (в том числе конструктивных политических партий), но, по нашему мнению, не способствует развитию партийной системы в целом.
Между тем, Глава государства неоднократно выражал позитивное отношение к укреплению партийной системы, обращая внимание на недостаточный уровень ее развития. Как отметил А. Лукашенко, «мы будем подталкивать партийное строительство. Это надо делать, чтобы были партии, чтобы люди объединялись в группы и высказывали свое мнение. Нам надо создать хорошую партийную систему. Тогда можно вводить хотя бы наполовину пропорциональные выборы в парламент от партий. То есть когда этот вопрос созреет» [16].
С учетом вышеизложенного, партийная система Республики Беларусь пока сохраняет отдельные черты атомизированной, но продолжит трансформироваться в направлении системы поляризованного плюрализма, проявляя положительную динамику.
Список использованных источников
1. Концепция национальной безопасности Республики Беларусь: утв. Указом Президента Респ. Беларусь, 17 июля 2001 г. № 390: в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 12.05.2009 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
2. Республика Беларусь в зеркале социологии: сб. материалов соц. исследов. за 2014 год / В. М. Литвинович [и др.]; под общ. ред. А. П. Дербина; Информационно-аналитический центр при Администрации Президента Республики Беларусь [Электронный ресурс]. – 2014. – Режим доступа: http://iac.gov.by/sbornik/008.pdf. – Дата доступа: 01.02.2017.
3. Котляров, И. В Беларуси переход от мажоритарной избирательной системы к пропорциональной нецелесообразен / И. Котляров // Белорусское телеграфное агентство [Электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://www.belta.by/politics/view/v-belarusi-perehod-ot-mazhoritarnoj-izbiratelnoj-sistemy-k-proportsionalnoj-netselesoobrazen-kotljarov-3843-2015. – Дата доступа: 01.02.2017.
4. Kirchheimer, O. The catch-all-party / O. Kirchheimer // The West European Party sys- tem / ed. By P. Mair. Oxford: Oxford University Press. – 1990. – 376 p.
5. Panebianko, A. Political Parties: Organisation and Power / A. Panebianko. – Cambridge: Cambridge University Press. – 1988. – 273 p.
6. Дюверже, М. Политические институты и конституционное право / М. Дюверже // Антология мировой политической мысли: в 5 т / Нац. обществ.-науч. фонд; ред.-науч. совет: Г. Ю. Семыгин [и др.]. – Т. 2: Зарубежная политическая мысль. XX в. / ред.-сост.: Г. К. Ашин, Е. Г. Морозова. – М., 1997. – С. 643–661.
7. Вятр, Е. Социология политических отношений : пер. с польского / под ред. и с предисл. Ф. М. Бурлацкого. – М.: Прогресс, 1979. – 463 с.
8. Sartori, G. Parties and Party Systems: A Framework for analysis / G. Sartori. – Cambridge: Cambridge University Press. – 1976. – Vol. 1(4). – 370 p.
9. Лазуткин, А. Какое будущее ждет партийную систему Беларуси? / А. Лазуткин // Аналитический портал «Евразия.Эксперт» [Электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://eurasia.expert/pravye-belarus-evraziyskaya-integracia. – Дата доступа: 01.02.2017.
10. Лазуткин, А. Недоигранная партия / А. Лазуткин // Информационный портал «Imhoclub.by» [Электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://imhoclub.by/ru/material/nedoigrannaja_partija. – Дата доступа: 01.02.2017.
11. Белорусские выборы – 2016: политический Рубикон. Аналитический доклад / П. Петровский [и др.]; под общ. ред. П. Петровского. – М.: «Евразия.Эксперт», 2016. – 76 с.
12. О некоторых мерах по упорядочению деятельности политических партий, профессиональных союзов, иных общественных объединений: Декрет Президента Республики Беларусь, 26 янв. 1999 г., № 2: в ред. Декрета Президента Республики Беларусь от 06.10.2006 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
13. Стром, А. В. Трансформация политической системы Беларуси в контексте методологии нового институционализма / А. В. Стром // Научные труды Республиканского института высшей школы: сб. науч. ст. – Минск, 2007. – Вып. 3(8): Философско-гуманитарные науки / под ред. В. Ф. Беркова. – С. 113–121.
14. Избирательный кодекс Республики Беларусь: Кодекс Респ. Беларусь, 11 февраля 2000 г., № 370-З: текст Кодекса по состоянию на 2 февраля 2017 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Проф. Технология [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр». – Минск, 2017.
15. О борьбе с коррупцией: Закон Респ. Беларусь, 15 июля 2015 г., №305-З: текст Закона по состоянию на 2 февраля 2017 г. // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «ЮрСпектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
16. Лукашенко не исключает перехода в Беларуси к выборам депутатов по партийным спискам // Белорусское телеграфное агентство [Электронный ресурс]. – 2012. – Режим доступа: http://www.belta.by/president/view/lukashenko-ne-iskljuchaet-perehoda-v-belarusi-k-vyboram-deputatov-po-partijnym-spiskam-79198-2012. – Дата доступа: 01.02.2017.
(Дата подачи: 01.02.2017 г.)
Ю. И. Малевич
Белорусский государственный университет, Минск
Y. Malevich
Belarus State University, Minsk
УДК 327(510)
СТАНОВЛЕНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО КУРСА КНДР ПОСЛЕ РАСПАДА БИПОЛЯРНОЙ СИСТЕМЫ
FORMATION OF NORTH KOREAN FOREIGN POLICY AFTER THE COLLAPSE OF THE BIPOLAR SYSTEM
В данной статье автор преследует цель подробно рассмотреть факторы, повлиявшие на формирование основных направлений внешнеполитического курса КНДР после распада биполярной системы международных отношений. Особое внимание уделено подробному анализу изменения концептуальных основ в период проведения шестисторонних переговоров по урегулированию межкорейского конфликта как основному направлению внешней политики Пхеньяна на рубеже веков.
Ключевые слова: КНДР; Корейский полуостров; внешняя политика; ядерная политика; шестисторонние переговоры; система безопасности в АТР; СВА; Ким Чен Ир; политика балансирования.
In this article, the author aims to consider in detail the factors that influenced the formation of the main directions of foreign policy of North Korea after the collapse of the bipolar system of international relations. Particular attention is given to the detailed analysis of the changes in the conceptual foundations of the period of six-party talks on the settlement of the inter-Korean conflict as the main direction of Pyongyang's foreign policy at the turn of the century.
Key words: DPRK; the Korean Peninsula; Foreign Policy; Nuclear Policy; the Six-party Talks; the Security System in the Asia-Pacific Region; Northeast Asia; Jung Il Kim; Balancing policy.
В конце ХХ в. было принято считать, что внешняя политика КНДР основывается на определенных концепциях и принципах, создающих теоретические и практические основания, с помощью которых возможно достичь запланированных и установленных государством целей. Согласно Конституции КНДР основными идеалами внешней политики и принципами ее деятельности являются самостоятельность, мир и дружба. Следует отметить, что под самостоятельностью понимается сохранение и международное признание суверенитета страны, основанного на идеологии «Чучхе». Мир означает полную политическую и экономическую независимость наиболее малых и слабых государств от мировых сверхдержав. Дружба интерпретируется не только как двустороннее, но и многостороннее сотрудничество со своими традиционными партнерами, а также со странами, имеющими противоположные интересы. Эти концептуальные рамки были впервые провозглашены в 1980 г. на VI съезде ТПК КНДР, затем были кодифицированы в Конституции 1989 г. Хотя их современная трактовка, возможно, несколько отличается от первоначального смысла.
В данной статье автор преследует цель подробно рассмотреть факторы, повлиявшие на формирование основных направлений внешнеполитического курса КНДР после распада биполярной системы международных отношений. Особое внимание уделено подробному анализу изменения концептуальных основ в период проведения шестисторонних переговоров по урегулированию межкорейского конфликта как основному направлению внешней политики Пхеньяна на рубеже веков.
Внешнеполитический курс Северной Кореи определяется трудовой партией Кореи (ТПК) и осуществляется под ее руководством, а также под прямым контролем и командованием лидера страны.
Северокорейское руководство было вынуждено полностью изменить направленность своего внешнеполитического курса после распада социалистического блока, политическое и экономическое влияние которого имело существенную значимость. Низкий уровень реализации плановой экономики, «эффект домино» советской политической идеологии, и отсутствие внешнего рынка привели к широкомасштабной трансформации внешней политики. Основными направлениями, характерными для внешней политики КНДР с 1990-х гг., являются следующие: стремление к получению гарантий безопасности своей политической системы и экономической прибыли путем улучшения или ухудшения отношений с ЕС, США и Японией; сохранение и развитие дружественных отношений с Китаем и Россией; активизация «ресурсной дипломатии» со странами ЮВА; политическое и военное сотрудничество со странами Ближневого и Среднего Востока; усиление взаимосвязи с межправительственными и неправительственными организациями для решения проблемы голода.
Вышеперечисленные тенденции внешнеполитической деятельности КНДР, начатые в 1990-е гг., дают возможность с уверенностью определить, что внешнеполитический курс государства ориентируется на многовекторность развития, позволяющую сотрудничать с зарубежными партнерами на основе определенной экономической заинтересованности. Следует отметить, что до этого времени для налаживания отношений обязательным условием было наличие общих политических и идеологических интересов. Таким образом, в связи с трансформацией политической карты мира внешнеполитический курс КНДР также подвергся теоретической и практической трансформации.
В первом десятилетии XXI в. концепция внешней политики КНДР была основана на прагматизме и бисмарканизме. Говоря о прагматическом внешнеполитическом направлении, следует отметить, что оно начало осуществляться после первого ядерного кризиса в связи с резко изменившимися обстоятельствами на международной арене, угрожавшими суверенитету страны. Во избежание изоляции северокорейское руководство активно демонстрировало желание сотрудничать со странами, которые представляли для нее военно-политический интерес.
Сознавая новые парадигмы развития ЮВА, северокорейские власти были готовы к новой историческим изменениям на Корейском полуострове, разделенном идеологическим противостоянием. Благодаря смягчению противоречий и реализации политики «Солнечного тепла» Ким Дэ Чжуна, в Пхеньяне 15 июня 2000 г. состоялся первый саммит лидеров Республики Корея и КНДР, в результате которого была принята декларация, предусматривающая идею мирного и независимого объединения Корейского полуострова и поэтапное развитие двусторонних отношений. Данное событие приобрело особый статус, поскольку в корейский вопрос с момента его возникновения были вовлечены Китай, Россия, США и Япония.
В результате успешного завершения политического диалога с ЕС, с 2000 г. в целях поиска выхода из изоляции КНДР постепенно устанавливала дипломатические отношения с европейскими странами: Бельгией, Великобританией, Германией, Грецией, Испанией, Люксембургом, Нидерландами. После серии установления дипломатических отношений со странами Европы, 4 мая 2001 г. К. Персон, премьер-министр Швеции, как представитель ЕС, с официальным визитом посетил Северную Корею. В результате данного визита отношения между КНДР и ЕС приобрели официальный статус.
Стоит отметить, что подобные действия КНДР на международной арене являются следствием осуществления прагматического курса внешней политики, позволяющей ей найти своих гарантов не только в АТР, но и в Европе, способной предоставлять экономическую и гуманитарную помощь. В этот же период Пхеньян активизировал связи с Пекином, чему свидетельствуют неоднократные встречи глав двух стран. После 1991г. роль Китая в политике и экономике Северной Кореи стала главенствующей, об этом свидетельствует тот факт, что Пхеньян взял курс на реформирование и развитие своей экономической системы, утратившей стабильность после распада социалистического лагеря и «Трудного похода», по китайскому образцу.
Кроме КНР, немаловажную роль в развитии и модернизации страны играет Российская Федерация. Несмотря на значительное ослабление политической гегемонии России в решении международных вопросов, резких изменений во взаимодействиях этих стран не произошло, так как геополитические и экономические интересы государств явились основанием для поддержания стабильных отношений. В 2002 г. с целью реализации регионального экономического развития российская сторона предложила совместную реализацию проектов по Транссибирской магистрали (TSR) и Транскорейской магистрали (TSK), а также экономическое сотрудничество в дальневосточном регионе.
Помимо попыток улучшения отношений с главными игроками региона, такими как Китай и Россия, Пхеньян также стремился к нормализации отношений с Японией, связи с которой были полностью прерваны после похищения граждан этой страны. Для северокорейского руководства Япония была потенциальным гарантом, отличающимся от КНР, РФ и США, как в политическом, так и в экономическом плане. 17 сентября 2002 г. был проведен саммит лидеров КНДР и Японии, в результате которого озвучено совместное заявление, предусматривающее нормализацию дипломатических отношений, возможность совместного решения исторической проблемы и урегулирования проблем безопасности в СВА.
В 1990-х гг. в связи с первым ядерным кризисом взаимоотношения КНДР и США отличались нестабильностью и наличием большего числа нерешенных проблем. Однако благодаря прагматическому внешнеполитическому курсу 6 октября 2000 г. последовало совместное заявление двух государств об антитерроризме, а 12 октября того же года было продекларировано коммюнике о прекращении противостояния между странами. Но после прихода к власти в США администрации Дж.Буша-младшего, Северная Корея была вынуждена вернуться к старой внешнеполитической тактике, получившей название «На краю пропасти (brinkmanship tactics)». В 2002 г. вследствие обострения северокорейско-американских отношений страны-участницы КЕДО приняли решение прекратить действие Рамочного соглашения 1994 г. в области поставки мазута в Северную Корею. В итоге КНДР вышла из ДНЯО и возобновила производсво плутония на реакторе в Ёнбене [1].
Для урегулирования второго ядерного кризиса, произошедшего после повторного обострения ситуации на Корейском полуострове, был предложен новый механизм многостороннего сотрудничества. Шестисторонние переговоры, в которых участвовали КНДР, КНР, РК, РФ, США, Япония, не привели к решению существующих проблем из-за несовпадающих позиций участвующих сторон. Компромисс был найден в ходе 4-го этапа 4-го раунда переговоров, результатом которого стало подписание 19 сентября 2005 г. Протокола, содержащего некоторые пути решения таких вопросов, как мирное соглашение государств Корейского полуострова, поэтапная денуклеаризация, северокорейско-американское сотрудничество и т. д. [54, с. 7–8].
Однако попытки мирного урегулирования были прерваны в связи с финансовыми санкциями США в отношении КНДР. Это было негативно воспринято северокорейскими властями и непосредственно привело к испытанию ядерного оружия 9 октября 2006 г., вызвавшему мощную волну недовольства со стороны мирового сообщества. В ответ на это СБ ООН были приняты резолюции № 1695 и № 1718, согласно которым КНДР необходимо прекратить производство новых ядерных взрывов или запуск баллистических ракет, а также возвратиться в ДНЯО и к гарантиям МАГАТЭ. Кроме этого, в резолюциях содержался призыв к КНДР вернуться за стол шестисторонних переговоров без установления собственных условий, содействуя скорейшей реализации положений Совместного заявления от 19 сентября 2005 г. Резолюции СБ ООН также предполагали требование прекратить продажу КНДР танков, боевых машин пехоты, боевых самолетов, вертолетов, военных кораблей, ракетных систем [2]. Европейский союз, несмотря на стремление к улучшению отношений с КНДР, не только осудил ее действия, призвал удвоить усилия по укреплению международной системы нераспространения оружия массового уничтожения, но и принял пакет санкций [3]. Нужно отметить, что принятые СБ ООН и Советом ЕС санкции имели узконаправленный характер и не могли повлиять на политический и экономический потенциал государства. Кроме того, отношения между КНДР и ее традиционными партнерами были временно заморожены. Таким образом, первое испытание ядерного оружия дало КНДР повод к практике ядерной политики, на основе которой можно продемонстрировать мировому сообществу свои претензии на военно-политическую значимость. Следует отметить, что, несмотря на беспрецедентное внешнее давление, КНДР удалось отстоять свой суверенитет и избежать полной международной изоляции [4].
В начале 2007 г. под давлением международного сообщества КНДР была вынуждена вернуться за стол шестисторонних переговоров для решения ядерной проблемы. Данные обстоятельства способствовали проведению 3-го этапа 5-го раунда шестисторонних переговоров с 8 по 13 февраля 2007 г., в результате которого был подписан документ, содержащий двухэтапный план урегулирования проблемы. Первый этап плана предполагал следующие действия:
1) проведение заседания рабочих групп по оказанию экономической помощи КНДР, по созданию безопасности в СВА и по денуклеаризации Корейского полуострова в течение 30 дней;
2) приостановление работы ядерного реактора в Ёнбене в течение 60 дней, допуск ко всем объектам наблюдателей от МАГАТЭ. При условии соблюдения данного подпункта США обязали поставить в КНДР 50 тысяч тонн мазута и исключить ее из стран «Оси зла» и как следствие снять торговые санкции.
Второй этап плана состоял из необходимости вывода ядерной установки из строя, т. е. извлечения графитовых стержней; и поставки в КНДР 950 тысяч тонн мазута. В рамках данного этапа предполагалось проведение заседания на уровне министров иностранных дел, результатом которого стали бы реализация согласованных договоренностей и создание отдельного форума Корейского полуострова для решения «внутренних» проблем.
Странам-участницам переговоров впервые удалось добиться значительных результатов, констатировав необходимость базовых положений договоренностей, заключенных в 2005 г., предусматривавших разоружение КНДР в обмен на энергетическую и гуманитарную помощь. Правда, и статус КНДР с тех пор значительно изменился – ее ядерный потенциал увеличился в разы. Видимо, поэтому в официальных заявлениях представителей «Шестерки» звучали не победные реляции, а осторожное слово «компромисс» [5].
Благодаря вышеозначенным обстоятельствам и улучшению международной обстановки с 27 по 30 сентября 2007 г. состоялся 2-й этап 6-го раунда шестисторонних переговоров, посвященный выработке плана конкретных действий на следующем этапе денуклеаризации Корейского полуострова. Найдя общий язык, страны-участницы переговоров окончательно добились соглашения, удовлетворяющего интересы каждой из сторон. Основные положения соглашения касались процесса денуклеаризации: приостановить работу трех ядерных реакторов до 31 декабря 2007 г.; декларировать все ядерные программы; прекращение передачи ядерных материалов и технологий; начать процесс исключения КНДР из списка государств-спонсоров терроризма и стран «Оси зла»; ускорить процесс нормализации северокорейско-американских и северокорейско-японских отношений; поставить в КНДР 100 тысяч тонн мазута.
Нельзя не упомянуть об историческом событии, произошедшем в октябре 2007 г. Второй саммит глав двух корейских государств состоялся с 2 по 4 октября 2007 г., по итогам которого была принята Декларация о развитии межкорейских отношений, мире и процветании. Декларация подтверждала действие Соглашения 1991 г. и развивала идеи и принципы Соглашения 2000 г. Обе страны также взяли на себя обязательства провести межкорейские переговоры на уровне премьер-министров, создать совет экономического сотрудничества на уровне заместителей премьер-министров, провести переговоры министров обороны. В декларации также рассматривалась возможность подписания мирного договора между Северной Корей и Южной Корей. В случае соблюдения условий декларации Пхеньян мог потребовать у Сеула предоставления крупномасштабной финансовой и экономической помощи, которая может быть оказана только при полном выполнении договоренностей Соглашения 2007 г. в рамках шестисторонних переговоров.
Вслед за Соглашением 2007 г. Северная Корея незамедлительно начала реализовывать план по приостановлению ядерной деятельности. Но, в международном сообществе постепенно возникало предположение о возможности возобновления разработок программ по обогащению урана и возможности ядерного партнерства с Сирией, что привело к несвоевременному и неполному выполнению Пхеньяном условий Соглашения. Для предупреждения подобного сценария развития событий по инициативе американской стороны 31 марта 2008 г. в Женеве, и 8 апреля 2008 г. в Сингапуре состоялись двусторонние переговоры.
В результате состоявшихся переговоров 26 июня Северная Корея представила отчет о своей ядерной программе, и на следующий день взорвала башенный охладитель ядерного реактора в Ёнбене, что свидетельствовало о сворачивании ядерной программы. В ответ США также приняли соответствующие шаги по выполнению Соглашения от 3 октября 2007 г. [6]. Однако Вашингтон с большим скептицизмом относился к механизму верификации сворачивания ядерных программ, вследствие чего КНДР не была исключена из списка государств-спонсоров терроризма. 26 августа последовало официальное заявление КНДР о приостановлении программы по выводу из строя своих ядерных объектов, включая ядерный комплекс в Ёнбене. Незамедлительно РФ, США и ООН призвали КНДР вернуться к выполнению своих обязательств, достигнутых в рамках шестисторонних переговоров [7].
При резком обострении ситуации 5 августа 2008 г. Ким Чен Ир выступил с заявлением, где говорилось, что КНДР является социалистической страной, которая, в соответствии с государственой идеологией «Чучхе», обладает безграничной силой. В дополнение к этому он сформулировал три конкретные цели внешней политики: устройство мощного социалистического государства, создание выгодных международных условий для воссо-единения корейской нации, осуществление идеи «автономизации мира», т. е. укрепления суверенитета каждой страны.
Внешнеполитическая стратегия Северной Кореи ориентирована на жесткое балансирование (hard balancing), способствующее повышению ее статуса в шестисторонних переговорах. После второго ядерного кризиса активно применялась стратегия «жесткого балансирования», о чем свидетельствует увеличение военных расходов в 2008 г. на 31 % по сравнению с 2004 г. Испытания ядерного оружия и баллистических ракет послужила инструментом для реализации политики балансирования, поскольку это единственный способ, позволяющий сопротивляться давлению сверхдержав, непрерывно пытающихся включить Северную Корею, имеющую определенную геополитическую значимость, в свою зону влияния. Основываясь на официальных заявлениях Ким Чен Ира, можно резюмировать, что усиление политики балансирования, основанное на увеличении ядерного потенциала продолжилось вне зависимости от степени обострения субрегиональной ситуации, поскольку оно оправдывало ожидания КНДР и давало определенные результаты.
В этот период происходит стабилизация северокорейско-китайские отношений, о чем свидетельствуют многочисленные официальные визиты китайских высокопоставленных лиц, в том числе зампредседателя, Си Цзиньпина. Следует отметить, что Пекин приложил максимум усилий для разрешения ядерного кризиса в рамках шестисторонних переговоров. Помимо этого, в экономическом плане Китай стал незаменимым партнером: если в 1999 г. его доля в торговом обороте КНДР составила лишь 25 %, то в 2008 г. уже 73 %. На фоне тесных экономических связей налаживались и активные политические контакты.
Пхеньян стремился к улучшению отношений не только с Китаем, но и с Россией. После первого ядерного испытания двусторонние отношения основывались только на экономическом сотрудничестве, но, после достижения компромисса в рамках шестисторонних переговоров, сотрудничество государств охватило все сферы. В феврале 2008 г. подписан Меморандум о взаимопонимании по сотрудничеству в области стандартизации, метрологии и оценки качества. Состоялось два раунда переговоров по заключению нового Договора о режиме российско-корейской государственной границы, в ходе которых сторонам удалось согласовать большую юридическую часть текста. В октябре 2008 г. начался проект по реконструкции 52-километрового железнодорожного участка Туманган-Раджин и строительству контейнерного терминала в раджинском порту; церемонии открытия которых состоялись 4 октября 2008 г.
В отличие от нарастающего уровня сотрудничества КНДР и РФ, напряженные отношения между КНДР и Японией не изменили свой характер. В июне и августе 2008 г. состоялись переговоры по вопросу похищения японцев, по результатам которых КНДР должна была создать комиссию по выявлению пострадавших. Япония в свою очередь обязалась снять некоторые торговые санкции, продолжающиеся с июля 2006 г. Однако, после ухода Фукуда Ясуо с поста премьер-министра, КНДР объявила о невозможности реализации всех договоренностей на данном этапе и продлении срока их выполнения.
После прихода к власти в Южной Корее консервативной партии, межкорейские отношения стремительно ухудшались. Предпосылками данных перемен были совместные военные учения РК и США, расстрел южнокорейского туриста в туристическом регионе Кымгансана и распространение южнокорейскими общественными организациями пропаганды против северокорейского руководства. В связи с этим, 16 октября 2008 г. КНДР выступила с угрозами разорвать свои договоренности с РК.
В таких дуалистической ситуации прошел очередной раунд шестисторонних переговоров 8–11 декабря 2008 г. в Пекине, главной темой которого вновь стала верификация сворачивания ядерных программ КНДР. Однако участвующим сторонам не удалось прийти к конкретным выводам, так как США настаивали на том, чтобы процесс верификации включал в себя взятие проб с ядерных объектов в научно-исследовательском центре в Ёнбене. КНДР заявила, что не пойдет на этот шаг из-за отсутствия подобного пункта в предыдущих договоренностях [8]. После провала 3-го этапа 6-го раунда «Шестерки» северокорейские власти откровенно выражали готовность к возобновлению ядерной программы, с помощью которой намеревались подчеркнуть правильность своей позиции и получить необходимую помощь, а также проявить себя как «малое», но сильное государство, противостоящее мировым гегемонам.
Суммируя вышесказанное, очевиден вывод, что с начала шестисторонних переговоров Северная Корея не в полной мере осуществляла ядерную политику, но после первого ядерного испытания, в период с 2007 по 2008 гг., ей удалось в полном объеме реализовать свою внешнеполитическую тактику, имеющую символичное название «На краю пропасти» и стратегию «Нарезания салями», которые позволили стране достичь цели повышения своего международного статуса. Этот курс сопровождался серьезным финансовым и экономическим кризисом, которые могли бы привести к гибели страны, однако, Северной Кореи удалось избежать самого нежелательного сценария, используя свой геополитический потенциал и мощную поддержку КНР и РФ.
Внешнеполитический курс КНДР после распада биполярной системы международных отношений формировался в рамках шестисторонних переговоров и базировался на категорической необходимости получения экономической и гуманитарной помощи, взамен на приостановление ядерных испытаний. Однако северокорейское руководство активизировало политику ядерного шантажа, мотивируя свои действия недовольством реакцией международного сообщества на предпринимаемые усилия. В этот период Пхеньян не опасался международной изоляции, поскольку поддерживал высокий уровень взаимоотношений с КНР и РФ, которые способны защитить его в случае применения мировым сообществом или «враждебными» государствами новых финансовых санкций. Таким образом, Пхеньян вернулся к прежнему курсу внешней политики «Сонгун», где первостепенное значение принадлежало ядерной военной отрасли, как способу защиты интересов страны на международной арене.
Список использованных источников
1. Новиков, В. Е. Организация по развитию энергетики на Корейском полуострове [Электронный ресурс] / В. Е. Новиков, А. В. Хлопков. – Режим доступа: http://www.pircenter.org/sections/view/section_id/156. – Дата доступа: 25.05.2016.
2. Resolution 1695 (2006) Adopted by the Security Council at its 5490th meeting, on 15 July 2006: S/RES/1695(2006) [Electronic Resource] // United Nations. – Mode of access: http://www.un.org/press/en/2006/sc8778.doc.htm. – Date of access: 15.04.2016.
3. Евросоюз поддержал санкции как против КНДР, так и Ирана [Электронный ресурс] / News ru. – 2006. – Режим доступа: http://www.newsru.com/ world/18oct2006/ irankndr.html. – Дата доступа: 20.01.2017.
4. Resolution 1718 (2006) Adopted by the Security Council at its 5551th meeting, on 14 October 2006: S/RES/1718 (2006) // United Nations. – Mode of access: http://www.un.org/press/en/2006/sc8853.doc.htm. – Date of access: 15.04.2016.
5. Кадрматов, Р. Ким пошел на мировую [Электронный ресурс] / Р. Кадрматов. – LENTA.RU. 2007. – Режим доступа: https://lenta.ru/articles/2007/02/13/draft/15. – Дата доступа: 20.01.2017.
6. Choe, S. North Korea destroys cooling tower at nuclear plant / S. Choe // The New York Times [Electronic resource]. – 27 JUNE 2008. – Mode of access: http://www.nytimes. com/2008/06/27/world/asia/27iht-korea.1.14044540.html?_r=0. – Date of access: 19.04.2016.
7. КНДР и мир: от болезни любимого руководителя до ядерных испытаний [Электронный ресурс] / Slon. – 2009. – Режим доступа: http://slon.ru/world/ kndr_i_mir_ot_bolezni_lyubimogo_rukovoditelya_do_y-36991.xhtml. – Дата доступа: 12.12.2016.
8. Шестисторонние переговоры по ядерной программе КНДР [Электронный ре- сурс] / РИА Новости. – 2009. – Режим доступа: http://ria.ru/spravka/ 20110824/422914168.html. – Дата доступа: 15.01.2017.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
В. А. Мельник, М. И. Радкевич
Республиканский институт высшей школы, Минск
V. Melnik, M. Radkevich
National Institute for Higher Education, Minsk
УДК 329(476)
ИДЕЙНЫЕ ДОКТРИНЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ КАК СОСТАВЛЯЮЩИЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ПОЛЯ СОВРЕМЕННОГО БЕЛОРУССКОГО ОБЩЕСТВА
IDEAS DOCTRINES OF POLITICAL PARTIES AS A COMPONENT OF THE IDEOLOGICAL FIELD OF MODERN BELARUS SOCIETY
Предметом статьи является анализ содержания идейных доктрин белорусских политических партий и его соотношения с государственной идеологией Республики Беларусь, раскрываются также их позиции в идеологическом поле современного белорусского общества.
Ключевые слова: государственная идеология; идеологическое поле; идейная доктрина; политические партии, идейно-политический спектр.
The subject of the article is the analysis of the contents of the ideological doctrines of the Belarusian political parties and its correlation with the state ideology of the Republic of Belarus, their positions are also revealed in the ideological field of the modern Belarusian society.
Key words: state ideology; An ideological field; Ideological doctrine; Political parties, Ideological and political spectrum.
В идеологическом поле Республики Беларусь – его составляют (1) государственная идеология, (2) идейные доктрины политических партий, (3) идейные ориентации общественных объединений – доминирующее положение занимает белорусская государственная идеология. Этот ее статус обу- словлен тем, что ее содержание закреплено в Основном Законе страны. В различном соотношении с идеологией государства находятся идейные доктрины политических партий Республики Беларусь. В статье предпринимается попытка прояснить это соотношение между ними.
Практически все ныне действующие в стране политические партии зарегистрированы в Министерстве юстиции Республики Беларусь. Это означает признание государством правомерности их идеологических доктрин и путей реализации ими своих программных задач. В зависимости от содержания идейных доктрин среди современных белорусских политических партий можно выделить: (1) социалистические, или коммунистические, (2) социал-демократические, (3) социально-либеральные, (4) либерально-демократические и (5) национально-демократические партии.
Отличительным признаком партий социалистической (коммунистической) ориентации является их приверженность марксистской интерпретации общественного развития как процесса преодоления эксплуатации человека человеком и возникновения условий для свободного развития каждого индивида. Движение к такому обществу, как и само общество, определяется ими как социализм, или коммунизм. Отсюда и название партий — социалистические или коммунистические. Обеспечение утверждения социализма (коммунизма) они рассматривают в качестве стратегической цели своей деятельности. Традиционно их располагают в левой части идейно-политического спектра.
В Республике Беларусь имеется три партии социалистической ориентации: Коммунистическая партия Беларуси (КПБ), которая считает себя правоприемницей и продолжательницей традиций КПБ-КПСС; Белорусская партия левых «Справедливый мир» (до 25.09.2009 г. Партия коммунистов Белорусская; ПКБ), созданная в 1991 г. после приостановки Верховным Советом деятельности КПБ-КПСС; Белорусская аграрная партия (БАП), которая создана в 1992 году.
Коммунистические партии традиционно располагают на левом фланге идейно-политического спектра. В программе КПБ, принятой на ее X (XLII) съезде 17 декабря 2011 г. утверждается: «Только социалистический путь развития, основанный на социальной справедливости, приоритетах интересов человека труда, соблюдения его прав и свобод, способен вывести современное общество из кризиса, спасти человеческую цивилизацию от войн, межнациональных конфликтов, нищеты, духовной деградации, ликвидировать социально-экономическую и политическую основы терроризма, другие общественные пороки, порожденные властью капитала» [1]. Поэтому в качестве своих главных целей КПБ провозгласила: народовластие, социальную справедливость, социальное равенство и социализм.
На данном историческом этапе КПБ считает необходимым реализацию программы-минимум, важнейшими задачами которой являются: укрепление с учетом идеи народовластия белорусского государства; развитие социально ориентированной экономики страны, обеспечение конституционных прав и свобод граждан; развитие позитивных интеграционных процессов на пространстве бывшего СССР; укрепление международного статуса и обороноспособности страны. Очевидно, что эти программные установки КПБ не противоречат основам белорусской государственной идеологии и осуществляемому официальными властями страны внутри- и внешнеполитическому курсу.
Белорусская партия левых «Справедливый мир» в определении своих конечных целей практически не отличается от КПБ. «Рассматривая историю человечества с марксистских позиций, – говорится в ее программе – то есть с позиций борьбы за власть над средствами производства и распределением результатов труда, Партия «Справедливый мир» убеждена, что движение к коммунизму – обществу, в котором высокоразвитые производительные силы и справедливые производственные отношения решат проблему удовлетворения разумных материальных потребностей человека и сделают ненужной эту борьбу, – есть объективная необходимость устойчивого развития человечества». Исходя из этого понимания общественного развития, партия поставила перед собой цель «построения в Республике Беларусь социализма — общества народовластия, социальной справедливости, равенства, солидарности и свободы» [2].
Партия «Справедливый мир» считает, что советский общественный строй был огромным прорывом на пути утверждения социалистического общества. Однако в начале 1990-х годов, в силу ряда причин социализм потерпел временное поражение. Поэтому своей целью на данном историческом этапе она считает обеспечение возвращения Республики Беларусь на социалистический путь развития. Надо заметить, что большинство выдвинутых ею задач лежит в русле проводимой ныне Республикой Беларусь внутренней и внешней политики. В частности, партия выступает за создание необходимых условий для эффективного функционирования экономики, за сохранение и развитие системы социального обеспечения, за построение Союзного государства Беларуси и России на принципах добровольности и равноправия, за развитие отношений Республики Беларусь со всеми странами.
Вместе с тем, в явном противоречии с Конституцией и законами Республики Беларусь находятся намерения партии «Справедливый мир» добиваться учреждения в стране парламентарной формы правления, придания парламенту статуса и функций единственного законодательного органа, перехода от мажоритарной к смешанной избирательной системе, наделения представительных органов правом утверждения и отстранения от должности руководителей исполнительных органов в центре и на местах, избрания населением соответствующей территории руководителей местной исполнительной власти, восстановление в конституционных правах общественной формы собственности. В силу этих и некоторых других своих программных положений партия находится в оппозиции к действующей в стране власти.
К партиям социалистической ориентации, занимающей в идейно-политическом спектре левоцентристское место, можно отнести Белорусскую аграрную партию (БАП). Идеологической основой партии является демократический социализм, который она рассматривает как общество, «где будут справедливо распределяться доходы, наемные работники будут иметь и увеличивать свою долю в производственном капитале, где осуществляется надежное социальное обеспечение, где не противоборствуют, а сотрудничают» [3, с. 329–336]. На данном историческом этапе своей важнейшей задачей БАП считает обеспечение динамичного развития агропромышленного комплекса (АПК) как главного фактора процветания Беларуси и благополучия народа, необходимого условия эффективной работы всего народного хозяйства. Она отстаивает по отношению к этой отрасли осуществление политики протекционизма, как это делается в индустриально развитых странах, при которой государство берет на себя часть расходов АПК, не возмещаемых доходами от реализации его продукции. Партия исходит из того, что сельскохозяйственные предприятия являются социально-производственными формированиями, которые не только обеспечивают людям работу и соответствующие заработки, но и выполняют многие социальные функции в сельских поселениях. Эта идея воспринята и органами власти нашей страны.
Партии социально-либеральной направленности обычно относят к политическому центру. Основу их идейно-политических доктрин составляют принципы модифицированной версии либерализма, именуемой социальным либерализмом. В отличие от классического либерализма, ограничивающего роль государства формально-юридической защитой прав и свобод граждан, социальный либерализм вменяет в обязанности государства функции регулирования экономических процессов, разработки общей стратегии экономического развития страны и осуществления мер по ее реализации, создания и поддержания систем социального обеспечения, здравоохранения, образования и воспитания. Такое государство принято определять социальным, а функционирующую в нем экономику – социально-ориентированной.
В Республике Беларусь имеется, как минимум, пять партий, которые можно расположить в центре идейно-политического спектра. Это – Республиканская партия труда и справедливости (создана в 1993 г.), Республиканская партия (создана в 1994 г.), Белорусская патриотическая партия (создана в 1994 г.), Белорусская партия «Зеленые» (создана в 1994 г.) и Белорусская социально-спортивная партия (создана в 1994 г.). В целом их идейно-политические доктрины находятся в русле белорусской государственной идеологии. К данному ряду вполне можно отнести и образованное в феврале 2008 г. Республиканское общественное объединение «Белая Русь», которое, хотя пока и не зарегистрировано в качестве политической партии, формируется как таковая.
Наиболее обстоятельно социально-либеральные установки прописаны в программах Республиканской партии труда и справедливости и Республиканской партии. Белорусская патриотическая партия акцентирует задачи создания экономического, военного и политического союза народов, проживающих на территории бывшего СССР. Белорусская партия «Зеленые» определяет себя как политический союз единомышленников, которые «словом и делом способствуют строительству Республики Беларусь как государства свободных людей, которое может обеспечить своим гражданам право на здоровье, долголетие и полноценную жизнь в социально и экологически здоровой среде». Белорусская социально-спортивная партия основной смысл и главную цель своей деятельности считает развитие потенциала личности, для чего она будет добиваться от государства «всемерного обеспечения физического воспитания всех слоев населения, поддержки массового спорта и спорта высших достижений как международного престижа государства» [3].
За последние 10 лет в идеологическом поле страны серьезные позиции заняло Республиканское общественное объединение «Белая Русь», которое на февраль 2017 г. насчитывает в своих рядах более 166 тыс. человек. Хотя данное объединение пока не позиционирует себя в качестве партии, его программа представляет собой не что иное, как партийную идейно-политическую доктрину. В программе объединения, принятой на II съезде 3 ноября 2012 г., специально оговаривается, что его идейная платформа «базируется на идеологии белорусского государства» [4]. Объединение безоговорочно разделяет основы конституционного строя Республики Беларусь, поддерживает внутри- и внешнеполитический курс страны, осуществляемый под руководством Президента А.Г. Лукашенко. Это дает основания квалифицировать его идейно-политическую доктрину как социально-либеральную.
В своей программе объединение «Белая Русь» заявляет, что «необходимость адекватных ответов на вызовы современности требует от народа и власти, наряду с сохранением и приумножением лучшего опыта, накопленного за годы сложного пути создания независимого государства, обобщения достижений в этой области наиболее экономически и социально развитых стран; поиска новых, эффективных путей и механизмов достижения перспективных целей развития страны» [4]. В программе содержится также перечень задач в политической, экономической, социальной, духовной сферах в области молодежной политики, во внешнеполитической деятельности, решению которых объединение будет уделять приоритетное внимание.
Признаком социал-демократической партии является ее приверженность идее демократического социализма – общества, в котором отношения между людьми будут строиться на основе принципов свободы, социальной справедливости и солидарности. Как считают социал-демократы, утверждение данных принципов может произойти в результате целенаправленных усилий по всесторонней демократизации институтов буржуазного общества. В этом они видят задачи своей деятельности.
В Республике Беларусь в настоящее время в качестве социал-демократических позиционируют себя три политические партии – Белорусская социал- демократическая партия (Громада) [БСДП (Г), создана в 1996 г.]; Социал-демократическая партия народного согласия (СДПНС создана в 1997 г.); партия «Белорусская социал-демократическая Громада» (БСДГ, создана в 1998 г.). Все они считают себя продолжателями традиции, заложенной деятельностью Белорусской социалистической громады (БСГ), действовавшей в 1903–1918 гг. Ее лидеры стремились совместить общедемократические идеи с задачами социального и национального освобождения белорусского народа.
Отправным положением идейных доктрин современных белорусских социал-демократических партий является критика теории и практики правивших в СССР и ряде других стран коммунистических партий. Например, Белорусская социал-демократическая Громада понятие «социализм» в своей программе вообще не употребляет. Белорусская социал-демократическая партия (Громада) заявила о своем отношении к коммунизму как к утопии, попытки реализации которой приводят к тоталитаризму. Социал-демократическая партия народного согласия декларировала свою приверженность рыночной экономике как ценности первостепенной важности. Отсюда стремление данных партий обозначать свои ценности такими понятиями как свобода, справедливость, солидарность, демократия, плюрализм и т. п. [3].
В качестве приоритетных задач своей деятельности партии социал-демократической ориентации выдвигают утверждение прав и свобод человека, рыночной экономики, правового государства, социальной демократии, гражданского общества, обеспечение суверенитета Республики Беларусь и др. Разумеется, существуют определенные различия в понимании ими путей реализации данных задач: например, БСДГ и БСДП (Г) ратуют за нейтральный статус нашего государства, а СДПНС – за его равноправные и взаимовыгодные отношения с Россией и другими странами. Подобного рода расхождения являлись причиной периодических расколов и слияний в семействе данных партий, что, однако, не меняет общей направленности их воззрений.
Таким образом, если подходить исходя из названий данных партий, то их следует отнести к левоцентристской части политического спектра. Применительно к социал-демократическим партиям западноевропейских стран это соответствует действительности: там социал-демократия как движение различных категорий наемных работников и мелких собственников, противостоящих крупному капиталу, изначально и по настоящее время выступает за постепенное реформирование либерально-рыночного общественного устройства в направлении последовательного утверждения принципов социальной справедливости и демократии. Нынешние белорусские так называемые социал-демократы ставят своей целью преобразование доставшегося в наследие от советской эпохи общества на либерально-рыночных началах во имя принципа плюрализма. Это прямо противоположно программе, действовавшей в 1903–1918 гг. Белорусской социалистической громады и тому, чем традиционно заняты западноевропейские социал-демократы. В таком случае принятое ими название социал-демократических партий не отвечает сути этого понятия. Не случайно, поэтому все они заявили о своей оппозиционности проводимому в настоящее время белорусским государством политическому курсу, направленному на обеспечение движения общества к идеалам свободы, равенства и социальной справедливости на основе исторической преемственности. Следовательно, было бы более правильным отнести их к либерально-демократическим партиям, хотя они и пытаются дистанцироваться от этой группы партий своим самоназванием. Иными словами, в идейно-политическом спектре они должны занимать место правого центра.
Идейной основой партий либерально-демократической направленности являются принципы классического либерализма. В Республике Беларусь к таким партиям, судя по их собственному определению и содержанию идейно-политических программ, относятся Либерально-демократическая партия (ЛДП) и Объединенная гражданская партия (ОГП). Хотя, следует заметить, что в современном мире либеральных партий, так сказать, в чистом виде, не существует, поскольку и сам либерализм в своем нынешнем виде имеет ряд отличий от классического либерализма. В политическом спектре эти партии находятся правее социально-демократических партий. Иными словами, в идейно-политическом спектре ЛДП и ОГП занимают правоцентристское место.
ЛДП образована в 1994 г. как аналог Либерально-демократической партии России. Ее основную цель можно определить как построение общества, главным образом на основе принципов либеральной демократии. «В жизни и в политики для нас, – говорится в ее программе, – основными являются приоритеты политической и экономической независимости Республики Беларусь, защиты личности и важнейших человеческих ценностей – добра, любви и нравственности. В социальной сфере мы должны добиться того, чтобы эти ценности отражали принципы народовластия, гражданских свобод и разделения властей. В экономической сфере мы за современную рыночную экономику с сильной социальной политикой и минимальным, но эффективным государственным регулированием. Мы стремимся к тому, чтобы Республика Беларусь стала страной равных возможностей в реализации частной инициативы и интересов всех ее граждан и за счет этого было бы достигнуто ее процветание на уровне европейского сообщества» [3, с. 210–222].
В сфере внешней политики ЛДП считает особыми приоритетами развитие равноправных отношений с ближайшими соседями – Российской Федерацией, Украиной, странами Балтии и Польшей. Она выступает за активизацию отношений со всеми европейскими институтами – ЕС, ОБСЕ, Советом Европы и т. д. – с целью присоединения Республики Беларусь к общеевропейским интеграционным процессам. Партия заявила о своей заинтересованности в предотвращении военной угрозы и в этом отношении она особую значимость придает развитию партнерских отношений Республики Беларусь с НАТО.
В программе ЛДП отмечается, что эта партия является конструктивной, демократической оппозицией нынешней власти. Партия стремится дистанцироваться от всех действующих в Беларуси политических партий, объявляя себя единственной политической силой, последовательно выступающей на практике за демократические принципы, за создание независимого суверенного белорусского государства демократической, гражданской направленности. Учитывая, что ЛДП выступает за «современную рыночную экономику» и одновременно за «минимальное государственное регулирование», то ее можно характеризовать как партию неолиберального толка. Таковыми принято считать либеральные партии, которые допускают некое минимальное вмешательство государства в экономические процессы.
Объединенная гражданская партия (ОГП) создана в 1991 г. в результате слияния двух ранее существующих партий – Объединенной гражданской партии Беларуси и Гражданской партии. Учредители ОГП еще до объединительного съезда договорились, что по своим идеологическим ценностям это будет партия либерального направления. В программе партии, принятой в августе 2011 г., подчеркивается, что основополагающим в ее деятельности является «либерально-консервативный принцип». Данный постулат ОГП разъясняет с помощью следующего положения: «мы верны прогрессивны традициям прошлого и открыты к новым тенденциям настоящего» [3, с. 243-260]. Судя по содержанию программы, под «прогрессивными традициями прошлого» ее авторы понимают базовые принципы классического либерализма (права и свободы индивида, их юридическая защита, частная собственность, экономика свободной рыночной конкуренции и т. д.), а под «новыми тенденциями настоящего» – технологические инновации в различных областях жизнедеятельности общества.
ОГП с более резких позиций, чем ЛДП, подвергает критике существующую в настоящее время в Беларуси модель социально-экономического, политического и культурного развития, обвиняя ее в авторитарности. В программе партии фактически выдвигается задача реформирования всех устоев государства и общества. «Нам необходимо», - говорится в этом документе, - восстановить принципы разделения властей, верховенства закона, независимость судебной власти, повысить эффективность государственного управления и создать механизмы для борьбы с преступностью и коррупцией». С этой целью, считает партия, следует провести выборы президента по принципам ОБСЕ и выборы в парламент по пропорционально-мажоритарной системе. Затем предполагается осуществить едва ли не тотальную приватизацию государственной собственности, с тем чтобы более 80 процентов валового внутреннего продукта производилось в частном секторе экономики. Программа предусматривает также комплекс мер по реформированию различных областей жизнедеятельности общества. Внешнеполитическая часть программы ОГП содержит следующие положения: вступление в Европейский Союз как долгосрочная стратегическая цель Беларуси.
Изложенная суть программы Объединенной гражданской партии позволяет отнести ее к правой части политического спектра страны. Ее идейно-политическую доктрину можно охарактеризовать как либертарианскую. Разумеется, руководство ОГП находится фактически в непримиримой оппозиции к нынешним властям Республики Беларусь.
На правом фланге идейно-политического спектра находятся национально-демократические партии. Обычно они ориентируются на сохранение и укрепление исторически сложившихся общественных институтов, ценностей и традиций; они придают также существенное значение таким социальным явлениям, как иерархия, власть и собственность. В части методов социально-политического действия они являются принципиальными противниками социальных революций и радикальных реформ. Партии такой ориентации называют также консервативными или консервативно-демократическими. В политическом спектре они занимают место правого фланга. В Республике Беларусь консервативно-демократическими являются Партия БНФ и Консервативно-Христианская Партия – БНФ.
Идейно-политической основой партии БНФ, например, является программа общественного движения БНФ «Адраджэнне», принятая в 2002 г. на его VI съезде [3, с. 388–406]. В ней провозглашается, что главная цель движения – свободный человек в независимой европейской Беларуси. В документе указывается, что взгляды БНФ, а значит и партии БНФ, «находятся в русле общеевропейской, народной, консервативной и христианско-демократической идейной традиции». Историю развития государственности Беларуси партия БНФ связывает с Полоцким и Туровским княжествами, Великим княжеством Литовским и так называемой Белорусской Народной Республикой; как утверждается в программе этой партии, «С 1991 года Беларусь вновь существует как суверенное государство». Согласно данной программе, основные ценности белорусского народа «сформировались на почве европейской цивилизации», то есть в лоне западной, а не славяно-православной цивилизации. Поэтому и историческую перспективу народа Партия БНФ связывает с западной цивилизацией. «Мы, – говорится в программе партии, – видим будущее Беларуси в Европейском союзе. Это для нас означает гарантии национальной безопасности, благосостояния, сохранения национальных интересов и ценностей». Одновременно будущее страны связывается с ее вступлением в военный блок НАТО. Указанными оценками белорусского общества и стратегическими установками обуславливаются конкретные задачи партии БНФ в различных областях общественной жизни.
Программой Консервативно-Христианской Партии – БНФ считается программа, принятая на IV съезде партии БНФ в 1999 г. Не удивительно, что данная программа содержательно мало чем отличается от нынешней программы Партии БНФ [3, с. 366-388]. В ней сохраняется ряд положений, связанных главным образом с антироссийской риторикой, от которой из тактических соображений отказалось руководство Партии БНФ. В частности, программе записано, что КХП-БНФ руководствуется идеологией белорусского национально-освободительного движения, которое борется против российского империализма и колониализма. Слово «христианская» в названии партии обосновывается декларированием ее приверженностью христианским ценностям и белорусским культурным традициям. Что касается стратегической цели и приоритетных задач ее деятельности, то они практически те же, что и у Партии БНФ.
Таким образом, идейные доктрины политических партий Республики Беларусь представляют собой составную часть идеологического поля современного белорусского общества. Доминирующее положение в нем принадлежит государственной идеологии Республики Беларусь, с содержанием которой в тех или иных аспектах совпадают идеологические доктрины центристских политических партий. С основными положениями идеологии белорусского государства согласуются и тактические установки идейных доктрин партий левой части политического спектра. Идейная доктрина Либерально-демократической партии позволяет ей находиться по отношению к официальному политическому курсу страны в конструктивной оппозиции. В жесткой конфронтации с белорусской государственной идеологией по основным положениям находятся идейные установки правофланговых партий политического спектра.
Список использованных источников
1. Программа коммунистической партии Беларуси [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.comparty.by/programma-kommunisticheskoy-partii-belarusi. – Дата доступа: 10.02.2017.
2. Программа Белорусской партии левых «Справедливый мир» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.smir.biz/. – Дата доступа: 10.02.2017.
3. Политические партии: Беларусь и современный мир / М. Ф. Чудаков [и др.]. – 2-е изд., испр. и доп. – Минск: Тесей, 2005. – 416 с.
4. Программа Республиканского общественного объединения «Белая Русь» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.belayarus.by/today/program/. – Дата доступа: 10.02.2017.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. Мицкевич
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
А. Mitskevich
Academy of Public Administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 303.01
К ВОПРОСУ О СУЩНОСТИ И ИСТОКАХ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЕДИАМЕТРИИ
TOWARD THE ESSENCE AND ORIGIN OF POLITICAL MEDIAMETRY
Рассматривается сущность понятия «медиаметрия» и его отличия от других метрических исследований (альтметрия, библиометрия, вебометрия, инфометрия, киберметрия, наукометрия). Прослеживается история появления понятия медиаметрия и анализируются основные методы медиаметрического исследования. Особое внимание уделяется политической медиаметрии и ее типам.
Ключевые слова: анализ; исследование; медиаметрия; методы исследования; политическая медиаметрия; прикладные исследования
The essence of the notion of mediametry and its differences from other metrical research types (altmetrics, bibleometrics, webometrics, infometrics, cybermetrics, scientometrics) are considered. Historical overview of the notion «mediametry» is made and basic methods of mediametric research are being analyzed. Special attention is given to political mediametry and its types.
Key words: analysis; research; mediametry; research methods, political mediametry; applied research.
СУЩНОСТЬ ПОНЯТИЯ «МЕДИАМЕТРИЯ»
Каждый новый вид исследования появляется не просто так, а в результате объективных предпосылок, среди которых могут быть как требования времени, так и наличие технических или иных возможностей для их реализации. Если рассматривать такой вид исследования как медиаметрия, то он появился относительно недавно – в ХХ в., и его появление было непосредственно связано не только с популяризацией СМИ, но и привлечением бизнеса к использованию СМИ как пространства для размещения рекламы и проведения маркетинговых кампаний. Однако для того, чтобы понять сущность понятия «медиаметрия», необходимо, прежде всего, разобраться, какая связь у него с такими понятиями как «анализ», «измерение» и «исследование» и, тем самым, установить, что между ними общего и чем они отличаются.
Прежде всего нужно отметить, что суффикс «-метрия» происходит от греческого слова «metres», что означает «измерение» и является составной частью большого количества слов, например, аудиометрия, антропометрия, библиометрия, геометрия, наукометрия и т. д. Тем не менее, из этого не следует, что понятия «измерение» и «медиаметрия» идентичны. Измерение представляет собой метод научного исследования, сущность которого состоит в представлении реальных объектов в виде числовой величины, например, упорядочение информации, при котором определяется ее повторяемость, интенсивность и т. п. Медиаметрию же нельзя сводить только к вышеуказанному. В то же время утверждать, что понятия «медиаметрия» и «анализ» являются синонимичными – видится неверным, так как под анализом (от греч. разложение, расчленение) понимается метод научного исследования, рассматривающий объект как систему, которую можно разложить на части (признаки, свойства, отношения, составные элементы, функции, подсистемы, процессы и проч.) для дальнейшего их изучения. Однако сводить медиаметрию только к анализу неверно, поскольку она может включать как анализ, так и синтез.
Если понятия «анализ» и «измерение» не являются исчерпывающими, то, следовательно, медиаметрия – это не анализ и не измерение в чистом виде. Необходимо рассмотреть более широкое по значению понятие, а именно «исследование», под которым понимается процесс выработки новых научных знаний или информации, и который основан на использовании стандартизированных методов (эксперимент, дедукция, индукция, сравнение, опрос, наблюдение, шкалирование, ранжирование и т. д.). И действительно, медиаметрия – это комплексное исследование информационного потока в средствах массовой информации, основывающееся на методах измерения и анализа и позволяющее получить как количественные, так и качественные характеристики медиа сферы, а именно «количественные и качественные характеристики медиаканала и аудитории СМИ» [1, diplomba.ru].
В то же время для более чёткого понимания сущности понятия «медиаметрия» необходимо определить, в чём конкретно заключается принципиальное отличие медиаметрии от таких видов исследования как альтметрия, библиометрия, вебометрия, инфометрия, киберметрия и наукометрия (табл. 1), которые в свою очередь являются составными элементами инфометрии, а также в чем состоят особенности политической медиаметрии.
Таблица 1
Некоторые прикладные метрические исследования
Название | Представители, время появления | Объект исследования и особенности исследования |
Наукометрия | Д. Прайс, Дж. Бернал, 1939, В.В. Налимов, 1969 | Объектом исследования являются научные тексты. В процессе исследования измеряется количество и качество публикаций, цитирование, библиографические ссылки, объем текстов и т.д. Однако на сегодняшний день базовым объектом исследования является Индекс цитирования [2, science_philosophy.academic.ru] |
Название | Представители, время появления | Объект исследования и особенности исследования |
Библиометрия | А. Притчард, 1969 | К объекту исследования относятся публикации, часто сгруппированные по разным признакам, как-то автор, журнал, тематическая рубрика, страна и т. д. [3, epistemology_of_science.academic.ru]. Библиометрия представляет собой количественные исследования, при которых могут быть использованы легкодоступные огромные массивы информации, как для измерения параметров определённой части документального потока, так и выявления тенденций его развития в целом [4, bgscience.ru]. |
Инфометрия | О. Нак, 1979, В. И. Горькова, 1988 | В качестве объекта исследования выступает измерение количественных характеристик информации. По составу в инфометрии выделяют библиометрию, вебометрию, киберметрию, наукометрию [5, ru.wikipedia.org]. |
Киберметрия | Середина 90-х | Информация, хранимая в электронном виде, является объектом исследования. Киберметрия изучает природу и характеристики веб-страниц, а также методологию World Wide Web с помощью методов библиометрии [6, bibliotekar.ru] |
Вебометрия | Т. Алминд, П. Ингверсен, 1997 | К объекту исследования относятся информационные ресурсы, структуры и технологии применительно к Всемирной паутине. Вебометрия включает в себя такие направления исследования как, например, анализ социальных феноменов в Веб, разработка и использование веб-индикаторов и т. д. [7, ru.wikipedia.org] |
Альтметрия | Дж. Прим, 2010 | Статьи в журналах, научных сборниках, материалах конференций и т. д., а также презентации, видеоматериалы, реплики, высказывания, содержащие совокупности научных рассуждений, доводов и т.п. могут выступать в качестве объекта исследования [8, ideaidealy.ru]. На сегодняшний день существует большое количество разновидностей альтметрик, например, количество читателей, просмотров, загрузок, число комментариев, лайков и т. д. [9, theoryofculture.ru] |
Если рассматривать вышеназванные понятия во взаимосвязи, то становится очевидным, что инфометрия есть самый широкий по значению термин, так как он обозначает научную дисциплину, которая занимается измерением количественных характеристик информации [10, dic.academic.ru]. Важно отметить, что связи инфометрии с библиометрией и наукометрией более тесные, нежели связи с вебометрией и киберметрией (рис. 1), поскольку вебометрия есть раздел информатики, который занимается исследованием количественных аспектов конструирования и использования информационных ресурсов, структур и технологий применительно к Всемирной паутине [11, dic.academic.ru], а киберметрия есть научная дисциплина, занимающаяся количественным анализом новых возможностей по обработке информации, хранимой в электронном виде [12, ru.wikipedia.org]. Если отразить положение, занимаемое медиаметрией схематически, то очевидно, что у неё более тесные связи с вебометрией и киберметрией.
Рис. 1. Соотношение инфометрии, библиометрии, киберметрии, наукометрии и вебометрии по L. Bjorneborn и P. Ingwersen (цит. по [13, с. 120])
МЕДИАМЕТРИЯ: КРАТКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС
Если говорить о зарождении медиаметрии, то необходимость в такого рода измерениях возникла с появлением первых источников массовой информации. Прежде всего, это газеты и радиостанции. Конечно же, первые исследования были направленны непосредственно на изучение аудитории СМИ, поэтому еще в XIX веке широкое применение находят так называемые опросы аудитории, которые используются и по сей день. Первыми, кто провёл такого рода исследование, были США, в контексте проведения очередных выборов президента в 1824 году. Газета «Harrisburg Pennsylvanian» по данным опроса общественного мнения предрекла победу на выборах кандидату Эндрю Джексону. К сожалению, «первый блин был комом», опрос оказался неточным, в выборах победил другой кандидат [14, psyfactor.org]. Конечно, это не наша задача заниматься исследованием проблемы того, почему так произошло и в чем состояла погрешность, но важно отметить, что такое явление как исследование аудитории зародилось в Америке, и с первых своих шагов было связано с областью политики.
Возникает закономерный вопрос: можем ли мы считать вышеприведенный факт примером медиаметрического исследования? И да, и нет, так как определение персонального рейтинга кандидата или лидера действительно может являться предметом медиаметрического исследования. Однако, считаем, что вышеприведённый пример будет относиться к плоскости скорее социологических исследований, нежели к медиаметрии, поскольку представлял собой опрос общественного мнения, а не измерений касательно медиа пространства. С другой стороны, поскольку «технических средств слежения за чтением не существовало», информацию об аудитории прессы можно было получить только опросным путем [15, psychology-konspect.org].
Скорее всего, точкой отсчета зарождения медиаметрии необходимо считать 20-е гг. ХХ в., когда радиостанции стали очень популярными, что в свою очередь стимулировало бизнес размещать рекламные ролики на наиболее популярных из них, чтобы охватить максимальную аудиторию. Для того чтобы зарабатывать прибыль от размещаемой рекламы, радиостанциям необходимо было доказать, что их слушает максимальное количество аудитории, поэтому они прибегали к независимому подсчёту числа своих радиослушателей.
Первыми из таких методов определения количества аудитории являются «The Crossley Ratings» и «Hooperatings», появившиеся в 1930-е гг. в США для определения размера радиоаудитории на основе анализа данных, собранных во время телефонных опросов [16, en.wikipedia.org]. Конечно же, вначале были определенные недостатки, например, «Hooperatings» был ограничен 33 городами, где аудитория могла слушать только четыре американских радиостанции (NBC, CBS, ABC и Mutual). Но уже в 1948 году стали проводиться измерения телеаудитории, а также были предложены три типа измерений, среди которых рейтинг программ и гендерно-возрастной анализ аудитории. Компании, занимающиеся рейтингами (пр. Nielsen, Trendex, Arbitron и др.), стали расти «как грибы после дождя», а компания Pulse, в частности, предложила проводить опросы аудитории вживую, однако охват аудитории ограничивался только Нью-Йорком. Необходимо отметить, что с каждым годом исследования производились всё более прозрачно, и выборка респондентов становилась все более осмысленной [17, web.archive.org].
До середины ХХ в. все компании, предоставляющие медиаметрические услуги, использовали свои методы исследования аудитории. Но в 1964 г. был основан Совет по проведению медиаметрии СМИ (Electronic Media Rating Council or EMRC), который установил стандарты для проведения такого рода исследований, а также осуществил аккредитацию и контроль над деятельностью компаний, занимающихся медиаметрией [18, allbusiness.com]. И сегодня измерениями подобного рода занимаются целые международные компании, например, WAPOR (World Association for Public Opinion Research) или Gallup International.
Говоря о ситуации на постсоветском пространстве, необходимо отметить, что медиаметрические исследования здесь начали производиться значительно позже, и первопроходцами можно считать Всероссийский центр изучения общественного мнения и Российский институт стратегических исследований (РИСИ). Позднее, подобно американскому «Electronic Media Rating Council», в России был создан «Медиа комитет», одной из целей которого стала разработка «стандартов качества на системы измерения теле-радио-аудитории и системы фиксации и мониторинга эфира», а также «классификатора единых требований к системам фиксации и расшифровки факта выхода в эфир телепродукции и определения показателей и параметров радиоаудитории» [19, mediakomitet.ru].
Необходимо отметить, что и в 21 веке в состав основных методов медиаметрических исследований входят опросы, а также дневниковые панели, аудиометрия, пиплметрия, подсчёт количества хитов и хостов и т. д. (подробно см. табл. 2). И, что не маловажно, на сегодняшний день медиаметрические данные стали востребованы в сфере политики, так как представляют собой мощный инструмент определения формируемой повестки дня и позволяют отследить процесс информационного противоборства, ввиду чего зародилось новое направление – политическая медиаметрия.
Таблица 2
Основные методы медиаметрического исследования
Название | Способ проведения | Показатели | Плюсы | Минусы |
Опросы | Проводятся путем анкетирования либо опрашивания | Рейтинговые данные и персональные предпочтения | Предполагает непосредственный контакт с участниками опроса | Метод неточный и затратный |
Дневниковые панели или дневники теле-и-радио потребителя | Аудитория фиксирует информацию в специальных дневниках, где отражаются их предпочтения | Рейтинг по временным интервалам, по передачам и целевым аудитория | Недорогой метод | Сложность осуществления контроля над достоверностью информации |
Аудиометрия | Необходимы специальные приборы, которые подключаются к телевизору или радиоприёмнику, которые фиксируют и передают информацию исследователю | Определяется какой канал (теле- или радио) включён в конкретное время и сколько | Объективность, быстрота | Метод дорогостоящий, так как требует специальных приборов и не позволяет рассчитать персональные предпочтения |
Название | Способ проведения | Показатели | Плюсы | Минусы |
Пиплметрия | Требует использования специального оборудования, которое фиксирует, кто и когда осуществляет просмотр | Рейтинговые данные и персональные предпочтения | Самый объективный метод, исключено умышленное или неумышленное искажение информации, гарантируется оперативность передачи информации | Самый дорогой метод |
Подсчет количества хитов и хостов | Количество хитов показывает количество визитов на сайт за единицу времени, количество хостов соответствует числу уникальных посетителей, определяется по IP адресам | Численность аудитории сайта и частота посещения сайта | Объективный | Требует специальных программ |
Количественно-качественные исследования | Проводится путём сбора, а затем подсчета и качественного анализа информации, представляемой на повестке дня | Количество и качество предлагаемой информации | Объективность | Трудоемкий и долгий |
Частотность | Осуществляется путем подсчёта повторяющейся информации, словосочетаний, слов, мемов или тем | Доминирующие темы, проблемы, смыслы, навязываемые СМИ | Объективность | Требует специальных программ |
ПОЛИТИЧЕСКАЯ МЕДИАМЕТРИЯ
В век цифрового общества информационные технологии проникли в государственное управление и сферу правительства. Ярким примером этому может служить тот факт, что в современном мире граждане имеют право и возможность обращаться в государственные структуры посредством Интернета, а также пользоваться возможностями, которые стали доступными благодаря внедрению электронного правительства, электронного образования, электронного здравоохранения, Интернет-голосования и т. д. В процессе тотальной информатизации всего и вся, также можно наблюдать развитие разного рода феноменов, появление которых без информационных технологий было бы просто невозможно.
Одним из таких феноменов является «медиатизация политики», под которой понимается «преобразование политического дискурса в политический медиадискурс» [20, с. 58], что влечет изменения не только в способе политической коммуникации, но и раскрывает значительные возможности для влияния субъектов массовой коммуникации. Для политической науки сегодня это не только факт, говорящий об изменениях в политических процессах как таковых, но и последующая «смена её исследовательской парадигмы» [21, с. 113], так как для анализа политического Интернет дискурса нужны новые приемы, методы и методики и уже существующий инструментарий политической науки будет недостаточен. Более того, классический категориальный аппарат политологии в значительной степени становится насыщеннее благодаря появлению таких понятий как «виртуальные общественные образования», «интернет-граждане», «интернет-участие», «сетевая политика», «электронный парламент» и т. д. Причем, такое обилие новой терминологии не только свидетельствует о значительной роли Интернета в жизни общества, сколько о том, что современное общество проходит период доселе невиданной трансформации, которая может завершиться его полной виртуализацией и доминированием совершенно новых каналов политического участия.
В политической медиаметрии объектом исследования является политические медиа и их аудитория. Так, И. А. Николайчук отмечает, что «политическая медиаметрия является новой прикладной дисциплиной, которая позволяет получить и использовать количественные данные в политических исследованиях» [22, с. 15]. С. А. Антоненкова считает, что политическая медиаметрия может рассматриваться «как метод интерпретации дискурса СМИ», который может быть использован в качестве дополнения «совокупности методов политических и социальных наук» [23, google.by]. Безусловно, за счёт привлечения данных медиастатистики политические исследования получают новый виток развития, так как с одной стороны гарантируют объективность результатов, а с другой могут использоваться как при оценке внутриполитической, так и внешнеполитической ситуаций.
Говоря о политической медиаметрии, нужно отметить, что исследования могут проводиться как качественного, так и количественного характера. Качественные исследования представляют собой сбор информации, которая способствует выявлению процессов, реакций, моделей, причин и т. п., которые происходят как в отношении распространителей информации как таковой, так и в отношении аудитории ее потребляющей. Т. е. с помощью качественных методов можно изучить как аудиторию, так и определить тональность навязываемой повестки дня. Более того, можно определить степень воздействия на аудиторию, поскольку факторы, которые влияют на организацию эффективного медиавоздействия уже давно чётко определены (рис. 2).
Рис. 2. Факторы, которые влияют на эффективное медиавоздействие [24, с. 7]
Политическая медиаметрия представляет собой исследование двух видов (медиаметрия источника информации и медиаметрия аудитории), которое может быть применено для решения различного рода задач и, соответственно, может быть нескольких типов. Подробно каждый из типов расписан в таблице 3. Что же касается видов, то при проведении политической медиаметрии источника информации анализируются медиатексты, которые могут быть как в виде статей, заметок, карикатур и т. д., так и скриптов размещаемых аудио и видеороликов. Под политической медиаметрией аудитории может пониматься изучение как текстов комментариев или обсуждений аудитории, так и количество лайков, перепостов в социальные сети, количество хитов (загрузок определенной страницы) или хостов (число IP-адресов, с которых заходили на данную страницу). Не менее популярным способом получения информации является анализ по ключевым словам в поисковых системах, поскольку есть возможности, как получить информацию о том, какой источник наиболее продвигается в сети, так и о тематике обращений аудитории к поисковой системе.
Немаловажно отметить, что прикладное значение исследований заключается в том, что политическая медиаметрия позволяет:
• оценить силу и интенсивность информационной волны;
• выявить источник(и) распространяемой информации, а также ранжировать их (главный/второстепенные; по степени агрессивности информации; по интенсивности размещения информации);
• проследить рейтинг (страна, кандидат, событие и т. д.);
• определить наличие и тональность реакции аудитории.
Таблица 3
Типы политической медиаметрии
Типы и критерии | Примеры |
Тип 1 (по частоте проведения) | Разовое исследование (проводится однократно, например, для определения насущной повестки дня, наличия определенной темы или информации о конкретном лидере). |
Многократное исследование (проводится многократно, например, для определения эффективности проводимой политики или избирательной кампании) | |
Тип 2 (по продолжительности проведения) | Краткосрочное исследование (чаще всего проводится в течение месяца для определения текущей повестки дня, так как меньший срок нерационален, из-за невозможности получить объективную картину). |
Долгосрочное исследование (может осуществляться в течение нескольких лет с целью определения тенденций в смене злободневных тем или смещения политических акцентов) | |
Тип 3 (по качеству или количеству) | Поверхностное исследование (осуществляется, например, с целью определения доминирующей темы или информации об определённом лидере). |
Глубинное исследование (позволяет получить качественную информацию о мотивах, отношении, характере и проч., например, позволяет определить индекс агрессивности) | |
Тип 4 (по охвату) | Точечное исследование (например, анализу подвергается информация по определённой теме или конкретный источник информации). |
Совокупное исследование (анализу подвергается вся релевантная и/или доступная информация) | |
Тип 5 (по сложности) | Простое исследование (например, только поверхностное или только разовое). |
Комплексное исследование (например, может представлять собой долгосрочное повторяющееся совокупное качественное исследование, нацеленное на определение нагнетания обстановки или ведения информационной войны) | |
Тип 6 (по объекту исследования) | Персональное исследование (например, производится анализ информации с целью определения качества и количества информации о том или ином лидере). Тематическое исследование (осуществляется с целью определения доминирующей темы или тем) |
Однако существует мнение, что политическая медиаметрия может быть поставлена на «конвейер» и может осуществляться по стандартной процедуре. Считаем, что данное утверждение неверно. Безусловно, исследование может осуществляться специализированными компьютерными программами, однако без участия человека техника не сможет глубоко проникнуть на уровень смыслов и, соответственно, результаты буду неточными.
С другой стороны, если говорить о политической медиаметрии с точки зрения управленческо-прикладных аспектов, то возникает закономерный вопрос – могут ли полученные результаты быть понятными и исчерпывающими для управленцев, и можно ли на основе этих результатов принимать управленческие решения и/или прогнозировать дальнейшее развитие ситуации. Тот факт, что результаты медиаметрических исследований регулярно предоставляются правящей политической элите, говорит о полижительном ответе на данный вопрос. Более того, известно, что, например, система мониторинга «Медиалогия» ранее поставляла, а компания М13, разработавшая систему мониторинга публикаций в СМИ под названием «Катюша», до сих пор поставляет результаты исследования публикаций в СМИ и социальных сетях для Администрации Президента и Правительства Российской Федерации [25, gipp.ru]. В Беларуси результаты медиаметрических исследований предоставляет Информационно-аналитический центр при Администрации Президента Республики Беларусь, а также Академия управления при Президенте Республики Беларусь.
Список цитированных источников
1. Медиаметрия как направление использования компьютерных технологий в медиаисследованиях [Электронный ресурс] // Сайт проекта «ДиплоМБА». – Режим доступа: http://diplomba.ru/work/80757. – Дата доступа: 12.10.2016.
2. Наукометрия [Электронный ресурс] // Академик. – Режим доступа: http://science_philosophy.academic.ru/210/НАУКОМЕТРИЯ. – Дата доступа: 26.03.2017.
3. Библиометрия [Электронный ресурс] // Академик. – Режим доступа: http://epistemology_of_science.academic.ru/77/библиометрия. – Дата доступа: 26.03.2017.
4. Гордукалова, Г. Ф. Библиометрия, наукометрия и вебометрия – от числа строк в работах Аристотеля / Г. Ф. Гордукалова // Научная периодика: проблемы и решения. – 2014. – Т. 4. – № 2. – С. 40–46. [Электронный ресурс] // Издательский дом Библио-Глобус. – Режим доступа: https://bgscience.ru/lib/10215/. – Дата доступа: 26.03.2017.
5. Инфометрия [Электронный ресурс] // Википедия. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Инфометрия. – Дата доступа: 12.10.2016.
6. Гаджиева, А. З. Библиометрия в системе смежных научных дисциплин / А. З. Гаджиева, Е. Э. Симонян // Научная периодика: проблемы и решения. – 2016. – Т. 6. – № 4 [Электронный ресурс] // Библиотекарь.ру. – Режим доступа: http://www.bibliotekar.ru/media2/bibliometria.htm. – Дата доступа: 26.03.2017.
7. Вебометрика [Электронный ресурс] // ВикипедиЯ. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Вебометрика#CITEREFWebometrics.C2.A0.E2.80.94_Ten_Years_of_Expansion2006. – Дата доступа: 26.03.2017.
8. Бусыгина, Т. В. Альтметрия как комплекс новых инструментов для оценки продуктов научной деятельности [Электронный ресурс] / Т. В. Бусыгина // Идеи и идеа-лы. – 2016. – Т. 2. – № 2(28). – С. 79–87. – Режим доступа: http://ideaidealy.ru/wp-content/uploads/2016/04/09_Busygina.pdf. – Дата доступа: 26.03.2017.
9. Галявиева, М. С. Альтметрия и научные библиотеки: новая точка пересечения [Электронный ресурс] / М. С. Галявиева // Электронный журнал Культура: теория и практика. – Режим доступа: http://theoryofculture.ru/issues/62/849/. – Дата доступа: 26.03.2017.
10. Инфометрия [Электронный ресурс] // Академик. – Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_fwords/17189/%D0%98%D0%9D%D0%A4%D0%9E%D0%9C%D0%95%D0%A2%D0%A0%D0%98%D0%AF. – Дата доступа: 2.02.2017.
11. Вебометрика [Электронный ресурс] // Академик. – Режим доступа: http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/1765111. – Дата доступа: 2.02.2017.
12. Инфометрия [Электронный ресурс] // Свободная энциклопедия Википедия. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%98%D0%BD%D1%84%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%82%D1%80%D0%B8%D1%8F. – Дата доступа: 2.02.2017.
13. Асеев, Г. Г. Соотношение различных метрических исследований в науковедении [Электронный ресурс] / Г. Г. Асеев // Сайт Харьковского национального университета Военно-воздушных сил имени И. Кожедуба. – Режим доступа: www.hups.mil.gov.ua/periodic-app/article/17299/soi_2017_1_24.pdf. – Дата доступа: 30.03.2017.
14. Опросы общественного мнения. Влияние опросов [Электронный ресурс] // ПСИ-ФАКТОР – информационный ресурсный центр по научной и практической психологии. – Режим доступа: http://psyfactor.org/lib/sociology.htm. – Дата доступа: 18.07.2016.
15. Медиаметрия: технологии, показатели эффективности [Электронный ресурс] // Психология: конспект лекций, вопросы к экзамену. – Режим доступа: http://psychology-konspect.org/?content=8522. – Дата доступа: 19.10.2016.
16. Crossley ratings [Electronic resource] // WikipediA. – Mode of access: https://en.wikipedia.org/wiki/Crossley_ratings. – Date of access: 19.10.2016.
17. Gomery, D. How Nielsen and Arbitron Became the Ratings Kings / D. Gomery // The Library of American Broadcasting Transmitter. – 2001. – Vol. 3, № 1. 2001. – P. 3–7. [Electronic resource] // Internet Archive University Libraries. – Mode of access: https://web.archive.org/web/20040405000724/http://www.lib.umd.edu/LAB/TRANSMITTER/trans4a.pdf. – Date of access: 19.10.2016.
18. Electronic Media Rating Council [Electronic resource] // Archive for Barron Dictionary. – Mode of access: https://www.allbusiness.com/barrons_dictionary/dictionary-electronic-media-rating-council-emrc-4966324-1.html. – Date of access: 19.10.2016.
19. Основные цели создания «Медиа Комитета» [Электронный ресурс] // Официальный сайт «Медиа Комитет». – Режим доступа: http://www.mediakomitet.ru/index.php. – Дата доступа: 19.10.2016.
20. Грибовод, Е. Г. Феномен медиатизации политики в контексте развития новых форм массовой коммуникации / Е. Г. Грибовод // Управление информационными ресурсами: материалы XIII Междунар. науч-практ. конф., Минск, 9 дек. 2016 г. – Минск: Акад. упр. при Президенте Респ. Беларусь, 2016. – С. 57-58.
21. Авзалова, Э. И. Методологические особенности изучения роли интернет-коммуникаций в политике / Э. И. Авзалова // Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. Социология. Политология. 2015. – Т. 15. – Вып. 2. – С. 113–117.
22. Николайчук, И. А. Политическая медиаметрия. Зарубежные СМИ и безопасность России / И. А. Николайчук. – М.: РИСИ, 2015. – 230 с.
23. Антоненкова, С. А. Политическая медиаметрия как метод интерпретации дискурса СМИ [Электронный ресурс] // Сайт Высшей школы журналистики и массовых коммуникаций Санкт-Петербургского государственного университета. – Режим доступа: http://www.google.by/url?url=http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1459430384_3123.docx&rct=j&q=&esrc=s&sa=U&ved=0ahUKEwiN1bur1dLPAhXG2ywKHUC-BOQQFggkMAM&usg=AFQjCNHfEBWIzTuPnaqyh7GcPhspoUeMAA. – Дата доступа: 11.10.2016.
24. Воскресенская, Н. Г. Медиаметрические исследования целевой аудитории: методика количественного анализа: Учебно-методическое пособие / Н. Г. Воскресенская, Е. Г. Фирулина. – Н. Новгород: Нижегородский гос. ун-т., 2014. – 66 с.
25. «Катюша»: мониторинг СМИ с доставкой в Кремль [Электронный ресурс] // Сайт союза издателей ГИПП. – Режим доступа: http://www.gipp.ru/viewer.php?id=60101. – Дата доступа: 11.10.2016.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. С. Писарчик
Белорусский государственный университет, Минск
A. S. Pisarchyk
Belorusian State University, Minsk
УДК 23.00.04
ПРИМЕНЕНИЕ ДИСКУРСИВНОГО АНАЛИЗА В ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
APPLICATION OF DISCOURSE ANALYSIS IN POLITICAL RESEARCHES OF THE INTERNATIONAL RELATIONS
Статья посвящена рассмотрению возможностей использования дискурс-анализа в политических исследованиях международных отношений. Определены объект и предмет дискурс-анализа при применении к исследуемой области: глобальное коммуникационное пространство и концептуальные дискурсы. Выявлены особенности современного глобального коммуникационного пространства. Рассмотрены основные компоненты анализа дискурса: социальный контекст, коммуникативная ситуация, кодированное сообщение и сознание субъектов дискурса. В статье также выделены три типа глобального дискурса: глобальный неолиберальный дискурс, цивилизационный или этноцентрический дискурс и дискурс новых инновационных стратегий мирового развития.
Ключевые слова: дискурс; дискурс-анализ; глобальное коммуникационное пространство; концептуальный дискурс; субъекты международных отношений; транснациональные сетевые субъекты.
The article is devoted to the possibilities of using discourse-analysis in political researches of the international relations. The article defines the object and the subject of discourse-analysis according to the field of study: a global communication space and conceptual discourses. Distinct features of modern global communication space are revealed. The basic components of the analysis of a discourse are indicated, including social context, communicative situation, coded message and consciousness of subjects of a discourse. The article also determines three types of global discourse which are global neoliberal discourse, civilization or ethnocentric discourse and discourse of new innovative strategies of global development.
Key words: discourse; discourse-analysis; global communication space; conceptual dis-course; subjects of international relations; transnational network subjects.
Как отмечает голландский исследователь Т. ван Дейк, репрезентации социальной действительности выражаются, прежде всего, с помощью дискурса. Дискурс – это коммуникационная практика, направленная на ориентацию и организацию общества, которая выражается в конкретном социальном (трансформация ментальной и социальной организации) и информационном следе (кодированные сообщения).
Международные отношения как реальные условия существования раз-личных субъектов, от государств и их объединений до отдельных граждан, подвергаются постоянному осмыслению и конструированию. Плюрализм и противоречивость дискурсивных репрезентаций современных международных отношений демонстрирует их тесную связь с социальным и историко-культурным контекстом. Цель данной статьи – исследовать возможности применения дискурс-анализа в политических исследованиях международных отношений.
Объектом исследования социально-гуманитарных наук является социальная реальность. В случае международных отношений, где позиции и статусы субъектов тесно связаны с геополитическим фактором, уместнее использовать концепт социального пространства. Социальное пространство одновременно выступает 1) реальным воплощением представлений о социальных различиях и дистанциях в обществе и 2) исследовательским концептом, который позволяет сконструировать динамическую модель социальных отношений в конкретных пространственно-временных условиях.
Социальное пространство не является неким фиксированным положением вещей, независимым от сознания людей. Социальное пространство конструируется за счет двойного воздействия: извне (воздействие физического мира и биологической системы человека) и изнутри (воздействие индивидуального и коллективного сознания). Дискурс-анализ фокусируется на внутреннем конструировании социального пространства, которое представляет собой информационно-коммуникационный процесс создания и распространения социальной информации, ее восприятия, интерпретации и актуализации в ходе взаимодействия агентов и объектов социального пространства. При использовании дискурс-анализа в исследованиях международных отношений объектом становится глобальное коммуникационное пространство, предметом – отдельные концептуальные дискурсы субъектов международных отношений как способы понимания, интерпретации и категоризации международных отношений (событий/явлений), зависящие от историко-культурных условий и позиционирования субъектов в мировом социальном пространстве.
Доминанту дискурсивной борьбы формируют «классические» субъекты: развитые государства и их региональные объединения, а также авторитетные международные организации. Это можно видеть на примере традиционного геополитического противостояния Североатлантический блок (США и ЕС) – Россия – Китай; определенное влияние оказывают зоны быстрого роста и перераспределения инновационного потенциала, как, например, Индия и Юго-Восточная Азия. Существенные изменения в глобальном коммуникационном пространстве происходят вследствие активизации транснациональных сетевых субъектов. К ним можно отнести неправительственные организации, группы интересов, деятельность которых выходит за пределы национальных границ, и так называемые субъекты «серой зоны мировой политики» [1, с. 6]: «государства-изгои» (например, КНДР) и террористические группировки (например, «Исламское государство»). Способность войти в глобальное коммуникационное пространство основывается на двух факторах: суверенитете и признании установленных нормативных и институциональных рамок и/или реализации собственного информационно-коммуникационного потенциала.
Мы считаем, что применение дискурс-анализа при изучении междуна-родных отношений объясняется тем, что он позволяет: 1) выявить проекты и стратегии мирового развития; 2) выделить субъекты и объекты дискурсивной борьбы, а также определить их позиционирование в международном геополитическом и символическом пространстве; 3) внести вклад в общественную дискуссию по вопросам международной безопасности и тенденциям глобального развития. Изучение концептуальных дискурсов через раскрытие заложенных в них целей и интенций способствует решению задачи политического анализа – прогнозирования общественного развития.
Дискурс-анализ не является единым методом: его теория и методология разрабатывалась рядом дисциплин, включая философию, лингвистику, социологию, политологию, психологию, культурологию и многие другие. В области политического анализа вопросами применения дискурс-анализа занимались такие зарубежные и отечественные политологи, социологи, лингвисты и исследователи коммуникации, как Н. Феркло, Э. Лакло, Ш. Муфф, Т. ван Дейк, Л. Филлипс, Р. Водак, М. В. Йоргенсен, Э. Гоффман, М. В. Гаврилова, Е. И. Шейгал, И. Ф. Ухванова-Шмыгова. Указанные авторы разрабатывали собственные стратегии дискурс-анализа в зависимости от характера конкретного исследования и особенностей исследуемой области. Проанализировав ряд работ, нами были выявлены следующие компоненты анализа дискурса:
1) социальный контекст: анализ властных и историко-культурных усло-вий формирования дискурса;
2) коммуникативная ситуация: анализ практики производства, распро-странения и потребления дискурса;
3) кодированное сообщение: лингвистический анализ текста и/или семиотический анализ звукового, визуального или иного сообщения;
4) сознание субъектов дискурса: когнитивный анализ средств категоризации и концептуализации социальной реальности.
Далее кратко остановимся на каждом компоненте.
1. Анализ властных отношений традиционно осуществляется в терминах гегемонии как лидерства либо доминирования в экономической, политической, культурной и идеологической сферах [2, с. 92], которое проявляет себя в различных формах социального неравенства и дискриминации. Данная тенденция представлена в критическом дискурс-анализе (Н. Феркло, Т. ван Дейк, Р. Водак). Акценты анализа социального контекста во многом зависят от специфики тех теорий, которые исследователь использует в комплексе с дискурс-анализом. В сфере международных отношений трудно говорить о существовании единого властного центра, который был бы способен поддерживать господство во всех вышеуказанных сферах. Поэтому анализ социального контекста должен фокусироваться на властных отношениях, складывающихся вокруг конкретного публичного дискурса, и отвечать на вопросы: 1) кто осуществляет контроль над дискурсом; 2) в результате каких взаимодействий/событий он был произведен; 3) вокруг каких ключевых понятий осуществляется борьба за установление гегемонии. В данном случае мы говорим о гегемонии как о закреплении определенной социальной репрезентации в общественном сознании в качестве объективной реальности. При анализе властных отношений важно учитывать, что закрепление той или иной репрезентации не осуществляется усилиями исключительно суверенных субъектов международных отношений. Кроме институционализированного дискурса государственных акторов и межгосударственных структур и сетевого дискурса транснациональных субъектов следует учитывать влияние дискурса субъектов «интерпретаторов», включающий медиа-дискурс, дискурс научно-исследовательских организаций, а также персональный и групповой дискурс обыденных представлений о международных от-ношениях. Даже учитывая, что субъекты «интерпретаторы» напрямую не участвуют в перераспределении власти на глобальном/региональном уровне, их деятельность выступает важными рычагами «неполитического» влияния на международную политику. Кроме того, социальный контекст включает историко-культурные условия, которые находят отражение в идентичностях субъектов. Анализ идентичностей позволяет обнаружить культурную и цивилизационную специфику субъектов коммуникации, а также их реальные и имиджевые позиции и статусы.
Таким образом, анализ социального контекста должен рассматривать:
1) субъекты коммуникации;
2) их идентичности;
3) объекты дискурсивной борьбы – реально существующие объекты и ключевые понятия, которые их выражают;
4) субъект-субъектные и субъект-объектные отношения, которые могут выражаться в форме интеграции/дезинтеграции, согласия/конфликта, антагонизма и гегемонии;
5) ресурсы властных отношений.
2. Граница между анализом социального контекста и коммуникативной ситуации может оказаться достаточно неопределенной. Социальный контекст показывает, результатом каких процессов или событий стало производство дискурса, в то время как коммуникативная ситуация указывает на конкретные практики, связанные с производством и потреблением дискурса. В связи с этим, изучение коммуникативной ситуации должно фокусироваться на институциональных рамках дискурса, и на том, каким образом внутри них происходит артикуляция дискурса.
Институциональное производство дискурса осуществляется множеством субъектов, которые имеют разную степень влияния на формирование его смысла. Согласно Э. Гоффману, на стадии производства дискурса можно выделить автора (производителя сообщения), аниматора («выразителя» сообщения) и принципала (источник дискурса вне исследуемой коммуникативной ситуации) [3, с. 144]. Производство дискурса может осуществляться одновременно в процессе латентной и официальной коммуникации, что непосредственно отражается на его содержании. На примере последних новостных сообщений о «вмешательстве» российской стороны в президентские выборы США 2016 г. и связи Д. Трампа с этим можно увидеть, каким образом конфликт интересов внутри американского истеблишмента становится причиной усиления дискурсивной борьбы между стратегическими конкурентами глобального геополитического пространства (Россия – США). Множественность адресантов является ограничением для проведения дискурс-анализа, так как непосредственный доступ к процессам производства дискурса, функционирующего на уровне международных отношений, в большинстве случаев невозможен. Кроме того, деятельность самоорганизующихся транснациональных субъектов, действующих по сетевому принципу в обход установленных институциональных рамок, является причиной того, что даже отдельные индивиды, не обладающие соответствующими статусно-ролевыми позициями, могут стать производителями глобальных дискурсов. Приведем два примера: во-первых, реализация концепта «personal minding resistance» – индивидуального интеллектуального сопротивления в деятельности WikiLeaks [4, с. 35]. Во-вторых, сходные по исполнению теракты в Ницце (июль 2016 г.), Берлине (декабрь 2016 г.) и Иерусалиме (январь 2017 г.) демонстрируют, каким образом «сообщение», оставленное одним индивидом, становится примером для иных действий, несущих подоплеку глобального дискурса. Поэтому, анализ источников должен полагаться и на исследование ин-тертекстуальности, которая выявляет авторитетные мнения/знания, лежащие в основе исследуемого дискурса.
При анализе коммуникативной ситуации учитывается и аудитория дис-курса. Н. Феркло разграничивал непосредственного адресата, «слушателей» (косвенных потребителей) и «подслушивающих» (непосредственно не входящих в аудиторию, но кто de facto становятся потребителями) [2, с. 80–81]. В глобальном коммуникационном пространстве аудиторией косвенно выступает все мировое сообщество. По этой причине необходимо определять круг лиц, которых дискурс обозначает как ответственных за создание либо разрешение коммуникативной ситуации. В большинстве случаев именно этих субъектов необходимо определять в качестве непосредственных адресатов.
3. Анализ сообщения, представленного в текстовой либо речевой форме, требует подробного изучения его содержательных и формальных характеристик. Основываясь на модели Г. Клауса, значение текста необходимо рассматривать по четырем координатам:
• структурная организация текста (синтактика): анализ структуры текста, типа связи между элементами, общей согласованности сообщения;
• смысловая интерпретация единиц текста (семантика): анализ лексики, грамматической связи между отдельными лексическими единицами, включая установление таких приемов, как транзитивность (наличие/отсутствие связи между событиями и действиями субъектов), номинализация (использование имен существительных для описания процессов либо действий субъектов);
• личностные смыслы и мнения, ситуативно-определяемое содержа-ние сообщения (сигматика): анализ скрытых смыслов текста, которые могут проявляться в использовании метафор, сравнений, «навешивания ярлыков» (стигматизации); анализ этоса дискурса, который показывает, каким образом конструируются идентичности коммуникантов; анализ модальности (вовлеченность автора в тему высказывания путем выражения авторского мнения/знания);
• коммуникативная цель сообщения (прагматика): анализ выбора темы дискурса, интеракционного контроля и распределения коммуникативной инициативы в пределах сообщения [5, с. 8].
Целесообразно проводить анализ структурных единиц сообщения, начиная с 1) его общего замысла, включая тему и жанрово-стилистические особенности, далее переходя к 2) крупным смысловым блокам, которые в совокупности выявляют сценарий раскрытия темы дискурса, отдельные стратегии и тактики поведения коммуникантов, и заканчивая 3) строением отдельных фраз.
При проведении лингвистического анализа текста следует учитывать, что многие синтаксические и грамматические конструкции являются обязательными, и, следовательно, не раскрывают смысл дискурса: «злоупотребление властью может проявить себя в языке только там, где есть возможность изменений или выбора, например, назвать человека «террористом» или «борцом за свободу», – пишет Т. ван Дейк [6, с. 22].
4. Так как понимание действительности во многом зависит от наших ментальных моделей, для точного воспроизведения социальных репрезентаций дискурса необходим анализ сознания его субъектов. Воссоздание ментальных моделей, заключенных в дискурсе, позволяет выстроить схемы понимания субъектами международных отношений причин, последствий и значимости отдельных процессов и событий в глобальном социально-политическом пространстве, а также более достоверно определить направленность их деятельности.
Анализ сознания необходим, например, при исследовании дискурса мировых политических лидеров, или при исследовании дискурса слабо институционализированных субъектов (транснациональные сетевые субъекты). В данных случаях, можно использовать методику когнитивного картирования. Впрочем, анализ любого дискурса, даже исходящего из различных источников, должен включать анализ причинно-следственных связей и определять, какие сценарии развития ситуации они предполагают. Возвращаясь к вышеприведенному примеру дискурса, складывающегося вокруг результатов президентских выборов в США: данный дискурс демонстрирует, как условие о недопустимости влияния иностранного государства (России, и, в частности, Президента В. Путина) на внутренние процессы США используется в качестве средства разрешения внутреннего конфликта.
Основные вопросы, на которые должен ответить анализ сознания субъектов дискурса, это:
1) какие типы знания и информации используют субъекты дискурса;
2) каким образом убеждения, стереотипы и мифы представлены в качестве знания;
3) какую значимость представляют для субъектов те или иные события в сфере международных отношений; 4) какова их субъективная оценка. В конкретном исследовании эти вопросы могут выглядеть следующим образом: каким образом личные интенции смешиваются с фактологической и научной информацией; каким образом религиозные убеждения становятся для субъектов инструментами логического объяснения реальности; в каких терминах субъекты дискурса трактуют международную безопасность и т. д. Следовательно, ключевыми моментами исследования сознания субъектов дискурса становятся средства категоризации и концептуализации социальной реальности, а также выявление когнитивных структур ее стереотипной репрезентации.
Таким образом, важнейшей целью дискурс-анализа в политических ис-следованиях международных отношений является изучение дискурсивного конституирования глобального социального пространства, которое является объектом глобальной и региональной конкуренции. Субъекты международных отношений стремятся не только увеличить свой потенциал и укрепить позиции, но и универсализировать собственные стратегии развития. В глобальном коммуникационном пространстве можно выделить три типа глобального дискурса:
• дискурс установления универсального порядка на основе экономических (неолиберальных) процессов глобализации. Субъектами этого дискурса являются ведущие мировые экономики, которых условно можно определить по участию в межправительственных форумах Большой семерки (G7), Большой восьмерки (G8) и Большой двадцатки (G20), региональные экономические союзы, транснациональные корпорации и финансовые институты, как Международный валютный фонд (МВФ), Всемирный банк и Всемирная торговая организация (ВТО);
• цивилизационный или этноцентрический дискурс, который высту-пает средством борьбы за возможность реализации собственного пути развития и сохранение национальной, этнической или религиозной идентичности. Он производится как отдельными государствами, выступающими против идеологии англо-американского превосходства (Россия, Китай, Иран, Индия и др.), так и транснациональными сетевыми субъектами (может принимать формы идеологий национального фундаментализма и религиозного терроризма, и формируется на территориях, выступающих зонами интересов других государств);
• дискурс новых инновационных стратегий мирового развития, возникающий в качестве средства неполитического влияния на мировые процессы. Этот дискурс исходит от предельно широкого круга институциональных, коллективных и индивидуальных субъектов, включая СМИ и социальные медиа, международные движения и неправительственные общественные организации (например, «Сеть безопасного мира», «Мир без войны»), научные школы и сообщества, универсальные организации (ООН и ее специализированные органы. При этом, система коллективной безопасности, фокусирующаяся вокруг деятельности Совета Безопасности, неоднократно подвергается критике).
Применение дискурс-анализа выполняет не только функции анализа и прогнозирования современных процессов, но и критическую функцию выявления и оценки стратегий глобального развития наряду со способностью формировать альтернативные значения и выносить их для общественной дискуссии.
Список использованных источников
1. Балуев, Д. Г. «Серые зоны» мировой политики / Д. Г. Балуев, А. А. Новоселов; отв. ред. М. А. Троицкий // Очерки текущей политики. – М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2010. – Вып. 3. – 40 с.
2. Fairclough, N. Discourse and Social Change / N. Fairclough. – Wiley, 1993. – 272 p.
3. Goffman, E. Frame Analysis / E. Goffman. – Boston: Northeastern University Press, 1986. – 600 p.
4. Малевич, Ю. И. Инновационные стратегии глобализации / Ю. И. Малевич, И. А. Малевич; под общ. ред. Ю. И. Малевич. – Минск: РИВШ, 2016. – 408 с.
5. Методология исследований политического дискурса: актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов / под общ. ред. И. Ф. Ухвановой-Шмыговой. – Минск: БГУ, 1998. – Вып. 1. – 283 с.
6. Дейк, ван Т. А. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации / Т. А. ван Дейк; пер. с англ. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ », 2013. – 344 с.
(Дата подачи: 27.01.2017 г.)
О. Е. Побережная
Белорусский государственный университет, Минск
О. Poberezhnaya
Belorussian State University, Minsk
УДК 364(043.3)
СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПОВ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ ГОСУДАРСТВА
ESTABLISHMENT AND DEVELOPMENT OF HISTORICAL TYPES OF SOCIAL POLICY
Раскрываются причины и механизмы внесения на повестку дня политики в определенный исторический период социальных проблем. Выделяются этапы создания современных социальных систем, через которые реализуется социальная функция государства. Обосновывается ключевая роль социальной политики государства в обеспечении социальной защиты и развития человеческого потенциала. Определяются перспективные направления развития социальной политики в условиях глобализации всех процессов социального развития и углубления системного кризиса.
Ключевые слова: социальная политика; социальная функция; социальное развитие; социальная защита; человеческий потенциал; социальные проблемы.
The article considers the conditions and processes that influenced the formation and development of historical types of social policy. Discloses the reasons and mechanisms to make the agenda of the policy in a certain historical period of social problems. Are allocated steps of creating a modern social system, which is implemented through the social function of the state. Substantiates the role of the social policy of the state in providing social protection and human development. Define main directions of development of social policy in the context of globalization of all social development processes and deepening system crisis.
Key words: social policy; social function; social development; social protection; human capacity; social problems.
Феномен социальной политики государства порожден существованием и ростом в индустриальном обществе социальных проблем и осознанием необходимости их формулирования и перевода в реальную политическую практику. В процессе становления и развития социальной политики на протяжении XIX–XX вв. можно выделить три этапа, которые охватывают формирование и эволюцию социальной политики как системного явления, позволяют выявить современные тенденции в его развитии. На каждом этапе под влиянием социальной практики европейских государств, США, СССР сформировался определенный исторический тип социальной политики. Под историческим типом социальной политики государства мы понимаем созданную в конкретный промежуток времени и в определенных условиях систему реализации социальной функции государства, обладающую характерными признаками.
50-е гг. XIX в.– 30-е гг. ХХ в. – первый этап формирования социальной политики в странах Западной Европы, США, Российской империи, а затем в Советском Союзе под влиянием усугубившихся социальных проблем и противоречий в условиях развития индустриального общества. На рубеже XIX–XX вв. большинство европейских государств вступило в эпоху индустриального капитализма.
Развитие капиталистического хозяйствования в результате промышленной революции привело к витку экономического расслоения общества, следствием которого стало не только ухудшение положения городских низов, но и рост числа полностью неимущих. Помимо расширения сфер деятельности людей, прогресса науки, изменения характера экономических отношений, промышленная революция породила и массу проблем социального характера, которые невозможно было решить с помощью раннее известных механизмов социальной адаптации – благотворительности, церкви, общины. Безработица, голод, производственный травматизм, последствия вредных производств, жилищная неустроенность, низкие заработки охватили европейский континент в угрожающих стабильному общественному развитию масштабах. Кроме того, на фоне дестабилизации социальных структур европейских обществ развивалось и классово-идеологическое противостояние, в основе которого лежало требование, с одной стороны, изменить социальный и политический строй, а с другой – стремление его сохранить. Активную роль в продвижении интересов пролетариата на повестку дня политики взяли на себя профсоюзы и политические партии социалистического толка. В арсенале масс в борьбе за свои интересы были использованы забастовки, стачки, вооружённые столкновения с правоохранительными органами.
В этих условиях правительства Германии, Франции, Великобритании, России взяли на себя активную роль в проведении своевременных мер по достижению социальной стабильности и благосостояния в своих странах [1, p. 20–21].
Комплекс правовых норм, устанавливающих систему компенсаций, страховых выплат в случае выхода на пенсию, потери трудоспособности, потери кормильца и т. д., позволил обеспечить интеграцию ранее отчужденных слоев в общество и государство. Государство гарантировало реализацию данных норм. В 1881 году О. фон Бисмарк, в объяснительной записке к одному из социальных законопроектов, отмечал: «Государство должно заботиться о своих нуждающихся в помощи членах больше, чем это делалось до сих пор. Это не только дело гуманности и христианства, которыми должны быть проникнуты государственные учреждения: это также задача политики, стремящейся к укреплению государства, ибо цель ее – внушить неимущим классам населения ... тот взгляд, что государство – учреждение не только необходимое, но и творящее добро» [2, c. 509].
Социальное реформирование в Германии на рубеже XIX–XX вв. подтолкнуло не только развитие социальной политики как специфической деятельности правительства, но и процесс теоретического осмысления этого сложного комплексного феномена. В 1872 г. был создан Союз социальной политики, который внес существенный вклад в разработку её теоретических аспектов.Участники Союза А. Гельд, А. Вагнер В. Зомбарт, В. Офнер, О. фон Цвидинек выделили несколько основных трактовок содержания социальной политики с точки зрения единства её целей и средств, а также определили субъекты и объекты социальной политики. Первая трактовка, предложенная О. фон Цвиденеком в работе «Социальная политика», приравнивала «социальное» к «общественному». Социальная политика понималась как «общественные действия по решению проблем, затрагивающих всё общество» [3], и в таком контексте уравнивалась с государственной политикой в целом.
Вторая трактовка исходила из того, что главным объектом социальной политики является рабочий класс. Социальная политика в данном случае преследует цель улучшения положения рабочего класса посредством принятия и совершенствования трудового и социального законодательства. Принципами социальной политики выступает нейтрализация идейного социального радикализма и амортизация массового недовольства. А. Вагнер определил это так: «Под социальной политикой мы разумеем такую государственную политику, которая стремится бороться с аномалиями в области процесса распределения путем законодательства при помощи административной власти» [4, c. 18–19].
Третья трактовка рассматривала главным объектом социальной политики бедняков, пауперов, деклассированных и нетрудоспособных членов общества. Соответственно, целью становилось обеспечение перечисленным группам населения сколько-нибудь приемлемого существования за счет благотворительности, минимального дохода и государственного вспомоществования.
Четвертая трактовка – основывалась на том, что социальная политика применяется в целях исправления негативных социальных последствий рыночной системы производства. Главная задача – оптимизация системы распределения и перераспределения доходов для смягчения их дифференциации.
Интегрируя содержание предложенных трактовок, В. Зомбарт предложил рассматривать сущность социальной политики на двух уровнях: смысловом и деятельностном. На первом уровне социальная политика как всякая реальная деятельность покоится на идее реализации свободно выбранных целей. К ним он относит «идеалы социальной политики», выражающиеся в требовании целесообразности, справедливости и эффективности. При этом она должна быть всеобщей и охватывать равномерно все отрасли хозяйственной жизни. Второй уровень складывается из мероприятий государственной и экономической политики, направленных как на поддержание определенной хозяйственной системы в целом, так и на поддержание благосостояния отдельных лиц или групп вне зависимости от этой системы.
На данном этапе социальная политика развивалась в русле законодательного закрепления социальных прав. Что позволило сформироваться «регулятивному» типу социальной политики государства. Его отличительным свойством стало четкое формулирование базовых социальных потребностей (всеобщее образование, доступное здравоохранение, пенсионное обеспечение, регулирование рабочего времени, труда и отдыха), что позволило государству регулировать социальные (классовые) отношения, разрешать социальные проблемы и обеспечивать социальную стабильность и безопасность.
На втором этапе (40–80-е гг. ХХ в.) происходил переход от политики социального обеспечения к политике социальных гарантий, предоставления социальных услуг и формирования государства благосостояния. Государство стало осуществлять по отношению к социальной сфере интервенционистскую политику, стремясь не столько регулировать социальные отношения и связанные с ними социальные риски, сколько предотвратить саму возможность их возникновения. Государство заняло активную позицию – вмешивалось в социальные отношения, изменяло условия повседневной жизнедеятельности людей, формировало новую неантагонистическую социальную структуру общества, оказывало влияние на формулирование и содержание социальных ценностей и потребностей общества. Проводниками такой политики стали европейские социал-демократы, пришедшие к власти в некоторых европейских странах после Второй мировой войны [5, c. 40–41].
Государство от политики правового регламентирования социальной сферы перешло к регулярному осуществлению социальных функций с постоянным расширением их содержания. Это стало возможным благодаря стабильному экономическому росту и переходу к стадии развитой индустриальной экономики. Государство стало проводить целенаправленную политику доходов и роста благосостояния как отдельных индивидов, так и общества в целом. Образование, медицина, пенсионное обеспечение и т.д. перешли в категорию обязательных социальных услуг государства. Социальные гарантии и стандарты стали рассматриваться как обеспечивающие интересы, входящие в естественную структуру потребностей.
Особую роль в формировании общественного благосостояния и изменении социальной структуры западноевропейских государств и США сыграла налоговая политика, построенная на принципе субсидиарности. Он предполагал софинансирование и компенсацию социальных рисков и/или бедственного положения одних социальных групп другими через государственные бюджетные или фондовые механизмы распределения совокупного богатства. Вводилась прогрессивная шкала налога на доходы и прибыль, а также обязательные социальные выплаты, как предпринимателями, так и гражданами. Были сформированы, постоянно действующие общественные и государственные страховые фонды. Они отличались от существовавших ранее касс взаимопомощи и профсоюзных фондов тем, что их потребителями и участниками становился каждый человек в государстве.
Все это стало основой для формирования и расширения среднего класса, который стабилизировал общество, обеспечивал социальную солидарность и безопасность. Интересы и потребности среднего класса, его представление о благополучии стали ориентирами доходности, обеспеченности, защищенности. Они расширили восприятие необходимого жизненного минимума. Как отмечает Ф. Фукуяма: «Под «средним классом» я имею в виду людей, которые по своим доходам не находятся на вершине или на дне общества, получили хотя бы среднее образование и владеют недвижимостью, товарами длительного пользования или собственным бизнесом» [6]. Средний класс в значительной мере был переориентирован на новые виды трудовой деятельности – сфера услуг, интеллектуальная деятельность, управление. Изменилась и структура собственности, как гарантии социального благополучия и безопасности индивида. Главным стало владение недвижимостью, как правило, жильем, и капиталом, выраженным в безналичной форме. Трансформировалась роль среднего класса как трудового ресурса. Произошла капитализация интеллектуальных умений и навыков, выросла ценность знаний и индивидуальной предприимчивости. Расширение человеческого и социального капиталов (совокупная капитализация) личности гарантировало улучшение социального статуса и расширяло возможности потребления. Наиболее характерным примером успешного построения среднего класса и достижения, на основе солидарности, социального равновесия стали страны Скандинавии.
Как отмечает исследователь североевропейских социальных государств Бент Грив, «социальная политика европейского Севера отличается амбициозным стремлением ликвидировать безработицу, повысить уровень социальной защиты и обеспеченности на принципах равенства и сделать универсальными социальные блага и услуги» [7, p . 49].
Сочетание экономического благополучия, социально-структурного равновесия и активного государственного воздействия на социальную сферу создало «интервенционистский» тип социальной политики. Его наиболее характерными чертами стало превентивное преодоление социальных рисков и ликвидация почвы для возникновения социальных проблем. «Интервенционистский» тип социальной политики был направлен на активное управление государством социальными процессами.
Третий этап (с 90-х гг. ХХ в.) можно охарактеризовать как постиндустриальную фазу развития социальной политики. Отличительной чертой постиндустриального развития выступает неравномерная глобализация всех социально-экономических процессов. Под ее воздействием в 1990-х гг. начался пересмотр традиционных целей социальной политики на цели, позволяющие обеспечить рост конкурентоспособности, повышения доходности социальной сферы, увеличения социальной ответственности индивидов. Речь идет о выходе социальной политики за национальные рамки, особенно в условиях, когда нанимателями выступают ТНК. Одним из важных моментов стало снижение уровня регулирования в области распределения доходов, особенно после финансовых кризисов 2008 и 2014 гг. Главной проблемой современного развития социальной политики стала исчерпанность принципа всеобщего благоденствия и невозможность постоянно увеличивать государственные расходы на социальную сферу [8, c. 33–34].
Идет поиск оптимального перехода от модели вертикального социального взаимодействия «государство – общество – человек», к модели горизонтального контракта – «общество – группа – человек», когда люди сами на профессиональном уровне предлагают средства решения социальных проблем, развивают социальную кооперацию. При этом горизонтальный контракт не предполагает ликвидацию государственной системы перераспределения общественных благ и политики благосостояния [9, c. 148–150]. Речь идет о привлечении к реализации социальной политики негосударственных институтов с использование социального заказа, государственно-частного партнерства и социальной работы.
На данной фазе формирования и развития социальной политики можно отметить сближение и взаимопроникновение принципов и механизмов различных устоявшихся моделей социального государства и социальной политики. Примером может послужить выстраивание единой Европейской социальной модели (ЕСМ). Она нацелена на индивида и его интересы, на повышение его социальной мобильности вне зависимости от интересов конкретного общества и государства. При этом поощряется как вертикальная социальная мобильность – перемещение из одной социальной страты в другую с помощью каналов, регулируемых социальной политикой (система образования, церковь, семья, армия и т. д.), так и горизонтальная – перемещение индивида от одной социальной позиции к другой, территориальное перемещение и миграция. Поощрение мобильности приводит к расширению возможностей для человека в улучшении своего положения и развитии своего потенциала.
Модель ЕСМ выражает некую общую политическую культуру, согласно которой большинство европейцев не принимают социальное отторжение и сильное имущественное неравенство, ждут от государства защиты от отрицательных последствий рыночной экономики. Основной задачей в этом контексте стало создание единого социального пространства, где обеспечивались бы равные возможности для всех проживающих в его пределах, и где удалось бы избежать многих опасностей, обусловленных неравномерностью экономического и правового развития стран Европы, опасности воспроизводства на коммунитарном уровне этих различий, внедрение чуждого культурного и социального элемента (массовая миграция)
На данном историческом этапе мы можем говорить, о том, что в мире идет процесс формирования «универсалистского» типа социальной политики. Данный тип можно охарактеризовать стремлением создать единый идеологический контекст формулирования идеалов социальной политики, а также повышением социальной мобильности индивидов в условиях глобализации. Сюда же можно отнести и снижение государственных расходов на социальные нужды, введение единых стандартов социальной защиты, обеспечения и благосостояния, переход на адресную социальную помощь, развитие конкурентоспособности совокупной капитализации человека в процессе создания благосостояния.
Процесс формирования универсалистского типа социальной политики государства незакончен и противоречив. Глобальные факторы (усиление производственной специализации стран, глобализация рынков) и факторы системного кризиса (рост государственных долгов, войны, регионализация) оказывают негативное воздействие на этот процесс и ставят под сомнение его успешность.
Становление исторических типов социальной политики государства стало результатом трансформации его социальной роли на индустриальной стадии общественного развития. Взяв на себя социальные обязательства и утверждая ценности социальной справедливости и равенства, государство приобрело социальную функцию, направленную, в первую очередь, на развитие человеческого потенциала. Современные тенденции в развитии социальной политики определяются процессами глобальных социальных и экономических изменений в общественном развитии.
Список использованных источников
1. Miller, St. The Development of Social Policy / St. Miller // Social Policy. Ed. by J. Baldock, N. Manning, S. Miller, S. Viskerstaff. – N.Y., 1999. – 463 p.
2. Чикалова, И. Р. У истоков социальной политики государств Западной Европы / И. Р. Чикалова // Журнал исследований социальной политики. – 2008. – Т. 4, № 4. – С. 501–524.
3. Что подразумевает социальная политика? [Электронный ресурс] // Социальная политика: основные положения / под ред. Г. А. Ахинова // Русская политика. Аналитический портал. – 2009. – Режим доступа: http://rosspolit.ru/socialnaya-politika/osnovnye-polozheniya/articles07.html. – Дата доступа: 05.01.2017.
4. Григорьева, И. А. Человек в социальном государстве: согласование интересов / И. А. Григорьева. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2002. – 176 с.
5. Люблинский, В. В. Социальная политика в условиях трансформации общества в странах Запада (втор. пол. ХХ – нач. ХХІ вв.): автореф. дис. … д-ра полит. наук: 23.00.02 / В. В. Люблинский; РАГС при Президенте Российской Федерации. – М., 2005. – 52 с.
6. Фукуяма, Ф. Будущее истории: сможет ли либеральная демократия пережить упадок среднего класса? [Электронный ресурс] / Ф. Фукуяма // Россия в глобальной полити-ке. – 2015. – Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/number/Buduschee-istorii-15456. – Дата доступа: 30.04.2015.
7. Greve, B. What Characterize the Nordic Welfare State Model? / B. Greve // Journal of Social Sciences. – 2007. – № 3(2). – Р. 43–51.
8. Сидорина, Т. Ю. Два века социальной политики / Т. Ю. Сидорина; Рос.гос. гуманитар. ун-т. – М., 2005. – 441 с.
9. Сидорина, Т. Ю. Феномен свободы в условия глобализации / Т. Ю. Сидорина, В. П. Филатов. – М.: Изд-во РГГУ, 2008. – 410 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. М. Разумовский
Военная академия Республики Беларусь, Минск
А. Razumovsky
Military academy of Republic of Belarus, Minsk
УДК 007
СОСТАВЛЯЮЩИЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В УПРАВЛЕНЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ
ANALYTICAL ACTIVITIES IN THE MANAGERIAL PROCESS
Раскрывается роль и место аналитической деятельности в процес-сах управления. На основе терминов теории управления дается определение составляющим аналитической деятельности в социальных системах.
Ключевые слова: сложная система; система управления; информационная подсисте-ма; информационное обеспечение процесса управления; аналитическое обеспечение управления; аналитическая деятельность.
The role and place of analytical activity in management processes is revealed. Based on the terms of the theory of management, a definition is made of the components of analytic activity in social systems.
Key words: сomplex system; management system; information subsystem; information support of the management process; analytical management support; analytical activity.
Из всего многообразия естественных и искусственных систем в качестве объектов аналитической деятельности будут рассматриваться сложные системы социальной природы.
Проблема состоит в том, что единого понимания системной сложности сегодня не существует.
Например, считается, что простые системы могут быть адекватно представлены своими математическими моделями. Тогда логично предположить, что сложными должны быть такие системы, которые не имеют приемлемых математических описаний или любая модель которых не вполне адекватна оригиналу.
В других случаях уровень сложности определяется количеством и разнообразием типов элементов, внешних и внутренних связей.
Иногда сложность связывают с большой пространственной распределенностью системы, которая не позволяет охватить ее с позиций одного или нескольких наблюдателей. Однако здесь возникает проблема разделения так называемых больших и сложных систем.
В данном контексте принципиальным признаком сложности вы-брана способность к целеполаганию и целедостижению, то есть целенаправленной деятельности.
Цель – в общем случае идеальный образ результата деятельности, формируемый субъектом до ее начала, который становится основой организации средств и определения способов этой деятельности. Форми-руется в процессе целеполагания.
Любая цель всегда ситуативна, мотивирована и предметна. Она предопределяет последующее поведение системы.
Наличие цели требует рассмотрения сложных систем как в объективном аспекте материального, физического, так и во внутреннем, субъективном аспекте.
Сложные системы обладают рядом свойств, обусловливающих их существенное различие с любыми другими видами систем. К этим свойствам относят:
• уникальность – каждая сложная система не имеет полных аналогов поведения;
• слабопредсказуемость – никакое точное знание поведения сложной системы в прошлом не позволяет точно предсказать ее поведение в будущем;
• целенаправленность – способность системы осуществлять поведе-ние, преследующее достижение определенной цели;
• негентропийность – система может в определенных пределах управлять своей энтропией (вероятностью определенного состояния из всех возможных) при случайном или негативном воздействии среды [4].
Поскольку последующему рассмотрению будут подлежать социальные системы, следует заметить, что любая такая система всегда является сложной в силу сложности своих элементов – социальных индивидов, обладающих способностью к управлению своим состоянием и поведением [1].
Управление – функция организованных систем различной сложности и природы (социальных, биологических, технических), обеспечивающая их сохранение, реализацию целей и поддержание режимов деятельности.
Функция – роль, предназначение, обязанность любого компонента в составе системы (для данного контекста).
Термин «управление» получил широкое распространение в современной теории и практике. Его используют (причем не всегда корректно) для обозначения вида деятельности, функции, внутрисистемного процесса информационного взаимодействия, влияния, управляющего органа и др.
Управление как процесс, протекающий в сложной системе, состоит в выработке и осуществлении управляющих воздействий.
Управляющий объект – общее название объекта, предназначенного для выработки и осуществления управляющих воздействий.
Субъект управления (управляющий субъект) – принятое в социальных системах управления, в отличие от технических систем, название управляющего объекта.
Объект управления (управляемый объект) – объект, на который оказывается управляющее воздействие.
В процессе социального управления всегда присутствует хотя бы один субъект и один объект, находящиеся в отношении «властвования – подчинения».
Система управления – система, состоящая из управляющего субъекта и управляемого объекта (объектов) [2].
Любая сложная система содержит систему управления в качестве подсистемы, которая реализует функцию управления. Следовательно, она может содержать компоненты, не относящиеся к системе управления (неуправляемые объекты), но которые по тем или иным причинам не могут быть вынесены за ее границы (рис. 1).
Рис. 1. Система управления сложной системы
Адаптивная система – система, функционирующая в условиях начальной неопределенности и изменяющихся внешних условиях.
В адаптивных системах, к которым относятся сложные системы, субъект управления вместе с субъектом организации образуют системный адаптер. При этом роли системного организатора и системного управляющего могут исполняться одним лицом.
Цель управления – желаемое субъектом управления состояние (поведение) объекта управления, которое возможно вследствие его деятельности, активизируемой управляющим воздействием. Цель считается достигнутой, если близка к результату с приемлемой точностью.
Цель сложной системы – желаемое адаптером состояние сложной системы, включая состояния системы управления, неуправляемых объектов и (или) объектов внешней среды. Она сводится к изменению (сохранению) текущей ситуации, позволяющему реализовать функции сложной системы.
Ситуация – совокупность взаимозависимых состояний сложной системы и внешней среды в фиксированный момент времени.
Цель сложной системы достигается путем воздействий управляемых объектов вовнутрь и вовне системы, осуществляемых вследствие управляющих воздействий. Реализация целей сложной системы обеспечивает ее сохранение и развитие (совершенствование), а также выполнение функциональных обязанностей в составе системы более высокого порядка.
Достижение цели управления становится необходимым условием достижения цели сложной системы. В этом контексте управление пред-ставляет собой функцию подсистемы управления, обеспечивающую жиз-недеятельность сложной системы.
Воздействие – влияние одного объекта на другой, вызывающее изменение его свойств (состояния) или поведения (действий).
Воздействия могут различаться по своей природе (механические, химические, энергетические, информационные) и иным свойствам.
Управляющее воздействие – в социальных системах вид информа- ционно-психологического воздействия, относящийся к открытому принуждению, которое основывается на действии предписы-вающих норм при установившихся отношениях подчиненности между субъектом и объектом управления.
Отношение «властвования – подчинения» – системообразующее отношение, которое является продуктом самоорганизации сложной системы или организации извне. Устойчивость этого отношения поддерживается силой взаимозависимости системы (субъекта) и объекта управления.
Управляющее воздействие возникает вследствие проявления воли субъекта управления – принятия им решения (осуществления выбора) в результате осмысления информации.
Управляющее воздействие есть сообщение, что и как должно исполнить объекту. Смысл сообщения должен быть понятным объекту управления независимо от природы и формы несущих сигналов.
Управляющее воздействие является стимулом для объекта по исполнению воли субъекта. Воздействуя на сознание, оно вызывает формирование мотивации к обязательному совершению определенных поступков, даже вопреки воле и желаниям объекта.
Как всякая предписывающая норма, управляющее воздействие имеет смысл только в определенной ситуации, то есть должно быть реально выполнимым.
Управляющие воздействия относятся исключительно к внутрисис-темным воздействиям. Не существует управляющих воздействий, направленных вовне системы управления.
Воздействие обратной связи – отклик объекта на управляющее воздействие. Отклик, например отказ объекта от исполнения, может повлиять на изменение поведения или состояние субъекта. В более примитивном понимании – это канал получения информации о новом состоянии объекта управления.
Процесс управления в социальных системах содержит следующие основные этапы:
1) сбор и обработка информации (о системе и внешней среде);
2) целеполагание – установление цели деятельности системы на основе результатов обработки информации;
3) принятие решения, направленного на достижение цели с определением управляющих воздействий;
4) последовательная конкретизация общего решения в виде планирования, программирования, проектирования, выработки конкретных (частных) управленческих решений;
5) организация деятельности для выполнения решения и осуществление управляющих воздействий;
6) контроль за этой деятельностью (включая вопросы подбора и расстановки кадров);
7) сбор и обработка информации (о результатах деятельности) и новый цикл этого непрерывного в идеале процесса.
Конкретный процесс (цикл) управления содержит заранее неизвестное множество внутренних итераций.
Задача этапа сбора и обработки информации состоит в информировании субъекта управления, обеспечении потребной информацией последующих этапов управления – целеполагания, принятия решений, планирования, организации и др.
Информировать – снабжать сведениями, осведомлять;
• обеспечить потребителя основаниями для выбора, сформировать его убеждение в большей эффективности одного варианта решения по сравнению с другим.
Обеспечить – предоставить, снабдить, сообщить;
• убедить, сделать что-нибудь несомненным;
• гарантировать, предупредить, предохранить от чего-нибудь.
Подсистема управления сложной системы, показанная выше, может быть представлена в ином виде – взаимосвязанных управляющей, исполнительной и обеспечивающей подсистем (рис. 2).
Из обеспечивающей подситемы в данном рассмотрении выделяется информационная подсистема, функцией которой являтся информирование субъекта управления для осуществления последующих этапов процесса управления.
Информационная подсистема (подсистема информирования, информационного обеспечения) – системный объект, на который оказывается управляющее воздействие, содержащее запрос на потребную информацию для решения текущих задач управления с указанием сроков, форм представления и прочих атрибутов.
Рис. 2. Система управления с выделенной
информационной подсистемой
При таком мереологическом делении функция информирования закрепляется за конкретной подсистемой системы управления, деятельность которой реализует начальный и конечный этапы цикла упраления.
Система управления может содержать несколько независимых ин-формационных подсистем, удовлетворяющих одинаковые или различные по предметной области информационные запросы. В первом случае имеет место дублирование, оправдываемое стремлением снизить вероятность ошибок, во втором – расширение охвата информационного обеспечения.
В общем случае необходимая информация может сообщаться субъекту управления от источника за границами системы (из внешней среды), минуя ее информационную подсистему. Однако внешний источник, не будучи объектом управления, не наделен обязанностями по информационному обеспечению субъекта управления и не несет ответственности за своевременность и качество информирования.
Процесс, протекающий в подсистеме информационного обеспече-ния, получил название информационного цикла.
Информационный цикл – цепочка относительно стандартных действий по информационному обеспечению процессов управления с момента поступления информационного запроса до передачи ответа потребителю. Информационный цикл принято делить на пять основных этапов:
1) планирование информационного обеспечения;
2) сбор (добывание, поиск) сведений;
3) обработка исходной информации;
4) последующая аналитическая обработка данных;
5) распространение информационной продукции.
1. На первом этапе уясняется запрос или самостоятельно определяются информационные потребности, возможные источники и способы получения необходимых сведений, принимаются соответствующие решения, определяются и доводятся задачи по добыванию сведений.
2. На втором этапе проводятся мероприятия по поиску источников и добыванию востребованной информации. Эти мероприятия составляют содержание информационно-поисковой работы.
Информационно-поисковая работа – специфическая деятельность, которая опирается на относительно самостоятельную область знаний со своими методиками и правилами.
3. На третьем этапе разрозненные сведения, полученные от различных источников в процессе информационно-поисковой работы, подвергаются обработке, фиксируются и представляются в виде массивов данных.
Обработка – преобразование, принудительное изменение, анализ, подготовка для чего-нибудь.
Обработка исходной информации может включать учет (систематизацию), отбор (фильтрацию) поступивших сведений, их верификацию, оценку, представление в заданной форме или иную обработку по стандартным процедурам. Например, по исходным значениям параметров могут рассчитываться удельные или приведенные показатели.
Учет (систематизация) – операция по сути механическая, в ходе которой полученные сведения группируется по общности освещаемых вопросов, регистрируются источники, каналы и время получения сообщений.
После такой систематизации удобнее отбирать информацию, необходимую для решения поставленной задачи и отфильтровывать все лишнее.
Верификация – проверка, подтверждение достоверности сведений.
Обработку сведений, полученных из входящих сообщений, иногда называют начальной (первичной) обработкой информации.
4. На четвертом этапе может проводиться аналитическая обработка располагаемых данных (как первичных, полученных впервые, так и вторичных, полученных и зафиксированных ранее).
Аналитическая обработка информации – последующая обработка всех располагаемых данных с использованием механизмов мышления (логического познания). Включение логического познания в процесс обработки является основанием для выделения в информационном цикле аналитического этапа. Посредством мышления продуцируется аналитическая информация.
Аналитическая информация – новые (рациональные, выводные) знания о сущностях объектов внешней среды и системы, а также оценки, прогнозы и рекомендации, необходимые для осуществления процесса управления (целеполагания, принятия решения, выработки управляющих воздействий, организации, контроля выполнения и др.).
5. На пятом этапе выходная информация в виде данных и (или) знаний, предназначенная для удовлетворения информационных потребностей, оформляется и сообщается адресату. На практике выделяют три вида выходных информационных документов: информационно-справочные, информационно-аналитические и информационно-отчетные.
Конкретный информационный цикл содержит заранее неизвестное множество внутренних итераций. Возникающие при обработке потребности в уточнении и дополнении исходной информации влекут возврат на первый и второй этапы цикла [3].
Неполный информационный цикл не содержит этапа аналитиче-ской обработки данных. Распространяемыми продуктами являются ин-формационно-справочные и информационно-отчетные документы, что оправдано в случаях, не требующих глубокой проработки решений. Достаточны типовые данные и решения. При неполном информационном цикле и возникновении нетиповой задачи потребную аналитическую обработку данных вынужден осуществлять сам потребитель.
Информационная подсистема (выделенная на рис. 2), реализующая информационный цикл, также может быть представлена в виде системы управления с управляющей, информационно-поисковой, обрабатывающей и обеспечивающей подсистемами (рис. 3).
Рис. 3. Информационная подсистема системы управления
Каждая подсистема исполняет один или несколько этапов этого цикла.
Аналитическая обработка является одной из возможных функций информационной (обрабатывающей) подсистемы. Вне связи с остальными этапами информационного цикла аналитическая обработка не имеет смысла. Однако если информационный цикл не содержит аналитического этапа, это не означает, что из процесса обработки информации исключены стандартные логические процедуры.
Включенность аналитической обработки в процесс управления де-монстрируется на рисунке 4.
Рис. 4. Включенность аналитической обработки данных
в процесс управления
Если в циклах конкретной информационной подсистемы время от времени проявляется аналитический этап обработки, то правомочно именовать ее информационно-аналитической подсистемой системы управления.
Информационно-аналитическая подсистема – информационная подсистема, реализующая аналитическую функцию в процессе информационного обеспечения субъекта управления; продуцирующая аналитическую информацию, необходимую для управления.
Аналитическая деятельность в управленческом ракурсе рассмотрения – вид интеллектуальной деятельности, состоящей в удовлетворении потребностей субъекта управления в аналитической информации.
Конечная цель аналитической деятельности при данном определении состоит не в продуцировании потребной аналитической информации, как это обычно считается [3], а в удовлетворенности субъекта управления аналитическим обеспечением.
Каким бы качественным не представлялся кому-либо аналитический продукт, цель аналитической деятельности нельзя считать успешно достигнутой, если не удовлетворены информационные потребности субъекта управления.
Аналитик – субъект аналитической деятельности.
Следует различать лицо, обладающее аналитическими способностями, и роль аналитика в управленческой структуре. Всякий человек способен мыслить, а значит продуцировать аналитическую информацию и использовать ее в процессе своей жизнедеятельности. Однако не всякий человек исполняет роль аналитика в конкретной системе управления, наделенную определенными обязанностями и ответственностью в контуре принятия решений.
Роль аналитика – роль (должность), вводимая в структуру информационной подсистемы системы управления для надлежащей реализации функции аналитического обеспечения.
Если признать принадлежность ролей аналитиков исключительно к структурам социальных систем управления, то можно избегать распространенных ошибок их смешения с иными ролями, связанными с генерированием информации, например, учеными, предсказателями, экспертами, обозревателями, советниками, технологами, методологами и пр.
При всем многообразии сфер деятельности социальных систем с управлением, соответственно и объектов аналитической деятельности, роли аналитиков в них будут наделяться различными обязанностями и ответственностью. Существенные различия могут возникать и в требованиях к исполнителям этих ролей, их профессиональной подготовке, значимости для системы.
Раскрытие содержания аналитической деятельности возможно (и необходимо) в иных ракурсах, прежде всего познавательном и информационно-психологическом.
Список использованных источников
1. Дружинин, В. В. Системотехника / В. В. Дружинин, Д. С. Конторов. – М.: Радио и связь, 1985.
2. Теория управления. Терминология. – Вып. 107. – М.: Наука, 1998.
3. Курносов, Ю. В. Аналитика: методология, технология и организация информационно-аналитической работы / Ю. В. Курносов, П. Ю. Конотопов. – М.: «Русаки», 2004.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
И. Ю. Рублевский
Белорусский государственный университет, Минск
I. Rublevsky
Belarussian State University, Minsk
УДК 23.00.02
ИМПИЧМЕНТ ПРЕЗИДЕНТА БРАЗИЛИИ ДИЛМЫ РУССЕФФ: ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЕ
THE IMPEACHMENT OF THE BRAZIL’S PRESIDENT DILMA ROUSSEFF: CAUSES AND CONSEQUENCES
Предметом статьи является анализ процедуры импичмента президента Федеративной республики Бразилия, который произошел в 2016 г. В ней представлены ключевые факторы, способствующие инициации данного юридического процесса, согласно данным исследования А. Переса-Линьяна, а также представлена авторская оценка дальнейшего развития политического процесса в Бразилии.
Ключевые слова: импичмент; коррупция; истеблишмент; политика «левых; постнеолибералы.
This article provide an analytic view on the impeachment’s procedure in the Federal Republic of Brazil which occurred in 2016. It represents the key factors contributed to the initiation of the legal process according to the research A.Peres-Lignano, as well as is represented the author’s assessment of the further development of the political process in Brazil.
Key words: impeachment; corruption; establishment; the policy of the «Left»; postneoliberalists.
В 2016 г. в политической жизни Федеративной республики Бразилия произошло знаковое событие для всего государства и для стран-соседей по латиноамериканскому континенту – был вынесен импичмент действующей главе государства президенту Дилме Руссефф. Знаковым оно явилось оттого, что предыдущая процедура импичмента происходила 24 года назад – в 1992 г. – когда от власти отстранили действующего президента Фернандо Колора ди Мелу, представителя неолиберального курса, который впоследствии был заменен политиком «левого» толка [1].
Импичмент, как и любая другая юридическая процедура в рамках существования политической системы определенного государства (например, вотум недоверия правительству, роспуск парламента), является серьезной пертурбацией и испытанием на прочность государственных органов власти. Сама процедура способна показать, как взаимодействуют между собой органы государственной власти; какой орган является решающим для закрепления процедуры импичмента; как политические силы, инициирующие процесс импичмента, способны находить компромисс при формировании новой политической элиты государства; на какой основе создаются коалиции политических сил, заинтересованных в отставке действующего главы государства.
Анибал Перес-Линьян, преподаватель Питтсбургского университета, политолог и специалист по процессам импичмента в Латинской Америке, в своей статье «Presidential Impeachment and the New Political Instability in Latin America» перечисляет факторы, которые являются решающими для инициирования процедуры импичмента, – экономический кризис, коррупционный скандал, протестное движение, сформированное населением, и противостояние с законодательным органом власти [2]. Каждый из факторов стоит рассмотреть в отдельности.
С точки зрения экономического развития, Бразилия начиная с 2014 г. находится в затяжной рецессии, которая обусловлена социально-экономической политикой, проводимой «левыми» в лице Партии трудящихся на протяжении 14 лет (с 2003 по 2016 гг). Федеративная республика Бразилия всегда сохраняла высокие барьеры на внутреннем рынке, которым для нее выступал и латиноамериканский рынок из пула родственных по духу государств (Аргентина, Венесуэла, Боливия, Эквадор, Никарагуа), всегда развивая местное производство без надобности интернационализации производимой продукции. Между тем, мало было сделано для модернизации технологической отрасли страны, особенно во времена сырьевого бума, когда имеющиеся средства расходовались на массовые социальные программы (сродни нынешней «Bolsa Familia» – «Семейный кошелек») [3]. Отличительными чертами экономической политики Бразилии последних лет являлись национальный девелопментализм, импортозамещение и «независимая» внешнеторговая деятельность. Уровень безработицы в стране давно перевалил за 12 %-й рубеж [4], а уровень инфляции во второй половине 2016 г. приблизился к 10 % [5]. У государства имеется огромной государственный долг, размер которого превышает 70 % ВВП, а также дефицит бюджета на уровне 11 % ВВП [6]. К тому же, бразильцы ежегодно в виде налогов выплачивают 37 % ВВП [7], при этом качестве услуг в стране остается крайне низким. Позиция реала на этом фоне тоже оказалась печальной, и его падение на начало 2016 г. составило 36 %. Падение цен на сырье и сельскохозяйственную продукцию привели к уменьшению экспорта на 17–20 % к концу 2015 – началу 2016 г. [8] Попытка регулировки данной экономической сложности была предпринята за счет увеличения налоговой нагрузки на средний и крупный бизнес, который составил большую часть протестующих за политическую отставку Дилмы Руссефф.
Вторым фактором является коррупция, и она воспринимается в бразильском обществе достаточно спокойно. Стоит понимать, что система клиентелизма и покровительства выпестовывалась в Бразилии годами на протяжении XX в., а связанное с ними явление коррупции в органах государственной власти дополняло всеобщую картину. Данная проблема открыто проявляется через финансирование крупных частных и государственных корпораций партийных и государственных структур, через проведение «серых» государственных тендеров, когда предпочтение отдают «своим» подрядчикам, используя лазейки налогового законодательства и покровительство власть предержащих. Стоит упомянуть так называемые «дифференцированные контракты», введенные в 2011 г. под предлогом упрощения бюрократических проволочек в сфере строительства спортивных объектов к Олимпиаде-2016. Этот хитрый механизм дает право строительным компаниям предоставлять государственным инстанциям только самый общий проект объектов, без какой-либо конкретной сметы. Вместо того чтобы точно обговорить сроки, материалы и стоимость строительства объекта, компаниям достаточно иметь сырой предварительный проект. Например, первоначальный бюджет строительства велотрека составлял 35 млн реалов (10 млн долл.), но к завершению вырос на 30 %, до 45 млн реалов. Продолжая тему строительства олимпийских объектов, стоит упомянуть, что большую часть подрядных работ взяла на себя компания Concremat, которая принадлежит родственникам мэра Рио Эдуарду Паесу. Сам Э. Паес является одним из ближайших соратников нового президента М. Темера. Общая стоимость контрактов этой строительной компании выросла в 18 раз с тех пор, как Паэс стал мэром Рио. За период с 2000 г. по 2008 г. компания заключила 15 контрактов на общую сумму 24 млн реалов (6,5 млн долл.). После избрания Паэса мэром Concremat стремительно заключила 54 контракта на строительство олимпийских объектов [9].
В Бразилии феномен покровительства депутатам и министрам за вынесение нужных государственной власти решений носит принципиально иной характер, поскольку большая часть бразильского общества воспринимала до скандала «Автомойка» ситуацию как вполне соответствующую реалиям. Американское издание «Los Angeles Times» накануне голосования по процедуре импичмента в Палате депутатов опубликовало статью на основе данных, предоставленных общественной организацией «Transpar Ênçia Brasil» («Прозрачная Бразилия», «Бразилия на ладони»). Согласно данной информации, из 65 членов депутатской комиссии по импичменту, состоящей из провластных депутатов, оппозиционеров и воздержавшихся, 37 депутатам были предъявлены обвинения в коррупции. Далее идет конкретизация – «5 членов комиссии обвиняются в отмывании денег, остальные 6 в заговоре с целью отмывания денег и 19 находятся под следствием ввиду неуплаты налогов; 33 члена комиссии обвиняются в коррупции или имеют серьезные административные нарушения; кроме того, всем 37 членам комиссии предъявлены обвинения, некоторым по нескольким статьям». Вдобавок к внутреннему расследованию Верховный судебный трибунал подключил Интерпол для масштабного выявления нарушений со стороны представителей власти. «Далее», продолжает издание, «из 513 членов Палаты депутатов (низшая палата Парламента Бразилии) 303 депутата проходят по каким-либо расследованиям. В Сенате (высшая палата) из 81 сенатора 49 находятся под следствием» [10]. Стоит учитывать, что главный зачинщик импичмента, Эдуарду Кунья, председатель Палаты депутатов (изначально он должен был стать временно исполняющим обязанности президента страны) был отстранен от должности ввиду финансовых махинаций, незаконных заграничных счетах в Швейцарии на сумму более 2 млн долл., а также его причастности к скандалу с нефтеперерабатывающей компанией Petrobras.
Следуя факторам Перес-Линьяна, следующим является протестное движение, сформированное населением. С приходом к власти Партии трудящихся в Бразилии, благодаря успешным социальным программам, был сформирован 30-миллионный средний класс, который активно пользовался льготами, полученными от развития сырьевой экономики. Однако в 2013 г. проблемы перераспределения ресурсов между секторами экономики дали о себе знать – ключевыми областями, которые находились в стагнации, оставались сфера здравоохранения и развитие инфраструктуры. В этот период денежные средства направлялись на подготовку к ЧМ по футболу в 2014 г. и к Олипиаде-2016. Первые демонстрации носили массовый характер, и собрали более 200 тыс. человек по всей стране [11]. С развитием экономического и политического кризисов обороты протестного движения возрастали – летом 2016 г. демонстрации за импичмент действующего главы государства проходили в 40 крупных городах в 23 штатах страны [12]. Количество протестующих превысило цифру в 1 млн человек. В развитии протестного движения большую роль играли СМИ, частные телеканалы, социальные сети и другие каналы коммуникаций. К тому же массовые медийные площадки в Бразилии принадлежат представителям крупного капитала, которые поддерживали инициативу импичмента. Отличительной особенностью данных движений было то, что они носили хоть и массовый, но не насильственный характер.
Четвертый фактор – противостояние с законодательным органом власти – носил заключительный характер успеха процедуры импичмента. Отчасти это объясняется крайним плюрализмом партийной системы, который влияет на ход политического процесса – в Бразилии имеются 30 политических партий, которые представлены в парламенте и в органах государственной власти. Каждая партия на коалиционной основе стремится к объединению с партией власти. Ряд политических партий до президентских выборов 2014 г. представлял внесистемную оппозицию. Например, PSDB – Бразильская социал-демократическая партия с ее лидером А. Невишем, главным соперником Д. Руссефф; другие, как PMDB (Партия бразильского демократического движения, лидер – М. Темер) стали центральным элементом коалиции с Партией трудящихся, сформировав системную оппозицию и добившись значительных успехов за последние 25 лет. PMDB до 2010 г. больше напоминала партию-аутсайдера, поскольку не могла влиять на принятие важных решений в бразильской Палате депутатов, а после 2014 г. смогла стать важным звеном в формировании коалиции с Партией трудящихся, добившись для своего лидера, М. Темера должности вице-президента.
Примечательно, что Бразилия, также как и Аргентина, Гватемала, Венесуэла, Перу является государством, где президент не имеет поддержки институциональных органов власти, а по сути представляет марионетку в принятии полезных для партийных функционеров решений, поскольку он, как представитель верховной власти, выигрывает выборы только президентские, а в парламенте остается без своего партийного большинства [13].
Проблема бразильской политической системы состоит в том, что фигура президента в системе принятия решений стоит особняком, а партии в лице своих лидеров принимают решения самостоятельно, с учетом собственных интересов. Добиться консенсуса не всегда получается, иначе это заканчивается «легальной» коррупцией как в случае с М. Темером, когда он вынужден был отдать ряд министерских портфелей представителям партий системной оппозиции, которые обязались поддержать импичмент Д. Руссефф.
Принимая во внимание имеющиеся сложности взаимодействия ветвей власти в Бразилии и их противостояние друг с другом, остается актуальной проблема разработки политической стратегии в условиях отсутствия диалога президента и парламента с его пестрой партийной структурой.
Отличительным моментом существующих политических изменений в Бразилии, как и в других странах Латинской Америки, является разрешение политической нестабильности на основе действующего законодательства без акций государственного переворота и военных интервенций, которые были характерны ранее. Социальная мобилизация и законодательная конфронтация стали реальностью не только для неолиберальных политиков на латиноамериканском пространстве, но и для политиков левого толка.
Импичмент в данной категории является серьезным испытанием, всегда вызывает споры и для отстранения президента от власти неизменно требует веских правовых обоснований. Подобные эпизоды порождают острую политическую поляризацию, а нередко и циклы нестабильности, охватывающие многолетний период [2].
Перед существующим правительством М. Темера стоит проблема внутри- и внешнеполитической, а также избирательной легитимности [2]. С внешнеполитическим признанием существующая политическая элита справляется не везде успешно – ряд политически лояльных латиноамериканских государств (Эквадор, Венесуэла, Боливия, Никарагуа, Куба и Коста-Рика) не признали его в качестве главы государства, а делегации этих стран покинули свои кресла во время выступления М. Темера на осенней сессии Генассамблеи ООН [14], однако президент Аргентины М. Макри придерживается другой позиции – в феврале 2017 г. он совершил официальный визит в Бразилию, став первым лидером, совершившим встречу с президентом М. Темером на территории Бразилии [15].
Внутриполитическое признание занимает концептуальное внимание правительства М. Темера на данный момент, ибо означает создание коалиционного блока с оппозиционными партиями внутри политического вакуума, который был создан после разрыва партии Темера (PMDB) с Партией трудящихся. Стоит понимать, что вопрос признания и популярности политического лидера внутри государства также имеет важное значение. На данный момент популярность М.Темера составляет 14 %, что является вторым худшим показателем среди лидеров латиноамериканских государств; на первом месте среди «аутсайдеров» находится президент Доминиканской республики Л. Г. Солис [16]. Кроме того, после осознания неотвратимости импичмента Д. Руссефф и падения популярности Партии трудящихся с ее последующей дискредитацией по коррупционным скандалам большинство партий и их лидеры начали подготовку к муниципальным выборам в Бразилии, которые прошли 2 октября 2016 г. [17]. На этих выборах электорат сделал свой выбор в пользу PMDB (Партия бразильского демократического движения), которая набрала больше всего голосов; на втором месте расположилась Бразильская социал-демократическая партия (PSDB) – главный оппонент Партии трудящихся во времена президентства Руссефф. Сама же PT (Партия трудящихся), ожидаемо, заняла последнее место [17]. Муниципальные выборы играют важную роль в политической жизни Бразилии, поскольку определяют состав чиновников на местах и их политическую ориентацию – в результате текущих выборов PMDB обеспечила себе поддержку в регионах.
Что касается избирательной легитимности, здесь все подтвердится временем и мерами по разрешению экономического и политического кризисов. На данный момент правительство М. Темера, олицетворяющее PMDB, является временным, переходным. Важной задачей для президента Темера является выиграть выборы 2018 г. Для этого необходимо справиться с затяжной рецессией, стабилизировать курс реала, создать рабочие места, улучшить систему здравоохранения, привлечь инвестиции в инфраструктуру, наладить экспортные отношения со странами-соседями и ЕС, решить проблему коррупции. Слишком много задач на небольшой срок. Если М. Темер не справится, то он рискует стать оппозиционным кандидатом, а PMDB рискует лишиться поддержки членов своей коалиции.
Существующий кризис является многокомпонентным, поскольку сочетает в себе ряд факторов, непреодолимых при нынешней политической модели. Федеративная республика Бразилия, как и другие латиноамериканские страны, взяла курс на постнеолиберальное развитие (такая же ситуация сейчас наблюдается в Аргентине, Перу, Чили с приходом новых политиков во власть). Насколько эффективен будет маневр разворота от «левого» движения, покажет время. Однако сейчас бразильскому истеблишменту предстоит определиться с тем, как правильно наладить систему функционирования и взаимодействия государственных органов власти, политических структур, стабилизации внутриэкономического развития и выстраивания взаимоотношений со странами-соседями, а также с США, ЕС и Китаем, которые заинтересованы в стабильном развитии самого крупного государства региона.
Эффект «импичмента» на пространстве Латинской Америки приобретает не только юридическое, но и символическое значение, поскольку демонстрирует конституционное закрепление несогласия с существующим политическим режимом, однако в сознании многих граждан остается тем же переворотом, только без применения силы. «Импичмент, импичмента, импичментов» – таким слоганом была открыта финальная процедура голосования в Сенате по отстранению Д. Руссефф от власти; «левые» покинули политическое поле, уступив позиции постнеолибералам. Однако для политиков нового толка процедура импичмента также остается неотвратимой, поскольку не гарантирует применения того же принципа в отношении новых политических кадров в результате их неудачи.
Истеблишменту Бразилии необходимо абстрагироваться от череды крайностей в виде подражания тем либо иным политикам западного полушария. Идеальным вариантом стабильности, но не застоя, является формирование своего пути, синтеза западной и клиентелистской модели общества.
Список использованных источников
1. «Por que Collor sofreu impeachmet?» [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.politize.com.br/impeachment-collor-porque-sofreu/. – Date of access: 10.02.2017.
2. «A crise no Brasil não se encerrará logo?» Aníbal Pérez-Liñan [Electronic resour- ce]. – Mode of access: http://epoca.globo.com/tempo/noticia/2016/05/anibal-perez-linan-crise-no-brasil-nao-se-ecerrara-logo.html/. – Date of access: 10.02.2017.
3. «O bolsa família e o maior fracasso do mundo. Sustentamos fraudadores e vagabundos» [Electronic resource]. – Mode of access: http://maurobernacchio.blogspot.com.br/2015/09/o-bolsa-familia-e-o-maior-fracasso-do.html/. – Date of access: 10.02.2017.
4. «Desemprego no Brasil é o 7º maior do mundo em ranking com 51 países» [Electronic resource]. – Mode of access: http://g1.globo.com/economia/noticia/2016/08/desemprego-no-brasil-e-o-7-maior-do-mundo-em-ranking-com-51-paises.html/. – Date of access: 10.02.2017.
5. «Mercado prevê mais inflação e contração menor do PIB em 2016» [Electronic resour-ce]. – Mode of access: http://g1.globo.com/economia/mercados/noticia/2016/09/mercado-preve-mais-inflacao-e-contracao-menor-do-pib-em-2016.html/. – Date of access: 10.02.2017.
6. «Governo Temer prevê deficit de R$ 170,5 bilhões no Orçamento» [Electronic resour- ce]. – Mode of access: http://www1.folha.uol.com.br/mercado/2016/05/1773658-governo-temer-preve-deficit-de-r-1705-bilhoes-no-orcamento.shtml/. – Date of access: 10.02.2017.
7. «How to Save Brazil» [Electronic resource]. – Mode of access: https://www.project-syndicate.org/commentary/how-to-save-brazil-by-luiz-felipe-d-avila-2016-04? barrier=accessreg/. – Date of access: 10.02.2017.
8. «La peor crisis de Brasil en 25 años» [Electronic resource]. – Mode of access: https://www.pagina12.com.ar/diario/economia/2-284140-2015-10-19.html/. – Date of access: 10.02.2017.
9. «Что ждет Бразилию после импичмента» [Electronic resource]. – Mode of access: http://carnegie.ru/commentary/?fa=63643/. – Date of access: 12.02.2017.
10. «Políticos que votam impeachment são acusados de mais corrupção que Dilma, diz jornal americano» [Electronic resource] – Mode of access: http://www.bbc.com/portuguese/noticias/2016/03/160329_latimes_impeachment_rm/. – Date of access: 12.02.2017.
11. «Protestos no Brasil em 2013» [Electronic resource]. – Mode of access: https://pt.wikipedia.org/wiki/Protestos_no_Brasil_em_2013/. – Date of access: 12.02.2017.
12. «Бразилия: процесс импичмента президента выходит на финишную прямую. Факты и размышления» [Electronic resource]. – Mode of access: http://russiancouncil.ru/inner/?id_4=7576#top-content/. – Date of access: 12.02.2017.
13. «América latina: Una época de Presidentes sin mayoría en el legislativo» [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.infolatam.com/2016/01/14/america-latina-una-epoca-de-presidentes-sin-mayoria-en-el-legislativo/. – Date of access: 15.02.2017.
14. «Os diferentes interesses e atitudes das seis delegações que boicotaram discurso de Temer na ONU» [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.bbc.com/portuguese/brasil-37425971/. – Date of access: 15.02.2017.
15. «Macri refuerza en Brasil su alianza con Temer frente al nuevo mundo de Trump» [Electronic resource]. – Mode of access: http://internacional.elpais.com/internacional/2017/02/07/argentina/1486431154_433829.html/. – Date of access: 15.02.2017.
16. «Com 14% de aprovação, Temer tem segunda pior popularidade em ranking das Américas» [Electronic resource]. – Mode of access: http://www.bbc.com/portuguese/brasil-37558895/. – Date of access: 15.02.2017.
17. «Eleições municipais no Brasil em 2016» [Electronic resource]. – Mode of access: https://pt.wikipedia.org/wiki/Eleições_municipais_no_Brasil_em_2016/. – Date of access: 15.02.2017.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. В. Свиридов
Международный университет «МИТСО», Минск
A. Sviridov
International University «MITSO», Minsk
УДК 327(476)
ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ПРОЦЕССОВ ГЛОБАЛИЗАЦИИ
GEOPOLITICAL ASPECT OF GLOBALIZATION
В статье рассматривается природа глобализации, ее субъекты, объекты и основные тренды. Анализируется связь геополитики и глобализации. Предметом внимания являются также последствия, которые оказывает глобализация на развитые и развивающиеся страны мира. Проанализировано влияние глобализации на суверенитет национальных государств. Рассматривается субъективная сторона глобализации, как процесса, который является обратимым, имеет альтернативу в виде национальных и почвеннических идентичностей, углубляет неравенство и расчленение в сложившемся мироустройстве.
Ключевые слова: глобализация; геополитика; вестернизация; неолиберализм; идеология.
The beginnings, subject and object are explored in the article. The links between globalization and geopolitics are analyzed in the article. The special attention is paid to studying of factors that counterbalanced influence of external and internal factors in the course of democratization and modernization.
Key words: globalization; geopolitics; democracy; ideology; domestic policy; political modernization.
Термин «глобализация», предполагающий усиление процессов взаимосвязи, взаимодействия и взаимозависимости всех субъектов мирового сообщества, насчитывает множество толкований и во многом зависит от теоретических позиций авторов. Из всего многообразия мнений и взглядов на глобализацию можно вычленить две противоположные точки зрения. Согласно одной из них, глобализация – это процесс, являющийся неизбежным и фатально предопределенным, нивелирующим все различия – от экономических до культурных, стирающим не только различия, но и неравенство, устраняющим суверенное «территориальное» государство. Согласно другой точке зрения, глобализация выступает как процесс, который является обратимым, имеет альтернативу в виде национальных и почвеннических идентичностей, углубляет неравенство и расчленение в сложившемся мироустройстве.
Несмотря на различную трактовку глобализации, практически все ученые сходятся в одном: ключевой характеристикой данного процесса является возрастающая целостность, взаимосвязанность и взаимозависимость современного мира. Кроме того, явно или неявно глобализация, наряду с объективными факторами, рассматривается как субъективный процесс – использование ее странами-лидерами для своих нужд: обеспечения необходимых поставок природных ресурсов и дешевой рабочей силы, вывода «грязных» производств, перекачки интеллектуальных и финансовых ресурсов из периферии в центр, поддержания благополучия стран постиндустриального общества за счет отстающих стран.
Важнейшей предпосылкой глобализации в ее современно форме стали геополитические и геостратегические события в конце 80-х и в 90-е гг.
XX в., связанные с крушением социалистической системы. Эти события сняли основные преграды, мешавшие экстраполяции базовых ценностей победившего капитализма на все регионы мира, дали основания поставить вопрос о превосходстве американской, преимущественно неолиберальной, системы культурных ценностей над всеми остальными. По этому поводу еще в 1947 г. британский историк А. Тойнби писал: «Западная цивилизация имеет своей целью ни больше, ни меньше, как включение всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и в воде и к чему можно приложить для пользы дела современную западную технологию. То, что Запад совершает сейчас с исламом, он одновременно делает и со всеми существующими ныне цивилизациями... Таким образом, современное столкновение ислама и Запада не только глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних, оно также представляет собой весьма характерный эпизод в стремлении Запада вестернизировать весь мир» [1, с. 116].
Действительно, если соотнести все стороны глобализации – ее определение, предысторию, теории, этапы, фазы институционализации, идеологические формы в структурах мондиализма – с геополитическими векторами (Суша/Море), можно прийти к достаточно однозначному выводу. Феномен глобализации есть проект строго талассократический, т.е. отвечающий интересам и ценностям цивилизации Моря. Запад здесь берется в качестве абсолютной и универсальной ценности; его стратегические интересы отождествляются с мировыми; либерально-капиталистическое общество берется за нормативное, а если и критикуется, то все равно рассматривается как нечто неизбежное и во всех случаях «более прогрессивное», чем остальные исторические типы обществ.
По мнению И. Ф. Кефели, смысл глобализации как раз и заключается в том, что западные, т. е. частные, партикулярные ценности выдаются за «естественные», «универсальные», «общечеловеческие». Современная глобализация еще в большей мере, чем в другие исторические эпохи, определяется зависимостью – экономической, политической, культурной периферии от центра, колонии от метрополии, слабых от сильных. «Глобализация – это всегда воздействие какого-то внешнего фактора на сложившиеся структуры различных обществ и наций, а потому не может быть рассмотрена лишь как процесс взаимозависимости между различными социальными процессами» [2, с. 22].
Ряд авторов подчеркивают взаимосвязь феномена глобализации с вестернизацией. Российский исследователь В. Л. Иноземцев, изучающий проблемы постиндустриального общества, пишет, что глобализация на самом деле есть не что иное, как «вестернизация» – начавшаяся с середины XV в. «экспансия «западной» модели общества и приспособление мира к потребностям этой модели» [3, с. 58, 60].
Стандартизированные западные ценности и нормы объявляются универсальными и пригодными для любого государства и народа, для любой цивилизации. Однако импульсы вестернизации оборачивается для незападных обществ плачевными последствиями. А. С. Панарин считает, что «вестернизация означает не столько счастливое уподобление Западу по достижительным критериям «догоняющего развития», сколько разложение органической целостности незападных культур и появление на их месте неупорядоченных конгломератов, превращаемых в свалку технологических и социальных шлаков развитых стран» [4, с. 30–31].
Глобализация предстает как вызов промышленно развитых стран всему остальному миру, поэтому ее главная проблема связана с тем, что различные страны и народы подошли к новой системе открытого мира, будучи далеко не одинаковыми по своему экономическому, военно-стратегическому и социокультурному потенциалу.
Следует указать на два обстоятельства, позволяющих говорить о глобализации как о вызове вестернизации. Во-первых, западная культура в недрах техногенной цивилизации обрела колоссальные информационные преимущества по отношению к другим культурам. Потоки социокультурной информации, отражающие культурную память и исторический опыт Срединной Евразии, Востока и Юга, не способны противостоять информационному воздействию Запада. Во-вторых, отмечает исследователь, западная культура претендует на то, чтобы монополизировать современность, отлучив от нее всех тех, кто не соответствует известным эталонам модерна. Однако эти притязания Запада не только вызывают протест представителей иных культур, но и сужают горизонт современности, на котором «триада «прошлое-настоящее-будущее» подменяется дихотомией «традиционность-модерн», реализующейся в мире «конца истории».
Подобной точки зрения придерживались как классики, так и представители современной цивилизационной теории. Большинство из них полагают, что каждая цивилизация основана на какой-то исходной духовной предпосылке, большой идее, сакральной ценности или первичном символе, вокруг которых в ходе развития формируются сложные духовные системы. К. С. Гаджиев по этому поводу пишет, что при всей дифференцированности и внутренней противоречивости в любой цивилизации можно обнаружить некий комплекс идей, идеалов, ценностей и норм, составляющих в совокупности некую духовную ось, к которой тяготеют особенно в центре, важнейшие компоненты данного сообщества [5, с. 222].
Любая цивилизация, изначально основанная на исключительно партикуляристских ценностях, установках, табу, стереотипах, постепенно в процессе своего развития разрабатывала некоторые более широкие, превращавшиеся в универсальные для вовлекаемых в свою орбиту стран и народов политические установки и ориентации.
Особое внимание необходимо обратить на то, что в качестве идеологического оформления процесса глобализации выступает либеральная демократия, ценности и постулаты которой приобретают универсальный характер. «Происходящее сегодня является конечной точкой идеологической эволюции человечества и началом всемирного применения западной либеральной демократии как окончательной формы правления людьми» [6, с. 28].
Об этом же пишет британский политолог К. Буф, отмечая, что выступая как политико-экономический проект, «глобализация является синонимом роста интегрированной мировой экономики и в этом смысле относится к ускорению и триумфу капитализма и доминированию неолиберализма» [7, с. 31].
В свою очередь американский политолог Ф. Фукуяма одним из главных завоеваний либерально-демократической системы считает упразднение в ее рамках всякого представления о «народе» («демосе») как о едином целом. Среди ключевых элементов либеральной демократии особое место занимает понимание человеческого индивидуума как меры вещей; уверенность в «договорной» основе всех социально-политических институтов и утверждение равенства возможностей как морального закона общества. «Сегодня существует глобальный консенсус по поводу легитимности либеральной демократии, являющейся основной идеологией практически во всем мире» [8].
Однако такое положение вещей, по мнению ряда российских политологов, означает угрозу действительному демократическому устройству мирового порядка. А. С. Панарин в этой связи писал: «И теперь все зависит от того, насколько точно страна скопирует политическую систему западных демократий. На самом деле речь идет … о производстве политического порядка, который не столько отражает некую объективную действительность или законы прогресса, сколько выражает своекорыстную волю новых властителей и тех, кто их контролирует извне» [9, с. 203].
Копирование западной политической модели, не подкрепленное «историческим фундаментом», ведет к дезинтеграции и хаосу власти внутри государства. «Партизация» государства, размеры которой превзошли все мыслимые и немыслимые пределы, втягивает большинство развивающихся стран в порочный круг выборной карусели.
Американский политолог И. Валлерстайн называет нелегитимной связку «либеральная демократия». «Либерализм… изобрели для противодействия демократии. Он был призван разрешить проблему сдерживания «опасных классов» – сперва в рамках ядра государств, а затем в рамках всей миросистемы. Выход, который предлагал либерализм, сводился к тому, чтобы предоставить почти всем ограниченный доступ к политической власти и к доле прибавочной стоимости – … на уровне, неспособном угрожать процессу непрекращающегося накопления капитала и той государственной системе, где он развивался» [10, с. 57].
Авторитетный немецко-британский ученый Р. Дарендорф с еще большей однозначностью писал о судьбах демократии. Образующееся в результате прозападной глобализации наднациональное и межнациональное политическое пространство оказывается фактически вне демократического контроля. Важнейшие решения передаются в сферы, где демократических процессов и институтов не существует, демократические процедуры на этом уровне отсутствуют; население, даже ведущие политические партии не участвуют в принятии решений. «Политика, рассчитанная на перспективу, – писал Р. Дарендорф, – ушла из демократического процесса» [11].
А. И. Неклесса отмечает, что «глобализация не ведет автоматически к развитию планетарной демократии… Современная глобальная архитектура организована по другим, нежели демократия, меркам. Речь идет об органической недемократичности глобального универсума, его … сословности…» [12, с. 32]. Трансформация жизни ведет к становлению принципиально новой социальной среды, закладывая основы либерального, но все же не вполне демократичного общества.
Исходя из сказанного, навязывание глобалистского политического проекта выступает в качестве фактора ослабляющего и дезинтегрирующего геополитическое пространство конкретного государства. Полагаем, что распространение западной политической модели по всему миру выступает в качестве инструмента подчинения геополитических пространств отдельных государств в их политическом измерении. Дезинтеграция и, как следствие, ослабление внутреннего политического пространства государства обуславливает его неспособность выступать в качестве самостоятельного геополитического субъекта.
В политике ведущих стран западного мира, которые являются «мотором» глобализации, существует стремление использовать ее в своих интересах, для чего у них имеется большой набор различных инструментов: превосходство в финансовой сфере, информационных сетях, научных исследованиях и разработке высоких технологий. Это дает им возможность контролировать мировую экономику, определять политические «правила игры», навязывать свои политические режимы.
В связи с этим глобализацию как объективное историческое явление необходимо отличать от управляемой глобализации. Глобальная гегемония США и глобализация превосходно дополняют друг друга. Запад методически и последовательно реализует свою идеологию и стратегию «нового глобализма» как систему интегрированного мирового сообщества и как унифицированную систему глобального миропорядка. Этот новый глобальный общественный порядок должен, по их замыслу, работать исключительно на Запад.
Отсюда становятся объяснимыми концепции западных геополитиков, обосновывающих ослабление национальных государств. Американский политолог С. Стрейндж отмечает, что силы деперсонализированного мирового рынка становятся более влиятельными, чем мощь государств, чьи ослабевающие возможности отражают растущую диффузию государственных институтов и ассоциаций, переход власти к локальным и региональным органам [13].
В наиболее развернутом виде идею ослабления и исчезновения национального государства как актора международных отношений описал Ф. Фукуяма в работе «Конец истории и последний человек». С его точки зрения, после краха СССР у истории больше нет содержания и смысла. Исчезновение идеологического противника теоретически позволяет распространить либеральную демократию, рыночную экономику и идеологию «прав человека» на весь мир.
В такой ситуации, считает исследователь, национальные государства постепенно отомрут, а политика полностью заменится экономикой. Экономика внеисторична, в силу того, что в ней отсутствует содержание и смысл. Мир превращается в глобальный рынок, где остается лишь оптимизация и логистика, что делает возможным отстающим субъектам глобальной экономики догнать передовые развитые общества [14].
Эту идею, говоря о «мире без границ», развивает К. Омаэ. Не только становятся проницаемыми политические – национальные и государственные – границы, но, что значительно важнее, уходит в прошлое та жизнь, в которой люди были разделены пространством и временем. На смену межгосударственным приходят отношения «надтерриториальные» с новой конфигурацией пространства, в котором все больше связей приобретают трансграничный характер. Прерогативы государства ослабевают – в эру глобализации все народы и все основные процессы оказываются подчиненными глобальному рыночному пространству. Это новая эпоха в истории человечества, когда традиционные нации государства теряют свою естественность, становясь непригодными в качестве партнера в бизнесе [15, p. 5].
Если, исходя из изложенных фактов, попытаться проанализировать влияние глобализации на суверенитет национальных государств, то можно справедливо утверждать, что ее влияние негативно. Подавляющее большинство государств лишены одного из главных институтов национального суверенитета – денежной монополии, в сущности, подтверждая мысль одного из представителей клана Ротшильдов «дайте мне деньги всей страны и мне безразлично, какие в ней издаются законы». В течение последних двух десятилетий прослеживался существенный чистый экспорт благосостояния из бедных стран в богатые. «Механизм погашения долга добавился к тем другим таким потокам, существовавшим ранее (неэквивалентная торговля, растрата природных и человеческих ресурсов), значительно усилив последние» [16, с.187].
Система валютного управления фактически уничтожает производственный капитал зависимых стран, поскольку не позволяет получать дешевые кредиты и инвестиции. В сущности, происходит то, что евразийцы определяли термином «воинствующий экономизм». «Воинствующий экономизм», как инстинктивно-стихийное начало человеческого бытия, существовал и существует, конечно, везде и повсюду. Существенно, что в новой Европе этот принцип возведен в идеологическое начало. В духовном плане навязывание «общечеловеческих ценностей», то есть европейских стандартов потребления, подрывает самобытную культуру народов и цивилизаций, уменьшает нравственный потенциал традиционных религий, препятствует духовному развитию.
Подводя итоги вышесказанному, необходимо подчеркнуть, что феномен глобализации в геополитическом контексте носит во многом субъективный характер, отражая интересы лишь одного мирового игрока, а не всего мира. Глобализацию можно рассматривать как современную форму мирового экспансионизма Запада, направленную на решение его текущих геополитических задач.
Список использованных источников
1. Тойнби, А. Дж. Цивилизация перед судом истории: сборник / А. Дж. Тойнби; пер. с англ. И. Е. Киселевой, М. Ф. Носовой. – М.: Прогресс. Культура; СПб.: Ювента, 1996. – 478 с.
2. Кефели, И. Ф. Судьба России в глобальной геополитике / И. Ф. Кефели. – СПб.: Сев. звезда, 2004. – 277 с.
3. Иноземцев, В. Л. Вестернизация как глобализация, и «глобализация» как американизация / В. Л. Иноземцев // Вопр. философии. – 2004. – № 4. – С. 58–69.
4. Панарин, А. С. Россия в циклах мировой истории / А. С. Панарин. – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1999. – 286 с.
5. Гаджиев, К. С. Введение в геополитику: учеб. для вузов / К. С. Гаджиев. – М.: Логос, 2000. – 428 с.
6. Денхофф, М. Границы свободы: капитализм должен стать цивилизованным / М. Денхофф. – М.: Междунар. отношения, 2001. – 232 с.
7. Booth, K. Two terrors, one problem / K. Booth // Globalization, security, and the nation-state: paradigms in transition: coll. of art. / State Univ. of New York; ed.: E. Audinli, J. N. Rosenan. – Albany, 2005. – P. 27–48.
8. Фукуяма, Ф. Будущее истории [Электронный ресурс] / Ф. Фукуяма // Россия в глобальной политике. – Режим доступа: http://www.globalaffairs.ru/number/Buduschee-istorii-15456. – Дата доступа: 15.10.2016.
9. Панарин, А. С. Искушение глобализмом / А. С. Панарин. – М.: Эксмо: Алгоритм, 2003. – 415 с.
10. Левяш, И. Я. Глобальный мир и геополитика: культурно-цивилизационное измерение: в 2 кн. / И. Я. Левяш; НАН Беларуси, Ин-т философии. – Минск: Беларус. навука, 2012. – Кн. 1. – 485 с.
11. Dahrendorf, R. Can European democracy survive globalisation? [Electronic resource] / R. Dahrendorf // The National Interest. – Mode of access: http://nationalinterest.org/article/can-european-democracy-survive-globalization-1184. – Date of access: 24.10.2016.
12. Неклесса, А. И. Конец цивилизации, или конфликт истории / А. И. Неклесса // Мировая экономика и междунар. отношения. – 1999. – № 3. – С. 32–38.
13. Контуры мирового будущего [Электронный ресурс]: докл. по «Проекту – 2020» Нац. разведыват. совета США // Глобалтека: глоб. б-ка науч. ресурсов. – Режим доступа: http://globalteka.ru/method/doc_details/14137------------2020------.html. – Дата доступа: 20.04.2016.
14. Фукуяма, Ф. Конец истории и последний человек [Электронный ресурс] / Ф. Фукуяма ; пер. с англ. М. Левина. – М.: АСТ: Полиграфиздат, 2009. – Режим доступа: http://www.e-reading.ws/book.php?book=96523. – Дата доступа: 25.11.2010.
15. Ohmae, K. The end of the nation state: the rise of regional economies / K. Ohmae. – N. Y.: Free Press, 1995. – 214 p.
16. Глобализация сопротивления: борьба в мире / под ред. С. Амина, Ф. Утар. – М., 2004.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
В. В. Сидор
Белорусский государственный университет, Минск
V. Sidor
Belarusian State University, Minsk
УДК 323.225
ЖИЛИЩНАЯ ПОЛИТИКА РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ В ОБЛАСТИ ИЗЪЯТИЯ ЗЕМЕЛЬНЫХ УЧАСТКОВ ДЛЯ ГОСУДАРСТВЕННЫХ НУЖД
HOUSING POLICY OF REPUBLIC OF BELARUS IN THE AREA OF LAND WITHDRAWAL FOR STATE NEEDS
В статье изучается социально-политическая сущность и правовое обоснование конфликтов, возникающих при изъятии земельных участков для государственных нужд. На основании приведенных в статье примеров выведена классификация подобных конфликтов по целям изъятия земельных участков, по результатам конфликтов, а также по количеству участников, задействованных в них. Приведены примеры индивидуальной и социально-групповой форм защиты интересов гражданами в связи с изъятием у них недвижимого имущества. Особое внимание уделено поиску путей разрешения спорных ситуаций для выстраивания рациональной жилищной политики в стране.
Ключевые слова: жилищная политика; изъятие земельных участков для государственных нужд; реализация имущественных прав; земельный конфликт; центры урбанистики.
This article deals with socio-political essence and legal support of conflicts, which take place when land plots are withdrawn for state needs. Based on the examples from the article there has been derived a classification of such conflicts. The criteria for such a classification can be: the purpose of withdrawal, the results of a conflict and a number of participants. There were given examples of individual and social and collective protection forms of the citizen’s interests in connection with real estate withdrawal. A particular attention is paid to finding ways for resolving disputes building efficient housing policy in the country.
Key words: housing policy; land withdrawal for state needs; realization of property rights; land conflict; urban think tanks.
Жилищная политика в Республике Беларусь реализуется с целью создания условий для удовлетворения гражданами потребности в доступном и комфортном жилье сообразно их индивидуальным запросам и финансовым возможностям. Согласно статье 13 Конституции Республики Беларусь, собственность может быть государственной и частной, причем государством гарантируется равная защита и равные условия для развития всех форм собственности [1]. Статьей 3 Кодекса Республики Беларусь о земле (далее – Кодекс о земле) закрепляется возможность нахождения земельных участков у землепользователей на праве частной собственности, при этом важнейшим из принципов земельных отношений является принцип государственного регулирования и управления в области использования и охраны земель. Согласно статье 5 Кодекса о земле, установлен единый порядок предоставления и изъятия земельных участков [2]. Государственной программой «Строительство жилья» на 2016–2020 гг. запланировано, что к 2020 г. не менее 40 процентов вводимых в эксплуатацию домов будут индивидуальными [3]. Однако города Минска эти планы коснутся в наименьшей степени – здесь, согласно генплану, усадебную застройку будет вытеснять строительство высотных многоквартирных зданий.
Цель статьи – рассмотреть социально-политическую сущность, типологию, правовое обоснование и пути решения конфликтов при изъятии земельных участков на примере города Минска.
В отечественной науке проблемами жилищной политики занимаются такие ученые, как В. А. Бобков, А. В. Рубанов, А. Д. Сидоренко. Данная тема интересует общественность и находит систематическое отражение в СМИ.
Наиболее острым для владельцев земельных участков является вопрос их изъятия для государственных нужд. Понятие государственных нужд раскрывается в статье 1 Кодекса о земле и включает в себя потребности, связанные с обеспечением национальной безопасности, охраны окружающей среды и историко-культурного наследия, размещения и обслуживания объектов социальной, производственной, транспортной, инженерной и оборонной инфраструктуры, разработки месторождений полезных ископаемых, реализации международных договоров Республики Беларусь, инвестиционных, концессионных договоров, государственных схем территориальной организации Республики Беларусь и ее областей, градостроительных проектов, генеральных планов городов и иных населенных пунктов, схем землеустройства районов и т. д.
Общие положения порядка изъятия земельных участков изложены в Указе Президента Республики Беларусь от 27.12.2007 г. № 667 «Об изъятии и предоставлении земельных участков» (далее – Указ № 667) [4], их более подробное изложение – в Указе Президента от 02.02.2009 г. № 58 «О некоторых мерах по защите имущественных прав при изъятии земельных участков для государственных нужд» (далее – Указ № 58) [5]. Названными указами устанавливается, что местный исполнительный комитет либо по его решению лицо, которому предоставлен земельный участок, обязаны до принятия решения об изъятии земельного участка для государственных нужд предложить и обеспечить по выбору собственника жилого дома или квартиры в блокированном или многоквартирном жилом доме (доли в праве общей собственности на жилое помещение) реализацию одного из его прав на получение:
• в собственность квартиры типовых потребительских качеств, а также в случае, если рыночная стоимость предоставляемой квартиры меньше рыночной стоимости подлежащих сносу жилого дома или квартиры, строений, сооружений и насаждений при них (доли в праве общей собственности на соответствующее недвижимое имущество), – денежной компенсации в размере данной разницы;
• денежной компенсации за сносимые жилой дом или квартиру, строения, сооружения и насаждения при них (за прекращение права собственности на долю в общей собственности) в размере их рыночной стоимости, но не менее размера затрат, необходимых для строительства равноценного жилого дома или квартиры, строений, сооружений.
Если земельный участок изымается в городе Минске, то в дополнение ко всему Минский горисполком обязан предложить собственнику сносимого жилого дома реализацию права на предоставление ему вне очереди и без проведения аукциона земельного участка для строительства и обслуживания жилого дома в любом ином населенном пункте Республики Беларусь с выплатой денежной компенсации. На самом деле такие случаи редки, так как люди, как правило, хотят получить земельные участки рядом с Минском, а местные исполкомы утверждают, что возможности предоставить такие участки у них нет.
Исходя из практики, выбор собственником денежной компенсации может повлечь определенные сложности. Оценка подлежащих сносу объектов недвижимого имущества с определением их рыночной стоимости, равной стоимости аналогичных объектов, не подлежащих сносу, а также оценка предоставляемых объектов недвижимого имущества осуществляется по рыночной стоимости в соответствии с подпунктом 3.1 Положения об оценке стоимости объектов гражданских прав в Республике Беларусь, утвержденного Указом Президента от 13.10.2006 г. № 615 «Об оценочной деятельности в Республике Беларусь» [6]. На практике методы оценки стоимости объектов недвижимости допускают установление такого размера компенсационных выплат, который будет являться недостаточным для приобретения равнозначного объекта. Перечень организаций, имеющих право проводить оценку недвижимости, ограничен лицами, аттестованными Государственным комитетом по имуществу. На этапе принятия решения о предстоящем изъятии земельного участка определяется лишь приблизительный размер денежной компенсации, а окончательная сумма – уже после выбора собственником данного вида компенсации. Эти и другие обстоятельства служат причиной для споров.
В случае выбора гражданином права на получение в собственность квартиры взамен подлежащих сносу объектов недвижимого имущества, ему предоставляется квартира типовых потребительских качеств, общая площадь которой определяется, исходя из расчета не менее 15 кв. метров на собственника и на каждого члена его семьи, зарегистрированного в подлежащем сносу жилом доме. Определение жилого помещения типовых потребительских качеств содержится в п. 20 ст. 1 Жилищного кодекса и подразумевает собой «жилое помещение, благоустроенное применительно к условиям соответствующего населенного пункта» [7]. Следовательно, жилье, предлагаемое взамен сносимого в столице, может существенно отличаться от того, что предложат собственнику, проживающему в сельском населенном пункте.
Расселение жильцов частного сектора, определенного под снос, оказывается на практике весьма непростой задачей. При нерациональном подходе к данному вопросу девелоперская компания рискует потратить значительное количество ресурсов из-за затянувшегося процесса отселения, который, к тому же, может осложниться судебными исками. У застройщика в такой ситуации есть несколько вариантов:
• во-первых, создание собственного структурного подразделения, укомплектованного юристами и специалистами в сфере недвижимости, которые будут решать вопросы реализации прав граждан при изъятии земельных участков;
• во-вторых, обращение в риэлтерскую организацию, которая сможет провести расселение по заказу девелопера;
• в-третьих, избрание земельных участков под застройку без обременений, а это могут позволить себе только крупные инвесторы. Но даже профессиональный подход к компенсации изымаемого имущества не дает гарантии от возникновения споров.
Конфликты при изъятии земельных участков в последние годы происходят нередко, а самые громкие из них активно освещаются в СМИ. Классификацию конфликтов можно провести по целям, ради которых изымают земельные участки (например, для строительства дорог, метро, многоэтажных зданий и т. д.) либо по их результатам (в чью пользу конфликт разрешился). Наиболее удачной, с нашей точки зрения, является классификация конфликтов по количеству участников, задействованных в них. На основании этого критерия можно выделить индивидуальную и социально-групповую формы защиты интересов.
Приведем примеры индивидуальной формы защиты интересов. В 2012 г. запланировали снос жилых домов частного сектора под реконструкцию улицы Тимирязева. Реализация прав отселяемых жителей была поручена ГП «Городстрой», которое предложило семье, состоящей из женщины-инвалида и ее сына, взамен дома площадью 75 кв. метров квартиру площадью 51 кв. метров у кольцевой дороги, рядом с ТЭЦ в доме, не приспособленном для проживания инвалидов. Пока длились судебные процессы о выселении, запланированные работы были выполнены: улицу расширили и построили автостоянку. Интересы семьи были временно удовлетворены, однако по новому генплану Минска часть усадебной застройки в районе ул.Тимирязева все же должна быть снесена.
Несколько лет владелец коттеджа на ул. Уманской сопротивлялся сносу его дома. В 2009 г. жилой дом и постройки были определены под снос ввиду строительства станции метро «Михалово». Семье из 9 человек были предложены 2 квартиры общей площадью меньше площади сносимого дома. После длительных судебных споров, в том числе в Верховном Суде, семье было предложено жилье, равнозначное по площади сносимому, а дом, всем известный своими плакатами-обращениями к Президенту, весной 2014 г. снесли.
Перейдем к примерам социально-групповой формы защиты интересов.
В 2008 г. жители столичной улицы К. Маркса массово протестовали против планируемого отселения и обращались за защитой к Главе государства. Согласно архитектурному плану развития Минска, ул. К. Маркса должна стать пешеходной, а в расположенных на ней домах планировалось разместить гостиницу, казино и торговый центр. В результате противостояния было принято решение не отселять жителей домов улицы во время ее реконструкции, а Мингорисполком принес горожанам официальные извинения.
В 2012 г. возник конфликт во время выселения жильцов из домов по ул. Революционной. Дома, признанные аварийными, требовалось расселить, а после проведения капитального ремонта здания, расположенные в историческом центре Минска, планировалось использовать как объекты туристической инфраструктуры. Отселение жильцов ул. Революционной из памятников архитектуры XIX в. на окраины СМИ назвали «московским вариантом захвата земли в центре Минска» [8]. К марту 2015 г. ул. Революционная была полностью отселена.
В 2013 г. на территории деревни Веснинка была запланирована постройка типовых двухэтажных коттеджей и объектов инфраструктуры, а в 2015 г. проект был дополнен кварталом многоэтажных зданий. Во время обсуждения градостроительного проекта десятки человек, чьи дома запланированы под снос, пытались выяснить, есть ли у них возможность получить какой-нибудь из выделенных участков в Веснинке взамен изымаемого. Новые участки были распределены в соответствии с Указом № 667. Сносу подлежали не все частные дома, расположенные в проектируемой зоне. Часть жителей выгодно реализовали свое ветхое жилье желающим построиться в новом элитном поселке, часть все еще ожидает предложений по покупке их недвижимости.
В одной из крупнейших послевоенных застроек города, именуемой как Сельхозпоселок, запланирован снос 614 домов из 881. Подобное решение принимается государством не первый раз. В 2014 г. инвесторы уже приступали к застройке, однако у них не хватило средств на реализацию планов. Согласно решению, принятому в 2016 г., под первую очередь сноса попадут дома, прилегающие к ул. Богдановича, ул. Широкой и Логойскому тракту, поскольку там пройдет третья линия метро, строительство которой запланировано на 2025 г. Для застройки остальной части территории будет выбираться инвестор. Активисты собирают подписи против сноса домов.
Не менее остро обстоит ситуация с частным сектором в районе станции метро «Грушевка», где расположено более 30 жилых домов. На их месте застройщик сможет возвести многоэтажный жилой комплекс с паркингом. После громкого ЧП, произошедшего в 2015 г., когда на один из частных домов по ул. Грушевской упал башенный кран, владельцы домов обращались в Мингорисполком и к Президенту. В своем обращении жители указывали, что, по их мнению, решение о сносе противоречит законодательству и нарушает их права, не соглашались с компенсацией по оценке Госкомитета по имуществу квадратного метра в частном доме.
Сегодня ожидают решения своей судьбы жители целого ряда «спорных» территорий в городе Минске. В 2016 г. инициативная группа минчан собрала сотни подписей с требованием пересмотреть план застройки ул. Орловской и Старовиленского тракта. На этой территории часть домов планируется снести, а на их месте построить многоэтажки с подземными паркингами. По ул .Орловской запланировано возведение здания Посольства Турецкой Республики. Стоит отметить, что «точечная застройка» активно практикуется в этой части города: высотные здания чередуются со старыми деревянными домами, отчего застройка выглядит хаотичной. Одна из причин такого положения, с нашей точки зрения, несогласованность действий инвесторов и городских властей.
В 2016 г. около тысячи жителей района Минска, именуемого Осмоловкой, подписались под обращением в Министерство культуры и Мингор- исполком с просьбой придать двум кварталам послевоенной застройки в районе Оперного театра статус историко-культурной ценности. Министерство культуры отложило решение этого вопроса до проработки Мингорисполкомом конкретного менеджмент-плана по развитию территории.
Из приведенных примеров следует, что социально-групповая форма защиты интересов граждан более эффективна, чем индивидуальная, что, впрочем, не исключает возможности отдельных граждан отстоять свои имущественные права в земельном конфликте.
Градостроительная история столицы перечисленными конфликтами не ограничивается. Согласно новой редакции генплана Минска, к 2030 г. в городе будет проживать около двух миллионов человек. Для обеспечения населения жильем площадь жилого фонда должна серьезно увеличиться. Об усадебной застройке в генплане сказано следующее: «планируется провести реконструкцию районов существующей усадебной застройки со сносом усадебного фонда в центральной зоне города и выборочным сносом в срединной зоне с размещением высокоплотной многоквартирной застройки» [9].
Конфликты при изъятии земельных участков для государственных нужд чаще всего имеют место в Минске, что объясняется повышенным интересом как инвесторов, так и представителей властей к ценным территориям белорусской столицы. Перед администрацией города стоят задачи не просто оптимизации застройки, но и рационального размещения важных объектов инфраструктуры, например, метро, социальных учреждений, автомобильных дорог. Население, в свою очередь, отстаивает свои интересы не только имущественного плана, но также пытается добиться компенсации за налаженный в условиях частного сектора быт, который, по их мнению, гораздо комфортнее проживания в квартирах. Правозащитники высказывают мнение, что владельцы сносимых домов имеют мало шансов отстоять свою собственность и изменить планы девелоперов. Чаще всего суд становится на сторону государства. В последнее время для мирного урегулирования земельных конфликтов между застройщиками и жильцами стороны прибегают к услугам посредников-медиаторов [10].
Множество спорных ситуаций при изъятии земельных участков для государственных нужд демонстрирует назревшую проблему внесения изменений в действующее законодательство. Инвесторы считают несовершенной норму Указа № 58, согласно которой общая площадь квартиры типовых потребительских качеств, получаемой взамен подлежащего сносу дома, определяется исходя из расчета 15 кв. метров на собственника и на каждого члена его семьи, зарегистрированного в подлежащем сносу доме. На практике эта норма законодательства приводит к злоупотреблению гражданами своими правами, вследствие чего появляется возможность получить имущественную выгоду от процесса отселения путем деления недвижимости на доли. Часто встречаются ситуации, когда в неблагоустроенном доме небольшой площади оказываются прописанными более десятка человек. В реальности все они могут там не проживать, но доказать отсутствие факта проживания довольно сложно. В итоге процесс реализации имущественных прав превращается в способ улучшения жилищных условий.
Граждане, чьи дома планируется снести, зачастую также ставят вопрос о выплате «моральной компенсации» за утерю «привычных условий проживания». Они считают целесообразным в решении об изъятии земельного участка указывать не только цель изъятия, но и обоснования того, что реализация указанной цели невозможна каким-либо иным способом. Возможно, рациональным решением могло бы стать проведение независимой экспертизы в исполнении авторитетных центров урбанистики, аналогичных существующим в мировой практике.
В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам. Социально-политическая сущность конфликта при изъятии земельного участка для государственных нужд заключается в столкновении интересов государства и отдельных граждан по поводу собственности на земельные участки, обладающие определенным инвестиционным потенциалом. Мы предлагаем провести типологию конфликтов подобного рода по критерию количества участников: индивидуальная либо групповая защита интересов гражданами. Как показывает практика, социально-групповая форма защиты интересов более эффективна, чем индивидуальная. При этом шансы отстоять свои права имеет как отдельно взятый собственник, так и группа заинтересованных лиц.
Правовое обоснование изъятия земельных участков для государственных нужд содержится в Кодексе о земле, Указах № 667 и № 58. Пути решения конфликтов по поводу изъятия земельных участков в Минске и других городах страны видятся нам в совершенствовании законодательства, в расширении практики привлечения медиаторов для досудебного урегулирования спорных ситуаций, а также в активном привлечении к работе над развитием города специализированных центров урбанистики, которые занимались бы проведением экспертизы и выдачей авторитетных заключений в сфере устойчивого развития и рационального планирования городов.
Список использованных источников
1. Конституция Республики Беларусь 1994 года: с изм. и доп., принятыми на респ. референдумах 24 нояб. 1996 г. и 17 окт. 2004 г. – Минск: Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь, 2016 – 64 с.
2. Кодекс Республики Беларусь о земле: 23 июля 2008 г., № 425-З: принят Палатой представителей 17 июня 2008 г.: одобр. Советом Респ. 28 июня 2008 г.: в ред. Закона Респ. Беларусь от 18.07.2016 г., № 403-З // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
3. О Государственной программе «Строительство жилья» на 2016–2020 годы: Постановление Совета Министров Респ. Беларусь, 21 апр. 2016 г., № 325 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
4. Об изъятии и предоставлении земельных участков: Указ Президента Респ. Беларусь, 27 дек. 2007 г., № 667: в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 24.09.2015 г., № 400 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
5. О некоторых мерах по защите имущественных прав при изъятии земельных участков для государственных нужд: Указ Президента Респ. Беларусь, 02 февр. 2009 г., № 58: в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 16.12.2013 г., № 563 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
6. Об оценочной деятельности в Республике Беларусь: Указ Президента Респ. Беларусь, 13 окт. 2006 г., № 615: в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 01.09.2016 № 326 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
7. Жилищный кодекс Республики Беларусь: 28 авг. 2012 г., № 428-З: принят Палатой представителей 31 мая 2012 г.: одобр. Советом Респ. 22 июня 2012 г.: в ред. Закона Респ. Беларусь от 10.01.2015 г. № 244-З // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
8. Передел по-черному: коренных минчан выселяют с улицы Революционной на окраины // Onliner.by [Электронный ресурс]. – 16.04.2012. – Режим доступа: https://realt.onliner.by/2012/04/16/peredel. – Дата доступа: 25.01.2017.
9. Генеральный план города Минска (корректировка): Указ Президента Респ. Беларусь, 23 апр. 2003 г., № 165: в ред. Указа Президента Респ. Беларусь от 15.09.2016 г. № 344 // Консультант Плюс: Беларусь. Технология 3000 [Электронный ресурс] / ООО «Юрспектр», Нац. центр правовой информ. Респ. Беларусь. – Минск, 2017.
10. Снос частного сектора: в чем несовершенство законодательства // Ежедневник [Электронный ресурс]. – 08.06.2016. – Режим доступа: https://realty.ej.by/ably/2016/06/08/snos-chastnogo-sektora-v-chem-nesovershenstvo-zakonodatelstva.html. – Дата доступа: 12.02.2017.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
И. В. Сидорская
Белорусский государственный университет, Минск
I. Sidorskaya
Belarussian State University Minsk Belarus
УДК 659
ПАБЛИК РИЛЕЙШНЗ, РЕКЛАМА, МАРКЕТИНГ, ПРОПАГАНДА КАК ВИДЫ ИНФОРМАЦИОННО- КОММУНИКАЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
PUBLIC RELATIONS, ADVERTISING, MARKETING, PROPAGANDA AS TYPES OF INFORMATION AND COMMUNICATION ACTIVITIES
Рассмотрены основные отличительные особенности сходных видов информационно коммуникационной деятельности – связей с общественностью (паблик рилейшнз), маркетинга, рекламы и пропаганды. Предложен подход, в соответствии с которым в качестве основного критерия различения данных видов деятельности выступает онтологический статус человека (общественности). Обосновано значение данного подхода для различия вышеперечисленных видов деятельности по следующим атрибутивным признакам: цель и результат деятельности; объект и средства; характеристики сообщения и статус общественности; тип отношений; внимание к этике. Доказана необходимость различать данные феномены и в онтологическом, и в гносеологическом отношениях.
Ключевые слова: паблик рилейшнз (связи с общественностью); реклама; маркетинг; пропаганда; информационно коммуникационная деятельность; онтологический статус человека (общественности).
Describes the main distinguishing features of similar types of information and communication activities – PR (public relations), marketing, advertising and propaganda. Offered approach, in accordance with that ontological status of man (to public) comes forward as a basic criterion of distinction of these types of activity. The value of this approach is reasonable for distinction of the above-stated types of activity on next attributive signs: aim and result of activity; object and facilities; descriptions of report and status of public; type of relations; attention to ethics. A necessity to distinguish these phenomena both in ontological and in gnosiological relations is well-proven.
Key words: public Relations; Advertising; Marketing; Propaganda; Information and Communication Activities; Ontological Status of a Person (Public).
Рассматривая паблик рилейшнз (PR, связи с общественностью) как сложную саморазвивающуюся систему, необходимо соблюдать определенные традиции, касающиеся логики анализа таких феноменов. С соответствии с ними более или менее подробный экскурс в историю рассматриваемого явления – обязательная часть такого исследования. И здесь очень важно согласование видения генезиса и эволюции паблик рилейшнз с авторским подходом к пониманию сущности данного феномена, и наоборот. Поэтому значительное внимание следует уделить проблеме демаркации связей с общественностью от сходных видов информационно коммуникационной деятельности. Этот вопрос по мере развития и институционализации связей с общественностью неоднократно поднимался исследователями [1; 2; 3; 4], однако еще далек от своего полного решения.
На наш взгляд, в основе отличий паблик рилейшнз от маркетинга и рекламы лежит принцип онтологического статуса человека. Так, если паблик рилейшнз обращается к человеку как к существу общественному, личности, гражданину с целью вызвать его доверие, то в рекламе и маркетинге человек редуцируется до потребителя, а общественность конституируется в качестве определенных сегментов потребительского рынка. Если речь идет об объекте воздействия, то это пропаганда; если же коммуникация осуществляется между равноправными субъектами, то это паблик рилейшнз. Данный принцип позволяет провести принципиальные отличия данных социальных феноменов по следующим признакам: цель и результат деятельности; объект и средства; характеристики сообщения и статус общественности; тип отношений; внимание к этике.
Цели маркетинга и рекламы утилитарны и прагматичны: их основной задачей являются продажи – увеличение объемов и темпов сбыта, появление новых и расширение существующих рынков, увеличение доли на них, удержание старых и появление новых клиентов, продвижение товаров и услуг. Целью паблик рилейшнз является гармонизация отношений между организацией и обществом, его результат – формирование оптимальной социальной среды, позволяющей, в том числе, в долгосрочной перспективе реализовать коммерческие (маркетинговые) цели организации. Результат маркетинговой и рекламной коммуникации – конкретная реакция получателя информации: потребитель после контакта с рекламным и/или маркетинговым сообщением должен совершить определенное действие: попробовать товар, приобрести его в первый либо очередной раз, совершить выгодный для организации в финансовом плане выбор и т. п.
Если в маркетинге и рекламе именно потребители являются основной целевой аудиторией, то паблик рилейшнз рассматривает общественность значительно шире, где потребители – далеко не единственный и не главный ее сегмент. Наряду с потребителями основными целевыми аудиториями в связях с общественностью выступают партнеры, государственные органы, журналисты и блогеры, лидеры мнений, собственный персонал, общественные организации, а также местное население – сегмент, который только частично может совпадать с реальными и потенциальными потребителями.
Иным, по сравнению с PR сообщением, выступает рекламное (маркетинговое) послание. Рекламная информация селективна, она не является буквальным (объективным) отражением жизненных процессов. Из целого спектра особенностей продукта отбирается одно или несколько, наиболее привлекательных для данной категории покупателей в данный момент времени. Кроме того, такие качества могут привноситься в продукт, изначально ими не обладающий, искусственно – об этом рассуждают многие исследователи, используя понятие симулякра – означающего без означаемого, пустой конструкции, не имеющей соответствия в реальности, но активно на это претендующей [5; 6; 7, с. 88; 8, с. 96; 9, с. 126 127].
Особенностью рекламного сообщения в эмоциональном плане выступает его исключительно позитивная тональность: речь не идет о действительно сложных социальных вопросах, о негативных и кризисных явлениях, все проблемы позиционируются как легко разрешимые, стоит лишь воспользоваться определенным товаром или услугой. В результате рекламное послание не претендует на достоверную и полную информацию: несмотря на соответствие абсолютного большинства рекламных сообщений требованиям Закона «О рекламе», они не формируют у аудитории адекватного представления о реальности.
PR сообщения обладают иными характеристиками: полнотой, достоверностью, приближенностью к журналистскому способу изложения фактов и аргументов, нацеленностью на дискуссию, вдумчивое отношение к проблеме, желанием ее разрешить.
Еще одним отличием паблик рилейшнз от маркетинга и рекламы выступает объект деятельности. В рекламе и маркетинге это продукт, тогда как в паблик рилейшнз – сама организация, причем в первую очередь как социальный субъект, а не экономический. Так, в PR сообщениях делается акцент на социальной миссии организации, ее нацеленности на удовлетворение потребностей своих клиентов, вкладе в социальное развитие (уплата налогов, создание новых рабочих мест, проекты в области корпоративной социальной ответственности и др.) города, региона, страны.
Что касается паблик рилейшнз и пропаганды, то у этих двух видов деятельности несомненно общее прошлое, но несовпадающее настоящее и различное будущее.
Что касается прошлого, то мы солидарны с авторитетным воронежским исследователем проблем массовой коммуникации В. В. Тулуповым, который отмечает, что отношения, связи с общественностью существовали и существуют в любом государстве при любом режиме, но в качестве социального института, характеризующегося определенными целью и задачами, видами, функциями и принципами деятельности, набором профессий, научных и учебных дисциплин, инфраструктурой и т. д., оптимизируют свою деятельность лишь в условиях демократической системы и рыночной экономики [2, с. 152]. Действительно, на протяжении всей человеческой истории у разных народов правители стремились к управлению общественным мнением, к тому, чтобы народ позитивно воспринимал, поддерживал и участвовал в государственных проектах, к формированию положительной обратной связи, как сказали бы мы сегодня. На наш взгляд, «формирование общественного мнения» и «паблик рилейшнз как вид деятельности и социальный институт» – отнюдь не одно и то же. Формирование общественного мнения может осуществляться кардинально разными способами: путем силового воздействия; манипулирования информацией; рационального убеждения; диалогического взаимодействия. Третий и четвертый пути относятся к паблик рилейшнз, второй – к пропаганде.
Как особый вид деятельности пропаганда возникает в 1622 г. с образованием Конгрегации пропаганды веры – подразделения Католического костела, учрежденного с целью обучения миссионеров пропаганде христианского вероучения. Первоначально пропаганда не имела никакой негативной составляющей и подразумевала распространение идей, взглядов, учений, сперва с помощью межличностного, а затем и массового общения – благодаря научно техническому прогрессу и появлению радио, кинематографа, телевидения и других средств массовой коммуникации. Практически до середины 30-х гг. ХХ ст. данный термин широко использовался в том числе и для обозначения зарождающейся PR практики: это слово в качестве синонима паблик рилейшнз употребляли Э. Бернейс (как в своем первом труде «Кристаллизация общественного мнения» (1923), посвященном новому виду деятельности, так и в вышедшей в 1928 г. «Пропаганде»), У. Липпман, Г. Лассуэлл, другие исследователи и практики. Однако с началом подготовки Германии ко Второй мировой войне и особенно во время нее слово «пропаганда» приобрело отчетливые негативные коннотации, напрямую связанные с деятельностью Министерства пропаганды Й. Геббельса. Имеются документальные свидетельства того, что Э. Бернейс пересмотрел свои взгляды на использование данного термина и в 1947 г. в программной статье «Создание согласия» назвал специалистов в области общественных связей «инженерами согласия», не употребляя впредь термина «пропаганда» по отношению к связям с общественностью [10]. Проблема необходимости разграничения паблик рилейшнз и пропаганды активно обсуждалась в Европе в 1950–1960-х гг. В частности, Г. Шиллер в известной работе «Манипуляторы сознанием» говорил о необходимости отличать паблик рилейшнз от пропаганды: «вопрос в том, кто занимается распространением информации и какие при этом преследуются цели? Способствует ли информация повышению осведомленности общественности или, наоборот, препятствует ей? Именно это и является важнейшим критерием при оценке распространения любой информации» [11, с. 68]. С конца 1980 начала 1990-х гг. эта проблема активно дискутируется в среде постсоветских исследователей. Одним из первых четкий и аргументированный ответ на вопрос, в чем разница между обоими понятиями, дал Г. Л. Тульчинский: «PR тем и отличается от пропаганды, что … при соблюдении интересов сторон ведет честную и искреннюю игру, нацеленную на взаимопонимание. Различие не в форме и методах – они могут совпадать. Разница в нравственном посыле, если угодно – в метафизике нравственности, исходной установке на отношение к другим или как к объектам игры без правил, или свободным (и ответственным) партнерам» [12, с. 31].
Здесь мы имеем дело с принципом «онтологического статуса человека и общественности»: если речь идет об объекте воздействия, то это пропаганда; если же коммуникация осуществляется между равноправными субъектами, то это паблик рилейшнз. Мы не можем согласиться с встречающимся в научном литературе мнением, согласно которому пропаганда позиционируется как разновидность связей с общественностью, начальный период их эволюции. Такую точку зрения отстаивает, в частности, Е. А. Осипова, согласно мнению которой паблик рилейшнз относится к роду социальных коммуникаций и является ее видом, тогда как пропаганда относится к роду паблик рилейшнз и представляет собой один из его видов [8, с. 67, 68]. На взгляд исследовательницы, в своей деятельности PR специалисты любой страны с любыми формами правления и собственности используют средства пропаганды, причем пропаганда социально значимых ценностей (культуры, чтения, здорового образа жизни и т. п.) не имеет негативных коннотаций, а будет приобретать таковые, лишь когда не вписывается в картину мира той или иной цивилизации. У нас другой подход, согласно которому связи с общественностью и пропаганда представляют собой явления одного уровня, а именно виды публичной социальной коммуникации, но преследующие различные цели и использующие для этого разные методы и средства. То, что в процессе пропагандистской и PR деятельности могут использоваться одни и те же средства (например, выставки или пресс-конференции), а также то, что пропаганда может преследовать и благие цели (пропаганда здорового образа жизни, пропаганда семейных ценностей и др.), не является основанием для их отождествления как явлений одного порядка.
Итак, паблик рилейшнз отличается от пропаганды по двум основным критериям – цель и средства. Целью связей с общественностью является достижение согласия между обладающими равным статусом социальными субъектами, стремление к взаимопониманию без навязывания собственных ценностей, готовность ради этого корректировать свои взгляды, позиции и требования, тогда как целью пропаганды выступает формирование движения последователей. Другое кардинальное отличие заключается в используемых средствах. Как отмечал «отец основатель» паблик рилейшнз С. Блэк, пропаганда в случае необходимости прибегает к искажению фактов или даже их фальсификации, тогда как паблик рилейшнз, напротив, признает долговременную ответственность и стремится убедить и достичь взаимопонимания, основываясь на добровольном восприятии идей и мнений [1, с. 18 19]. Широко известно лежащее в основе большинства этических кодексов специалистов по коммуникации следующее высказывание Сэма Блэка: «Цель, к которой стремится паблик рилейшнз, никогда не может быть оправдана использованием лживых, вредных или сомнительных средств» [Там же, с. 19]. При этом методы паблик рилейшнз предполагают полную открытость и правдивый диалог, в то время как пропаганда прибегает к сокрытию фактов. Пропаганда, в отличие от связей с общественностью, не дает возможности высказать противоположные мнения. Поэтому мы можем охарактеризовать пропаганду (как, впрочем, и рекламу, и маркетинг) как односторонние виды коммуникации, в которых обратной связи придается немного значения и она носит в основном запрограммированный характер (одобрение, покупка и т. п.), в то время как паблик рилейшнз – двусторонняя коммуникация, предполагающая вопросы, возражения, дискуссии. Последние – «плата за достижение действительно правдивого, по настоящему двустороннего диалога с общественностью, предусматривающего различные взгляды и мнения сторон по поводу теории и практики» [4, с. 37]. Мы ориентированы именно на такое понимания паблик рилейшнз – не просто отграниченного, но противопоставленного по ряду существенных признаков (цель, результат, средства и др.) иным видам информационно коммуникационной деятельности – рекламы, маркетинга, пропаганды (см. таблицу 1).
Таблица 1
Паблик рилейшнз, маркетинг, реклама, пропаганда как виды
информационно коммуникационной деятельности: сравнительный анализ
Критерий сравнения | Паблик рилейшнз | Маркетинг | Реклама | Пропаганда |
Цель деятельности | Достижение согласия, гармонизация интересов и потребностей друг друга | Управление спросом | Продвижение продукта на рынке | Управление общественным мнением |
Результат | Гуманистичная и устойчивая социальная среда | Повышение продаж | Конкретная реакция получателя информации | Формирование движения последователей |
Критерий сравнения | Паблик рилейшнз | Маркетинг | Реклама | Пропаганда |
Объект | Организация, проект, идея, персона – их социальная миссия | Продукт | Продукт | Общественное мнение |
Средства | Соответствующие законодательству и этике | Любые, не противоречащие законодательству | Любые, не противоречащие «Закону о рекламе» | Все, работающие на достижение цели |
Сообщение | Характеризуется полнотой, достоверностью, нацеленностью на разрешение проб-лем | Селективно, может создавать симулякры | Селективно, может создавать симулякры, в эмоциональном плане всегда позитивно | Селективно, склонно к созданию мифов и опоре на стереотипы |
Внимание к этике | Примат этических принципов | Индифферентно | Индифферентно | Индифферентно |
Общественность | Сегментирована по различным критериям | Потребители | Потребители | Массовая аудитория |
Статус общественности (получателя информации) | Равен статусу инициатора | Ниже статуса инициатора | Ниже статуса инициатора | Ниже статуса инициатора |
Тип отношений | Взаимодействие | Воздействие | Воздействие | Воздействие |
Тип коммуникации | Двусторонняя | Односторонняя | Односторонняя | Односторонняя |
Таким образом, критерием различения различных видов информационно коммуникационной деятельности является онтологический статуса человека (общественности) при осуществлении взаимодействия. Если этот статус ниже статуса базисного субъекта PR (в большинстве случаев инициатора коммуникации), то общественность рассматривается как объект воздействия и речь идет о рекламе, маркетинге или пропаганде, но не о паблик рилейшнз. Мы представляем связи с общественностью как систему построенных на основе этических принципов стратегических и тактических коммуникаций между базисным субъектом (организацией, личностью, проектом, идеей) и его целевыми аудиториями, направленных на гармонизацию интересов и потребностей друг друга для конструирования оптимальной – гуманистичной и устойчивой – социальной реальности.
Список использованных источников
1. Блэк, С. Введение в паблик рилейшнз / С. Блэк. – Ростов н/Д.: Феникс, 1998.
2. Тулупов, В. В. Газета: маркетинг, дизайн, реклама. Новые тенденции в издании га-зет / В. В. Тулупов. – Воронеж: Кварта, 2001.
3. Тульчинский, Г. Л. PR фирмы: технология и эффективность / Г. Л. Тульчинский. – СПб.: Алетейя, 2000.
4. PR сегодня: новые подходы, исследования, международная практика. – М.: Консалтинговая группа «ИМИДЖ Контакт»; ИНФРА М, 2002.
5. Бодрийяр, Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры / Ж. Бодрийяр; пер. с фр., послесл. и примеч. Е. А. Самарской. – М.: Республика; Культурная революция, 2006.
6. Бодрийяр, Ж. Симулякры и симуляции / Ж. Бодрийяр; пер. О. А. Печенкина. – Тула: «Тульский полиграфист», 2013.
7. Быков, И. А. Mass media и режимные трансформации на постсоветском пространстве: Россия, Белоруссия и Украина в 1991 2011 гг.: монография / И. А. Быков. – СПб.: ФГБОУ ВПО «СПГУТД», 2015.
8. Осипова, Е. А. Аксиологические основания теории связей с общественностью в условиях глобализации: дис. … д-ра филос. наук: 09.00.11 / Е. А. Осипова. – М., 2011.
9. Трунов, А. А. Технологии «паблик рилейшнз» в трансформирующейся цивилизации модерна (опыт философско культурологического исследования) / А. А. Трунов, Е. И. Черникова. – СПб.: Алетейя, 2007.
10. Векслер, А. Ф. История public relations: Попытка хронологии / А. Ф. Векслер // Советник. – 1998. – № 9–12; 1999. – № 1.
11. Шиллер, Г. Манипуляторы сознанием / Г. Шиллер; пер. с англ.; науч. ред. Я. Н. Засурский. – М.: Мысль, 1980.
12. Тульчинский, Г. Л. Public Relations. Репутация, влияние, связи с прессой и общественностью, спонсорство / Г. Л. Тульчинский. – СПб.: Гос. акад. культуры; Ин-т культ., программ Ком-та по культуре, 1994.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Л. В. Слуцкая, М. Б. Шамкин
Белорусский государственный университет, Минск
L. Slutskaia, M. Shamkin
Belarusian State University, Minsk
УДК 323(476)
ИМИДЖ ГОСУДАРСТВА «МИРОТВОРЦА» (ПОСРЕДНИЧЕСКИЕ МИССИИ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ)
THE IMAGE OF THE «PEACEMAKER» STATE (MEDIATE MISSIONS OF THE REPUBLIC OF BELARUS)
В статье рассматривается формирование и совершенствование имиджа и репутационных характеристик белорусского государства как условий повышения политического значения и конкурентоспособности страны на мировой политической арене. Раскрыта роль Республики Беларусь в миротворческой деятельности ООН и участие в посреднических миссиях (Минские соглашения), что служит созданию благоприятного образа в глазах мировой общественности и является критерием успешности не только проводимой внешней политики белорусского государства, но и стабильности внутриполитического процесса.
Ключевые слова: имидж; имидж государства; внешняя политика; посредничество; миротворческие миссии; ООН.
The formation and improvement of the image and reputational characteristics of the Belarusian state as conditions for increasing political importance and the competitiveness of the country on the world political arena are considered in the article.
The role of the Republic of Belarus in the UNO peacemaking activity and participation in mediate missions (Minsk agreements) is revealed. Mentioned above facts help create a favorable image in the eyes of the world community and is a criterion for the success not only in the foreign policy of Belarus, and also for the stability of the domestic political process.
Key words: image; image of the state; foreign policy; mediation; peacemaking missions; the United Nations Organization.
Формирование позитивной имиджевой составляющей является приоритетной стратегической задачей для любого современного государства, поскольку имидж выступает ключевым показателем социально-экономического и культурного развития страны, а также определяет ее роль в системе международных отношений. Имидж государства – это многогранная, многослойная категория, которая включает в себя экономические, социальные, политические, религиозные, этнические, культурные и иные аспекты [1, с. 98–102].
Активное осмысление направлений белорусской внешней и внутренней политики, формирование собственной позиции государства на международной арене началось еще до официального международного признания Республики Беларусь как независимого государства. В 1946 г., благодаря огромной роли белорусского народа в победе над фашизмом, Белорусская Советская социалистическая республика (БССР) выступила одной из стран основательниц Организации Объединенных Наций и сегодня Беларусь сохраняет свои традиции миролюбия и добрососедства, выражая и отстаивая свои позиции на этой важнейшей площадке многосторонней дипломатии. Беларусь сохранила преемственность своей истории и внешнеполитической традиции и «активно выступает с трибуны ООН против применения односторонних подходов в решении вопросов международного мира и безопасности, против разрушения системы международного права, основанной на Уставе ООН. В последние несколько лет Республика Беларусь стала принимать участие в миротворческих операциях под эгидой ООН, тем самым внося свой собственный вклад в поддержание мира и безопасности на планете» [2].
Точкой отсчета в формировании политико-правовых основ белорусской внешней политики на современном этапе стала Декларация о государственном суверенитете, которая была принята Верховным Советом БССР 27 июля 1990 г., когда республика де-факто и де-юре была составной частью Советского Союза. Ориентация на миротворчество и нейтралитет как основу внешней политики будущего независимого государства была заложена непосредственно в этом программном документе. В ст. 10 Декларации была сформулирована задача превращения Беларуси в безъядерную зону и нейтральное государство [3, c. 32]. Обозначенное в Декларации о государственном суверенитете намерение отказаться от обладания ядерным оружием, практически было реализовано в 1996 г., когда последняя ракета с ядерной боеголовкой покинула белорусскую территорию. Продолжая традиции дипломатии времен БССР, Республика Беларусь придавала большое значение вопросам обеспечения международной безопасности, занимая позицию миротворчества во внешней политике, на основе чего происходило формирование образа независимого белорусского государства. Дальнейшее утверждение имиджа миротворческого государства происходило посредством участия Республики Беларусь в подписании всех основных соглашений в области нераспространения, таких как Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО), Договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), Конвенция о запрещении химического оружия (КЗХО), Конвенция о запрещении биологического и токсинного оружия, ратифицировала Договор о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СТАРТ-1) и Лиссабонский протокол к этому договору. В 1995 г. Республика Беларусь подписала Соглашение о гарантиях с МАГАТЭ, в 1996 г. разработала Государственную систему по учету, контролю и физической защите ядерного материала, в 2000 г. вошла в состав Группы ядерных поставщиков [4, c. 265]. Кроме того, Республика Беларусь присоединилась к Договору об обычных вооруженных силах в Европе и к Конвенции о запрещении химического оружия. Среди других важных шагов, сделанных в этом направлении – саммит СБСЕ 5 декабря 1994 г., где главы Беларуси, Великобритании, США и России подписали Меморандум о гарантиях безопасности Республики Беларусь [5, c. 13]. В декабре 1998 г. 53-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН, несмотря на сопротивление ряда государств – членов НАТО, приняла резолюцию «Региональное разоружение», одобрив белорусскую инициативу в области ядерного разоружения [4, c. 266].
Следует отметить, что уже в первое пятилетие независимости были заложены долгосрочные основы белорусской позиции в миротворческой деятельности и обеспечения безопасности. Формирование имиджа Республики Беларусь на данном этапе характеризовалось стихийностью и отсутствием целенаправленного создания «образа» белорусского государства как государства «миротворца». Данный процесс активизировался лишь в середине 2000-х гг., что было связано с изменением подхода к управлению имиджем, которому стали уделять пристальное внимание во внешнеполитической деятельности белорусского государства.
С этого времени можно говорить о завершении этапа спонтанного формирования имиджа Республики Беларусь и начала этапа его целенаправленного конструирования, когда имеющиеся предпосылки формирования «образа» государства «миротворца» стали использоваться для налаживания международных отношений и укрепления позиций государства на международной арене. В последние годы имидж Республики Беларусь в глазах мирового сообщества претерпел значительные изменения, что связано не только с участием в переговорном процессе по проблеме Украины, но и развитием диалога между Республикой Беларусь и Западом. Переход Республики Беларусь к позиции миротворчества представляется особо значимым с учетом традиционного подхода Беларуси к вопросам национального суверенитета и недопущения вмешательства во внутренние дела государств. Беларусь выступала в поддержку идеи о разработке и принятии Программы действий ООН по предотвращению и искоренению незаконной торговли легким оружием и стрелковыми вооружениями (ЛCO) во всех ее аспектах и борьбе с ней. Соответствующая программа была одобрена в июле 2001 г. на Конференции ООН по незаконной торговле ЛCO во всех ее аспектах (конференция состоялась в Нью-Йорке). Принимая во внимание рост угрозы международного терроризма, Республика Беларусь после 2001 г. присоединилась ко всем 12 существующим конвенциям и протоколам по вопросам борьбы с терроризмом, принятым под эгидой ООН, и наладила конструктивное взаимодействие с Контртеррористическим комитетом Совета Безопасности ООН. В 2003 г. Республика Беларусь присоединилась к операциям ООН по поддержанию мира, внеся необходимые коррективы в национальное законодательство. В 2009 г. белорусские военнослужащие (офицер штаба и два врача медицинского госпиталя) впервые были включены в состав Сил ООН по поддержанию мира в Ливане [4, c. 266].
Республика Беларусь всегда демонстрировала определенную конструктивную позицию относительно вопросов международного взаимодействия [6]. Глава белорусского государства А.Г. Лукашенко неоднократно подчеркивал, что «белорусы хотят сохранить мир и спокойствие в стране, настроены на созидательную работу…» и поэтому «главное для нашего государства – миролюбивая многовекторная внешняя политика» [7]. Одним из основных проявлений активизации международной деятельности Республики Беларусь является участие в миротворческих процессах. Внешняя политика Республики Беларусь продолжает развиваться в направлении наращивания международного авторитета, используя свои позиции по ключевым вопросам установления мира на фоне происходящего военного конфликта в Украине и ухудшения отношений между Россией и Европейским сообществом. Подтверждением такой позиции служат мирные переговоры между представителями «Донбасских республик» и правительства Украины, при посредничестве России, Франции и Германии (Нормандский формат), которые проходят в Минске, практически с самого начала военных действий на территории Восточной Украины и самопровозглашения суверенитета Донецка и Луганска.
Итогом переговоров между главами государств, проходивших в 2015 г. при посредничестве Республики Беларусь, стало достижение ряда мирных соглашений – «Минские соглашения-2», а также согласование общих принципов нормализации украинской внутренней и внешней политики. Несмотря на то, что в процессе реализации «Минских соглашений» стороны конфликта сталкиваются с определенными трудностями, однако на имидж Республики Беларусь подобная посредническая миссия оказала огромный положительный эффект.
Среди основных причин активизации Республики Беларусь в направлении «миротворческой» миссии необходимо выделить постепенное изменение белорусской стратегии внешней политики, а именно попытки интеграции Беларуси в международное сообщество, экономическую необходимость налаживания отношений с Европейским союзом, изменение вектора российско-белорусских отношений. Одной из ключевых причин является наличие широкого круга экономических и политических интересов Республики Беларусь в Украине и России, которые после распада СССР традиционно являлись важными стратегическими партнерами белорусского государства. Несмотря на прагматическую направленность и очевидные выгоды, которые может извлечь Беларусь при удачном ходе реализации миротворческой политики, она также будет способствовать постепенному устранению существующих разногласий с Евросоюзом по вопросам прав человека.
Следует отметить, что предложив Минск в качестве площадки для переговоров по мирному урегулированию украинского вопроса, глава белорусского государства А. Г. Лукашенко существенно улучшил свой имидж. По мнению британских СМИ, в Президенте А. Г. Лукашенко начинают видеть «миротворца» и «международного арбитра», а также «раскаявшегося авторитарного лидера» [8, с. 38].
В последнее время активно обсуждается возможность превращения Республики Беларусь из нейтральной стороны переговоров в активного регулятора конфликтов. По мнению главы белорусского регионального представительства немецкого Фонда Конрада Аденауэра, Вольфанга Зендера: «Беларусь – нейтральная территория, она умеет общаться как с Западом, так и с Востоком. Минск мог бы стать новой Веной, Женевой или Хельсинки для достижения всеобщего благополучия. Но для этого Беларуси нужно действовать более активно: не просто быть местом, но руководить и способствовать переговорам» [9].
Для Республики Беларусь подобная миротворческая миссия может предоставить ряд стратегических преимуществ, самыми значимыми из которых являются повышение международного статуса Республики Беларусь, улучшение имиджа на международной арене и повышение его влияния в рамках международных организаций.
Урегулирование проблем в отношениях с соседями является лишь предварительным этапом на пути становления Республики Беларусь в качестве страны-миротворца, самостоятельного и ответственного актора международных отношений, играющего значительную роль в региональной политике. Наладив отношения с Европейским союзом, Республика Беларусь могла бы стать не только площадкой проведения переговоров, но и улучшить свой имидж, превратившись в активного участника миротворческой миссии.
Следует отметить, что для осуществления миротворческой посреднической политики у Республики Беларусь существуют все необходимые предпосылки. Уникальность геополитического положения Республики Беларусь состоит в том, что она находится между крупнейшими центрами мирового влияния – Европейского союза с одной стороны и Россией – с другой. И подобный статус «центра Европы» позволяет ей играть одинаково активную, конструктивную роль миротворца и посредника, как в решении украинского вопроса, так и в урегулировании натянутых взаимоотношений между Россией и Евросоюзом. По словам бывшего пресс-секретаря МИД Беларуси, а сейчас посла Республики Беларусь в Турции А. В Савиных: «“Беларусь – донор стабильности в Европе”. Это страна где отсутствуют межрелигиозные, межэтнические конфликты» [10, с. 7]. Тем не менее, для того, чтобы стать полноправным, узнаваемым участником мирового процесса одного лишь геополитического преимущества недостаточно, необходимо постоянно укреплять свой имидж, опираясь на богатое историческое и культурное наследие, спортивные и научные достижения. Необходимо создавать позитивное восприятие страны не только за рубежом, но прежде всего внутри страны. В этом процессе, по словам белорусского Президента, должна участвовать «Не только столица, но все регионы должны постоянно поддерживать добрый имидж Беларуси – страны чистой, красивой, удобной для жизни людей и привлекательной для наших гостей» [7] .
Таким образом, подводя итог вышесказанного, необходимо отметить, что посредническая миссия Республики Беларусь в вопросах урегулирования военных конфликтов в Украине принесла положительные изменения в имидж страны, превратив Беларусь в страну «миротворца» и предоставив выгодные стратегические перспективы, среди которых особенно следует отметить представление Беларуси как актора миротворческой деятельности.
Список использованных источников
1. Галумов, Э. А. Структура имиджа страны // Международный имидж современной России (политологический анализ): дис. … д-ра полит. наук: 23.00.04 / Э. А. Галумов. – М., 2004. – С. 98–120.
2. Беларусь и ООН: цели и задачи. http://mfa.gov.by/mulateral/organization/list/bd3cd20f359628d7.html // Министерство иностранных дел Республики Беларусь (Официальный сайт) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://mfa.gov.by/foreign_policy/. – Дата доступа: 29.12.2016.
3. Шадурский, В. Г. Формирование концептуальных основ внешней политики Республики Беларусь (1991–2011) / В. Г. Шадурский // Веснік Беларускага дзяржаўнага універсітэта. Сер. 3: Гісторыя. Філасофія. Псіхалогія. Паліталогія. Сацыялогія. Эканоміка. Права. – 2011. – № 3. – С. 31–36.
4. Тихомиров, А. В. Взаимодействие Республики Беларусь с ООН (1991–2015 гг.) / А. В. Тихомиров // Актуальные проблемы международных отношений и глобального развития. – 2015. – Вып. 3. – С. 261–276.
5. Улахович, В. Е. Становление и особенности внешней политики Республики Беларусь (1991–2005 гг.): автореф. дисс. … канд. ист. наук: 07.00.15 / В. Е. Улахович. – Минск, 2012. – 28 с.
6. Внешняя политика Республики Беларусь // Министерство иностранных дел Республики Беларусь (Официальный сайт) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://mfa.gov.by/foreign_policy/. – Дата доступа: 29.12.2016.
7. Доклад Президента Беларуси на пятом Всебелорусском народном собрании 22 июня 2016 г. // Официальный Интернет-портал Президента Республики Беларусь [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.president.gov.by/ru/news_ru/view/uchastie-v-pjatom-vsebelorusskom-narodnom-sobranii-13867/
8. Бикетова, Е. А. Эволюция имиджа Республики Беларусь в СМИ Западной Европы в 1991–2015 гг. / Е. А. Бикетова // Вестник Томского государственного университета. – 2016. – № 407. – С. 36–43.
9. Беларусь могла бы стать модератором диалога по Украине – немецкий эксперт // БелТА [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.belta.by/politics/view/belarus-mogla-by-stat-moderatorom-dialoga-po-ukraine-nemetskij-ekspert-181188-2016/. – Дата доступа: 29.12.2016.
10. Савиных, А. В. Имидж государства / А. В. Савиных // Беларуская думка. – 2011. – № 11. – С. 3–7.
(Дата подачи: 16.02.2017 г.)
Т. Г. Соловей
Белорусский государственный университет, Минск
Т. Salavei
The Belarusian State University, Minsk
Л. С. Вечер
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
L.Vechar
The Асаdemy of Public Administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 329.63
НАДНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПАРТИИ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА
SUPRANATIONAL PARTIES IN THE POLITICAL SYSTEM OF THE EUROPEAN UNION
В статье дается характеристика политических партий на европейском уровне. Показано участие наднациональных партий в деятельности Европарламента и других институтов Европейского Союза.
Ключевые слова: политические партии на европейском уровне; Европейский парламент; политические группы; партийная система; Европейский Союз.
The article describes the characteristics of political parties at the European level. The participation of supranational parties in the activities of the European Parliament and other institutions of the European Union is shown.
Key words: political parties at European level; European parliament; political group; party system; European Union.
Интеграционный процесс в рамках Европейского Союза затрагивает все основные сферы жизни общества, в том числе вопросы партийного строительства. Под влиянием данного процесса происходит объединение однородных политических сил государств-членов ЕС в «политические партии на европейском уровне», известные также как «европейские политические партии», «наднациональные (транснациональные) партии». Европартии в отличие от национальных партий действуют не в одной стране, а в нескольких, и участвуют в работе учреждений Европейского союза.
Существование и позитивная роль этих политических структур признаны Маастрихтским договором 1992 г., Договором Ниццы 2001 г. и Регламентом Европарламента и Совета (ЕС) № 2004/2003 от 4 ноября 2003 г. «О статусе и финансировании политических партий на европейском уровне». В ст.191 Договора об учреждении Европейского Сообщества подчеркивается: «Политические партии на европейском уровне являются важным фактором интеграции внутри Союза. Они содействуют формированию европейской идентичности и выражению политической воли граждан Союза» [1].
Согласно Регламенту Европарламента и Совета ЕС политическая партия на европейском уровне должна соответствовать следующим критериям:
• иметь статус юридического лица в том государстве-члене Евросоюза, где находится управление партии;
• соблюдать основополагающие принципы Европейского союза, а именно: принципы свободы, демократии, уважения прав человека, верховенства закона;
• участвовать в выборах в Европейский парламент или объявить о намерении сделать это;
• быть представленной как минимум в четверти государств-участников Евросоюза депутатами Европарламента или депутатами национальных или региональных парламентов, либо получить минимум 3 % голосов в четверти государств-участников на последних выборах в Европейский парламент.
Партии, соответствующие перечисленным требованиям, получают финансирование из бюджета ЕС.
В соответствии с Регламентом по своей форме политическая партия на европейском уровне может являться как объединением граждан, так и союзом политических партий государств-членов ЕС [2]. На практике абсолютное большинство европейских партий имеют своими членами не индивидуальных политиков, а именно национальные партии идентичной политической направленности. В научной литературе они часто характеризуются как (кон)федерации национальных партий или транснациональные политические сети [3, с. 64].
Процесс создания европейских партий начался в 70-х гг. ХХ века. В числе первых были основаны Европейская народная партия (1976 г.), Партия европейских социалистов, Европейская партия либеральных демократов и реформаторов. Постепенно наднациональный партийно-политический спектр становился более разнообразным за счет появления новых типов европартий (зеленые, регионалисты, евроскептики и др.). Важным фактором дальнейшей институционализации европейских партий стало расширение Евросоюза, укрепление межпартийного сотрудничества и включение родственных политических структур из государств Центральной и Восточной Европы в партии европейского уровня. В 2016 г. в Европейском союзе статус партии европейского уровня имели 15 объединений.
С 1 января 2017 г. вступают в силу новые правила деятельности и финансирования европейских политических партий и связанных с ними фондов, одобренные Советом ЕС 29.09.2014 г. Статус «европейской» будет предоставляться партиям специальным органом, действующим при Европейском парламенте. При этом, в случае нарушения партиями ценностей, на которых основан ЕС, европейский статус может быть отозван, а в случае других нарушений правил на партии может налагаться денежный штраф. 15 % фондов из бюджета ЕС будут распределяться равномерно между всеми европейскими политическими партиями, а остальные 85 % – пропорционально их представительству в Европейском парламенте. Европартии также могут получать частные пожертвования и пожертвования от национальных партий. Документ устанавливает максимальный размер пожертвований политическим партиям и фондам от одного донора в 18 тыс. евро в год (ранее – 12 тыс. евро). При этом имена доноров, внесших более 3 тыс. евро, должны публиковаться политическими партиями. Взносы от членов политических партий или их фондов не должны превышать 40 % общего бюджета партий и фондов. Европартии должны ежегодно публиковать отчеты о своих доходах и расходах, активах и пассивах [4].
Европейские партии являются порождением институционального устройства Евросоюза. Основой их формирования стала деятельность представительного органа ЕС – Европейского парламента. В течение последних десятилетий из консультативного органа Европарламент превратился в полноценного участника политического процесса ЕС, который согласно Лиссабонскому договору делит законодательные полномочия с Советом ЕС. Европарламент является важной политической трибуной, где обсуждаются проблемы текущей деятельности и развития Европейского Союза.
Первоначально члены Европарламента назначались парламентами государств-членов ЕС. С 1979 г. Европарламент – единственный институт Европейского союза, который формируется посредством прямых всеобщих выборов сроком на 5 лет. В настоящее время он состоит из 751 членов, избираемых в 28 странах ЕС. Европейские выборы проводятся по партийным спискам. Избиратели голосуют в своих странах лишь за национальные политические партии, часть из которых входит в европартии, а часть действует без поддержки последних. Национальные партии борются за голоса в пределах национальной квоты евродепутатских мандатов для каждого государства-члена ЕС.
Избранные депутаты объединяются в Европейском парламенте в политические группы (фракции) исходя из своей партийной принадлежности, а не принципа гражданства. Регламентом Европарламента определено, что в политической группе должно быть как минимум 25 депутатов, которые представляют не менее четверти государств-членов ЕС. Фракция может представлять общеевропейскую партию либо объединять представителей европейских, национальных партий и независимых депутатов. Депутаты ЕП не могут принадлежать более чем к одной группе одновременно.
Таким образом, наднациональные европейские партии не имеют непосредственной связи с избирателями и являются своеобразными «посредниками» при формировании фракций (национальные партии — европейские партии – фракции). Вместе с тем, европартии проводят активную агитацию на общеевропейском уровне. Благодаря упорядочиванию политических течений на наднациональном уровне ЕС, европейские партии обеспечивают более эффективное формирование политических групп в парламенте на основе объединения политических сил со схожей идеологической платформой. Образуя парламентские фракции, наднациональные партии конкурируют в Европарламенте за влияние на процесс принятия политических решений.
По мнению ряда исследователей (И. И. Жуковский, А. С. Пешеньков и др.), одним из способов укрепления роли европартий могло бы стать введение общеевропейского избирательного округа, в рамках которого часть мест в Европарламенте распределялась бы непосредственно среди европартий (предлагается цифра 10 %). Прямое участие в выборах по общеевропейскому округу позволило бы приблизить наднациональные партии к гражданам ЕС. Избиратели имели бы возможность голосовать за партийных кандидатов из других стран, что могло бы усилить институт европейского гражданства, а также укрепить общеевропейскую повестку дня в Европарламенте [5].
22–25 мая 2014 г. в 28 странах Евросоюза прошли очередные выборы в Европейский парламент. Европейская народная партия сохранила позицию крупнейшей фракции в ЕП, которую она занимает с 1999 г. Однако число мандатов у политической группы ЕНП сократилось с 274 в прошлом составе парламента до 221. Европейская народная партия – это правоцентристская наднациональная политическая организация, которая включает в себя христианско-демократические, консервативные и др. партии. После выборов Европейская народная партия представила документ «План реформ для будущей Европы», где предложила свое видение путей преодоления кризисных процессов в ЕС.
Второе место осталось у Прогрессивного альянса социалистов и демократов (политическая группа Партии европейских социалистов и 3 национальных партий, не являющихся членами общеевропейской). Альянс получил 191 мандат против 196 в прошлом составе. 70 депутатов нынешнего состава Европарламента входят в политическую группу Европейские консерваторы и реформисты, представляющую общеевропейские партии Альянс европейских консерваторов и реформистов и Европейское христианское политическое движение; 67 мандатов имеет Альянс либералов и демократов за Европу, образованный Европейской партией либеральных демократов и реформаторов и Европейской демократической партией.
Сформированы также политическая группа Объединенные европейские левые/Лево-зеленые Севера, 52 члена которой принадлежат к Партии европейских левых и 10 различным коммунистическим, левосоциалистическим и экологическим партиям Европы, и фракция Зеленые – Европейский свободный альянс (50 чел.), представляющая две европартии – Европейскую партию зелёных и Европейский свободный альянс.
Расширили представительство в Европейском парламенте евроскептики и радикал-националисты. Значительного успеха в своих странах добились британская Партия независимости (27,8 % голосов), Датская народная партия (26,6 %), Национальный Фронт во Франции (25,1 %), Партия Свободы Нидерландов (13,2), «Истинные финны» (12,9 %) и др. Партия независимости Соединенного Королевства и ряд других партий-евроскептиков антииммигрантской направленности (итальянская «Пять звезд», «Шведские демократы»), входящие в европартию Альянс за прямую демократию в Европе, сформировали в ЕП политическую группу Европа за свободу и прямую демократию (48 мандатов) [6].
Праворадикальные националистические партии (Национальный Фронт из Франции, Фламандский интерес (Бельгия); Лига Севера (Италия); чешская Гражданская Консервативная партия и др.), объединившиеся в партию европейского уровня Движение за европейскую нацию и свободу, сумели в 2015 г. создать совместно с Европейским альянсом за свободу свою политическую группу Европа наций и свобод во главе с Марин Ле Пен (36 мандатов).
Таким образом, в нынешнем составе Европарламента действует 8 транснациональных политических групп. Только 16 человек не вошли в состав партийных фракций и оказались в разряде «независимых», т. е. негрупповых депутатов (против 33 в прошлом составе).
Объединение депутатов в партийные политические группы является важным элементом деятельности Европейского парламента. Каждая политическая группа назначает председателя (или двух сопредседателей), бюро и секретариат. В зале заседаний парламента места депутатов распределены в соответствии с их партийно-политической принадлежностью, а не по странам. Конференция председателей политических групп утверждает состав комитетов, определяет повестку дня заседаний парламента и др. Также фракции могут создавать совместные рабочие группы для обмена мнениями между представителями различных политических сил в Европарламенте. Подготовка консолидированной позиции партийных депутатов по конкретному вопросу проводится путем обсуждения в политической группе. При этом партийная дисциплина во фракциях Европарламента не такая строгая, как в национальных парламентах.
Тем самым, основная роль европейских партий на современном этапе связана с деятельностью Европейского парламента – подготовкой к европейским выборам и работе в политических группах ЕП. Но постепенно наднациональные партии распространяют свое влияние и на другие институты Европейского союза. Партии европейского уровня участвуют в координационных совещаниях с аффилированными главами государств и правительств и могут влиять на процесс принятия решений в Европейском совете. Также они тесно сотрудничают и координируют свои действия с аффилированными с ними членами Европейской комиссии. Европартия, которая выиграла выборы в Европейский парламент, имеет право предложить Европейскому совету своего кандидата на пост Председателя Европейской комиссии. С 2014 г. Председателем Еврокомиссии является Ж.-К. Юнкер – представитель Европейской народной партии.
Лидеры стран-членов ЕС пытаются поддерживать определенный баланс между политическими партиями во время других назначений в институты Евросоюза. Лиссабонский договор привел к появлению двух важных должностей в ЕС – Председателя (Президента) Европейского совета и Верховного представителя ЕС по иностранным делам и политике безопасности. Эти должности занимают сегодня представители крупнейших европейских партий – Европейской народной партии (Д. Туск) и Партии европейских социалистов (Ф. Могерини).
В функционировании партий европейского уровня существует ряд проблем, связанных со слабой организованностью, разнообразием политических культур, доминированием национальных интересов. Тем не менее, общеевропейские партии проводят значительную работу по координации политической деятельности национальных партий в европейских институтах. Благодаря европартиям становится возможной выработка совместных политических стратегий и программ для европейских выборов, поиск единых подходов к решению важнейших институциональных и политических проблем в Европе.
Наднациональные партии вынуждены сегодня отвечать на новые общеевропейские вызовы: экономический кризис, рост безработицы, проблемы иммиграции и др. Особо следует указать на полемику между европартиями по вопросу о путях и перспективах развития европейской интеграции. Представители Европейской народной партии, Альянса либералов и демократов, Партии европейских социалистов придерживаются в основном позиции еврооптимизма, отстаивают приоритет европейской политики по отношению к национальной. Однако и они признают, что «ЕС должен измениться, его надо реформировать», сделать «более прозрачным и менее бюрократичным» [6, с. 222].
Заметным фактором европейской партийной политики становится рост евроскептицизма как следствие критического отношения к европейской интеграции, Европейскому Союзу и его институтам. Приверженцы «мягкого» евроскептицизма – Альянс европейских консерваторов и реформистов, Европейская демократическая партия, Европейское христианское политическое движение и др. – выступают против федерализации ЕС, укрепления наднациональных структур, за децентрализацию Евросоюза, пересмотр иммиграционной политики в сторону ужесточения.
Правые и ультраправые политические силы открыто высказываются против дальнейшего развития европейской интеграции, вплоть до полного выхода своих стран из ЕС, призывают к укреплению национального государства и национального суверенитета, поддержанию национального единства и национальной идентичности. «Жесткий» евроскептицизм свойственен таким общеевропейским партиям как Движение за европейскую нацию и свободу, Альянс за прямую демократию в Европе, Альянс за мир и свободу, Альянс европейских национальных движений.
Размежевание партий по вопросам европейской интеграции во многом определяет расстановку политических сил и тенденции развития партийно-политического пространства Европы. Наднациональные партии являются важным элементом политической системы ЕС, призванным содействовать выражению политической воли граждан и формированию европейской идентичности. Растущее влияние европейских партий делает необходимым дальнейшее научное осмысление процессов партийного строительства на европейском уровне и особенностей становления и развития партийной системы Европейского Союза.
Список использованных источников
1. Договор, учреждающий Европейское сообщество (в редакции Ниццкого договора) [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.eulaw.ru/content/2001. – Дата доступа: 31.01.2017.
2. Регламент Европарламента и Совета (ЕС) № 2004/2003 от 4 ноября 2003 г. о статусе и финансировании политических партий на европейском уровне [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.eulaw.edu.ru/documents/legislation/instit_organs/parties.htm. – Дата доступа: 31.01.2017.
3. Стрежнева, М. Структурирование политического пространства в Европейском союзе (демократизация) / М. Стрежнева // Мировая экономика и международные отношения. – 2010. – № 1. – С. 61–72.
4. Совет Европы одобрил новые правила деятельности и финансирования европейских партий [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://euplus.info/2014-09-29/sovet-es-odobril-novye-pravila-deyatelnosti/van. – Дата доступа: 22.01.2016.
5. Пешеньков, А. С. О некоторых особенностях наднациональной партийной системы Европейского союза [Электронный ресурс] / А. С. Пешеньков, И. И. Жуковский // Балтийский регион. – 2016. – № 2. – Т. 8. – С. 141–158. – Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/o-nekotoryh-osobennostyah-nadnatsionalnoy-partiynoy-sistemy-evropeyskogo-soyuza. – Дата доступа: 31.01.2017.
6. Results of the 2014 European elections [Electronic resource]. – Mode of access: http://www. results-elections2014.eu/en/election-results-2014.html. – Date of access: 31.01.2017.
7. Выборы в Европарламент – 2014: итоги и перспективы / отв. ред. В. Я. Швейцер. – М.: Ключ, 2014. – 241 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
А. Ю. Тома
Республиканский институт высшей школы, Минск
A. Toma
Natiоnal Institute fоr Higher Educatiоn, Minsk
УДК 327.7
КОММУНИКАЦИОННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СУБЪЕКТОВ ПОЛИТИКИ ЕВРАЗИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЮЗА
COMMUNICATIVE INTERACTION BEETWEEN POLITICAL SUBJECTS OF THE EURASIAN ECONOMIC UNION
В статье проведён анализ некоторых аспектов коммуникационного взаимодействия субъектов политики. Рассмотрены вторичные субъекты политики Евразийского экономического союза. Раскрыта сущность Информационного пространства и его роль в политической коммуникации.
Ключевые слова: Евразийская интеграция; субъекты политики; Евразийский экономический союз; коммуникационное взаимодействие; Информационное пространство.
The article analyzes of some aspects of communicative interaction between political subjects. It considers secondary political subjects of the Eurasian Economic Union and reveals the essence of the Information Space and its role in political communication.
Key words: Eurasian integration; subjects of politics; Eurasian economic union; communicative interaction; Information space.
На современном этапе развития Евразийского экономического союза особо актуальна тема коммуникационного взаимодействия субъектов политики. Сегодня уже невозможно представить себе политическую систему вне современных коммуникационных процессов, связывающих, направляющих и преображающих общественно-политическую жизнь.
Принято полагать, что современные технологии коммуникационного взаимодействия поддерживают характер политико-властных отношений в политической системе. Изучение механизмов влияния современных технологий на политико-властные отношения имеет важное теоретическое и практическое значение для развития политической системы Евразийского экономического союза. Цель статьи – выявить субъекты политики Евразийского экономического союза и рассмотреть особенности их коммуникационного взаимодействия.
Под субъектами политики (СП) мы будем понимать участников политического процесса, которые способны действовать свободно и самостоятельно.
В целях более детального рассмотрения СП воспользуемся общепринятым делением их на первичные (образовавшиеся по объективным причинам) и вторичные (образованные целенаправленно по воле людей).
В качестве первичных СП будем рассматривать индивидов, а также социальные классы и общности (социальные, территориальные, конфессиональные). В отличие от первичных СП, вторичные субъекты политики создаются целенаправленно по воле людей.
В современных политических системах интересы социальных групп могут обеспечиваться посредством государства и структур гражданского общества (ГО). Это дает основание для выявления в качестве вторичных СП – структурных элементов этих двух подсистем.
Гражданское общество является одним из важнейших признаков демократической политической системы, позволяющим помимо государства реализовывать интересы социальных групп. Гражданское общество выступает, как «система самостоятельных и независимых от государства общественных институтов и отношений, которые призваны обеспечить условия для самореализации отдельных индивидов и коллективов, реализации частных интересов и потребностей» [1, с. 39].
Рассматривая вторичные субъекты политики нельзя обойти стороной и СМИ, которые часто рассматриваются как один из институтов власти – «четвертая власть». Ряд политологов относят СМИ к СП (Дзялошинский), другие – к средствам коммуникации (Шварценберг). Это связано с двойственностью их роли в политической системе. С одной стороны, они являются центрами концентрации власти, способными влиять на другие СП, с другой – средствами (способами) коммуникации.
В Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС) выделяются следующие основные субъекты политики:
1. Наднациональные органы стран-участниц ЕАЭС: Евразийский межправительственный совет (состоит из премьер-министров государств-членов), Высший Евразийский экономический совет (состоит из глав государств-членов), Евразийская экономическая комиссия.
2. Органы государственной власти стран-участниц ЕАЭС.
3. Структуры гражданского общества стран-участниц ЕАЭС.
Процесс осуществления информационной связи между субъектами политики (а также между субъектами политики и внешней средой) называется политической коммуникацией (в нашей работе – коммуникационное взаимодействие).
Исследование темы политической коммуникации началось еще в 1948 г. с известной модели Г. Лассуэлла. Она содержит в себе пять элементов. «Каждый элемент формулы представляет собой самостоятельную область анализа коммуникационного процесса: «Кто говорит» – изучение коммуникатора; «Что говорит» – контент-анализ сообщений; «По какому каналу» – изучение СМК; «Кому» – исследования аудитории (реципиента); «С каким результатом» – измерение эффективности коммуникации. Для знакомства с опытом исследований процесса коммуникации эта схема даже сегодня является наиболее подходящей, поскольку наглядно соотносит элементы между собой (а также потому, что большое количество исследований последующих лет проводилось уже в ее русле)» [2, с. 75].
В дальнейшем данная модель была дополнена Р. Брэддоком двумя компонентами, которые обращали внимание на то, что коммуникационный процесс должен включать еще два принципиально важных условия: при каких обстоятельствах и с какой целью направляется данное сообщение.
На наш взгляд, эта формула уже недостаточно адекватно отражает многомерную структуру политической коммуникации в современном мире. Это связано с целым рядом причин:
Во-первых, разрушились многие прежние иерархические связи в политико-государственном управлении, возросла роль не только средств массовой коммуникации, но и сетевых структур.
Во-вторых, адресность подачи информации уже определяется не столько каналами и средствами коммуникации, сколько характеристиками субъектов политики (стереотипами восприятия информации).
В-третьих, «мгновенность передачи информации изменяет масштабы событий, и в обществе появляются предпосылки создания единого, фактически безграничного пространства» [3]. Но самая главная причина заключается в том, что все средства (способы) коммуникации, доведённые до совершенства, породили качественно новое явление – Информационное пространство.
В связи с этим, для отображения многомерности коммуникационных связей, модель, предложенную Г. Лассуэллом, целесообразно расширить введя дополнительный элемент – Информационное пространство (ИП). Его будем рассматривать в роли посредника, системообразующего звена в коммуникационном взаимодействии СП. Информационное пространство, с одной стороны, формируется всеми СП, с другой стороны – оказывает влияние на самих СП.
Существует три основных подхода к определению Информационного пространства.
1. «С геополитической точки зрения под Информационным пространством понимают некую виртуальную территорию, которая принадлежит государству, является специфическим государственным ресурсом и должна защищаться от возможных агрессоров. В чисто геополитическом смысле понятием Информационное пространство обозначается выделенная по какому-то критерию виртуальная территория, обладающая особым, в информационном отношении, правовым положением» [4, с. 5].
2. Сторонники информациологического подхода считают, что с точки зрения своего содержания ИП выступает вместилищем разнообразных образов, знаков, концептов, текстов, документов, связанных друг с другом многими возможными переходами.
3. В рамках социального подхода «Информационное пространство – это поле информационных отношений, создаваемое воздействующими по поводу информации субъектами. Совокупность переплетающихся информационных процессов формирует информационное пространство, делящееся на информационные поля. Это взаимодействие порождает новые системные качества. В результате информационные поля приобретают силовой характер по отношению к попадающим в них индивидам» [5, с. 5].
Смыслы, которые вложены в понятие ИП, предопределяют ему роль посредника, системообразующего звена в современной политической коммуникации СП, как отдельно взятой страны, так и интеграционных проектов, таких как Евразийских экономический союз. С одной стороны, ИП формируется всеми СП, с другой, ИП оказывает опосредованное воздействие на СП.
В нашем исследовании под ИП мы будем понимать пространство (поле) информационных отношений (ролей предписанных информационными позициями), создаваемое СП и используемое ими в процессе коммуникации.
Коммуникационное взаимодействие субъектов политики ЕАЭС происходит путём передачи и получения информации на горизонтальном и вертикальном уровнях.
Коммуникационное взаимодействие между наднациональными и государственными органами на формальном уровне определяется нормативно-правовой базой. Данные субъекты политики наделяются полномочиями принимать политические решения, имеющие силу в отношении нижестоящих органов власти и социальных групп, выступающих в роли объектов политики. В рамках этих отношений формируется директивное управление.
В условиях становления информационного общества, наряду с директивными отношениями между субъектами политики, активно формируются и рефлексивные отношения, оказывающие информационное влияние на социальные группы и лиц, участвующих в подготовке, принятии, реализации и контроле политических решений. В рамках этих отношений формируются механизмы рефлексивного управления.
Под рефлексивным управлением мы понимаем целенаправленные информационные влияния, построенные на учёте представлений о мире, явлении или ситуации взаимодействующих субъектов политики.
Цель влияния – изменить позицию субъекта политики (решения или ответного влияния). Теория рефлексивного управления, разработанная В. Лефевром, опирается на хорошо разработанный математический аппарат, способный отобразить множественный характер взаимовлияний между большим количеством субъектов.
Наднациональные и государственные органы стран-участниц ЕАЭС обладают правом директивного управления (сверху вниз) путем издания указов, распоряжений, постановлений и т. д. У них так же имеются информационно-аналитические ресурсы для рефлексивного влияния на настроения в обществе.
Коммуникационные возможности наднациональных и государственных органов стран-участниц ЕАЭС сводятся к:
1. Публикациям в СМИ новостей, докладов, статей и т. д.
2. Публичному общению через СМК (социальные сети, блоги и т. д.).
3. Публичным выступлениям (конференции, форумы и т. д.).
4. Межличностной коммуникации.
Передаваемая СП ЕАЭС информация попадает в ИП (кроме межличностной коммуникации, носящей конфиденциальный характер) и потенциально способна влиять на неограниченное число объектов.
В наднациональных органах существуют отдельные подструктуры, в задачи которых входит передача информации через СМИ и СМК. В наднациональных органах ЕАЭС такой подструктурой является Департамент протокола и организационного обеспечения (Евразийская экономическая комиссия). В Департаменте данной функцией занимаются три структурных подразделения:
1. Отдел внешних связей.
2. Отдел пресс-службы.
3. Отдел аналитического сопровождения.
Получение информации наднациональными органами ЕАЭС происходит теми же способами, что и передача. Однако полученная информация требует определённой фильтрации и анализа. Данную функцию выполняют Информационно-аналитические центры (ИАЦ), которые функционируют в каждом наднациональном органе ЕАЭС.
Коммуникационное взаимодействие государственных органов стран-участниц ЕАЭС происходит посредством директивного и рефлексивного управления, также как и в наднациональных органах. Однако существует определённая специфика.
Во-первых, государственные органы обладают более значительными информационными и аналитическими ресурсами, что позволяет более эффективно влиять на социально-политическую ситуацию.
Во-вторых, государственные органы имеют возможность регулировать деятельность остальных субъектов политики ЕАЭС (наднациональные структуры и структуры гражданского общества) путем издания законов и других нормативно-правовых актов (ограничивать или расширять спектр возможностей).
Коммуникационное взаимодействие структур ГО имеет свою специфику по сравнению с наднациональными и государственными органами. Структуры ГО не имеют возможности передавать информацию директивными способам «вниз» путем издания законов, постановлений, декретов и т. д.
Однако структуры ГО способны влиять на наднациональные и государственные органы следующими способами:
1. Воздействие на правотворческую деятельность государства через поддержку или критику законопроектов.
2. Публичная оценка работы органов государственной власти, что в свою очередь может скорректировать их работу.
3. Озвучивание через СМИ и СМК интересов всей или некоторой части ГО, что в свою очередь формирует определённые запросы к государству и интеграционным структурам, которые следует рассмотреть, изучить и в некоторых случаях удовлетворить.
4. Подача официальных жалоб или исков (через судебную ветвь власти) на работу государственных и наднациональных органов.
Функционирование вышеназванных субъектов политики ЕАЭС (наднациональных и государственных органов, а также структур гражданского общества) нуждается в информационно-аналитическом обеспечении (ИАО). Под ним мы будем понимать деятельность по удовлетворению потребностей субъектов политики в информации, поддерживающей их эффективное функционирование. Такая деятельность предполагает формирование адекватной модели управляемого объекта и внешней среды.
В качестве объектов управленческого воздействия выступают социальные, экономические, финансовые, экологические и политические системы. Под внешней средой понимается внешнеполитическое окружение (деятельность государств не входящих в ЕАЭС).
На основании сбора информации о социально-политической системе и внешней среде производится оценка их состояния и принимаются решения, которые доводятся до нижестоящих органов власти.
Особая роль информационно-аналитического обеспечения в коммуникационном взаимодействии СП ЕАЭС состоит в сборе информации, формировании сценариев развития ситуаций на глобальном, региональном и локальном уровне, формировании фундаментальных, стратегических, тактических и оперативных целей и рекомендаций по их реализации.
ИАО субъектов политики ЕАЭС связано с работой информационно-аналитических центров (ИАЦ). Именно они удовлетворяют потребности субъектов политики в информации, поддерживающей их эффективное функционирование.
ИАЦ производят интеллектуальный продукт, который оказывает влияние как на широкую публику (через ИП), так и на политических деятелей, принимающих крупномасштабные решения, существенно влияют на формирование общественного мнения, призваны играть связующую роль между властью и обществом.
Синергетический эффект от объединения стран в любой интеграционный проект может быть получен в том случае, когда этот проект начинает функционировать как целостная система. Появляется необходимость согласованных действий субъектов политики в соответствии с целями, задачами и сроками интеграционного проекта. Это предъявляет новый уровень требований к информационно-аналитическим центрам, обеспечивающим поддержку принимаемых решений.
В связи с тем, что в Евразийском экономическом союзе предполагается коммуникационное взаимодействие на горизонтальном уровне между государственными органами власти, возникает ещё дополнительный ряд новых проблем.
В странах, входящих в Евразийский экономический союз, сложились достаточно самостоятельные принципы взаимодействия государственных органов, алгоритмы принятия управленческих решений, сбора, обобщения, представления и хранения информации и т. д. При интеграции государств возникает проблема совместимости государственных органов стран-участниц ЕАЭС.
В соответствии с международными договорами, каждая суверенная страна ЕАЭС принимает самостоятельные политические решения во всех сферах, касающихся устойчивого развития общества и государства, опираясь на сложившуюся политическую систему. Данные решения обуславливаются историческими, культурными, экономическими и другими особенностями страны. Однако, чтобы ЕАЭС функционировал как целостная система, т. е. имел общую функцию целеполагания, вполне уместно поставить вопрос о согласовании политических решений и рефлексивных влияний государственных органов. В этом и должна состоять суть гармонизации коммуникационного взаимодействия субъектов политики ЕАЭС.
Список использованных источников
1. Ильин, М. В. Управление: государство, политика, безопасность / М. В. Ильин, А. М. Разумовский, М. А. Шиковец. – М.: ИСПИ РАН, 2006. – 336 стр.
2. Зуляр, Ю. А. Массовые коммуникации в рекламе / Ю. А. Зуляр. – Иркутск: Оттиск, 2006. – 405 с.
3. Каткова, М. В. Понятие «Информационное пространство» в современной социальной философии [Электронный ресурс] / М. В. Каткова. – 2008. – Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/ponyatie-informatsionnoe-prostranstvo-v-sovremennoy-sotsialnoy-filosofii. – Дата доступа: 15.02.2017.
4. Дзялошинский, И. Информационное пространство России: структура, особен- ности функционирования, перспективы эволюции / И. Дзялошинский. – М.: Москов. центр Карнеги, 2001. – 30 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Я. В. Хватик
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
Y. Khvatsik
Academy of Public administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 23.00.04
МОДЕРНИЗАЦИЯ КНР: ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
MODERNIZATION OF THE PRC: FOREIGN POLICY ASPECT
В статье рассмотрены вопросы «политики открытости» и роли внешней политики в модернизации КНР, рассмотрен внешнеполитический аспект развития КНР на современном этапе.
Ключевые слова: модернизация; внешнеполитический аспект; политика «открытости»; особые (свободные) экономические зоны; «западная модель развития».
This article examines the issues of foreign policy and the policy of «reform and opening up» in the PRC’s modernization, considered foreign policy aspect of the development of China at the present stage.
Key words: modernization; foreign policy aspect; «opening up policy»; special (freedom) economic zone; «western model of development».
События последнего времени демонстрируют не только значительный кризис «западной модели развития и модернизации», но и серьезный запрос общества на перемены. Примером могут служить некоторые события 2016 г.: Brexit (выход Великобритании из состава ЕС); победа «нестандартного и нетипичного» для политической элиты кандидата на выборах президента в США Дональда Трампа; пересмотр «европейских гуманитарных ценностей» в ответ на миграционный кризис в ЕС; резкий рост популярности идей фундаментализма среди европейской молодежи второго-третьего поколения эмигрантов на фоне столкновения с «новыми европейскими ценностями» (жесткое навязывания новых семейных стандартов и норм, запрет на ношение традиционной мусульманской одежды и т. д.). Все это ведет к пересмотру «западной модели развития», концепции «конца истории Ф. Фукуямы» – полной и безоговорочной победы «западной модели развития и демократии». При этом страны «западного мира» остаются признанными лидерами в области экономики и технологий, таким образом, кризис «западной модели » влияет тем или иным образом на развитие других регионов мира. Поиск решений и альтернативы являются актуальными для многих стран. Ответом на современные вызовы может стать новая модель модернизации и развития.
Модернизация – это не просто улучшение и развитие. Современное понимание модернизации предполагает направленность изменений в целях системного преобразования экономики и общества [1, с. 10].
Одним из успешных примеров модернизации является китайская модель развития. Еще 30–40 лет назад КНР была страной c неразвитой структурой народного хозяйства, с большой долей неграмотного населения, не имевшего доступа к качественному питанию, с огромной зависимостью от военной и технологической помощи извне (в первую очередь СССР).
Сегодня КНР наряду с США и ЕС – ведущая экономика мира, с одной из самых современных и бурно развивающихся инфраструктурой. Китайская экономика является одним из основных потребителей многих ресурсов (алюминий, никель, сталь, медь, уголь, золото, нефть). В 2016 г. юань был официально признан МВФ одной из мировых резервных валют [2]. В самой КНР был открыт Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, который в перспективе может претендовать на роль азиатской альтернативы Всемирного банка и МВФ.
КНР является одной из ключевых военных сил в мире с современным вооружением (в том числе ядерным), входит в «узкий круг» ведущих космических держав.
До 1971 г. КНР не была даже членом ООН, сегодня эта страна ведущий политический актор не только в регионе (лидер Шанхайской организации сотрудничества), но и в мире (постоянный член Совета безопасности ООН (далее – Совбез ООН), G-20 и БРИКС).
Одним из ключевых факторов успеха «китайской модели развития» – «политики реформ и открытости» – стала внешняя политика.
Если взглянуть на вопросы развития Китая в более широких исторических рамках, чем рассматриваемый период (история КНР), можно особо выделить роль внешнеполитического фактора в многовековой истории этапов лидерства и отставания Китая. Период международной активности (Великий шелковый путь, географические открытия) всегда позволял Китаю быть ведущим мировым регионом – как результат стремительное техническое развитие (изобретение компаса, бумаги, бумажных денег, фарфора, книгопечатания). И наоборот, переориентация Китая на внутренние источники развития привела к самоизоляции от внешнего мира. Промышленная революция в Англии в XIX в. не затронула Китай, что еще более затянуло экономический спад, закончившийся в 1911 г. падением династии Цин после почти трехсотлетнего правления [3, с. 132].
Такую же тенденцию можно увидеть и в более современном периоде истории Китая – развитие КНР с 1949 года.
Так, в период активного сотрудничества с СССР (до середины 1950-х годов), в КНР успешно реализовывалась программа развития страны: индустриализация (было построено более 150 крупных современных промышленных объектов), реформирование системы образования (увеличение количество школьников и студентов (в том числе обучающихся за рубежом)), увеличение объема внешней торговли и т. д. Венцом сотрудничества двух государств можно считать успешную передачу ядерных технологий, КНР становится ядерной державой.
Наступившее после этого резкое ухудшение отношений с СССР приводит к самоизоляции. Политика самоизоляции: программа «большого скачка» – идея полного внутреннего самообеспечения – приводит к серьезному экономическому спаду, техническому отставанию и сворачиванию программ международного сотрудничества. Попытки же части политической элиты противостоять этим тенденциям, в свою очередь, приводят к ужесточению внутренней политики – «Культурная революция» (1966–1976 гг.).
После смерти Мао Цзэдуна и прихода к власти следующего («второго») поколения руководителей КНР во главе с Дэн Сяопином, начинает воплощаться в жизнь «политика реформ и открытости». Основные постулаты и идеи новой политики были озвучены в 1978 году на 3-м пленуме XI съезда ЦК Коммунистической партии Китая (далее – КПК). Дэн Сяопином были выдвинуты новые теоритические положения о том, что «современный мир – это мир открытости», а «развитие Китая не может осуществляться обособленно от общемирового развития» [4, с. 19].
Стоит особо отметить, что фундамент новой внешней политики открытости был заложен еще во времена Мао Цзэдуна. Это произошло благодаря пересмотру отношения к КНР со стороны администрации президента США Ричарда Никсона (основным идейным вдохновителем «потепления» с КНР выступал советник президента США по национальной безопасности Генри Киссинджер). США преследовали идею использования ухудшения отношений КНР и СССР в своих интересах, а именно, использование этой ситуации для создания противовеса СССР в Азиатско-Тихоокеанском регионе (далее – АТР). В 1971 г. при поддержке США, КНР получает статус постоянного члена Совбеза ООН. В 1972 г., итогом визита Р. Никсона в КНР стало заключение так называемого Шанхайского коммюнике (о стремлении обоих сторон к нормализации отношении и ситуации в АТР). По мнению, бывшего премьер-министра и главного идеолога модернизации Сингапу- ра – Ли Куан Ю, события 1972 г. стали неким водоразделом в развитии стратегической структуры отношений Востока и Запада [5, с. 50]. Позже в 1980-х гг. в США принимается целый ряд документов, позволяющих расширять сотрудничество американским транснациональным компаниям (далее – ТНК) с КНР. Также свой вклад в ускорение и упрощение принятия КНР в ВТО (вступление произошло в конце 2001 г.) внесла администрация президента США Билла Клинтона.
«Потепление с США», тогдашним лидером «западного мира», позволило КНР совершить прорыв в отношениях с другими государствами (Япония, Сингапур, Франция, Германия, Великобритания и т. д.).
Безусловно, в ходе проведения модернизации КНР многие реформы касались внутренних сфер (земельная и военные реформы, либерализация цен, реформирование госсобственности, изменения в сфере образования и другие). Однако, ключевым фактором успеха стала именно «политика открытости» – начиная от сферы образования (многие студенты и ответственные партийные работники направлялись на обучение и для обмена опытом в развитые западные страны (в середине 1980-х гг. Си Цзиньпин несколько месяцев провел по такой программе в США), и заканчивая созданием специальных (свободных) экономических зон и развитых финансовых центров (Шанхай), где создавались максимально комфортные условия для иностранных инвесторов. Многие первые серьезные инвесторы, помимо западных партнеров, были «хуацяо» – выходцы из Китая, проживающие заграницей. Для научной поддержки проводимых реформ китайское правительство приглашало ведущих зарубежных ученных (в том числе двух Нобелевских лауреатов по экономике Дж. Стиглец и К.Эрроуа) [3, с. 136].
«Политика реформ и открытости» в отношениях с крупными ТНК позволила КНР создать свои собственные компании и банки мирового значения (CNPC, ICBC, Xiomi, Lenovo, Huawei, ZTE, Alibaba Group и др.).
На современном этапе развития КНР, внешнеполитический фактор уже рассматривается в обратном направлении: путем участия китайской экономики в модернизационных проектах за рубежом. Например, КНР является одним из главных инвесторов в странах СНГ, Южной Америки и Африки. Для нашей страны такими проектами стали: создание Белорусско-китайского индустриального парка «Великий камень», модернизация ТЭЦ в г. Минск, электрификация некоторых участков ж/д путей, строительство цементных заводов.
Примером проведения нового этапа модернизации КНР, путем внешнеполитического взаимодействия, может служить проект КНР по созданию транспортно-торговых коридоров Евразии – Великого шелкового пути и Морского шёлкового пути для XXI века [6, с. 169]. Данный проект является одной из главных задач обозначенных нынешним («пятым») поколением руководителей КНР во главе с Си Цзиньпином. Суть проекта: альтернатива существующим транспортным путям взаимодействия двух «экономических гигантов» Евразии – ЕС и КНР. На примере данного проекта, можно «увидеть в деле» принципы современного этапа модернизации КНР: выгода для КНР в развитии и модернизации своих центральных и западных регионов; выгода для ЕС и КНР в ускорении и удешевлении доставки товаров; выгода для стран участниц (в том числе и Беларуси) в построении современной инфраструктуры (создание новых рабочих мест, плата за транзит и т. д.).
Отличительной чертой, по сравнению с «западной моделью модернизации», является отсутствие со стороны КНР попыток вместе с инвестициями «экспортировать политические ценности». Кроме того, китайские инвесторы часто участвуют в создании социальной инфраструктуры (строительство больниц, школ, университетов, экологических объектов).
Кроме этого, КНР активно участвует в покупке и создании активов в странах ЕС и США (строительство портов, покупка государственных облигации и долгов (Греция, Испания), приобретение крупных компании (Motorola Mobility, Pirelli, Volvo), и даже покупка европейских футбольных клубов (Интер Милан, Ницца, Эспаньол)).
Помимо экономических аспектов, взвешенная внешняя политика «открытости» позволила КНР реализовать целый ряд политических задач. Например, «бескровное и спокойное» возвращение бывших территорий (Гонконг, Макао) в соответствии с принципом «одна страна – две системы». Еще одним примером необычного решения проблем развития и стабильности в регионе, может служить участие Турции в модернизационных проектах Синьцзян-Уйгурского автономного района (далее – СУАР). КНР заинтересована в развитии региона, привлечении инвестиции и повышении уровня жизни населения района (уйгуры – тюркоязычный народ). И роль важного иностранного инвестора может играть Турция. По мере развития экономического развития региона, а также культурного взаимодействия Турции и КНР, проблема сепаратизма и терроризма в СУАР может быть решена окончательно. Конечно, задумка уникальная, но в случае успеха отношения между странами станут поистине стратегическими.
В отличие от многих стран, учась и копируя многое у «западной модели развития», КНР сумела создать реальную альтернативу некоторым политическим аспектам «западной модернизации» (либеральная модель западной демократии). Некоторые страны Восточной Европы, Южной Америки, Азии и Африки выбирали путь «слепого» копирования и следования «западной модели модернизации» и столкнулись с целым рядом проблем: деиндустриализация экономики, отток передовых кадров за рубеж, ослабление и радикализация политической системы, усиление коррупции, рост социальной напряженности, утрачивание самобытной идентичности молодежи путем «вестернизации» ценностей. КНР также столкнулась со многими указанными проблемами и издержками современного общества потребления, однако при этом вырабатываются ответы на эти угрозы. Так, на вызовы «либеральной модели западной демократии» в КНР развивается концепция делиберативной (совещательной) модели демократии (с привлечением всех слоев общества: в том числе, бизнеса, внепартийных организаций и национальных меньшинств), создана уникальная система преемственности (каждые 10 лет меняется руководящий состав КПК). Широко применяется практика меритократического принципа, когда при назначении или избрании на партийные и государственные должности, секретари или губернаторы провинций отчитываются на партийных съездах по конкретным делам (количество созданных частных предприятий, рост заработной платы населения, упрощение административных процедур и т. д.). Борьба с коррупцией на всех уровнях («бить и мух, и тигров»), взвешенная политика экологического благополучия без ущерба экономическим интересам общества. В ответ на «американскую мечту» предложен проект «китайской мечты», где обществу «удачников и неудачников» альтернативой выступает «построение среднезажиточного общества», а «индивидуализму во всем» – «здоровый патриотизм и служение обществу». Выступая на одном из совещаний, Си Цзиньпин заявил: «существует множество форм осуществления демократии, не нужно придерживаться шаблонной модели». По мнению китайского руководителя, «демократия – это не украшение, она нужна для решения проблем народа» [7].
Сегодня даже США, во многом изучая опыт китайской модернизации, возвращаются к пониманию важности промышленного аспекта экономики (появление «нового» поколения инженеров и новых промышленных предприятий – Space X, Tesla).
Сегодня ситуация на международной арене очень непростая для КНР: президент США Д. Трамп желает пересмотра условий торговли с КНР, стремиться создать условия для возвращения основных производств из КНР в США, рассматривается вопрос укрепление военного взаимодействия с основными союзниками в регионе АТР (Япония, Южная Корея). Кроме того, сейчас США пересматривает свою и роль «западного мира» в процессах глобализации в сторону ужесточения правил торговли и инвестиций в развивающиеся страны.
В 2009 году президент США Барак Обама, посещая КНР, предлагал рассмотреть концепцию построения альянса G-2 (США – КНР), однако тогда руководство КНР отказалась от этой идеи в пользу многополярного мира. В ответ на это администрация Обамы начала активное участие в процессе построения Транстихоокеанского партнерства (торговый союз АТР без участия КНР). И даже несмотря на отмену Д. Трампом соглашения по участию США в данном проекте, именно перед КНР стоит вызов по выработке новой повестки взаимовыгодного развития АТР. Судя по последнему выступлению Си Цзиньпина на мировом экономическом форуме в Давосе, КНР становится основным «защитником» экономической глобализации, равных возможностей развития и доступа к «благам» современного мира.
Китайская модель развития имеет множество издержек и проблем, учитывая специфику китайской цивилизации и государства, сложно говорить, что эта модель полностью применима к «экспорту» в другие государства. Но тем не менее, важным достижением «политики открытости и реформ» КНР является появление (после крушения СССР) реальной альтернативы или во всяком случае возможности существования альтернативы «западной модели развития».
Список использованных источников
1. Мясникович, М. В. Эволюционные трансформации экономики Беларуси / М. В. Мясникович. – Минск: Беларуская навука, 2016. – 321 с.
2. International Monetary Fund. [Электронный ресурс] / Официальный сайт Международного валютного фонда – 2017. – Режим доступа: https://www.imf.org/en/About/infographics/AM16-SDR-Infographic. – Дата доступа: 10.02.2017.
3. Рудый, К. В. Финансовая диета: реформы государственных финансов Беларуси / К. В. Рудый; под науч. ред. д-ра экон. наук, проф. К. В. Рудого. – Минск: Звезда, 2016. – 464 с.
4. Ли, Л. Прорыв: как открывались ворота страны: 30-летию начала реформ в Китае посвящается / Л. Ли; пер. с кит. Ли Иннань. – М.: Изд-во Москов. ун-та, 2010. – 472 с.
5. Плейт, Т. Беседы с Ли Куан Ю / Т. Плейт; пер. с англ. А. Ракина. – М.: Олимп – Бизнес, 2012. – 232 с.
6. Тавровский, Ю. В. Си Цзиньпин: по ступеням китайской мечты / Ю. В. Тавровс- кий. – М.: Эксмо, 2015. – 272 с.
7. «Делиберативная демократия» – популярное политическое выражение в Китае [Электронный ресурс] / Официальный сайт газеты «Жэньминь жибао» – 2017. – Режим доступа: http://russian.people.com.cn/n/2015/0304/c95460-8857036.html – Дата доступа: 10.02.2017.
(Дата подачи: 17.02.2017 г.)
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
Ю. Л. Баньковская
Белорусский государственный аграрный технический университет, Минск
Y. L. Bankouskaya
Belarusian State Agrarian Technical University
УДК:101.1:316.482(043.3)
МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ КОНФЛИКТОВ
METHODOLOGY TO THE STUDY OF SOCIAL CONFLICTS
Современные исследования социальных конфликтов позволяют определять его как временное, но периодически объективно возникающее состояние системы, характеризующее процесс ее трансформации. Они проясняют сущность дестабилизирующих факторов развития социальной системы, которые приводят к возникновению конфликта и, как следствие, к модификации самой системы, выявляют механизмы взаимодействия ее элементов, их свойства и связи.
Ключевые слова: социальная система; конфликт; системный подход; системно-структурный подход; взаимодействие; трансформация; дестабилизация.
Modern studies of social conflicts allow defining it as a temporary, but periodically objective occurs condition of the system, which characterizes the process of its transformation. They clarify the essence of destabilizing factors in the development of social system, which lead to emergence of the conflict and, therefore, to modification of the system, reveal mechanisms of interaction of its elements, their properties and relationships.
Key words: social system; conflict; systematic approach; systemic-structural approach; interaction; transformation; destabilization.
Огромный пласт социально-экономических, политических, духовных проблем, возникающих в процессе трансформации системы социального взаимодействия, не удается удовлетворительно решать с помощью сложившихся способов и методов адаптации к меняющейся социальной реальности. Общество, как главная сфера развертывания конфликтных взаимодействий, особенно на современном этапе развития является гиперсложной социальной системой. Взаимопересекаемость, множественность социальных структур нередко становится причиной ее дестабилизации. Следовательно, имеет место необходимость в прояснении специфики трансформации социальной системы вследствие конфликта. С этой целью мы рассматриваем методологию их исследования.
Теоретические истоки современных исследований социального конфликта заложил К. Маркс. Он рассматривал социальное развитие как результат постоянных трансформаций, источником которых являются социальные противоречия. Диалектика, как всеобщая методология научного исследования по-прежнему остается доминирующей парадигмой изучения природных и социальных процессов, поскольку в ее законах, принципах и смыслах содержится универсальный механизм научного восприятия мира. Принципы диалектики позволяют рассматривать конфликт как динамичный процесс, оказывающий влияние на другие события, происходящие в обществе. Категории диалектики, такие как система, элемент и структура, проясняют системные свойства конфликта. Выявление устойчивых связей между элементами определяет способы взаимодействия структур. Законы диалектики отражают механизмы функционирования социальных структур, проясняют процесс динамики конфликтов, обеспечивают всестороннее их рассмотрение.
Во второй половине ХХ в. складывается системный подход, ибо главными вопросами ряда отраслей науки стали проблемы организации и функционирования больших и сложно организованных объектов. Системный подход позволяет представить конфликты в качестве дисфункции социальной системы, объяснить структурное и функциональное взаимодействие ее элементов. Системно-структурный анализ обеспечивает разработку средств представления исследуемых и конструируемых объектов как систем, построение их обобщенных моделей, акцентирует внимание на состоянии изучаемого объекта, на взаимоотношениях исследуемых частей. Для выявления специфики данного подхода необходимо первоначально прояснить значение понятий «социальная система» и «социальная структура».
Система представляет собой множество взаимосвязанных объектов, объединенных в единое целое и, возможно, противопоставляемых среде. При рассмотрении понятия системы исследователи акцентировали в своих определениях различные ее свойства. В. Е. Беспалов обращал внимание на такое свойство системы как ее неаддитивность, т. е. наличие некоего нового качества, несводимого к сумме качеств элементов, ее составляющих, являющегося следствием того, что входящие в систему элементы определенным образом упорядочены. «Под системой понимается некоторое относительно обособленное множество элементов, организованных определенным образом, причем обособленность системы обуславливается тем, что связи между ее элементами более значимы и выражены, чем все прочие связи» [1, c. 7]. Н. И. Жуков полагал, что основным свойством системы является ее целостность. «Система – это целостное образование, обладающее новыми интегративными свойствами, не содержащимися в образующих его компонентах» [2, c. 22]. Каждая часть системы настолько связана с соседними частями, что изменение в одной части вызывает изменение во всех остальных и во всей системе.
Социальная система представляет собой совокупность социальных явлений и процессов, которые находятся в отношениях взаимозависимости и взаимосвязи между собой и образуют некоторый целостный социальный объект. Она обладает структурой, основными элементами которой являются люди, их взаимодействия, отношения и связи. «Структура – это совокупность относительно устойчивых стандартизированных отношений между элементами» [3, с. 405]. Структура предполагает упорядоченность составляющих ее элементов. В ней выражается то, что остается устойчивым, относительно неизменным при различных преобразованиях системы. Структура не является самодостаточным образованием, ибо она во многом зависит от состава компонентов системы. Вместе с тем структура обладает относительной автономностью, оказывая значительное воздействие на элементы целостной системы. Если даже некоторые элементы системного объекта исчезают или претерпевают существенные изменения, система некоторое время способна сохранять свою качественную определенность в тех ситуациях, когда взаимодействие ее компонентов оказывается значительно сильнее тех внешних воздействий, которые она испытывает со стороны объектов окружающей среды. Однако устойчивость структуры относительна, ибо в процессе функционирования системы она непрерывно изменяется: от процесса усложнения и упорядочивания связей между элементами до их ослабления и даже исчезновения некоторых из них. И только в том случае, когда внешние воздействия оказываются сильнее внутренних взаимодействий, происходит разрушение системного образования. Таким образом, социальные противоречия необходимо рассматривать в тесной связи со структурой, ибо их общей сущностной характеристикой является обострение противоположностей элементов данной структуры. Компоненты любой структуры взаимодействуют между собой, содействуя, тем самым, не только своему собственному изменению, но и способствуя трансформации самой системы. Взаимодействие представляет собой определенный механизм взаимосвязи между отдельными структурными компонентами, и оно может разворачиваться в различных формах интеграции, равновесия и конфликта.
Любая устоявшаяся система общественных отношений обладает определенной степенью устойчивости. Система способна в течение определенного периода времени подавлять проявление дестабилизирующих ее факторов или сосуществовать с ними. Однако при возникновении глубинных противоречий, порожденных самой системой в процессе ее самовоспроизводства, игнорирование новых реальностей рано или поздно приводит к дестабилизации социальной системы. Возможна модернизация системы, связанная с изменением характера ее функционирования, отмиранием или трансформацией части ее элементов, установлением новых структурных внутрисистемных связей. Возникновение и развитие конфликта означает неспособность существовавшей ранее системы взаимодействий между социальными структурами оставаться в прежних ее качественных характеристиках, свидетельствует о необходимости выхода из сложившегося неустойчивого состояния в качественно иную систему взаимодействий. Чаще всего данный процесс является продуктом осознанных мер, призванных прийти к разрешению конфликта. Однако нередко причины дестабилизации определяются ошибочно. В итоге проводимые преобразования могут ускорить разрушение системы или затруднить ее модернизацию.
Весь процесс функционирования общества состоит из конфликтов и консенсусов, согласия и противоборства. Необходимость исследования социальной системы с точки зрения наличия в ней конфликтов определяется, прежде всего, ее внутренними противоречиями, связанными со сложностями ее трансформации и развития. Под конфликтом понимается процесс изменения отношений между элементами системы или между системами, в результате которого происходит либо полное разрушение этих отношений, либо кардинальная их перестройка, способствующая лучшей адаптации системы к окружающей среде. «Конфликт предназначен для решения любого дуализма, это способ достижения своеобразного единства, даже если оно достигается ценой уничтожения одной из сторон, участвующих в конфликте» [4, c. 13]. Структура конфликта включает в себя элементы системы, их взаимодействие и среду, в которой находится система, находящаяся в состоянии конфликта. «… Мы используем понятие структуры (во множественном числе) для обозначения отношений преобразования и посредничества, влияющих на социальную и системную интеграцию и являющихся своеобразными «переключателями», лежащими в основе наблюдаемых условий воспроизводства системы» [5, с. 68].
Показателем наличия потенциального конфликта является социальная напряженность. Ее индикатором становится увеличение числа дестабилизирующих факторов и ситуаций в функционировании социальной системы, образование деструктивных форм взаимодействия между структурными элементами. Фактор конфликтности изначально заложен при возникновении структурного взаимодействия, ибо последнему всегда свойственны неизбежные противоречия, обусловленные различными причинами. Таким образом, причиной возникновения конфликтов является нарушение баланса во взаимодействиях между элементами системы или между системой и внешней средой. С этой точки зрения процесс динамики конфликта можно определить как изменение взаимосвязей между элементами системы, начинающийся с нарушения их сбалансированного равновесия и заканчивающийся либо восстановлением этого равновесия в новых условиях, либо полным разрушением системы. В этом процессе можно выделить следующие стадии: латентную, в рамках которой возникают причины конфликта, приводящие к нестабильному функционированию системы, открытого конфликта, для которой присуща полная дестабилизация системы; разрешения конфликта.
Многообразие взаимоперекрещивающихся связей, взаимодействий предопределяет сложную, неустойчивую, развивающуюся по принципам нелинейности панораму социальных изменений. На процессы функционирования системы оказывают воздействие факторы и условия внутренней и внешней среды. Ее дисбаланс приводит к замене привычного способа взаимодействия структур переструктурированием последних, их более или менее глубокой трансформацией. Результатом подобной модификации может стать возникновение противоречий, изменяющих социальную систему. Таким образом, конфликт воздействует на систему в целом, определяя степень сбалансированности отношений между ее элементами, содействуя ее преобразованию. Однако в том случае если данная система достигла предела своего развития, были исчерпаны все наличные ресурсы, тогда как возросло дестабилизирующее воздействие внешних факторов, возможно образование новой системы. Следовательно, конфликт является предпосылкой качественных преобразований системы.
Природа конфликта дуальна. Его конструктивность проявляется через его разрушительность, ликвидацию эволюционно ненужного для образования новой относительно устойчивой структуры. Возникшая структура, существуя длительное время стабильно, при возникновении противоречий становиться неустойчивой. Происходит смена режимов развития системы, переход от одной относительно устойчивой структуры к другой. С одной стороны, конфликт деструктивно влияет как на систему, так и на взаимодействующие в ней структурные элементы, так как разрушает ее стабильность и являет собой угрозу ее существованию, содействует ее разрушению и редукции. С другой стороны, он побуждает систему к изменению и к повышению эффективности своего существования, тем самым способствуя ее эволюционному развитию, выявляет противоречия, которые являются источником трансформации системы.
От действий по преодолению конфликтов зависит дальнейшее существование и развитие уже сложившейся системы в данном ее виде и качестве. По этой причине разрешение противоречий напрямую затрагивает наиболее существенные проблемы общества. Разрешение конфликта есть реакция на актуализировавшееся противоречие посредством реализации тех или иных актов воздействия, направленных на поддержание желаемых тенденций в общественном развитии. Оно не всегда предполагает решение противоречий. После урегулирования конфликта стороны могут оценить его последствия для социальной системы, нормализовать взаимодействия друг с другом, выявить результативность принятого решения. Если конфликтующие стороны не удовлетворены достигнутым соглашением, то вполне вероятно, что конфликт опять вернется в латентную стадию, которая будет характеризоваться кумуляцией конфликтогенных факторов и повторной активацией конфликта. Для разрешения конфликта требуется изменение самой системы, ее элементов и структуры, приведших к возникновению противоречий.
Исследование механизмов трансформации социальной системы позволяет, во-первых, выявить дестабилизирующие тенденции в ее функционировании, что поспособствует в дальнейшем устранению присущих ей элементов неопределенности, рассогласованности. Однако при определенных условиях данные элементы исполняют роль позитивного средства интеграции, стабилизации системы, факторов ее совершенствования, выступают в качестве стимуляторов прогресса. Во-вторых, их изучение помогает раскрыть механизм функционирования изменяющейся, динамичной социальной системы.
В условиях переходных периодов общественного развития происходит нарастание числа и интенсивности конфликтных противоборств. Это приводит к формированию определенных социальных сил, трансформирующих существующие структуры, устанавливающие новый характер их взаимодействия. Вместе с тем данные процессы подрывают устойчивость функционирования социальной системы, усиливают хаотичность изменения ее структур. Конфликт как процесс нельзя рассматривать вне определенной структуры взаимодействий. Это приводит к необходимости системно-структурного анализа его исследования.
Системно-структурный подход позволяет определить конфликт как временное, но периодически объективно возникающее состояние системы, характеризующее процесс ее трансформации. В результате данных преобразований взаимодействия между элементами системы или между системами либо полностью разрушаются, либо кардинально перестраиваются, что способствует лучшей адаптации системы в окружающей среде. Таким образом, системно-структурный подход анализирует конфликты, которые приводят к преобразованию системы, характеризует отношения между ее элементами, осуществляет поиск способов взаимосвязи между социальными структурами, что содействует максимально полному отражению реального характера их взаимодействия. Изучение социальных конфликтов должно основываться на системно-структурном подходе, поскольку данный феномен представляет собой системное явление, обладающее рядом характерных признаков, таких как целостность, структурность, иерархичность, многомерность, сложность описания и взаимозависимость от средовых условий и факторов. Социальный конфликт как открытая, нелинейная, неравновесная система структурно и динамически всегда присутствует и диффузирует в обществе.
Список использованных источников
1. Беспалов, В. Е. Введение в функционалистику / В. Е. Беспалов. – Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1991. – 145 с.
2. Жуков, Н. И. Философские основы теории систем, кибернетики и информатики : учеб. пособие для вузов / Н. И. Жуков. – Минск: ЗАО «Веды», 1997. – 169 с.
3. Парсонс, Т. О структуре социального действия / Т. Парсонс. – М.: Академ проект, 2002. – 877 с.
4. Simmel, G. Conflict and the web of group-affiliations / G. Simmel. – N. Y.: Mac Millian company, 1964. – 195 p.
5. Гидденс, Э. Устроение общества. Очерк теории структурации / Э. Гидденс. – М.: Академический проект, 2005. – 525 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Е. В. Беляева
Белорусский государственный университет, Минск
E. V. Belyaeva
Belarusian State University, Minsk
УДК 17.01
СИНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ НРАВСТВЕННОСТИ
THE SYNERGETIC PATTERNS OF SOCIO-CULTURAL DYNAMICS OF MORALITY
В статье базой синергетических принципов нелинейности, открытости и самоорганизации выявлен ряд закономерностей социокультурной динамики нравственности. Закономерности касаются как нормативно-ценностной структуры, так и способа регуляции систем нравственности; как механизмов поддержания их стабильности, так и процессов социокультурных изменений.
Ключевые слова: система нравственности; способ регуляции; нормативно-ценностная структура; синергетические закономерности.
In the article on the basis of synergetic principles nonlinearity, openness and self-identified were found a number of patterns of socio-cultural dynamics of morality. These patterns relate to the norm-value structure and the mode of regulation systems of morality; to the mechanism of maintain their stability and to the processes of socio-cultural change.
Key words: morality system; mode of moral regulation; norm-value structure; synergistic laws.
Синергетическая парадигма прочно утвердилась в качестве теоретико-методологического основания современных научных исследований. О возможности применять синергетический подход не только в ходе математического моделирования физических явлений, но и в гуманитарных науках, пишут ведущие специалисты по синергетике [1; 2; 3]. При этом все они предупреждают о необходимости конкретного применения принципов самоорганизации, нелинейности и открытости при исследовании развития явлений культуры как сложных саморазвивающихся систем.
Несмотря на популярность и даже определенную моду на синергетику, использование ее идей в этических исследованиях встречается редко. На постсоветском пространстве единственным такого рода примером являются работа В. В. Надурака [4], в которой автор рассматривает систему общественной (а не межличностной) морали и структурирует ее по оси «сознание – поведение».
Между тем, это не единственная версия того, что представляет собой мораль как система. При субстанционалистском подходе (Аристотель) систему нравственности можно охарактеризовать посредством раскрытия ее нормативно-ценностного содержания, а при функционалистском (Кант) – через ее специфический способ регуляции [5, с. 61]. В данной статье предлагается учитывать оба эти подхода и понимать под системой нравственности конкретно-историческое единство содержания, упорядоченного в нормативно-ценностную структуру, и способа регуляции, параметры которого определяются спецификой взаимодействия индивидуального и коллективного субъектов моральной регуляции. Типология исторически сложившихся систем нравственности включает архаическую до-моральную систему; исходную традиционную нравственность; религиозно-традиционную нравственность; нравственность раннего модерна; модерно-традиционную нравственность; нравственность постмодерна [6].
«Если искать предельно краткую характеристику синергетики как научной парадигмы, – отмечали Е. Н. Князева и С. П. Курдюмов, – то такая характеристика включила бы всего три ключевые идеи: самоорганизация, открытые системы, нелинейность» [1]. Эти идеи и положены в основу поиска синергетических закономерностей социокультурной динамики систем нравственности.
Нелинейность как принцип синергетики позволил по-новому взглянуть на проблему существования множества различных систем нравственности, каждая из которых может быть обоснована в качестве значимой. Исторически системы нравственности не являются сменяющими друг друга стадиями, одна из которых вытекает из предыдущей, но различными стационарными состояниями системы под названием мораль. «При отсутствии общего сценария, универсальной логики движения эволюции морали уместно, обозревая историю “моральных порядков”, говорить не о монолинейности, “эстафетном прогрессе”, не об одном общем стволе дерева эволюции или о единой шкале эволюции, но о разных “стволах” и “шкалах”», – отмечал В. И. Бакштановский [7, с. 8–9]. Нравственность прошла в своем развитии ряд циклов самоорганизации, кристаллизовалась из любой социальной практики и соответствовала уровню человечности этой практики. Всякая социальная общность на очередном этапе воссоздает систему с определенной нормативно-ценностной структурой и способом регуляции. По мысли И. Л. Зеленковой, в меняющихся обстоятельствах мораль неизменно воспроизводит свой базовый смысл и двуединую функцию: «мораль призвана способствовать стабилизации человеческого сообщества и утверждению самоценности человека» [8, с. 31]. Таким образом, если содержательно системы нравственности в истории существенно различаются, то их функциональное подобие может быть выявлено. Число допустимых систем не бесконечно и произвольно, но соответствует фундаментальным закономерностям существования морали.
Открытость морали как системы выражается в том, что ее функционирование протекает в социальной среде, с которой происходит обмен нормами и ценностями. В условиях внутренней нестабильности усиливается восприимчивость системы нравственности к внешним процессам, нарастает хаотизация нормативно-ценностного содержания с последующим образованием новых структур порядка, отвечающих внутренней природе морали.
Открытость систем нравственности становится предпосылкой образования синкретических форм нормативно-ценностной регуляции. Так, становление религиозно-традиционной нравственности связано с возникновением и распространением мировых религий на фоне определенного кризиса нравственности традиционных обществ. В процессе взаимодействия, с одной стороны, все составляющие традиционной нормативно-ценностной структуры получили религиозную интерпретацию и санкцию, а с другой – произошла ассимиляция религиозных ценностей на традиционалистской основе. Традиционная нравственность и моральная идеология мировых религий, достаточно разнородные по регулятивной природе и ценностному наполнению на начальном этапе взаимодействия, образовали синкретическую систему нравственности, приобретшую статус традиционной в силу длительности своего существования.
Аналогичным образом мораль модерна оказалась открытой к взаимодействию с многовековым содержанием традиционной нравственности, что привело к формированию этнополитически разнообразных модерно-традиционных систем нравственности. В странах ранней модернизации элементы мещанского и рыцарского этоса были включены в состав нравственных образцов буржуа и джентльмена. В странах «догоняющей модернизации» некоторые установки традиционной и религиозной нравственности модифицировали свой смысл благодаря новому способу моральной регуляции, предполагающему автономию индивидуального субъекта. В свою очередь, ценности модерна были подчинены традиционному мировоззрению.
Самоорганизация проявляется в морали как установление индивидуальными и коллективными субъектами способа регуляции собственного поведения и выработка нормативно-ценностных структур порядка из спонтанных актов коммуникации этих субъектов. Нравственность можно интерпретировать как синергетический эффект мыслей, воль и действий людей, а моральный выбор – как бифуркацию, поливариантный выход из состояния неустойчивости, который не предопределен предыдущим развитием системы. Хаотическое множество индивидуальных моральных представлений и поступков самоорганизуется в паттерны нравственности – нормативно-ценностные структуры. Хаос моральных воль на микроуровне становится предпосылкой формирования параметров порядка. В роли долгоживущих переменных, «управляющих параметров верхнего мегауровня» [9, с. 91] по отношению к историческому многообразию нормативно-ценностных представлений выступают функции морали: поддержание устойчивости социума и самоценности человека. В качестве факторов стабильности системы нравственности выступают также периферийные и маргинальные паттерны нравственности. Как показывал А. П. Назаретян, «при обострении кризиса решающую роль в сохранении системы приобретают элементы, остававшиеся прежде функционально бесполезными и незначительными» [10, с. 199].
Внутреннее многообразие нравственности как сложной системы обеспечивает ее способность к самовоспроизведению в условиях усиливающейся нестабильности. Так на общей платформе традиционного способа регуляции и нормативно-ценностной структуры сложились аграрный этос и воинский этос, общими чертами которых является патриархальное почитание старших, коллективизм и патриотизм. В то же время напряжение между аграрным трудолюбием и воинским служением, агарной бережливостью и воинской щедростью создает возможности для самосохранения сообщества в различных исторических условиях. Этническое, этноконфессиональное, этнополитическое многообразие систем нравственности традиционного типа становится залогом их трансляции. Исторические конфликты (например, между Римской цивилизацией и варварской периферией) оказываются способами самообновления традиционной нравственности, взаимной ассимиляции конкретных культурных практик на основе неизменных элементов нормативно-ценностной структуры.
Тип нравственной самоорганизации сообщества зависит от особенностей индивидуальных и коллективных субъектов морали и способа их взаимосвязи. Традиционная нравственность отличается от модерной именно по этим параметрам. Коллективными субъектами традиционной нравственности выступают общины разного уровня, происхождения и статуса, внутренне дифференцированные на высшие и низшие социальные группы, а индивидуальный субъект моральной регуляции конституируется благодаря коллективному. Для традиционного индивида нравственность – это способность соответствовать многообразным ожиданиям окружающих. Все общественные связи трактуются традиционным субъектом как межличностные, прочными являются не опосредованные отношения, а личные привязанности. Соответственно в традиционной нравственности любая проблема в решается за счет (само)идентификации индивида с коллективным субъектом. Поведенческие отклонения используются в интересах группы, либо обогащая ее опыт поступками нравственно талантливых индивидов, либо укрепляя нормативно-ценностную базу за счет наказания или изгнания чужеродных элементов.
В обществах модерна тип нравственной самоорганизации обусловлен принципиально иным характером взаимодействия коллективного и индивидуального субъектов. Новизна способа регуляции в нравственности модерна связана с формированием автономного индивидуального субъекта, обладающего рациональной мотивацией поведения, системой нравственных принципов и целостным моральным мировоззрением, которое базируется на представлении об общечеловеческом характере моральных ценностей. Взаимодействие индивида с коллективными субъектами морали опосредовано моральной идеологией больших социальных групп: классов и национальных государств. Спонтанная активность индивидуальных субъектов в меньшей степени дестабилизирует модерную систему нравственности. Во-первых, присущий модерну способ регуляции напрямую предполагает автономное поведение индивидов; во-вторых, нормативно-ценностная структура нравственности модерна не столь определенна и постоянно обновляется благодаря рациональной коммуникации субъектов.
Переход от одной системы нравственности к другой обусловлен изменениями в способе регуляции, который выступает активной, а нормативно-ценностная структура – стабилизирующей стороной нравственной динамики. Так субъектами регуляции в архаический период выступали кровно-родственные общины и психологические индивиды. Обычаи архаических сообществ никогда бы не подверглись преобразованию, если бы коллективные субъекты не диверсифицировались, а индивидуальные не столкнулись с дифференциацией общин в эпоху ранней государственности. Мораль возникала как разрешение внутренней неустойчивости системы социальной регуляции поздней архаики. Первые структуры нравственного порядка складывались в практике лидеров архаического сообщества, чей маргинальный статус делал их субъектами выбора, а элитарный статус позволял создавать образцы для подражания, вокруг которых кристаллизовалась нормативно-ценностная структура нравственности. Появление морали означало переход от архаической системы социальных отношений к новому типу саморегуляции, ориентированному не только на воспроизведение имеющихся социальных связей, но и частичное самопреобразование. Об этом можно судить по возникновению концепта «долг» и механизма долженствования; по утверждению нормативно-ценностной регуляции в сфере профанных межчеловеческих отношений; по формированию идеальных норм поведения, противопоставленных реальным поступкам; по наличию не только психологической, но и ценностной мотивации поведения и идеальных санкций. Такое изменение субъектов привело к тому, что механизмы социальной регуляции архаической культуры утратили свою действенность, а частичное сохранение содержания табу и обычаев произошло за счет способности индивидуальных субъектов к их ценностному обоснованию.
Граница нравственности модерна также задается присущим ей способом моральной регуляции притом, что элементы нормативно-ценностной структуры традиционной нравственности в ней сохранились. Во всех культурных регионах модернизация способствовала формированию индивидуального субъекта нравственной регуляции, но не обязательно приводила к господству принципа индивидуализма. Вопрос о рационализации нравственного мира также был решен повсеместно, при этом новоевропейский тип рациональности не стал единственно возможным. Наконец, позиционирование нормативно-ценностной структуры нравственности в качестве общечеловеческой стало общепринятой формой морального дискурса. Таким образом, не изменение норм и ценностей, а новый способ регуляции выступает движущей силой образования новой системы нравственности.
Стабилизирующий характер нормативно-ценностной структуры проявляется и в период устойчивого функционирования систем нравственности, и в период их смены. Как уже отмечалось, внутреннее разнообразие норм и ценностей системы позволяет ей переносить акценты с одного элемента на другой и за счет этого адаптироваться к историческим изменениям. Радикальное же изменение способа регуляции приводит не к распаду нормативно-ценностной структуры, а к ее креативной хаотизации. Самоорганизация происходит за счет того, что элементы старой нормативно-ценностной структуры реализуются в контексте нового способа регуляции. Под влиянием активности субъектов происходит переосмысление отношений, связывающих нормы и ценности в единую структуру. Прежде периферийные нравственные образцы становятся доминирующим типом нравственного поведения. Нормы прежней системы нравственности частично утрачивают силу, а частично включаются в иной мировоззренческий контекст, многие нравственные ценности транслируются, но содержание и взаимосвязь между ними меняются.
Реконфигурация нормативно-ценностной структуры происходит в системах нравственности перманентно и становится залогом их стабильности. Так адаптация традиционной нравственности к задачам модернизации произошла за счет того, что традиционный нравственный опыт некоторых народов оказался изоморфным установкам модерной культуры; особая интерпретация принципа трудолюбия позволила обеспечить преемственность между двумя системами нравственности; модерные ценности предпринимательства и успеха были истолкованы в коллективистском духе. Это свидетельство того, что именно нормативно-ценностная структура выполняет функцию стабилизации процессов социокультурной динамики нравственности.
Общая синергетическая закономерность, согласно которой прошлые состояния накапливаются в памяти системы, проявляется в исторической динамике нравственности как специфическая закономерность, состоящая в последовательном наслоении нравственных феноменов. Хотя изначально такие системы нравственности как традиционная и религиозная, модерная и традиционная выступали отрицанием друг друга, исторически они синкретизировались и ныне в контексте постмодерна выглядят, как целиком традиционные. Альтернативные моральные ценности (коллективизм и индивидуализм, трудолюбие и служение, щедрость и бережливость и т. п.) со временем обнаружили внутреннее родство, их содержание объединилось и аккумулировалось. Нравственные ценности, которые исторически получали различное содержательное наполнение, но относились к одному тематическому полю (например, трудолюбие, патриотизм, коллективизм, гуманизм), превратились в универсалии морали.
Результатом процессов нравственной самоорганизации становится образование феномена аккумулирующей традиции, который состоит в последовательном переходе систем нравственности к функционированию в качестве традиционных.
Итак, синергетические закономерности социокультурной динамики систем нравственности выражаются в том, что:
1) системы нравственности развиваются нелинейно, они самодостаточны, равноценны и выполняют универсальные функции морали;
2) перманентная хаотизация нормативно-ценностной структуры нравственности обусловлена открытостью систем и процессами обмена между ними, что приводит к образованию синкретических систем нравственности;
3) нравственная самоорганизация состоит в образовании нормативно-ценностных структур порядка из спонтанных взаимодействий субъектов морали;
4) способ регуляции, присущий системе нравственности, определяет тип ее самоорганизации, что зависит от характера взаимосвязи индивидуальных и коллективных субъектов;
5) способ регуляции, выступает динамическим, а нормативно-ценностная структура – стабилизирующим элементом социокультурной динамики нравственности;
6) устойчивость системы нравственности повышается благодаря ее внутреннему многообразию и множеству ее разновидностей;
7) становление новой нормативно-ценностной структуры происходит за счет флуктуаций центральных и периферийных образцов, за счет установления новой конфигурации нормативно-ценностной структуры, ее интерпретации в новом мировоззренческом контексте и реализации с помощью нового способа регуляции;
8) историческая динамика нравственности характеризуется накоплением нормативно-ценностного содержания в памяти этой системы с образованием универсалий морали и феномена аккумулирующей традиции.
Список использованных источников
1. Князева, Е. Н. Синергетическая парадигма. Основные понятия в контексте исто- рии культуры / Е. Н. Князева, С. П. Курдюмов // Сайт С. П. Курдюмова [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://spkurdyumov.ru/art/sinergeticheskaya-paradigma/. – Дата доступа: 31.01.2017.
2. Буданов, В. Г. Этика, эсхатология, синергетика / В. Г. Буданов // Синергетика, философия, культура. – М., 2001. – С. 66–71.
3. Капица, С. П. Синергетика и прогнозы будущего / С. П. Капица, С. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий. – 2-е изд. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 288 с.
4. Надурак, В. В. Система суспільної моралі: синергетичний підхід / В. В. Наду- рак. – Івано-Франківськ: Вид-во Прикарпатського нац. ун-ту ім. Василя Стефаника, 2014. – 230 с.
5. Апресян, Р. Г. Понятие общественной морали. Послесловие к дискуссии / Р. Г. Апресян // Вопр. филос. – 2010. – № 2. – С. 60–72.
6. Беляева, Е. В. Этический концепт «система нравственности» / Е. В. Беляева // Научные труды Республиканского института высшей школы. Философско-гуманитарные науки: сб. науч. ст. / редкол.: М. И. Демчук [и др.] – Вып. 14. – Минск, 2015. – С. 154–160.
7. Бакштановский, В. И. Социология морали: нормативно-ценностные системы / В. И. Бакштановский, Ю. В. Согомонов // Социс. – 2003. – № 5. – С. 8–20.
8. Зеленкова, И. Л. Проблема плюрализма: некоторые аспекты исследования / И. Л. Зеленкова // Философия и социальные науки. – 2009. – № 3. – С. 25–32.
9. Буданов, В. Г. О методологии синергетики / В. Г. Буданов // Вопр. философии. – 2006. – № 5. – С. 79–94.
10. Назаретян, А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации: очерки по эволюционно-исторической психологии / А. П. Назаретян; Рос. акад. наук, Ин-т востоковедения. – М.: URSS, 2007. – 256 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
В. Ф. Берков
Республиканский институт высшей школы, Минск
V. Berkov
Natiоnal Institute fоr Higher Educatiоn, Minsk
УДК 001.8
СОЦИАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ В СВЕТЕ МЕТОДОЛОГИИ СИСТЕМНОГО АНАЛИЗА
SOCIAL GOVERNANCE IN THE LIGHT OF SYSTEM ANALYSIS METHODOLOGY
В статье показано, что непосредственной задачей системного анализа является изучение и экспертная оценка основных этапов деятельности субъекта социального управления. К ним относятся: постановка проблемы, ее адаптация к методам решения, выделение множества альтернатив, их анализ и оценка, принятие решения. Дана методологическая характеристика каждого из этих этапов.
Ключевые слова: социальное управление; системный анализ; постановка проблемы; метод решения; альтернатива; критерий выбора; принятие решения.
The article shows that the immediate task of system analysis is the study and expert assessment of the main phases of social governance entity activities. These phases are: problem definition, its alignment to the solution methods, identification of a set of alternatives, their analysis and evaluation, decision-making. A methodological characteristic of each phase is provided.
Key words: social governance; system analysis; problem definition; solution method; alternative; selection criterion; decision-making.
В сфере социального управления неизбежны случаи, когда при выработке и реализации программы субъект попадает в ситуацию недостаточности наличных средств для достижения поставленных целей. Такие ситуации называются проблемными. С середины XX в. разрабатывается особое научное направление, посвященное методологии изучения и разрешения проблемных ситуаций, – системный анализ. В современной теории социального управления ему отводится первостепенная роль.
Системный анализ – совокупность методологических средств и процедур, используемых для подготовки, обоснования и осуществления решений по сложным проблемам экономического, политического, военного, научного, технического характера [1, с. 587]. Применение системного анализа порождает задачу по разработке соответствующего понятийно-терминологического аппарата. Данная статья посвящается некоторым аспектам решения этой задачи.
Методология системного анализа предполагает последовательное изучение и экспертизу следующего ряда (модели) действий субъекта управления:
• постановку проблемы;
• ее адаптацию к методам решения;
• множества выявленных альтернатив;
• их анализа и оценки;
• принятия решения.
Реализация данной линии действий требует от аналитика (им может оказаться сам субъект управления) немалых усилий не только по познанию управляемого объекта, но и серьёзной подготовки в сфере методологии научно-исследовательской работы. При этом следует различать цель управленческой программы и цель системного анализа. Это различение становится очевидным уже на уровне их языкового выражения: если при фиксации управленческой программы используется некий предметный язык, дающий представление об управляемом объекте, то при фиксации процесса системного анализа – метаязык. Соответственно и деятельность в первом случае теоретическая, во втором – метатеоретическая. Например, если цель программы – прокладка железной дороги между пунктами A и B, то при системном анализе эта цель переносится в другую «систему координат» и исследуется её сложность, корректность постановки и т. д. После принятия программы такие вопросы отпадают за ненужностью.
Автор фундаментального учебника по математической логике С. К. Клини предупреждал об опасности смешения предметных и метапредметных элементов нашего мышления. Он писал: «Необходимо все время помнить об этом различии изучаемой (предметной) логикой и логикой как средством такого изучения (т. е. логикой исследователя). Тому, кто не готов к этому, стоит сразу же закрыть эту книгу и подыскать себе другое занятие (скажем, составление шарад или пчеловодство)» [2, с. 12].
Рассмотрим последовательность действий субъекта социального управления в метаязыковом контексте.
Постановка проблемы. Корректная постановка проблемы связана с выполнением ряда условий.
1. Формулировка проблемы должна быть разумной, т. е. имеющей смысл. Непременным условием выполнения этого требования является соблюдение синтаксических и семантических правил того языка (как правило, языка научной теории), на котором проблема выражается. Не исключено, что проблема, разумная в рамках языка одной теории, может оказаться неразумной в рамках языка другой теории, и наоборот. Не удовлетворяет, в частности, этому условию тема исследования «Теоретико-методологические вопросы современной рабочей силы», поскольку методология занимается не каким-то объектом (в данном случае объект – современная рабочая сила), а средствами познания объекта.
2. Проблема должна ставиться конкретно. При неконкретной её формулировке обсуждение приобретает схоластический, а поиск – беспредметный характер. Такая формулировка не приближает, а, пожалуй, наоборот, отдаляет нас от истинного понимания вещей. «Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна» – утверждает диалектическая логика. Поэтому и поиск истины с помощью абстрактно сформулированных проблем – дело безнадежное. Конкретность постановки проблемы может быть обеспечена лишь при рассмотрении предмета в его целостности, осознании его коренных движущих сил и глубинных процессов, отображении форм его бытия в их исторической преемственности, вскрытии его противоречивой сущ-ности.
3. Формулировка проблемы должна быть ясной, точной и однозначной. Этими качествами, наряду с осмысленностью, определяется понимание проблемы. Неразумно браться за изложение, тем более за решение проблемы, если она не ясна или неточно сформулирована. Менеджер, который не в состоянии придерживаться однажды принятого значения обсуждаемого положения, сознательно или неосознанно подменяющий одни смыслы другими, в конечном счете, обречен на неудачу в своих делах.
4. Логические предпосылки проблемы должны быть истинными суждениями. Проблема – это не только запрос на новую информацию. Она аккумулирует в себе результаты прошлой познавательной и практической деятельности. Эти результаты, выраженные вербально, называются логическими предпосылками проблемы. Проблема с ложной логической предпосылкой не может считаться корректно сформулированной, хотя иногда и признаётся таковой, если ложность предпосылки неизвестна.
Требование истинности логических предпосылок следует отличать от требования осмысленности. Осмысленность и истинность – не одно и то же. Разница отчетливо обнаруживается при учёте следующего обстоятельства: отрицание истинности высказывания даёт его ложность, и наоборот; отрицание бессмысленного есть бессмысленное.
5. Проблема должна быть актуальной, т. е. служащей достижению цели управленческой программы. Необходимым условием актуальности проблемы (как метаобразования) является совместимость её логических предпосылок с поставленной целью. Проблема теряет смысл, если она не совместима с нею. В таком случае проблема оказывает отрицательное воздействие на получение результата.
Адаптация проблемы к методам ее решения. Характер метода определяется многими факторами: предметом исследования, степенью общности поставленных задач, накопленным опытом, уровнем развития научного знания и т. д. Методы, подходящие для одной области деятельности, оказываются непригодными для достижения целей в других областях. Там, где учёный использует линейку и динамометр, не пользуются синхрофазотроном, и наоборот. Поэтому всегда существует проблема поиска метода и его адаптации к предмету исследования, и наоборот.
В структуре метода центральное место занимают правила. Правило есть предписание, устанавливающее порядок действий при достижении некоторой цели. Оно является таким положением, в котором отражена закономерность в некоторой предметной области. Эта закономерность фиксируется в базовом знании правила. Оно трансформируется в систему операциональных норм, обеспечивающих «подведение», т. е. соединение средств и условий с деятельностью человека.
Процесс адаптации проблемы к методу решения проиллюстрируем следующим простым примером. Пусть имеется задача: возвести в квадрат сумму двух чисел, то есть
(a + b)2
? ,
где (a + b)2 – условие задачи (ее логическая предпосылка), а символом «?» обозначается ее требование.
Поступаем следующим образом. Из множества алгебраических уравнений извлекаем теорему, некоторая часть которой является логической схемой условия нашей задачи – (a + b)2. Очевидно, такой теоремой является формула
xy ((x + y)2 = x2 + y2 + 2xy),
которая читается: для всякого x и для всякого y, определенных на множестве чисел, верно равенство выражений (x + y)2 и x2 + y2 + 2xy. Эта теорема выбрана не случайно: в ней содержится схема (x + y)2, которая сходна с условием задачи (a + b)2 и которая поэтому позволяет ввести это условие в сферу алгебраических преобразований.
Как известно, теоретическое утверждение – еще не правило, как и теория в целом – не метод. Метод есть практически применяемая теория, и чтобы стать методом, она (или ее фрагмент – закон, теорема и т. д.) должна приобрести нормативный характер, стать предписанием последовательно выполнить определенное число операций. Наш случай можно представить в виде таблицы 1.
Действуя далее в соответствии с логической аксиомой «присущее (неприсущее) всем присуще (не присуще) каждому в отдельности» и соответственно подставляя вместо переменных x и y имена постоянных (чисел) a и b (как отдельных вариантов), получаем утверждение
(a + b)2 = a2 + b2 + 2ab.
Таблица 1
Метод, представленный в виде операций
№ операции | Название операции | Результат |
1 | Найти первый член двучлена | x |
2 | Найти второй член двучлена | y |
3 | Возвести первый член двучлена в квадрат | x2 |
4 | Возвести второй член двучлена в квадрат | y2 |
5 | Составить произведение первого и второго членов двучлена | xy |
6 | Результат 5-й операции удвоить; | 2xy |
7 | Результаты 3-й, 4-й и 6-й операций сложить | x2+ y2+2xy |
Тем самым получен желаемый результат: своими условиями задача адаптирована к одному из фрагментов алгебраической теории.
Таким образом, благодаря методу (правилу, алгоритму) наша система, начав свой путь «входом» – (a + b)2, завершила его «выходом» – a2 + b2 + 2ab. Тем самым продемонстрирована адаптация задачи к избранному методу ее разрешения.
В случае проблемы дело осложняется лишь тем, что испытывать приходится не один, а несколько исходов, несколько альтернатив.
Процесс адаптации не может быть успешным, если метод не удовлетворяет следующим взаимосвязанным условиям: а) предметности, б) целесообразности, в) предельной общности. Эти условия «просвечиваются» даже при рассмотрении нашего метода возведения в квадрат суммы двух чисел.
Предметность метода означает, что его базовое знание является, прежде всего, истинным знанием. Задача на построение квадрата, равновеликого данному кругу, с помощью циркуля и линейки («квадратура круга»), над которой бились многие поколения математиков, неразрешима в силу ложности базового знания, выражаемого высказыванием «Существует возможность построения квадрата, равновеликого данному кругу, с помощью циркуля и линейки». Более того, базовое знание должно быть адекватным предмету исследования. Домарксовские экономисты пытались постичь сущность капитализма, выделяя его отдельные стороны и не заботясь о порядке рассмотрения – как в механике, где безразлично, начитать ли со статичных состояний, колебательных волн, вращательных движений и т. д. Поэтому в результате исследователи ограничились весьма абстрактными построениями. Но экономические отношения характеризуются генетически связанными признаками, поэтому важна последовательность выполнения предписаний.
Целесообразность означает, что метод находится в неразрывной связи с целью исследования, сопряжен с нею. Каждый метод хорош на своем месте, и подобно тому как неразумно медный кувшин вытачивать на гончарном круге, не имеет смысла анкетными методами социологии решать экономические задачи себестоимости товаров.
Важно иметь в виду, что базовое знание метода всегда носит обобщенный характер. Сам по себе метод не может обеспечить успеха при решении конкретных задач. Он является лишь непременной предпосылкой деятельности. Для получения желаемого результата метод должен быть «нагружен» содержанием исследуемой предметной области. Например, в качестве метода вычисления пути, пройденного падающим телом, можно использовать предписания, основанные на формуле S = gt2/2. Но задача будет решена лишь тогда, когда вместо g и t будут подставлены соответствующие величины и произведены соответствующие операции (возведение в квадрат, умножение, деление). Вопросы обычной социологической анкеты воплощают в себе общие формы, «ожидающие» своей индивидуализации безотносительно к конкретным людям.
Применение метода, таким образом, связано с подведением частного (единичного) под общее. Но следует иметь в виду, что это подведение совершается через посредствующие звенья, с учетом привнесённых факторов. Непосредственное применение формулы S = gt2/2 для вычисления пути свободно падающего тела может дать неверный результат, если не будут учтены такие факторы, как сила ветра, атмосферное давление и многое другое. Нередко социальные теории поспешно объявляются несостоятельными в силу их расхождения с лежащими на поверхности жизненными реалиями.
Выявление множества альтернатив. Альтернативы есть особого рода гипотезы. Их отличительным признаком является органическая связь с поставленной проблемой, они являются предполагаемыми ответами на проблему. Поэтому они находятся в логической и временной зависимости от нее и, можно сказать, выдвигаются ею. Во всяком случае налицо их логические схемы и множество (предметная область), на котором определены альтернативы.
Правильно сформулированная проблема фиксирует реальную управленческую ситуацию, выражающуюся в разбросе альтернатив. Чем больше недостает альтернатив (они же – средства достижения цели), тем шире сама проблема и неопределеннее достижимость конечной цели. Недостаточность средств может оказаться слишком большой, даже характеризуясь нулевой величиной, вследствие чего цель преобразуется в благое пожелание или маниловское мечтание. К тому же альтернативы могут быть нагружены избыточной информацией, не обязательно исключающими друг друга (как в случае: «Причина заболевания – отравление или инфекция»). Поэтому существует четыре пути их выделения, и системный анализ не может пройти мимо их рассмотрения:
• Уточнение предметной области, в рамках которой ставится и решается проблема.
• Избавление от избыточной, бесполезной информации.
• Установление логического отношения между множеством альтернатив и целью.
• Установление логических отношений между отдельными альтернативами.
Анализ и оценка альтернатив. Следующий шаг – нахождение среди альтернатив такой (или таких), которая могла бы служить надежным элементом структуры управленческой программы. Этот шаг связан с анализом и оценкой каждой из альтернатив, входящей в выделенное множество.
Анализ альтернатив – многогранная процедура, связанная с решением ряда вопросов:
• Сформулированы ли альтернативы и соотносимая с ними проблема на едином языке?
• Является ли формулировка каждой из альтернатив точной, однозначной и ясной?
• Находятся ли альтернативы в логической связи с проблемой и поставленной целью?
• Какие из альтернатив являются ложными?
• Какие из альтернатив имеют достаточное обоснование?
• На какой из альтернатив следует остановить свой выбор (принять решение) при их кажущейся равноценности?
Данные вопросы (возможно, не только эти) определяют логический критерий (от греч. kriterion – средство для суждения) выбора между альтернативами в процессе принятия решения. Согласно С. Л. Оптнеру, «критерий является средством, с помощью которого измеряются или выбираются альтернативы. Критерий заставляет специалиста по анализу систем показывать логичность в выборе его предпочтений. <…> Критерий есть стандарт, с помощью которого может быть вынесено суждение об относительной выгоде выбора» [3, с. 181].
Критерием выбора альтернатив может выступать, во-первых, цель. Фактически она превращается в средство, принуждающее к принятию лишь тех альтернатив, которые логически совместимы с ней. Чертеж, обозначая цель деятельности, есть одновременно средство контроля, содержащее правила, с помощью которых контролер принимает или бракует деталь.
Во-вторых, функцию критериев выполняют ограничения (запреты, разрешения), накладываемые на процесс решения наличными ресурсами или объективными условиями. Например, на наше решение о том, лететь ли в Москву самолетом или ехать поездом, могут существенно повлиять не зависящие от нас погодные условия или предельная денежная сумма, которую мы готовы израсходовать.
Как правило, критерий имеет сложную структуру. Например, при выборе места для размещения офиса в качестве критерия может выступать совокупность (конъюнкция) многих условий: минимальная площадь помещения, максимальные затраты, местонахождение и т. д. Но будучи однажды выбранным, критерий должен удовлетворять требованию логического закона тождества: он должен оставаться одним и тем же на протяжении всего анализа и оценки множества альтернатив.
Выбор критерия – необходимое предварительное условие процедуры анализа и оценки альтернатив. Эта процедура решает названные выше вопросы (не обязательно в обозначенном порядке). Остановимся на них подробнее.
1. Современные системы управления опираются на достижения самых разнообразных наук. В частности, в системах социального управления используются знания из области правоведения, экономической теории, психологии и др. Для своих нужд каждая из наук создает свой собственный язык. Глубинным источником языка всякой науки является естественный, разговорный язык.
Основу любого научного языка составляет особый понятийно-терминологический аппарат. Запрет на перенос элементов понятийно-терминологического аппарата одной науки в другую научную систему (например, из сферы правоведения в психологию) – принципиальное методологическое требование. Оно распространяется и на систему «проблема – альтернативы» как на подсистему научного текста. В соответствии с этим требованием альтернативы и соотносимая с ними проблема должны пользоваться одним и тем же понятийно-терминологическим аппаратом. Отступление от него порождает бессмысленные выражения.
Можно наблюдать использование в разных науках одних и тех же слов. Но эти слова – либо логические связки, которые одни и те же в разных сферах познания, либо выражения, обладающие разной семантикой. Знаковые переносы из одних научных языков в другие всегда требует соответствующих переопределений.
2. Выше шла о требовании точности, однозначности и ясности при постановке проблемы. Но оно справедливо и для каждой альтернативы – как производной от последней.
3. Нормально, если альтернативы и проблема находятся в тесной логической связи. Такая связь обнаружима следующим образом. Если из любой альтернативы и логической предпосылки составить условное высказывание, где альтернатива – условие, а логическая предпосылка – следствие, и данное высказывание оказывается истинным, то между ними имеется тесная логическая связь (отношение логического следования).
4. Ложная альтернатива изымается из оборота. В ряде случаев ложность альтернативы обнаружима с помощью логического правила modus tollens: если из положения A следует положение B и B оказывается ложным, то A также является ложным. Заметим, что в конечном счёте испытание следствий на их истинность или ложность находится в компетенции конкретных наук и практического использования их результатов, логика же опирается на эти результаты, принимая их как данные.
5. Обоснование имеет много вариантов: доказательство, опровержение, подтверждение, возражение, объяснение, интерпретация, оправдание и пр. Одни из них, как например доказательство, безусловно и окончательно выделяют истинную альтернативу, другие не столь надёжны. Данная тема требует особого разговора.
Принятие решения. Выбор нужной альтернативы из множества предполагаемых по имеющемуся критерию – ключевая задача во всём процессе принятия решения. Вопрос о том, как производится этот выбор, какие объективные и субъективные факторы влияют на принимаемые решения, является предметом бурно развивающейся теории принятия решений. Она находится в центре внимания представителей самых разнообразных областей знания (логики, психологии, эвристики, математической теории вероятностей и др.) и носит междисциплинарный характер.
Первостепенная задача анализа альтернатив – отделение истинных альтернатив от ложных.
Требует внимания следующее обстоятельство. Всякая альтернатива есть не только следствие исторически сложившихся условий человеческой жизнедеятельности. Сама она – потенциальный источник новых следствий, новых прогнозов, которые также так или иначе участвуют в становлении и обосновании конечной цели.
Логическую основу получения следствий составляют правила работы с условными высказываниями вида «если…, то…». Часть условного высказывания, стоящая после слова «если», называется условием, или основанием, а часть, стоящая после слова «то», – следствием.
Логические правила работы со следствиями условных высказываний таковы: а) если выводимое из основания следствие оказывается истинным, то это вовсе не означает, что основание также истинно; б) если следствие условного высказывания является ложным, то ложным (т. е. опровергнутым) является и его основание. Например, законно утверждение, что избыток бумажных денег в обращении ведет к повышению цен на товары и услуги. Но наблюдающееся в некоторый момент времени повышение цен на товары и услуги еще не означает, что в обращении имеется избыток бумажных денег, существует множество других причин повышения цен. Вместе с тем, отсутствие такого повышения есть свидетельство соответствия массы бумажных денег потребностям товарооборота.
Считается, что если из альтернативы выведено истинное следствие, то она получает подтверждение, но еще не доказательство своей истинности. В таком случае решение спроектировать действие, согласующееся с данной альтернативой, будет допустимым, хотя и ненадежным решением. При этом другие альтернативы автоматически не отбрасываются.
Если из альтернативы выведено ложное следствие, то требуется ее отбрасывание, и соответствующее решение будет разумным решением. Принятие же ее сделает решение нелепым. При двух альтернативах отбрасывание одной из них ведет к принятию другой. При числе альтернатив, большем двух, опровержение и отбрасывание одной из них означает сужение поискового поля решений, и анализ альтернатив продолжается.
Отдельные аспекты теории принятия решений приняли формализованную форму. Здесь особая заслуга принадлежит ветви логики, которая называется логикой принятия решений.
Теория принятия решений не ограничивается логическими подходами. Рациональные (оптимальные) процедуры решения отдельных типов задач, или эвристики, предложены математиками, экономистами, праксеологами, социологами, психологами.
В заключение отметим, что рассмотренные «шаги» по направлению к принятию решения – постановка проблемы, ее адаптация к методам решения, выявление множества альтернатив, их анализ и оценка, сам факт принятия решения – суть существенные моменты в структуре модели, описывающей действия, которые совершаются субъектом социального управления. Непосредственная задача системного анализа – изучение и экспертная оценка совокупности этих действий на предмет их рациональности.
Список использованных источников
1. Юдин, Б. Г. Системный анализ / Б. Г. Юдин // Философский энциклопедический словарь. – М., 1989.
2. Клини, С. К. Математическая логика /С. К. Клини; пер. с англ. Ю. А. Гастева. – М., 1973.
3. Оптнер, С. Л. Системный анализ для решения деловых и промышленных проб- лем / С. Л. Оптнер. – М., 1969.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
О. В. Беркова
Республиканский институт высшей школы, Минск
O. Berkova
Republican Institute of higher school, Minsk
УДК 1:316.323
О ФУНКЦИОНИРОВАНИИ РЕДИСТРИБУТИВНЫХ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ
FUNCTIONING OF REDISTRIBUTIVE SOCIO-ECONOMIC SYSTEMS
В статье дается характеристика редистрибутивных (альтернативных рыночным) социально-экономических систем, раскрываются особенности механизма их функционирования, прогнозируются их желаемые будущие состояния, исходя из необходимых условий их устойчивого развития.
Ключевые слова. Общественная система; редистрибуция; типы собственности; права собственности; человеческий капитал.
In the article the characteristic of redistributive (alternative market) socio-economic systems, the peculiarities of the mechanism of their functioning, their projected desired future states on the basis of the necessary conditions for their sustainable development.
Key words. Social system; redistribution; types of ownership; property rights; human capital.
Одним из выдвигаемых современным обществоведением положений является утверждение о том, что в мировой экономике наряду с рыночными экономическими системами существуют хозяйственные системы другого типа, которые разными авторами и в разные периоды назывались «редистрибутивными» (К. Поланьи), «централизованно управляемыми» (В. Ойкен), «раздаточными» (О. Э. Бессонова), «азиатским способом производства» (К. Маркс).
Данное положение, по мнению его авторов, вытекало из ограниченности формационного подхода К. Маркса, используемого при изучении социально-экономических систем. Несмотря на то, что с помощью данного подхода история человечества представлялась в виде логической системы, а не хаоса фактов, применим он был в основном к странам Западной Европы, и при анализе традиционных цивилизаций Востока историки-марксисты испытывали определенные трудности. В частности, не обнаруживалось убедительных фактов, свидетельствовавших о существовании в истории этих обществ рабовладельческого способа производства. Модель рабовладельческой формации в лучшем случае была применима к небольшому числу древних цивилизаций средиземноморского региона. Сложности возникали и при исследовании традиционных восточных обществ с позиции классических марксистских представлений о феодальном способе производства.
Все эти факты требовали корректировки разработанной К. Марксом и Ф. Энгельсом картины социальной реальности с учетом внешней, в первую очередь природно-географической, среды. Некоторые исследователи отмечали, что сам К. Маркс, обнаружив трудности согласования эмпирического материала, относящегося к истории традиционных цивилизаций, с предложенной типологией обществ, предпринял попытку несколько модернизировать эту картину. В связи с этим им была выдвинута гипотеза об азиатском способе производства как основании восточных цивилизаций» [см., напр.: 1, с. 238].
Впоследствии историки-марксисты многократно возвращались к этой идее, и было проведено несколько дискуссий по проблеме азиатского способа производства. Однако, по мере усиления в СССР идеологического контроля над общественными науками и догматизации марксизма, попытки подогнать факты под представления о пяти общественно-экономических формациях, которые основывались на различных, часто искусственных, допущениях, стали доминирующими.
В наши дни, благодаря исследованиям российских ученых, в первую очередь Л. И. Абалкина, О. Э. Бессоновой, С. И. Валянского, Д. В. Калюжного, С. Г. Кара-Мурзы, С. Г. Кирдиной, Л. В. Милова, А. П. Паршева, В. Т. Рязанова и др., намечены определенные направления дальнейшего развития формационного подхода. Так, категорию «производительные силы», включающую, как известно, средства производства и рабочую силу, было предложено рассматривать с учетом внешней среды [2, с. 78]. Понятие средств производства было расширено за счет включения в него таких составляющих как климат, ландшафт, почвы, полезные ископаемые и т. п. Это позволило объяснить разный характер соединения людей в процессе производства - производственные отношения – при различном характере материально-технологической среды (коммунальной либо некоммунальной, если пользоваться терминологией российских институционалистов).
Еще ранее, в политэкономии советского периода, отмечалось, что восточные рабовладельческие государства (Египет, Вавилон, Персия, Индия, Китай), в отличие от греческих городов-государств, «не поддавались напору частнособственнических тенденций развития. Устойчивость восточной общины во многом определялась тем, что земледелие в этих странах нуждалось в ирригационных системах, которые можно было поддерживать только совместным трудом» [3, с. 65].
Особенности способа производства, характерного для территории России, также нашли отражение в работах исследователей. Так, российскими историками было выявлено, что природно-климатические условия ставили древнерусских земледельцев перед проблемой обработки большого количества земли в короткие сроки [4, с. 555–556]. Решением являлась концентрация значительных групп работников в общине, что позволяло экономить организационно-управленческие транзакционные издержки.
Применяемая технология обработки земли в виде подсечно-огневой системы также способствовала закреплению общинных, коллективных форм хозяйства и собственности [5, с. 65]. Распространение огневого хозяйства было обусловлено, во-первых, отсутствием значительного количества пашни в лесистых местах первичного расселения славян, и, во-вторых, его высокой сравнительной эффективностью. Именно по этой причине огневая система земледелия активно применялась в России вплоть до начала XX в. как в северных и приозерных, богатых лесами районах, так и при хозяйственном освоении новых земель в Сибири и на Дальнем Востоке.
Когда по истечении 5–6 лет земля истощалась, она «забрасывалась» на 1,5–2 поколения, а обработке подвергались другие участки. Коллективный характер труда на огневой пашне и постоянный переход на другие земли не способствовали закреплению частных прав земельной собственности. Вся земля, как находящаяся в обработке, так и в перспективе к ней предназначенная, считалась общей (или княжеской, или царской, или государственной по мере развития истории), общими усилиями возделывалась и общими усилиями охранялась. Это и означало коммунальный характер земли как средства производства, что требовало единого управления и обеспечения общего доступа к различным ее участкам. Другие формы использования земли, аналогичные западноевропейским образцам, оказывались неэффективными.
Анализ исторического и современного материала показывает, что основной особенностью подобных социально-экономических систем (которые территориально свойственны большинству государств восточной части света, включая Россию) является отсутствие на всем протяжении их истории частной собственности на средства производства в полном, классическом ее понимании.
В то же время вся история России подтверждает существование на ее территории особого способа жизнеустройства, характеризующегося усиленным государственным началом (в первую очередь, в хозяйственной деятельности) и приоритетом его интересов по отношению к интересам отдельной личности. Данный факт объясняется тем, что подобный способ организации жизни являлся единственно возможной технологией выживания, сохранения самодостаточности и целостности общества на данной территории в ходе исторической эволюции.
Подобный способ жизнеустройства характеризуется еще и тем, что права собственности – владение, пользование, распоряжение, известные нам из теории прав собственности, – распределяются в них особым образом. Владение – это фактическое обладание имуществом, без чего все остальные права собственности не могут быть реализованы. Пользование – фактическое применение вещи в зависимости от ее назначения. Пользование представляет собой форму реализации владения и собственности. Владение и пользование могут соединяться в руках одного субъекта или быть разделенными. Последнее означает, что пользоваться вещью можно и не будучи ее владельцем. Распоряжение – это принятие решения владельцем или другими лицами по поводу функционирования объекта собственности, основанное на праве субъекта передавать в пользование имущество в пределах, дозволенных собственником. Распоряжение дает возможность использовать объект любым желаемым образом, вплоть до передачи его другому субъекту.
Согласно теории прав собственности связь между вышеуказанными элементами такова: распоряжение определяется пользованием, пользование определяется владением, владение определяется господствующим типом собственности (частным или общественным).
Особое распределение прав собственности в редистрибутивных экономиках объясняется тем, что конкретно персонифицировать субъекта в условиях общественной (или коллективной) собственности невозможно. Тем не менее, в любой социально-экономической системе существует необходимость координации хозяйственной деятельности. В связи с этим М. Х. Мескон популярно разъяснял: «Если кто-то из матросов в лодке не возьмет на себя обязанности капитана, и не позаботится, чтобы движения руля были согласованы с маневрами парусов, чтобы судно держалось курса, – группа, плывущая на судне, вероятно, никогда не доберется до порта назначения: она, скорее всего, окажется там, куда занесут ее ветер и течение (т. е. внешняя среда)» [6, с. 22].
Необходимую функцию координации берет на себя в данном случае определенный государственный орган (князь, император, Госплан), играющий роль своеобразного координатора, поэтому все последующие права собственности, определяемые владением, – пользование, и тем более распоряжение – координируются и определяются «сверху». Это же касается и института частной собственности, который эпизодически или в переходные периоды возникает в редистрибутивных социально-экономических системах.
Иными словами редистрибутивные социально-экономические системы строятся по принципу приоритета права владения со стороны верховной власти. Поэтому возникающая в их рамках частная собственность часто характеризуется как «квазичастная», то есть деятельность частных собственников определяется условиями и ограничениями со стороны центрального координирующего органа.
В то же время хозяйственные единицы, основанные на общественной (коллективной) собственности, но функционирующие в социально-экономических системах, где господствующим типом является частная собственность, представляют собой четко обособленные самостоятельные образования, обладающие всей полнотой прав собственности внутри своих собственных границ. Деятельность их не координируется каким-либо центральным органом, а подвержена действию конкурентных законов.
Редистрибутивные социально-экономические системы также жизнеспособны, как и альтернативные им рыночные; они имеют собственные законы развития, собственную историю и в перспективе, скорее всего, сумеют сохранить свою внутреннюю основу.
Кризис же советской экономики, являвшейся примером, даже предельным случаем, редистрибутивной общественной системы, был обусловлен не столько ее плановой основой самой по себе, сколько ошибками в обеспечении условий ее устойчивого развития.
То, что в 50–60-е гг. XX в., она переживала расцвет, отмечают даже авторитетные советологи неоклассического направления. Можно предположить, что эффективность системы централизованного планирования была тесно связана с определенным типом производства, с определенной фазой крупной машинной индустрии. Ее характерные предпосылки – высокая концентрация и специализация массового производства на крупных и сверхкрупных предприятиях, относительная стабильность технологий, устойчивость ассортимента продукции, медленные изменения в потребностях и структуре потребления и т. д.
Когда же, начиная с 70-х гг. началось изменение самого характера развития производительных сил, которое состояло в бурном развитии компьютерной техники, информатики, непрерывном развитии технологий и продукции, распространении мелкого высокотехнического производства товаров и услуг, постоянном изменении потребностей и т.д., то, в отличие от стран Запада и в Японии, экономика советского типа оказалась неспособной себя трансформировать – по причине того, что в ней отсутствовал механизм саморазвития и приспособления.
В настоящее время установлено, что данный механизм может быть обеспечен применением основных положений общей теории систем к закономерностям общественного развития, в частности, так называемого закона необходимого разнообразия, согласно которому открытая система, чтобы справляться со всеми потенциальными изменениями окружающей среды, выдерживать непредсказуемые ее удары, должна быть достаточно многообразна. В предельном случае ее многообразие должно соответствовать многообразию внешней среды и ее реакция на воздействие этой среды должно быть строго однозначным. Следовательно, в общественной системе должны присутствовать элементы различных, подчас альтернативных, хозяйственных типов. Определение соотношения данных хозяйственных типов в рамках одной социально-экономической системы в современной науке, как обществоведами, так и теоретиками систем, решается с помощью так называемого принципа «примесей», гласящим, в каждой системе (или подсистеме) содержатся элементы («примеси»), которые, не будучи характерными для системы в целом, тем не менее, необходимы для ее функционирования.
Принцип «примесей» сочетается с более привычной концепцией, традиционно именуемой принципом «преобладания», т. е. с представлением о том, что в социально-экономических системах обычно проявляются некие доминирующие хозяйственные типы. Они определяют сущность системы и свойственны ей исторически. При этом если преобладает хозяйственный тип, которому свойственно централизованное планирование, то для того, чтобы система могла нормально функционировать, свободное действие ценового механизма в определенных хозяйственных сферах необходимо в качестве «примесей».
Каковы же, исходя из вышеизложенного, желаемые будущие состояния редистрибутивных общественных систем, с учетом того, что любое общество явно или неявно стремится к устойчивому развитию?
Для ответа на этот вопрос необходимо учесть два момента. С одной стороны, происходящий в мировом масштабе процесс обобществления средств производства, как результат неизбежной концентрации и централизации производства (акционерные общества, ТНК), приводит к развитию планирования и редистрибуции внутри самих этих образований. Причем последнее осуществляется с использованием научно-технических достижений в области математической формализации, моделирования и системного анализа, позволяющих международным монополиям вести учет товарных рынков, прогнозировать ожидаемые изменения в технологии, конъюнктуре на всех рынках мира, последствий слияний и приобретений, а значит, и оперативно решить вопросы внутрифирменного воспроизводственного процесса, рассчитывать свою деятельность на многие годы вперед.
С другой стороны, подобные процессы ограничивают сферы человеческой деятельности, где присутствует необходимая для равновесия любой социально-экономической системы «примесь» – частная собственность. Поскольку в современной научной литературе определение понятия «частная собственность» в имеет довольно расплывчатый характер, предлагаем дать характеристику основным типам собственности (частной и общественной) следующим образом. Признаком частной собственности можно считать наличие у какого-либо лица или какой-либо группы лиц всей полноты прав (владения, пользования и распоряжения) на тот или иной материальный или нематериальный объект. Главным моментом здесь является возможность конкретной персонификации субъекта собственности, так как, согласно теории управления, реализация одновременного и согласованного владения, распоряжения и пользования объектом собственности возможна только в небольших группах (максимум, который удалось установить в соответствующих исследованиях, 11 человек, а лучше – около 5-ти).
Признаком же общественной собственности может служить отсутствие у какого-либо частного лица или какой-либо социальной группы всей полноты прав на тот или иной материальный или нематериальный объект. Основное отличие от частной собственности в данном случае состоит в том, что из-за большого количества «совладельцев» здесь нельзя конкретно персонифицировать субъекта собственности.
В настоящее время особенности общественного развития таковы, что сферой, где обозначается четко персонифицированный собственник на средства производства, выступает сам человек, а точнее совокупность его навыков, знаний и способностей в смысле всей полноты прав на нее по владению, распоряжению и пользованию с его стороны.
Четко персонифицированный собственник своих способностей, знаний и квалификации экономически обособлен, независим и самостоятелен. Он стремиться наилучшим образом распорядиться своей собственностью чаще всего вступая в конкурентную борьбу при найме на работу, чтобы получить максимально возможную прибыль на вложенный капитал, то есть на то, что он потратил на создание и воспроизводство своих знаний, навыков, способностей и здоровья.
В последние десятилетия для характеристики способностей, знаний, навыков человека, а также для отражения процессов инвестирования в развитие данных качеств человека, в мировую научную литературу прочно вошло понятие «человеческий капитал». Сама же подготовка специалистов, то есть производство того, что с точки зрения работодателя может рассматриваться как человеческий капитал, стала импульсом для ускоренного развития такой отрасли общественного производства как сфера образования.
Понятие «человеческий капитал» может быть применимо далеко не к любому человеку, и даже не к любому наемному работнику. Наемный работник должен обладать всей полнотой прав собственности на свои особые (а лучше уникальные) знания, умения, квалификацию, здоровье и т. д., в создание которых он вложил деньги и время. Причем данные вложения (путем повышения своего образовательного уровня; путем поддержания своих уникальных способностей, например, в спорте, искусстве; путем постоянной заботы о здоровье и т. п.) должны осуществляться с целью получения прибыли непрерывно, на протяжении всей жизни.
Таким образом, равновесное состояние редистрибутивных систем и их устойчивое развитие может быть обеспечено в современном мире за счет развития самого человека. В данном случае человек как субъект, обладающий всей полнотой прав по владению, распоряжению и пользованию своими знаниями, навыками, способностями (которые, бесспорно, при определенных условиях могут рассматриваться как средства производства) выступает в качестве необходимого элемента равновесия и развития социально-экономических систем.
Список использованных источников
1. Степин, В. С. Философия науки. Общие проблемы / В. С. Степин. – М.: Гардарики, 2006. – 384 с.
2. Кирдина, С. Г. Институциональные матрицы и развитие России / С. Г. Кирдина. – Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН, 2001. – 307 с.
3. Курс политической экономии: в 2 т. / под ред. Цаголова: учеб. пособие для экон. вузов и фак. – 2-е изд., переработ. и доп. – М., «Экономика», 1970. – Т. 1 – 760 с.
4. Милов, Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса / Л. В. Милов. – М.: Росспэн, 1998. – 572 с.
5. Валянский, С. И. Забытая история Руси / С. И. Валянский, Д. В. Калюжный. – М.: Вече, 2006. – 382 с.
6. Мескон, М. Х. Основы менеджмента / М. Х. Мескон, М. Альберт, Ф. Хедуори. – М.: Дело, 1994. – 701 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Ю. Дедолко
Белорусский государственный университет, Минск
J. Dedolko
Belarusian State University, Minsk
УДК 001.2 + 168.5
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ СИНТЕЗА ЕСТЕСТВЕННЫХ И СОЦИОГУМАНИТАРНЫХ ДИСЦИПЛИН В СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
THE PROBLEMS AND THE POSSIBILITIES OF SYNTHESIS OF NATURAL AND SOCIO-HUMANITARIAN KNOWLEDG IN MODERN INTERDISCIPLINARY RESEARCHES
Статья посвящена сравнительному анализу естественнонаучного и социогуманитарного познания на классическом, неклассическом и постнеклассическом этапах. Рассматриваются процессы становления и взаимовлияния естественных наук и обществознания. Выявлены проблемы современного обществознания. Обосновано использование междисциплинарной и метадисциплинарной методологий в современных социогуманитарных и философско-методологических исследованиях.
Ключевые слова: наука; философия; естественнонаучное и социогуманитарное познание; методология; междисциплинарные исследования; метадисциплинарный подход.
The article is devoted to the comparative analysis of natural and socio-humanitarian researches in the classical, non-classical and post-nonclassical stages. The processes of establishment and interaction of natural and social sciences are considered. The problems of modern social science are detected. The author substantiates the interdisciplinary and the metadistsiplinary methodologies of studies in modern socio-humanitarian researches and philosophy.
Key words: science; philosophy; natural sciences; social and humanitarian knowledge; methodology; interdisciplinary studies; metadistsiplinarny approach.
Хронологически период возникновения и формирования междисциплинарных исследований совпал с антропологическим поворотом в науке и философии, инициировавшим становление неклассической и постнеклассической научных методологий и стимулировавшим развитие социогуманитарного знания. Хотя антропологическая проблематика подспудно присутствовала на протяжении всей истории философии антропологический поворот в философии и науке ХIХ–ХХ вв. был вызван рядом научных открытий в области естественнонаучного знания, в частности в биологии и физике, ростом научно-технического прогресса, социально-политическими трансформациями, кризисом проекта Модерна. История философии демонстрирует, что интерес к проблемам человеческого и общественного бытия актуализируется в период кризиса мировоззренческих систем, в результате чего неизбежно возникают состояния аномии. Состояние аномии можно рассматривать как определенную фазу перестройки социокультурной системы, когда в точках бифуркации формируются аттракторы, способные привести данную систему к некоторому новому состоянию, исключающему вероятность возникновения каких-либо других ее состояний [1]. Эти переходные этапы обусловлены аттракторами, которые отличаются в различных исторических эпохах, и в рамках последнего антропологического поворота таковым аттрактором стал кризис проекта Модерна и классического естествознания. Немаловажную роль в этом процессе сыграл также антропологический поворот в философии, инициировавший появление герменевтики, феноменологии, экзистенциализма, философской антропологии, находки которых оказали воздействие на методологию социогуманитарных, а затем и естественнонаучных дисциплин.
Формирование науки в современном понимании этого феномена относят в XVII в. и связывают с оформлением ньютоновской механики. Тогда же активно развиваются и оформляются в качестве самостоятельных научных дисциплин физика, химия, биология. Спецификой науки этого периода является рассмотрение объектов как простых систем, элементы которой внутри и вне системы обладают одинаковыми свойствами, а пространство и время рассматриваются как внешние по отношению к системе, не зависящие от движения и взаимодействия тел, первичных по отношению к процессу [1]. Несмотря на дисциплинарное обособление, предполагавшее выделение собственных объектов исследования, открытия в какой-либо одной дисциплине явно или неявно стимулировали развитие других.
Проблемами возникновения и функционирования общества в этот период занимается философия истории, представители которой (Дж. Вико, Ф. Вольтер, И. Гердер и др.) постулировали проблему историчности. В фокусе их интересов находятся проблемы источников и тенденций исторического развития человечества. Философия истории не избежала влияния активно развивающегося естествознания, отразившегося в применении принципов биологизма и механицизма в построении моделей исторического развития человечества, но также обогатила методологический инструментарий философии и науки диалектикой (Г. В. Ф. Гегель), рассматривающий бытие и познание как процесс развития, осуществляющийся по собственным законам.
ХIХ в. ознаменовался формированием социогуманитарного знания, как особого цикла научных дисциплин, изучающих общество и его феномены, принципиально отличные от мира природы. Четкая демаркация объектов и методов естественнонаучных и социогуманитарных дисциплин утвердилась благодаря В. Дильтею, обосновавшему специфику «наук о природе» и «наук о духе», представителям Баденской школы неокантиантва В. Вильденбанду и Г. Риккерту, подразделившим науки на «номотетические» и «идеографические», Г. Зиммелю, М. Веберу, обосновавшим уникальность социальной реальности. Однако естествознание продолжало оказывать заметное влияние на обществознание, достигнув апогея в позитивизме (О. Конт, Д. С. Милль, Г. Спенсер), настаивавшем на специфичности общества, как сверхприродной реальности, однако утверждавшем возможность и необходимость использования методологического инструментария естествознания, в частности, физики, для придания обществознанию научности со всеми присущими ей атрибутами (объективности и системности знания, его эмпирической обоснованности).
Со временем подобная позиция стала активно критиковаться как внутри самого позитивизма, трансформировавшимся в эмпириокритицизм, так и представителями неклассической философии, пытавшимися вырваться из метафизического догматизма предшествующих эпох и провозгласивших в качестве антитезы научному объективизму уникальность человеческого бытия, общества и его феноменов. Усиливался и кризис самого классического естествознания, вызванный рядом открытий в физике (М. Планка, А. Энштейна, Н. Бора, Л. де Бройля и др.). В биологии сформировалось представление о сложных системах, состоящих из подсистем, саморазвивающихся и саморегулирующихся на основе стохастического взаимодействия элементов в процессе взаимодействия системы со средой [1]. Результатом стало формирование неклассической рациональности в науке, а также включение в фокус рассмотрения социогуманитарных дисциплин не только общего и закономерного в обществе и его истории, но также проблем частного, повседневного человеческого бытия. Разрыв между естествознанием и обществознанием все увеличивался, опасно уводя последнее в мир постулирования уникальности, непостижимости и необъяснимости средствами науки аспектов человеческой жизни и общественных феноменов. Результатом дробления мира на все более мелкие сегменты научного познания стало появления большого количества различных дисциплин, различия между темами, методами, теориями или теоретизированием внутри которых были более значительными, чем различия между самими дисциплинами. Как указывает И. Валлерстайн, внимательный и непредвзятый анализ критериев, используемых для определения границ между этими дисциплинами, показал, что практически все эти критерии (уровень анализа, предмет, методы, теоретические предпосылки) либо оказались неверными на практике, либо стали скорее барьерами для дальнейшего знания, чем стимулами для его развития [2].
Уходя, в поиске собственного «лица» СГП, от механицизма классического этапа науки представители философии истории, философии жизни и становящегося СГП стали «заполнять пробелы домыслом», говоря словами Б. Шоу. Однако, пользуясь терминологией В. Дильтея и Г. Зиммеля, философы и обществоведы интуитивно ощущали значительную долю детерминированности человеческой деятельности, определяя ее понятием «жизнь», фактически описывая эволюционно сложившиеся и генетически закрепленные паттерны поведения людей, реализующиеся в сфере культуры. В рамках Баденской школы разрыв между «науками о природе» и «науками о культуре» еще более углубился посредством разработки собственной методологии для каждой из них с акцентом на уникальность и неповторимость культурных феноменов. Осознание собственной темпоральности, постулирование человечества как надприродного феномена автоматически вычеркивало из человеческой истории миллионы лет эволюции, в рамках которой сформировался и Homo sapiens, и паттерны его поведения, воспринимаемые как нечто уникально-неповторимое.
В середине ХХ в. происходит понимание ограниченности неклассического подхода и формирование постнеклассической научной рациональности, методология которой ориентируется на анализ процессов не только становления и развития, но и самоорганизации познаваемой реальности. Задачи науки становится реконструкция изучаемых явлений и объектов в самом широком контексте их взаимосвязей и опосредований с целью формирования их целостного и системного образа. Происходит развитие начавшейся в неклассический период междисциплинарной ориентации, системного подхода, формируется проблемно ориентированный научный поиск, расширение сферы философско-методологической рефлексии с учетом ценностно-целевых структур субъекта познавательной деятельности. В силу того, что многие социогуманитарные дисциплины на классическом и неклассическом этапах формирования науки ориентировались на теоретико-методологические образцы естественных наук, некорректное использование междисциплинарных методологий чревато редукционизмом и институализацией все новых научных дисциплин, на что обращает внимание и И. Валлерстайн. Как отмечает Э. Уилсон «Редукция – традиционный инструмент научного анализа, но метод этот вызывает страх и обиду. Если человеческое поведение может быть в большей или меньшей степени сведено к законам биологии, то человечество становится неуникальным и в определенной степени дегуманизируется». Избежать подобной дегуманизации возможно и необходимо, на чем настаивают В. С. Степин и В. Т. Новиков, отмечая, что имеющийся опыт синтеза естественных наук и СГП и позитивные результаты междисциплинарной методологии демонстрируют ее продуктивность.
Мы все еще отдаем дань традиции и продолжаем противопоставлять природную и социальную реальность, но признаем необходимость междисциплинарных исследований не только внутри каждой из исторически сложившихся двух сфер науки, но также и на стыке естественных и социогуманитарных дисциплин, исследующих сложные природно-социальные комплексы, в структуру которых входит и сам человек. В частности, один из основоположников подобного синтеза, Э. Уилсон, основатель социобиологии, считает, что «…принципы популяционной генетики и эволюционной экологии способны стать тем фундаментом, на котором будет построена новая социальная наука, которая предложит подлинно эволюционное объяснение таким явлениям, как сотрудничество и альтруизм, коммуникация и разделение труда, культура и религия, этика и эстетика» [3].
Человек, представляя собой сложноорганизованное, противоречивое существо, рассматривается в философии как биосоциальный феномен. Как биологический вид, человек принадлежит миру живой природы, он есть одновременно результат и процесс эволюции, вследствие чего биологическая конституция человека не является жестко запрограммированной и позволяет ему приспосабливаться к изменяющимся условиям существования. Особенность человека состоит в том, что он испытывает на себе влияние как природной среды, так и социальных факторов. В тоже время современные исследования в рамках этологии, социобиологии, эволюционной психологии демонстрируют, что и сама социальная структура имеет биологические предпосылки. Современные мирмекология, этология и социобиология накопили обширные данные об общественном поведении насекомых, животных и людей. На сегодняшний день наукой выявлено двадцать случаев эусоциальности в живой природе, в число которых входит и человек.
Социальность человека, согласно данным социобиологии, формируется в процессе группового отбора, задающего генетические предпосылки к способности взаимодействия с другими людьми предпочтительным, с точки зрения эволюционного отбора, образом, к освоению созданной многими поколениями предметной среды, языка, системы моральных ценностей, но не в рамках жесткой инстинктивной детерминированности, а в процессе социализации и инкультурации, дающей возможность вариативного поведения. Выходя за пределы своей биологической генетической программы, человек создает «вторую природу», «искусственную» среду обитания, а также воздействует на механизмы биологической адаптации, призванной генетически закрепить наиболее оптимальные паттерны поведения и взаимодействия с окружающей средой, как природной, так и социальной. Поскольку и природная и социальная реальности являются сложными открытыми и саморазвивающимися системами, в которые человек включен одновременно, то взаимодействие с ними не является чем-то внешним. Как отмечает В. С. Степин, человек как бы включается в эти системы, видоизменяя каждый раз поле их возможных состояний. Своей деятельностью человек создает определенные условия, при которых обменные процессы со средой порождают странные аттракторы, втягивающие систему в то или иное русло развития. В то же время можно рассматривать эти процессы как естественные, выражающие сущностные особенности природной и социальной систем, развивающихся в рамках единой эволюции. Поэтому когда человечество своей деятельностью направляет развитие какой-либо системы по определенному руслу, то это одновременно и искусственное, и естественное: «Жесткие грани между ними стираются. Искусственное предстает как вариант естественного» [1].
Данный вывод подтверждает тезис Э. Уилсона о том, что процессы природной и культурной эволюции являются взаимосвязанными и взаимозависимыми. Культура есть результат эволюции природной, но и сама она оказывает обратное влияние на ее процессы. Поэтому жесткая демаркация этих двух сфер человеческого бытия и его познания в современных реалиях, на наш взгляд, является исчерпавшей себя и некорректной. Предположительно, данное разграничение укоренено также и в неотрефлексированных до сих пор мировоззренческих установках, таких как идея существования двух «градов» (земного и божественного) у Августина Блаженного, концепция двойственной истины Аверроэса, развитая в эпоху позднего Средневековья Фомой Аквинским и послужившая основанием для разделения методов познания «книги божественного откровения» и «книги природы», усвоенная мыслителями эпох Возрождения и Нового времени. Недаром герменевтика, изначально служившая целям толкования священных текстов, была впоследствии принята В. Дильтеем как основной метод «наук о духе», специфичных по отношению к «наукам о природе». Подобное положение дел было обусловлено недостаточной развитостью и самой науки (как в рамках естествознания, так и обществознания), однако сегодня имеются все предпосылки для преодоления данного заблуждения. Более того, В. С. Степин отмечает, что современная наука начинает коррелировать с ценностями традиционных восточных культур, отличающихся синкретичностью мира природного и мира человеческого [1].
Согласно Э. Уилсону, социобиология, как научная дисциплина и системное изучение биологической основы всех форм социального поведения организмов, в том числе и людей – это мост над пропастью, долгое время разделявшей естественные и социогуманитарные науки и связующий их путем распространения методов и данных популяционной биологии и эволюционной теории на социальную организацию. Как одна из новейших наук, социобиология исходит из принципов системности, рассматривая природу, человека и общество как сложные взаимосвязанные многоуровневые саморазвивающиеся системы, и глобального эволюционизма, анализируя феномены человеческого бытия как результат диалектического взаимодействия природной и культурной эволюций. Предложенное Э. Уилсоном соединение биологии с различными социальными науками – психологией, антропологией, социологией и экономикой – выводит на новый уровень метациплинарную методологию «мир-системного» анализа И. Валлерстайна.
Однако И. Валлерстайн ограничивается исследованием сферы социокультурного бытия, критикуя сложившееся в XIX в. представление о том, что социальная реальность существует в трех особенных и отдельных сферах (политической, экономической и социокультурной), делая вывод о том, что эти три сферы коллективных человеческих действий не являются отдельными. Метадисциплинарная методология И. Валлерстайна, рассматривающая в качестве объекта целостную социальную реальность в виде исторически сменяющихся типов мир-систем, говоря словами Э. Уилсона, остается всего лишь ограниченным описанием поверхностных явлений, не учитывающих глубинных эволюционных аспектов человеческого и социального бытия. В рамках даже такой перспективной методологии мы исследуем следствие, но не причину, а подобный подход негативным образом влияет на возможности научного прогнозирования. Кроме того, без понимания истинной природы человечества и в рамках современной ситуации «смерти культуры» мы в очередной раз оказываемся в ситуации аномии. Современная социокультурная и геополитическая ситуация, когда под угрозой оказался даже проект глобализации, особенно остро ставит перед человечеством вопрос целей и ценностей. На наш взгляд, новый синтез естественнонаучного и социогуманитарного знания, осуществляемый посредством и в рамках философского осмысления, на базе принципов синергетики, глобального эволюционизма и ценностного подхода, позволит обрести новые горизонты и смыслы человеческого существования, исходя из знания и понимания самой сути человеческой природы.
Список использованных источников
1. Степин, В. С. Классика, неклассика, постнеклассика: критерии различения [Электронный ресурс] / В. С. Степин // Постнеклассика: философия, наука, культура / В. С. Степин [и др.]. – СПб.: Изд. дом «Мiръ», 2009. – С. 249–295. – Режим доступа: http://iphras.ru/uplfile/root/stepin/klassika,_neklassika,_iostneklassika.pdf – Дата доступа: 16.10.2016.
2. Валлерстайн, И. Миросистемный анализ [Электронный ресурс] / И. Валлерстайн; пер. Н. С. Розова // Время мира. – Новосибирск, 2000. – Вып. 1. – С. 105–123. – Режим доступа: http://www.nsu.ru/filf/rpha/lib/wal-wsa.htm. – Дата доступа: 16.10.2014.
3. Уилсон, Э. О природе человека [Электронный ресурс] / Э. Уилсон; пер. с англ. T. О. Новикова. – М.: Изд-во «Кучково поле», 2014. – 352 с. – Режим доступа: http://nemaloknig.info/read-316639/. – Дата доступа: 10.01.2017.
(Дата подачи: 17.02. 2017 г.)
А. С. Дорожкин
Республиканский институт высшей школы, Минск
A. Dorozhkin
National Institute of Higher Education, Minsk
УДК 391.91
СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ФЕНОМЕНА ТЕЛЕСНЫХ МОДИФИКАЦИЙ SOCIO-CULTURAL PRECONDITIONS OF THE PHENOMENON OF BODILY MODIFICATIONS
В статье рассмотрены основные предпосылки возникновения, специфика развития и функциональная значимость телесных модификаций. На современном этапе развития культуры данный феномен является одним из наиболее распространенных способов репрезентации индивидом своих скрытых личностных качеств. Ключевым моментом является рассмотрение функциональной значимости телесных модификаций как механизма сохранения и трансляции культурных норм, правил и ценностей.
Ключевые слова: телесные модификации; архаическая культура; праздники; ритуал; знак; символ; социальный статус; групповая принадлежность; коммуникация.
The article describes the main preconditions for the emergence, development of specificity and functional significance of bodily modifications. At the present stage of development of culture of this phenomenon it is one of the most common ways of representation of their individual personality traits hidden. The key point is to consider the functional significance of bodily modifications as a mechanism of preservation and transmission of cultural norms, rules and values.
Key words: physical modification; archaic culture; festivals; ritual; symbol; character; social status; group affiliation; communication.
На всех этапах развития культуры различные виды телесных модификаций играли важную роль в процессах коммуникации и межличностного познания.
Телесные модификации – это преднамеренные изменения частей человеческого тела и/или нарушение целостности кожных покровов, которое предполагает использование различных техник для получения стойкого, не исчезающего изображения.
Такие изображения, сюжеты и место их размещения являются невербальным источником информации о своем «носителе» и специфическим способом отражения социально-психологических характеристик индивида, а также механизмом самопредставления в процессе коммуникации.
При изучении различных аспектов телесных модификаций многими исследователями (Ю. В. Рычковой, М. Б. Медниковой) был отмечен факт широкого распространения указанного феномена, а также наличие этого социокультурного явления у большинства известных этносов..
Построение выводов о предпосылках возникновения телесных модификаций на ранних этапах своего развития становится возможным благодаря рассмотрению живой системы, в которую был включен индивид. Дальнейшее рассмотрение преобразований данного феномена, ввиду отсутствия фактографического материла, является затруднительным и в большинстве случаев опирается на множество различных теорий и предположений.
В рамках данного исследования выявление социально-культурных предпосылок возникновения телесных модификаций представляется возможным посредством раскрытия функциональной значимости указанного феномена.
Переходя к изучению телесных модификаций необходимо отметить, что вероятнее всего, их возникновение относится к эпохе палеолита, а история насчитывает более 60 тысяч лет. Искусственным изменениям, сохранившимся на мумифицированных телах, приблизительно 6 тысяч лет, что позволяет утверждать наличие данного феномена в первобытном обществе.
Можно предположить, что внутренние посылы отождествления себя с кем-либо или чем-либо появились в то время, когда человек выделился из мира животных. Как следствие, множество явлений, фактов и ситуаций, возникающих в ходе жизнедеятельности индивида, побуждало его зафиксировать всё самое важное в виде различных телесных модификаций.
Анализируя заметки известного этнографа, антрополога, биолога и путешественника Н. Миклухо-Маклая, можно найти подтверждение данной теории: известный этнограф отмечал, что татуировки для архаичных людей, как и одежда для европейцев, способствовали выделению «человека разумного» из животного царства и становлению в качестве социального субъекта [1, с. 120].
Г. Б. Бедненко также высказывал мнение, что в первобытных племенах и традиционных обществах телесные модификации выступали в качестве способа выделения индивида из природного мира [2, с. 40].
По мнению же М. Б. Медниковой, возникновение и распространение телесных модификаций, помимо значительной ритуализации данного явления, было обусловлено трансформацией его защитной функции. В отличие от функции социализации, индивид прибегал к изменениям своего тела для защиты, пытаясь таким образом «слиться» с окружающим миром. [3, с. 68].
Несмотря на противоречия, оба этих предположения имеют место в рамках данного исследования.
Так, по мнению С. Ф. Карабановой, использование охотничьей маскировки предопределило развитие телесных модификаций как характерного элемента визуальности древних людей. Данный факт хорошо демонстрирует возможность психологического воздействия таких преображений на индивида и его окружение. Подобные преобразования (маска животного или его изображение, нанесенное на тело) были обусловлены убеждениями, что подражание животному способствует усилению физических качеств самого носителя рисунков и повышает вероятность получения добычи [4, с. 76]. Зачастую максимальное уподобление объекту охоты было продиктовано важной для древнего человека необходимостью – выжить в дикой природе.
По мнению В. М. Приваловой, индивид, имитируя природные формы растительного и животного мира, оказывался вовлеченным в естественный процесс по освоению реальности определению значимых для себя культурных требований и норм [5, с. 113].
Согласно одной из теорий, телесные модификации возникли случайно: зарубцевавшиеся раны полученные в ходе охоты или сражения сливались в узоры, которые впоследствии позволяли определить среди представителей того или иного племени опытных охотников или воинов. Случалось, что благодаря опыту или везению, мужчинам удавалось избегать получения серьезных повреждений, что привело к необходимости целенаправленно наносить шрамы, которые выступали в качестве знаков почета.
Постепенное увеличение количества организованных общин привело к тому, что каждая общественная группа стала использовать определенные знаки, которые помогали идентифицировать соплеменников или определять к какой общине принадлежит чужак. Телесные модификации отражали всю необходимую для этого информацию: от племенной принадлежности и социального ранга до имущественного положения и родословной.
Таким образом, можно предположить, что еще одной взаимосвязанной предпосылкой возникновения и распространения телесных модификаций стала необходимость в демонстрации своего социального статуса.
Для древних людей была характерна мифологизация всех сфер жизнедеятельности: архаические формы межличностной коммуникации предполагали использование визуальных систем, которые в рамках любой культуры состояли из огромного числа знаков, наделенных символическим смыслом и ритуализированным значением для конкретного сообщества.
По мнению Ю. В. Рычковой, татуировки как вид телесных модификаций использовались не только для информирования окружающих об общественном положении и родовой принадлежности своего обладателя, но и в качестве оберегов, дарующих сверхвозможности и отпугивающих злых духов. В процессе исторического развития данного феномена, защитная функция, теряя свое влияние, преобразовывается в эстетическую [6, с. 5].
Как следствие, размеры, темы и сюжеты изображений в большей степени отражали не существующие традиции и обычаи, а мировоззрение и ценностные установки самого индивида.
По мнению К. Леви-Стросса, в то время миф выступал в качестве своеобразного способа восприятия окружающей действительности, который помогал индивиду в процессах коммуникации, анализа и классифицирования [7, с. 39].
В дальнейшем, благодаря множеству ритуалов, в ходе которых осваивалась мифологическая картина мира, индивид выделил себя из природной среды, а телесные модификации стали маркером группового осознания своих отличий показателем осознания сообществом своего отличия от окружающей природы и, самое главное, от другой группы.
Мифы, в рамках своих основных функций, предоставляли человеку защиту, очерчивали границу между познаваемым Космосом и непознанным Хаосом. Развитие человека определялось второй функцией: мифы предоставляли индивиду различные испытания, напоминавшие ему, что он человек, а не животное или стихийное существо.
А. Л. Баркова утверждает, что в контексте своей функциональной значимости телесные модификации можно рассмотреть в качестве «индивидуальных» мифов (при осознанном выборе индивида) или как «коллективные» мифы (групповой или субкультурно-модный вариант конкретных изображений), которые способны менять образное мышление социальной группы на бессознательном уровне [8, с. 61].
Важным для указанного периода обстоятельством является то, что для мировоззрения древнего человека был характерен антропоморфизм. Поэтому, Л. Я. Штернбергом было справедливо отмечено, что мир духов также был представлен «людьми» – лесными, горными, небесными и т. д. Вследствие чего, необходимость в информировании окружающих о том что индивида защищают «люди-духи» той или иной категории, привело к нанесению на тело определенных знаков [9, с. 194].
Так, В. Н. Никитиным было высказано мнение, что человеческий организм и психика благодаря своей «пластичности» способны отразить одно из своих важнейших функциональных качеств – способность приспосабливаться к быстроменяющимся социокультурным условиям, а совокупность знаков и символов, используемых в телесных модификациях, способствовали процессам адаптации к окружающей действительности [10, с. 119].
Вышеперечисленные факты представляют одну сторону изучаемого явления, которая составляет базис для возникновения и развития телесных модификаций в одно время с наскальной живописью и орнаментами на предметах быта древнего человека.
Необходимость в презентации себя окружающим посредством проявлений телесной культуры, в определенной мере ограничивающая степень свободы индивида, является другой стороной развития рассматриваемого феномена.
Как следствие, индивид часто оказывается перед выбором одной из двух форм репрезентации с использованием телесных модификаций – «для себя» и «для окружающих». Внимание индивида постоянно сфокусировано на различных факторах, совокупность которых определяет использование того или иного информационного инварианта, включенного в общий фон восприятия, что значительно усложняет процесс принятия решения.
Стоит отметить, что помощь при изучении процессов трансформации данного социокультурного феномена в одну из значимых и важнейших частей жизнедеятельности индивида оказывают культурологические, этнографические и антропологические исследования, которые описывают и анализируют сферу традиционных обрядов и праздников.
Не поддается сомнению тот факт, что обряды и праздники способствовали передаче норм и правил внутригруппового «сосуществования». Данный способ трансляции имел несколько особенностей. Одна из них затрагивает строго установленные стандарты поведения, предполагающие использование телесных модификаций.
К таким стандартам относятся обряд инициации, похороны, брачная церемония и т. д. Зачастую именно на этих жизненных этапах различные виды телесных модификаций подчеркивали пол, возраст, принадлежность индивида к определенному сообществу и статус в нём. Примером может служить обряд инициации юношей, когда по достижению строго установленного возраста, на их тело наносили «священный текст», «неизгладимыми знаки», благодаря которым они становились полноправными охотниками и воинами, а окружающие могли определить их принадлежность к определенному роду [3, с. 53].
Праздники же для древних людей восполняли нехватку личностной коммуникации и эмоциональности, когда через непосредственное общение происходила психотерапевтическая компенсация, так как индивид ощущал сопричастность и принадлежность к определенному сообществу.
Проведение таких мероприятий позволяло индивиду проявить свои личные качества, а также подчеркнуть индивидуальность телесными модификациями: зависимо от повода торжества разрешалась и определенная степень изобразительной свободы. Другими словами, в зависимости от желаний и представлений человека нанесенные изображения подчеркивали необходимые качества: красота, ловкость, сила, мужество.
В результате чего, самопрезентация представителя социальной общности усиливалась тем, что индивидуальная символика дополняла общепринятые знаковые системы, используемые в различных изменениях тела.
Исходя из вышеизложенных фактов, доказывающих широкое распространение исследуемого феномена в архаических обществах, можно утверждать, что символы и сюжеты телесных модификаций на протяжении всей человеческой истории, в первую очередь, выступали в качестве важной визуальной характеристики индивида, возникновение и оформление которой стало результатом необходимости подчеркнуть индивидом свой социальный статус и выделить себя из «животного» мира.
В ходе своей эволюции человек оказался включенным в длительные процессы адаптации к меняющимся культурным условиям посредством обучения. В результате изменений культурной среды происходили значительные изменения визуальных кодов в межличностных взаимоотношений, что определяло для каждой конкретной социальной общности систему правил и норм по регуляции межгрупповых отношений и взаимодействия с внешним миром.
В результате чего, всей окружающей действительности (как рукотворным, так и созданным природой артефактам) стал присущ антропоморфизм, который был необходим для механизмов, определяющих существование и деятельность индивида в обществе.
В свою очередь, влияние мифологического сознания стимулировало развитие множества семиотических систем, которые оказывали воздействие на психику индивида, становясь для него объективно существующей реальностью. Телесные модификации, сохраняя и транслируя свои глубинные исторические истоки, формы и функции, являются ярким примером таких образно-знаковых систем.
Стоит отметить, что знаки и сюжеты, используемые в телесных модификациях, являются не пассивным изображением, а своеобразным источником информации, который транслирует окружающим личностные особенности и скрытые характеристики своего обладателя.
Общеизвестно, что для каждого типа культуры характерно наличие определенных норм, поведенческих установок, ценностных ориентаций, стандартов различных сфер деятельности, которые участвуют в регуляции поведения индивида, а также свидетельствуют о его принадлежности к конкретной социально-культурной группе и выражают его представления о границах должного и желаемого.
Обряд инициации, похороны, брачная церемония – именно эти жизненные этапы определяли момент, когда конкретное событие необходимо было запечатлеть на теле посредством различных знаков и сюжетов, которые подчеркивали пол, возраст, принадлежность индивида к определенному сообществу и статус в нем.
Список использованных источников
1. Миклухо-Маклай, Н. Собрание сочинений: в 6 т. / Н. Миклухо-Маклай. – М.: Наука, 1993. – Т. III. – Ч. 1. Статьи по антропологии и этнографии. – 559 с.
2. Бедненко, Г. Б. Пространство мифа / Г. Б. Бедненко // Прикладная юридическая психология. – 2008. – № 4. – С. 37–44.
3. Медникова, М. Б. Неизгладимые знаки: татуировка как исторический источник / М. Б. Медникова. – М.: Языки славянской культуры, 2007. – 216 с.
4. Карабанова, С. Ф. От маски к имиджу / С. Ф. Карабанова, Л. А. Мельникова. – Владивосток: Дальнаука, 2009. – 164 с.
5. Привалова, В. М. Орнаментальная культура. Аналитический обзор символов и знаков геометрического орнамента в антропологической картине мира / В. М. Привалова // Известия Самарского научного центра РАН. – 2010. – № 3 – С. 255–263.
6. Рычкова, Ю. В. Стильные тату от А до Я: искусство удивлять, соблазнять, шокировать / Ю. В. Рычкова. – М.: РИПОЛ классик, 2005. – 192 с.
7. Леви-Стросс, К. Путь масок / К. Леви-Стросс; пер. с фр., сост., вступ. ст. и примеч. А. Б. Островского. – М.: Республика, 2000. – 399 с.
8. Баркова, А. Л. Толкиенисты. Архаическая субкультура в современном городе / А. Л. Баркова // Человек. – 2003. – № 5.– С. 59–73.
9. Штернберг, Л. Я. Первобытная религия в свете этнографии. Исследования, статьи, лекции / Л. Я. Штернберг. – Л., 1936. – 592 с.
10. Никитин, В. Н. Онтология телесности: смыслы, парадоксы, абсурд / В. Н. Никитин. – М.: Когито-Центр, 2006. – 320 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
И. В. Жук
Республиканский институт высшей школы, Минск
I. Zhuk
National Institute of Higher Education, Minsk
УДК 1:316
КАК ВОЗМОЖЕН ДИАЛОГ? СЕМЬ ТЕЗИСОВ О ДИАЛОГЕ
HOW THE DIALOGUE IS POSSIBLE? SEVEN THESES ABOUT THE DIALOGUE
Статья является продолжением материала, опубликованного в сборнике «Научные труды Республиканского института высшей школы. Философско-гуманитарные науки. Выпуск 14» [1, с 184–190]. Она подготовлена на основе материалов доклада в рамках конференции, посвященной проблемам социальной онтологии. Целью статьи является проблематизация темы Другого с тем, чтобы указать на «фигуру» Третьего в диалоге, что задает возможность социо-культурного пространства как пространства диалога и требует критики понятия «социальной онтологии». Сам факт обращения к проблеме диалога и проблеме Другого в философии и культуре XX–XXI веков свидетельствует о глубинном разладе новоевропейского человека с самим собой.
Ключевые слова: диалог; речь; Я – Другой; сущее; бытие; событие; интерсубъективность; социальная онтология.
Article (Part 2) prepared on the basis of the report of the Conference on social ontology. The purpose of the article is the subject of Another problem in order to indicate the «shape» of the Third in dialogue, that sets to socio-cultural space as space requires dialogue and criticism of the concept of «social ontology». The very fact that the issue of dialogue and the Other in the philosophy and culture of the XX–XXI centuries demonstrated the deep disorder new European person himself.
Key words: dialogue; speech; I – Other; things; Genesis; the Genesis; intersubjectivity; a social ontology.
Двигаясь к вопросу о диалоге, нам следует пройти три ступени:
1. Возможна ли вообще социальная онтология?
2. Как возможен диалог?
3. Как возможен Другой?
Вы замечаете, что вопросы поставлены будто бы в обратном порядке, от сложного к простому. На самом деле мы должны двигаться от более поверхностного к изначальному, глубинному. Далее (в продолжение статьи) это движение предстанет в виде нескольких тезисов, которые сами больше напоминают вопросы, чем устоявшиеся положения или утверждения. Кто ждет готовых ответов, или руководящих указаний, а тем более прагматических выгод, тот должен был бы почувствовать хотя бы некоторую неловкость и, возможно, собственную неуместность в философии; а потому стал бы перетолковывать и самою философию как «руководство к действию».
1. Заговорив о социальной онтологии, интерсубъективности, диалоге и т. п. мы возвращаемся на историческую родину «исторического материализма», каковая есть «метафизика деятельностного субъекта», в крайней форме выраженная, в частности, в системе абсолютного рационализма Гегеля. Кто ныне станет спорить с тезисом Маркса: «общественное бытие определяет общественное сознание?» Он совершенно верен в своем языке, т. е. при той предпосылке, что бытие, взятое как бытие человека, заранее сведено к общественному бытию, которое истолковывается как определенная система социальных отношений. Потому неизбежно существо человека представляется как совокупность, или еще переводили – «ансамбль» общественных отношений. И прагматическое прочтение этого тезиса: миром правят экономические интересы, – допускает ту же предпосылку, не проясняя того, в частности, что сам интерес как inter-esse суть то, что возникает, находится, пролегает между двумя сущими; т.е. заранее допускает «двоицу», Другого и само это отношение. Проблемой остается то, что в тотальности социально организованного бытия исчезает своеобычное, особенное, единичное.
2. Пространство полиса не дает места диалогу, поскольку полис формируется вокруг агоры: рыночная площадь выступает как средоточие, центр, существо города-государства.
Но на площади диалог невозможен; возможен «базар», рев толпы, вавилонское смешение языков, но никак не равноправное звучание двух голо-сов – их там просто не слышно. Профессор Марек Зимек, развивая свою политическую философию на философской школе, состоявшейся летом 1997 г. В Минске, основывался на оппозиции polis – oikos, призывая нас, в некотором смысле, перестать быть idiotes. Но это значит: покинуть свой дом и выйти на площадь, стать публичным, поскольку oikos – это не только частное хозяйство, но и собственный дом, a idiotes – не просто частный человек, но и своеобразный, особенный человек, собственно человек своего рода. Говоря об основаниях современной демократической идеи, доктор Марек Зимек (М. Siemek), фактически, развивал прагматический тезис Ричарда Рорти о «рождении философии из духа полиса». Хотелось бы указать на его существенную близость к вышеприведенному тезису Маркса. «Так рожденная» философия всегда чревата мировоззренческой проповедью и идеологической репрессивностью, поскольку обычно дело заканчивается призывом: «На баррикады!». Но проблемой остается то, во имя какой высшей цели, высшего единства, высшего «архэ» мы должны покинуть свой дом и отказаться от собственности? Дух полиса требует жертв. Разумеется, высшей формой выступает самопожертвование как отказ не просто от собственного, но и принесение в жертву самоей своей жизни во имя «общего блага».
3. В связи с проблемой диалога говорят даже о диалогике, намекая на диалектику и диалектическое опосредование. Но тогда первым «диалогистом» был бы Сократ? Правда, его ироническая дистанция и манера обращения с собеседником с трудом напоминают диалог. Вспомним, хотя бы, как в своей Апологии он говорил: «О, Афиняне, я словно оводень, который в жаркий день донимает волов, донимал вас своими вопросами...» И что же? «Священная корова» афинской демократии «прихлопнула» назойливого диалектика: Сократ был принесен в жертву. Как проницательно заметил профессор Бернхард Вальденфельс, Сократ был а – topos, но, видимо, не в том смысле, что он не имел места быть, а скорее в смысле – «не-местный»; он был неуместен со своими вопросами для афинских граждан. Ницше по этому поводу язвительно заметил, что всякое такое предъявление аргументов в споре было признаком падения вкуса: «До Сократа в хорошем обществе чурались диалектических манер: они считались дурными манерами, они компрометировали. От них предостерегали юношество. Также не доверяли всякому такому предъявлению своих доводов. Благопристойные вещи, как и благопристойные люди, не носят своих доводов прямо в руках... Что сперва требует доказательства, то имеет мало ценности». («Сумерки идолов». Проблема Сократа, 5). Что же касается диалектического опосредования у Гегеля, хотелось бы напомнить замечание Хайдеггера из поздней работы «Знаки»: «Диалектика – диктатура несомненности, о которой не спрашивают. В ее сетях испускает дух любой вопрос». Она как бы растягивает, расплющивает проблему, но не как у Ницще – между молотом и наковальней, а делая ее плоской, через опосредование – «снимая» в тотальности усредненного. Диалектика все время озабочена снятием противоположностей и различий, но проблема на самом деле в том, как полагаются различия.
4. Можно говорить об определенной «топологии диалога»; причем, топология диалога как места встречи и понимания Другого существенным образом связана с темой дистанции и ограниченностью круга нашего опыта, которые заданы нашим органам чувств. Понятно, что зрению или слуху требуется иная дистанция для встречи с Другим и простейшего различения, чем, скажем, для опыта касания или вкуса. Отсюда ясно, что диалог никоим образом не может быть сведен лишь к «речевым актам», либо только к языковой коммуникации. Напряженность всматривания вдаль, или прямой взгляд «глаза в глаза», или нашептывание «на ушко», или нежное поглаживание требуют, разумеется, разной дистанции и выражают различные формы диалога. Обычно кажется, кстати, что труднее всего достижимо далекое Иное, но пожалуй, наиболее непостижимым остается ближайшее, а также то, что задает и делает возможной саму дистанцию и встречу.
5. Совершенно недостаточно интерпретировать диалог как интер-субъективное, т. е. меж-субъектное отношение. В таком случае, сколько бы мы не говорили о преодолении метафизической субъективности (вспомните, хотя бы, навязчивый постмодернистский тезис: «убить Субъекта!»), остается под вопросом, не возникает ли тот же субъект «подпольно», не «протаскиваем» ли мы его негласно через понятие интер-субъективности. В этой связи важно подчеркнуть роль «третьего» в диалоге. Бахтин говорил по этому поводу о дальнем (или даже, абсолютном) читателе. В топологии христианского мировидеиия роль «третьего» отводилась Богу как «абсолютной точке». Быть может, та непосредственность и поспешность, с которой Богу говорят «Ты», лишь свидетельствует, что «третьим» в таком диалоге выступает дьявол? В десакрализованном мире роль третьего пытается присвоить себе Власть через «машины» ее идеологического обеспечения. В любом случае, если диалог имеет место, то всегда при третьем. Именно загадочность и таинственность этой фигуры «третьего» имелась в виду, когда мы говорили, что диалог может свершаться при бытии.
6. Диалогическое отношение есть встреча с Иным (das Andere). Интересно отметить, что в немецком языке это иное как Другой обозначается словом der Fremde – чужой, чуждый, посторонний, чужеземный (ср.: die Fremde – чужбина), благодаря чему подчеркивается фундаментальное для социального пространства различие: «свой – чужой». Но в русском языке корень слова Другой – «друг» – указывает на более изначальный момент онтологической со-причастности, со-дружества, «родства»; ибо, если диалог как встреча «Я – Другой» и возможен, то лишь с Другим как с Другом.
7. Прежде чем изменять мир, вообще-то нужно иметь возможность это сделать. Прежде чем изменять мир, мы должны думать об этой Возможности. Мы должны быть готовы к встрече с принципиально Иным; мы должны быть готовы встретить на границе нашей свободы Другого как Друга. И коль это возможно, то на путях диалогического, сопричастного, дружественного или, как говорил Бахтин, «участного мышления». Решительность практики чревата нигилизмом, своеволием и разрушительностью без решимости и отзывчивости диалогической мысли. Прежде чем изменять мир, мы должны в собственном смысле слова начать мыслить.
Спрашивая о возможности Другого, мы возвращаемся к старинной проблеме, которая в «Пармениде» Платона представлена как диалектика одного и иного, а в иерархии бытия у неоплатоников выступает как проблема эманации Единого во многое. Причем уже Плотин и Прокл Диадох почувствовали: отнюдь не тотальность Единого является проблемой; «нерв проблемы» связан с переходом, с границей, с самим различием одного и иного, с «друговостью Иного» или с «инаковостью Другого». Именно это они схватывали, используя пифагорейское понятие «неопределенной двоицы» как принципа полагания простейшего различения. Разум, сколь бы своеволен он ни был, всегда уже вынужден следовать линиям различий, которые положены жизнью в иерархии бытия. Потому дело мысли: не предполагать заранее тотальность Единого, но и не деконструировать различия, обрушивая все в хаос. Дело мысли – спрашивать о самом различении, о той «едино-множественности», которая полагает и охватывает собой как «даль моего-Иного», так и «близость инаковости Другого”. Таким образом, понятно, что, спрашивая о возможности Другого, мы спрашиваем тем самым и о том, как возможно «Я» как самость, как одно, как сингулярность (а уж только потом как био-социо-культурное существо).
Не кажется ли Вам, что при всей изменчивости точек зрения и неизбежной терминологической моде, философское мышление, если оно таковым остается, все время ходит вокруг того же самого? Потому в заключение я хотел бы сказать несколько слов по поводу мысли Ницше о «Вечном возвращении Того же самого». Какое это имеет отношение к нашей теме? Мы все время полагаем Другого, а значит – Другое, или Иное, а Ницше завещает нам вечное возвращение того же самого. Удивительно, но у Ницше мы находим ответ на наш вопрос насчет поэта и разбитого зеркала.
Хочу напомнить Вам эту историю и позволю себе сослаться на доклад Хайдеггера «Кто такой Заратустра у Ницше?» (Wer ist 'Nietzsche’s Zaratustra?// Vortraege und Aufsaetze. Phuellingen, 1967). Заратустра на своем пути к сверх-человеку так формулирует основную задачу: «Ибо, да будет человек избавлен от мести! – вот для меня мост к высшей надежде и радуга на затянутом темными тучами небе». Дух мщения, по Ницше, есть “отвращение воли ко времени и к его «было». Именно эта беспомощность воли по отношению к преходящему характеру времени выступает существенной чертой всей прежней метафизической мысли, составляя суть нигилистического отношения к жизни и декаданса западной культуры.
Время идет и проходит; и вновь возвращается, чтобы прийти. Схватывая это в понятии Вечного возвращения, Ницше задает совершенно новую «графику времени»: само время есть круг, попеременный подъем и спад, словно пульсация вечности-мгновения. И каждый миг, как круг, замыкается на себя; и пульсация вечности в нем задает ритм жизни в Вечном Возвращении Того же самого. Вечное возвращение, конечно же, нельзя понимать как гарантированность присутствия в «круге вечности». Напротив, каждый миг словно «вздыбливает» нас, испытуя нашу волю к жизни, чтобы превзойти себя и быть в следующее мгновение. Самым трудным оказывается понять преходящесть времени не как пустое отрицание, но как высшую надежду и утверждение. Легко говорить Нет, разрушать, критиковать, деконструировать, когда само время все отрицает; гораздо труднее в этом потоке созидать, любить, говорить Да. В вечном возвращении того же самого вечность словно дает нам время (Миг! Час! Век?) как шанс, чтобы быть; либо отказывает нам. Человек не знает более ужасающей формы отказа. Но высшая надежда и прозрение Ницше в том, что он понял: ужасно не Вечное Возвращение Того же самого, ужасен – абсолютный конец.
Чтобы быть, нужно всякий раз еще стать; в каждое мгновение пре-восходить себя; через усилие «сверх» становиться другим. Врем, «колесуя» нас своими мгновениями, делает нас сильнее. Проблемой является отнюдь не само-тождественность Я. Самым трудным оказывается – встретить «себя – Другого», быть готовым к собственному Иному. Иными словами, самоидентификация Я выступает как постоянное превосхождение себя прежнего, как ежемгновенное напряжение различения, как непрерывное усилие становления себя Другим. Для этого каждый из нас и должен идти по канату над пропастью своего нигилизма, мщения, отвращения, слабоволия и своеволия.
Итак, да будет наш поэт (а, заодно, и мы) избавлен от духа мщения к своему «было». И тогда, возможно, он заслужит покой; а может статься – и свет, как «радугу на темном небе после долгих гроз».
И это мог быть второй, счастливый конец моего доклада.
Если в Вас что-то шевельнулось, когда Вы слушали есенинского «Черного человека», то значит диалог и понимание возможны, они есть. Все хорошо. Если только мы поймем и Вечное возвращение того же самого как высшую надежду, если мы, наконец, вступим в диалог и с этой «бездоннейшей мыслью» Ницше. Но какая уж тут надежда, когда Хронос пожирает своих детей, словно приговаривая: «это было – es war – и это было...» Пожалуй, это псевдо-конец, скорее напоминающий тупик. Потому что у А. Блока мы находим, быть может, более пронзительное и жуткое выражение этой беспомощности воли перед преходящим, этого вечного возвращения того же самого:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века –
Все будет так. Исхода нет.
Умрешь – начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
Что остается нам для диалога? Память о прошлом? Для Блока это была память о смерти единственного ребенка... Когда Боги говорят с нами на языке времени – нам не до коммуникации: мы тут же забываем не только прагматический тезис о «рождении философии из духа полиса», но и сам «дух полиса» с его «мертворожденной философией»; но зато сразу же понимаем, что на самом деле суть «Благо”. Горы сотрясаются, и земля разверзается под ногами... Самое легкое, когда Они касаются нас в таком диалоге, это - боль, страдание, трепет, безумие. Как говорил Софокл: «Лучше было бы тебе вообще не родиться. Но коль уж появился на свет, - то возвращайся поскорее на родину».
Авраам был призван на гору Мориа, чтобы принести в жертву первенца своего единственного... Александр Блок принес свою жертву. И мы каждодневно приносим в жертву свои труды, заботы и мысли. Это суть наш диалог с Вечностью и наша дань Богу.
(По ходу доклада завязывается «как бы» диалог.
Другой:
– Вы все время «намекаете» на некоего Третьего в диалоге. Но пусть он сам скажет!
Докладчик:
– А вот он и говорит...
Ведущий:
– Время доклада истекло...
Следующий Другой:
Это мистификация! Вы, впрочем, как и все мы, нуждаемся попросту в «терапии языка». Я требую «верификации»...
Еще один Другой:
– Ха-ха, почему бы Вам не потребовать сатисфакции?
– Это уж по части старика Зигмунда...
Кто-то (какая разница – кто?) говорит:
– Время истекло...
– Оставьте ваши шутки!
– Нет, это не диалог, это пародия «гетерофонии». Я больше не играю в ваши «языковые игры».
– А Третий-то молчит?!!
В зале шум, замешательство, а затем –
тишина…)
Таков третий конец доклада. Так хотел я думать. Но и это псевдо-конец, ибо не в нашей власти поставить точку...
Нам дарованы для диалога:
• минувшее как память о предках и предшественниках, и оно бесконечно...
• настоящее как проникновение мыслью в то, что есть, и оно бездонно...
• будущее, поджидающее за углом ближайшего мгновения, и оно вероломно...
Список использованных источников
1. Жук, И. В. Как возможен диалог? (К критике социальной онтологии) / И. В. Жук // Научные труды РИВШ. Философско-гуманитарные науки: сб. науч. ст. / под ред. В. Ф. Беркова. – Минск: РИВШ, 2015. – 438 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Т. Л. Ковалева, М. Г. Волнистая
Республиканский институт высшей школы, Минск
Т. Kovaleva, М. Wolnistaya
Republican Institute of Higher School, Minsk
УДК 371:304(091)
СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ЖЕНСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В БЕЛАРУСИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА
SOCIAL AND PHILOSOPHICAL PROBLEMS OF WOMEN EDUCATION IN BELARUS AT THE BEGINNING OF THE XX CENTURY
В статье рассматриваются процессы эволюции женского образования и формы организации профессиональной подготовки женщин в на территории Беларуси начала ХХ в. Авторы анализируют структуру профессиональной подготовки женщин и этапы открытия женских учебных заведений по белорусским губерниям. Выявляя основные социально-философские аспекты развития образования женщин на территории Беларуси в начале века авторы, рассматривают аксиологические аспекты этой стороны жизни в Белоруссии в указанный период.
Ключевые слова: женское образование; женские учебные заведения; профессиональная подготовка; ремесленные школы; рукодельные классы; профессиональное женское образование; народное образование Беларуси.
The article considers the evolution of women's education and forms of organization of women's professional training in the territory of Belarus at the beginning of the 20th century. The authors analyze the structure of women's vocational training and the stages of opening women's educational institutions in the provinces. Identifying the main socio-philosophical aspects of the development of women's education in Belarus at the beginning of the century, the authors consider the axiology of this side of life in Belarus in this period.
Key words: women's education; women's educational institutions; vocational training; craft schools; needle classes; professional women's education; public education in Belarus.
Традиционно доступность образования для женщин в обществе рассматривается как показатель культуры и духовной жизни государства. Философы и социологи утверждают, что развитие образования женщин оказывает большое влияние на все стороны жизни общества. Зная особенности этого процесса, можно сделать выводы и о степени культурного и духовного развития народа. Сегодня в многочисленных публикациях, посвященных гендерным вопросам образования все больше уделяется внимания со стороны представителей различных гуманитарных научных школ, не только историков и этнологов, к истории и этапам развития образовательного пространства на территории современной Белоруссии. Одним из самых интересных периодов в этом вопросе был период начиная с конца ХIХ в. начала ХХ в. Было бы не совсем правильно не заметить замечательные страницы становления женского профессионального образования на территории Белоруссии, которые ярко демонстрирует история появления женских низших профессиональных школ, появившихся в начале ХХ в. в различных губерниях Северо-Западного края Российской империи. В условиях переосмысления исторического прошлого нашего молодого государства и возрастания интереса к истории развития национальной культуры в современном белорусском обществе объектом оживленного общественного и научного обсуждения стали именно вопросы развития женского образования.
Философия женского образования в начале ХХ в. в основе своих аксиологических ориентиров, безусловно связана с профессиональной подготовкой женщин не только для более активного включения их в социальную ткань жизни общества, социализацию женщин, но и для развития и укрепления культуры семейного быта, изучения различных форм ведения домашнего хозяйства и выполнения извечных «женских функций» – матери и жены, определяющих роль женщины как хранительницы домашнего очага, создания заботы и уюта в доме, воспитания детей.
В арсенале междисциплинарных научных исследований существуют документы почти всех видов учебных заведений, однако профессиональные женские школы до сих пор остаются малоизученными. До сих пор существует дефицит сведений по вопросам анализа возникновения и деятельности женских учебных заведений православного духовного ведомства конца XIX в. – начала XIX в., специфики их деятельности, места и роли в развитии будущего белорусского общества. Интересна картина открытия женских учебных заведений по губерниям и в г. Минске, в г. Вильно. В основном это были классы рисования, женские курсы кройки и шитья, женские торговые школы, ткацкие мастерские, рукодельнические классы и др. Профессиональное женское образование в Беларуси во второй половине XIX в. было развито слабо. Практически, система профессионального образования отсутствовала. Профессиональное женское образование на Беларуси было представлено некоторым количеством ремесленных школ, отделений и классов, сельскохозяйственных, повивальных и фельдшерско-акушерских, коммерческих училищ и женских училищных семинарий. Наиболее распространенной формой профессиональной подготовки девочек на территории Беларуси во второй половине XIX – начале XX в. было обучение рукоделию и ремеслам при общеобразовательной школе. В XX в. в связи с ускоренным процессом экономического и социального развития государства, профессиональное образование получило широкое распространение. В начале XX в. возникают новые типы профессиональных училищ (сельскохозяйственные школы и женские типы профессиональных училищ (сельскохозяйственные школы и женские учительские семинарии). Сроки обучения в некоторых из них приравнивались к срокам обучения в современном вузе. В основном это были низшие и средние учебные заведения. Каждое учебное заведение было в определенном ведомстве. Многие открывались при Министерстве торговли. Развитие и изменения учебно-воспитательного процесса в профессиональных женских учебных заведениях происходило в рамках длительного реформирования всей системы образования. В зависимости от направленности и содержания реформ мы можем выделить следующие этапы реформирование учебных заведений православного духовного ведомства в Беларуси: реформы начала XIX – середина 50-х гг. XIX в., реформы в 60–70-х гг. XIX в., реформы в 80-х г. – первой половине 90-х гг. XIX в., реформы в середине 90-х годов XIX в. – начале XX в. Наиболее распространенной формой профессиональной подготовки девочек на территории Беларуси было обучение рукоделию и ремесла при общеобразовательных школах. В 60-е гг. в ряде народных училищ было организованно элементарное обучение ремеслам. При некоторых училищах и общеобразовательных школах открывались ремесленные заведения, в которых девочек обучали практической специальности. Каждое их таких отделений насчитывало один или больше классов, где путем практического обучения с очень ограниченным объемом теоретической подготовки. Ученицы получали ремесленный навык. Содержались эти отделения за счет местных ресурсов или средств частных лиц, а так же платы за обучения.
В период 1900–1903 гг. для правильной постановки образования бедных девочек городского населения и распространение рукодельного ремесла среди низшего класса женского населения в Гродно и Минске на местные средства были открыты двухклассные женские приходские училища, при которых имелись третьи специальные. Рукоделие как отдельный предмет преподавался в женских и специальных смешанных училищах и женских сменах. На церемонии открытия Ковенского двухклассного училища инспектор народных училищ Сцепуро отмечал, что рукоделие для девочек очень важно. По данным статистики в Виленском учебном округе рукоделию обучали в 382 классах. В Минске этот предмет был введен во все женских начальных училищах. Девочек обучали кройке, шитью платья, штопке, различного вида вязанья и другим изящным работам. Количество часов на обучения рукоделию в различных школах было разное. В женских заведениях Витебской губернии рукоделию отводилось 5–6 часов в неделю, в частных училищах 4–8 часов, в Минской губернии в женских сменах по 12 часов, в женских народных училищах – до 30-ти часов, в частном пансионе – 16 часов, в Минских трехклассных училищах – 31–36 часов.
Во многих женских начальных учебных заведениях вводились ремесленные классы, как правило, собственной учебной базы не имевшие. Занятия в них носили практический характер. Присутствовал недостаток материальных средств оборудования, и средства на содержание персонала. Исходя из этого, подготовка квалифицированных ремесленниц во многих случаях оказывалась неэффективной, результаты этого обучения при существующей организации классов были неудовлетворительны.
Развитие профессионального образования женщин являлось логическим продолжением изменений в начальном и среднем звене образовательной системы. Начальное женское образование служило целям повышения грамотности среди низших слоев женского населения. Оно давало минимальный уровень знаний. Среднее женское образование отличалось от мужского облегченностью учебного курса, оно было профессионально сориентировано на деятельность выпускниц в качестве «начальной учительницы». Однако в изучаемый период в содержании, форме и методах учебно-воспитательного процесса в учебных заведениях Беларуси произошли довольно значительные перемены. Были сделаны важнейшие по реализации прогрессивных идей о единой образовательной школе. В целом учебный процесс в начальных и средних учебных женских заведениях Беларуси, как в России, не соответствовали требованию времени.
В ходе первого периода образовательных реформ подвергся преобразованию учебный процесс, который стал совмещать классическое и естественно научное образования; были ликвидированы приходские училища и открыты первые женские учебные заведения Св. Синода в Беларуси. Характерной чертой второго этапа стало создание училищ духовного ведомства. В этот период произошла унификация епархиальных женских училищ и коренное преобразование духовных учебных заведений (входе которых существенно изменилось содержание уездных училищ и система внутреннего управления низших и средних духовных школ). Для третьего этапа характерно возрождение и унификация церковных школ, в ходе которых была учреждена полицейская система воспитания, отмена самоуправления и широкое выборное начало в семинариях, усиленное влияние епархиальных архиереев на духовные школы и епархиальные женские училища. Четвертый этап характеризуется унификацией женских учебных заведений; незавершенностью реформ духовного образования и епархиальных женских училищ (в ходе которых были, расширены права преподавателей епархиальных женских училищ и наметилась тенденция к расширению прав училищных и семинарских правлений в духовных учебных заведениях).
Таблица 1
Список профессионально-технических учебных заведений на территории северо – западных губерний российской империи (вторая половина XIX – начало XX вв.) [1]
Особую страницу представляет развитие рукодельных классов при церковно-приходских школах. Впервые на территории Белоруссии. Такой класс был учрежден в 1894г. при церковно-приходской школе Полоцкого женского училища духовного ведомства. В Витебске открыто по ходатайству начальницы училище, которое работало бесплатно. Принимались ученицы не моложе 13-ти лет, курс обучения был трехлетним. На выпускном экзамене воспитанницы получали от ремесленной управы звание мастериц и цеховые свидетельства. В большинстве случаев рукоделие преподавалось безвозмездно, самими учительницами. В приходских училищах обучение вели отдельные преподавательницы, имеющие свидетельство в знании ремесла, в народных училищах – учительницы этих учениц или жены преподавателей. В начале XX в. крестьяне и земские управы жертвовали значительные суммы на развитие данного дела.
Во второй половине XIX – начала XX в. на Беларуси преимущественное развитие получило профессиональное еврейское образование. Еще в 1868 г. в Минской талмудторе было введено обучение «ручному труду». В Бобруйске открыто в 90-е гг. XIX в. еврейское женское первоначальное училище с ремесленным определением. Оно являлось первым еврейским учебным заведением со специальным обучением профессии. Обучение было бесплатным. Для сирот было открыто общежитие. Воспитанницы обеспечивались едой и одеждой.
В начале XIX в. в некоторых городах открываются профессиональные школы. Профессиональная минская еврейская школа была преобразована в 1906 г. из женского первоначального училища. В связи с крайне тяжелым материальным положением еврейского населения развитие профессионального обучения имело для них особое значение. В них также обучали закону еврейской веры, русскому языку, арифметике, рисованию, пению, рукоделию.
Во второй половине XIX в. развернули свою деятельность товарищество и общественные объединения, которые имели цель содействовать профессиональному женскому образованию. Целью таких товариществ с 1887 г. являлось распространение практических знаний среди образованных женщин.
Особая страница в истории развития образования в Беларуси связана с открытием учреждений, дающих педагогическое образование. В 1908 г. в Белоруссии было принято Положение о женских учительских семинариях, в которых девушки могли получить педагогическое образование. Но только в мае 1911 г. в Орше была открыта первая семинария подобного типа. 15 января в Минске были открыты первые двухгодичные курсы для подготовки педагогов народных училищ.
Преподавательский состав женских учебных заведений тщательно проверялся и просматривался каждый год. Назначение преподавателя на должность проводилось только после разрешения попечителя Виленского учебного округа. Проверялась и «политическая благонадежность кандидата», так, в случае увольнения о его неблагонадежности рассылалось по все учебным заведениям империи. Учителя раз в пять лет сдавали зачет по своим предметам, после чего получали степень и прибавку к заработной плате.
Молодые преподаватели получали пансион, плата за него высчитывалась из жалования. Осуществлялись награждения преподавателей за выслугу лет, это было распространено в гимназиях и училищах духовного ведомства. Такой наградой был «Мариинский знак отличия за беспорочную службу». Награды утверждались императором и вручались при самом дворе в Санкт-Петербурге.
Исторические документы свидетельствуют, что преподавательский состав женских учебных заведений был разнородным по своему общеобразовательному, культурному социальному фактору. С целью защиты своих материальных и профессиональных интересов наиболее передовая часть учительской интеллигенции в конце XX века начала впервые создавать педагогическое общество «взаимного взаимопомоществования». Первое такое педагогическое общество было создано 5 июня 1894 г. Первое общество содействовало бедным учителям и учащимся сельских школ и городских, христианским народным училищам денежным пособием и другими видами помощи. В 1907 г. в Гродно возникает первое педагогическое общество, объединяющее преподавателей учебных заведений. Это уникальная дата, положившая основу истории педагогических сообществ на территории нашего государства.
Таким образом, история формирования образовательного пространства на территории современной Белоруссии уникальна, имеет свою специфику и обусловлена теми многочисленными социально-экономическими факторами, которые определяли развитие промышленного производства всей Российской империи. Однако рассмотренный нами пример создания женских низших профессиональных школ и учебных заведений в этот период, демонстрирует уникальный национальный опыт будущих институциональных основ образовательного пространства нашего молодого независимого государства. Определяет специфику национальной социально-философской концепции образования в ее историческом ракурсе. Социально-культурное образовательное пространство рассмотренного периода на территории Белоруссии было не только разнообразным, но практически востребованным и создало условия для дальнейшей перспективы и развития институтов образования на современной территории Белоруссии. Мы должны знать и уважать нашу национальную историю, историю национального образования и этот подход в условиях глобализации является философски обоснованным и необходимым для каждого образованного человека.
Список использованных источников
1. Абраменко, М. Н. Низшая профессиональная школа в дореволюционной Белоруссии / М. Н. Абраменко. – Минск: Выш. шк., 1975. – 64 с.
2. Вержболович, М. О. Второй период существования Минской духовной семинарии (1817–1840 гг.) / М. О. Вержболович // Минские епархиальные ведомости. – 1894. – № 8 (неоф.). – С. 220–226.
3. Вержболович, М. О. Третий период существования Минской духовной семинарии (1840–1874 гг.) / М. О. Вержболович // Минские епархиальные ведомости. – 1897. – № 20 (неоф.) – С. 561–696.
4. Высочайшее повеление. Об утверждении штата женских училищ духовного ведомства // Церковные ведомости издаваемые при Святейшем Правительствующем Синоде. – 1903. – № 4. – С. 21.
5. Дьяконов, К. П. Духовные школы в царствовании императора Николая I / К. П. Дьяконов. – Сергиев Посад, 1907. – 435 с.
6. Лихачева, Е. Материалы для истории женского образования в России (1086–1856) / Е. Лихачева. – СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1899. – 658 с.
7. Определения Св.Синода от 20–22 декабря 1905 г. за № 6598, по делу по преобразованию женских епархиальных училищ // Церковные ведомости, издаваемые при Святейшем Правительствующем Синоде. – 1906. – № 1. – С. 7–8.
8. Перепечин, В. В. Божинское духовное училище / В. В. Перепечин // Минские епархиальные ведомости. – 1899. – № 9 (неоф.). – С. 165–171.
9. Правительственное распоряжения № 19 от мая 21 д. 1873. Об устройстве приготовительных классов при духовных училищах // Литовские епархиальные ведомости. – 1873. – № 26 (оф.). – С. 237–240. – № 27 (оф.). – С. 245–248.
10. Смолич, И. К. Духовное образование// История русской церкви: в 9 т. / И. К. Смолич. – М.: Изд-во Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. – Т. 8. – Ч. 1. – С. 389-492.
11. Титлимов, Б. В. Духовная школа в России XIX столетия: в 2 т. / Б. В. Титлимов. – Вильна, 1908–1909. – Т. 1–2.
12. Устав духовных училищ // Литовские епархиальные ведомости. – 1867. – № 12. – С. 506–516. – № 13. – С. 559–567.
13. Устав женских училищ духовного ведомства // Полоцкие епархиальные ведомости. – 1901. – № 20 (оф.) – С. 1014–1032; Церковные ведомости, издаваемые при Святейшем Правительствующем Синоде. – 1901. – № 39. – С. 339–349.
14. Устав православных духовных семинарий // Странник. –1867. – Т. 3. – С. 52–81.
15. Щеглов, И. К. К столетию Витебского духовного училища / И. К. Щеглов. – 1810. – 30X. – 1910. – Витебск: Губернская тип.я, 1911. – 52 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
И. А. Малевич
Республиканский институт высшей школы, Минск
I. Malevich
Republican Institute of Higher School, Minsk
УДК 001.3
РОЛЬ НАУЧНЫХ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СТРАТЕГИЙ В ФОРМИРОВАНИИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО РЕСУРСА
THE ROLE OF SCIENTIFIC AND EDUCATIONAL STRATEGIES IN FORMATION INTELLECTUAL RESOURCES
Рассмотрены подходы к обоснованию научных и образовательных стратегий, которые эффективны при формировании интеллектуального ресурса развития. Показана связь национальной конкурентоспособности и интеллектуального ресурса развития. На примерах научных и образовательных стратегий ряда стран и международных организаций показана высокая эффективность опоры на устойчивый рост интеллектуальных ресурсов.
Ключевые слова: интеллектуальные ресурсы; конкурентоспособность; подготовка кадров; воспроизводство знаний и научных достижений.
Approaches to the justification of scientific and educational strategies that are effective in the formation of the intellectual development of the resource. The connection between national competitiveness and intellectual development resource. For examples of scientific and educational strategies of a number of countries and international organizations is a high performance support sustainable growth of intellectual resources.
Key words: intellectual resources; competitiveness; personnel training; reproduction of knowledge and scientific achievements.
Методы имплементации научных достижений и открытий, культурного национального и цивилизационного наследия в практику, научные и национальные образовательные системы, в условиях роста инновационных стратегий политики и экономики , приобретают особое значение как системные факторы национальной конкурентоспособности. Они определяют уровень жизни людей и роль национальных институтов обеспечения государственности, а также их международный потенциал влияния. Эти стратегии формируют как репутационный государственный интеллектуальный ресурс, так и необходимый уровень национальной безопасности. Эффективность использования интеллектуального ресурса развития связана с потенциалом модернизации ключевых отраслей индустрии и экономики, модернизацией механизмов воспроизводства знаний, диверсификацией достижений науки в образование и базовый национальный инжиниринг.
Одним из эффективных инновационных механизмов последних лет национальной образовательной концепции, ориентированной на конкурентное социально-экономическое развитие, является опора на интегрированное технологическое и информационное сообщество и методологию продвижения глобальных высоких технологий и научных достижений в поле национальных приоритетов.
В качестве методологического подхода к стратегиям инновационного развитие на базе достижений науки, образования и глобальных интеллектуальных моделей используется концепция академика И. Моисеева о «коллективного интеллекта». Коллективный, т. е. глобальный интеллект развития формируется и распространяется в мире по особым закономерностям восприятия и воспроизводства знаний, отличными от аналогичных механизмов накопления знаний индивидуальными интеллектами прошлого. Интеграция достижений науки и образования в данной концепции выступает в качестве реальной, а весьма часто и основной базой глобального процесса интеллектуального развития.
Концепция интеллектуализации национального потенциала в инновационных подходах развития стала основной государственной стратегией таких стран как КНР, Южная Корея, Япония, Сингапур, Финляндия и др. Данные страны приобретают черты мировых лидеров развития, успешно вытесняя из индекса глобальной конкурентоспособности ООН страны традиционных технологических экономически и ресурсно затратных укладов. Так КНР в 2015 г. стала первой экономикой мира по производству и экспорту информационных и коммуникационных систем и элементов, за счет массовой подготовки высокообразованных специалистов и интенсивного роста производства собственных и лицензионных компьютеризированных инновационных продуктов и товаров, обогнав по этому показателю традиционного лидера США. Количество ученых степеней получаемых за рубежом китайскими магистрантами и докторантами в области информационных и образовательных технологий, космических коммуникаций и прикладного системного анализа принятия решений более чем на половину превышает подготовку кадров высшей квалификации во всех остальных сферах знаний.
В странах высокой конкурентоспособности интенсивно используются, для целей достижения опережающего мировой уровня роста, механизмы стратегического проектирования научного развития. На этой основе синтезируются новые национальные технологии образования и науки, в том числе и в гуманитарной сфере и сфере культуры, а также экспортные интеллектуальные продукты, с использованием, как правило, международных финансовых и национальных управленческих ресурсов.
Опыт данных стран в сфере интеллектуализации инновационных стратегий развития начинает широко использоваться в странах евразийского сообщества, в том числе в России, Китае, Казахстане и Беларуси.
Этот опыт позволяет значительно повысить эффективность государственного стратегического проектирования образовательных концепций и обеспечения конкурентоспособности с опорой на национальные интеллектуальные ресурсы.
В теории науковедении известна методология разработки моделей и интеллектуальных стратегий диверсификации развития. Это опыт структур ООН, включая ЮНЕСКО, МАГАТЭ а также «РЭНД корпорэйшн» в Стэнфорде США, международного центр стратегического развития при Токийском университете ООН, а также общегерманского стратегического центра анализа и прогноза «КРУП Инкорпорейтед» Мюнхен. Данные центры известны моделями диверсификации развития и интеллектуализации рынка высоких технологий, а также национальными и корпоративными моделями технологического конкурентоспособного роста. В основе их подходов лежит интеграция научных и образовательных концепций, глобальных и национальных технологических и социальных достижений, а также синтез на этой основе новых технологии. Данные подходы также заложили основы метрологии сложных социальных систем, названные теорией «наукометрии» [1, с. 272]. На системном уровне «стратификации» индикаторы «наукометрии» позволяют проводить количественный анализ эффективности науки в механизмах развития, оценивать уровни интеграции научных, технологических и информационных достижений с воспроизводством знаний, разрабатывать оценки доминант инновационного влияния на основе селекции, аккумулирования и диверсификации научных достижений в конкурентоспособный экономический потенциал государств и целых регионов.
Индикаторы и доминанты «наукометрии» как маркеры развития используются в качестве стратегических показателей инновационного роста во многих документах ООН. Широкое распространение в документах ООН получил термин «коэффициент научного развития государства – КНРГ», который сильно коррелирован с показателем валового внутреннего продукта ВВП на душу населения. Данные Комиссии ООН по человеческому развитию показывают, что между уровнем развития человеческого потенциала УРЧП, индексом КНРГ и ВВП на душу населения наблюдается линейная связь. Например, у США эти показатели УРЧП-КНРГ-ВВП (в относительных единицах 5–6,5–9) практически совпадают. Та же тенденция наблюдается у стран высокой конкурентоспособности – Японии, Финляндии, Норвегии, Нидерландов, Южной Кореи. Однако, например, в КНР, России, Беларуси и Казахстане эти показатели отличаются на несколько порядков, что в полной мере характеризует незначительный вклад науки и образования в инновационное развитие и отставание от мирового процесса накопления новшеств и интеллектуального потенциала роста. В начале 1970-х гг. прошлого века вклад ученых СССР в мировой научный процесс был сравним с вкладом США. Сегодня (данные 2015 г.) вклад всех стран СНГ не превышает 6 % (из них Россия 80 %, Украина 12,3 %, все остальные страны СНГ – 7,7%) , в то время как вклад США – 32,%, Японии – 9,14 %, КНР – 2,12 %).
Подчеркнем, что стратегии развития на базе инновационных интеллектуальных концепций науки и образования, в силу многофакторности подходов, имеют многозначный смысл. Образовательные стратегии (Болонский процесс, Стэндфордская образовательная парадигма ) развития всегда связаны с целым рядом ресурсных ограничений. При планировании стратегических механизмов инновационного интеллектуального роста и воспроизводства знаний необходимо одновременное проектирование и национальных стратегических горизонтов и коридоров развития. Они определяются как национальными приоритетами, так и уровнем материально-технической базы, балансом финансовых инвестиций и их ролью в экономической стратегии.
Пример. В глобальных стратегиях развития стран высокой конкурентоспособности – Финляндии, Германии, Сингапура и др., даже при использовании 13–17% мировых научных достижений в национальных моделях роста, расходуются огромные средства на постоянный мониторинг мировых стратегий конкурентоспособного роста и создание новых образовательно-научных институтов развития нового профиля. Их целью является обеспечение устойчивого диверсифицированного развития на базе интеллектуализации принятия решений. Данные стратегии. привели к появлению в развитых странах целой сети инновационных институтов «развитие через исследования РЭНД» с миллиардными финансовыми бюджетами, часто превосходящими бюджеты развивающихся стран. Уровень синтеза новых технологий как результат стратегии интеллектуальной диверсификации развития, а также программного продукта как информационного механизма освоения мирового пространства знаний, является одними из сильных индикаторов эффективности их стратегий развития.
В странах СНГ интеллектуальные технологии «развитие через исследование и образование» и национальные научно-образовательно-технологические центры и исследовательские университеты только начинают развиваться. Очевидно, что традиционное запаздывание приводит к недопустимым деформациям в использовании результатов фундаментальных достижений целого ряда областей науки, а весьма часто и к полной потере национальных интеллектуальных приоритетов в экспортно ориентированной базовой индустрии, а следовательно и в сфере национальной конкурентоспособности и технологической безопасности.
Известен метод аналитического модельного проектирования инновационного интеллектуального потенциала развития, основанные на итерационном синтезе информационного поля развития, сформированного по принципу национальных приоритетов, с последующей аналитической селекцией и аккумулированием матриц массива научных и социальных индикаторов роста. Обоснование модельного подхода дано нами в [2, с. 343.]
Аналитический подход представляет собой логико-бенимаркинговый многозвенный граф событий, позволяющий вычленить сильные и слабые стороны инновационных признаков роста интеллектуального потенциала в диверсифицированных полях анализа . Для этого используются:
• введение в систему государственного менеджмента развития практики международных экспертиз;
• оценка глобальной конкурентоспособности и инновационности национальных стратегий развития;
• опора на cиcтемный принцип формирования и реализации механизмов развития интеллектуального потенциала в научно-образовательных концепциях;
• введение нормативов международного юридического обеспечения при сопровождении национальных образовательных законодательств;
• привлечение институциональных механизмов аккумулирования инновационных конкурентоспособных образовательных новшеств и научных достижений в стратегии развития;
• ориентации национального интеллектуального потенциала на глобальную конкурентоспособность.
В настоящее время экспертами ООН по инновационному УРЧП выявлены наиболее существенные механизмы системных ограничений, блокирующих национальную конкурентоспособность. Среди них – слабость частно-государственного партнерства и законодательных гарантий прав на инвестиционный риск развития науки и образования в условиях роста конкуренции, низкая доля инвестиций в науку и воспроизводство знаний частного капитала, а также отсутствие финансовых фондов науки и образования всех видов собственности. Особо выделяются факторы отсутствия национальных фондов защиты интеллектуальной собственности, а также слабости юридических и финансовых гарантий создателям научных достижений и технологических новшеств.
Одной из эффективных стратегий глобализации науки являются разрабатываемые под эгидой ООН и ЮНЕСКО международные научные программы, в которые привлекаются и государственные фонды науки, и коммерческие транснациональные ресурсы. Новой формой развития глобальных тенденций науки являются межгосударственные проекты, например, Европейского космического агентства, в которые вовлечены практически все ведущие университеты и научные центры всех стан Западной и Восточной Европы, в том числе и России. Это привело к резкому росту международных научных публикаций, появлению межгосударственных патентов и продвижению новых космических технологий в национальные инжиниринговые комплексы. Другой заметной стороной данного глобального процесса является создание по всему миру межнациональных исследовательских центров нанотехнологий, которые пользуются ресурсами ООН, Мировых банков развития и технологическими инвестициями ТРК.
Наиболее интенсивно данные процессы взаимодополняющего глобального развития наблюдаются между США, Великобританией и Японией, а также между Германией и Южной Кореей. Необходимы аналогичные усилия по интегрированию стратегий роста интеллектуального потенциала, науки и образования и среди стран стратегического партнерства Рос-сии – Китая – Беларуси. В Европейском Союзе, главном конкурентом США в интеллектуальной сфере, проводится стратегия единой инновационной политики научно-технологического развития, с широким привлечением интеллектуального кадрового ресурса бывших стран СССР и технологического потенциала стран Восточной Европы. Глобальная стратегия заимствования научных достижений и образовательных технологий возведена в Китае в ранг государственной политики развития Она проводится при поддержке государства и весьма эффективно решает задачи национального экономического роста и подготовки кадров высшей квалификации.
Глобальной инновационной стратегией в сфере высшего образования следует признать открытый доступ к образованию и массовое получение высшего образования (иногда нескольких) в ведущих университетах в своей стране и за рубежом. По оценкам ООН сегодня более 15 тысяч университетов мира готовят ежегодно от 100 до 110 миллионов студентов, магистрантов и докторантов. Диверсификация образовательных концепций и системы высшего образования направлена, как глобальная инновационная стратегия, на повышения профессионализма и рост академических ученых степеней, индивидуализацию образования через информационную адаптацию к мировым культурным и научным достижениям. Тенденции развития международной интеллектуальной кооперации, профессионального и гуманитарного взаимодействия, а также свободного владения несколькими иностранными языками и информационными технологиями передового уровня, знанием культурных достижений и традиций мировой цивилизации становятся нормой функционирования ведущих мировых университетов.
Заметная тенденция в глобализации стратегий науки и ее интеграции с высшим образованием и подготовкой ученых степеней связана с формированием в едином интеллектуальном поле систем управления наднациональными и национальными инновационными концепциями. Такой позитивный опыт имеется, например, у Директората образования и культуры ЕС и Управления стратегического развития Минобра России. Результатом данной стратегии, имеющей широкую финансовую и организационную поддержку практически во всех странах Европы, стали программы Эрасмус, Лингва, Комет, Сократ, Леонардо да Винчи и др. Аналогичные тенденции глобализации сферы науки и воспроизводства знаний введены в регламент научно-учебных комплексов Стэндфордской парадигмой в США.
Все это направлено на формирование мирового глобального рынка интеллектуального труда ученых и на развитие глобальной экономики экспорта научно-образовательных услуг, которая оценивается более чем в 37– 40 млрд долл. (доля США 15 млрд – уровень 2013 г.).
Необходимо подчеркнуть и появление нового глобального мышления при организации международных научных исследований и разработок. Наиболее значимые ресурсы науки ООН направлены на решение общечеловеческих задач изучения Вселенной космическими аппаратами, использования Космоса для мониторинга Земли и Океана, освоение ресурсов Арктики и Антарктики, защиты среды обитания человека и т. д. Все это стимулирует появление новых научных стратегий надгосударственных взаимодействий и концепций отказа от узкого смыслового поля национальных и региональных интересов, и, несомненно, приводит к поиску механизмов глобального диалога и тесной кооперации в ключевых фундаментальных направлениях политики, науки и экономики.
В то же время одной из глобальных тенденций мировой науки является усиление социального статуса ученых в обществе и расширение защитного законодательства в сфере авторского права и патентов. Инновационные стратегии глобализации в сфере науки устойчиво разрушают многие ненужные элементы интеллектуального «железного занавеса» и, как следствие, выполняют роль генератора новых мировых идей, информационных и коммуникационных технологий, новых знаний о Человеке, Вселенной и Земле, что является, несомненно, достоянием всего мирового сообщества, а не только особой элитарной «научной среды».
Пример. Классическим примером глобализации науки и сфер ее приложения в интересах всех людей мира стало создание и почти двадцатилетняя работа международной космической станции МКС. В проекте принимают участие Бельгия, Бразилия, Германия, Дания, Испания, Италия, Канада, Нидерланды, Норвегия, Россия, США, Франция, Швейцария, Швеция и Япония. Международные экипажи провели в космосе 30 экспедиций, с целью выполнения научных исследований в сфере разработки уникальных высоких технологий, мировой экологии и изучения Земли из Космоса. МКС объединяет в себе (уровень 2013 г.) 15 научных модулей Российского космического агентства, НАСА, Европейского космического агентства и Японского космического агентства.
Системное управление МКС является наднациональным и осуществляется из Космического центра в Королеве (РФ), Хьюстона (США), Оберпфаффенгофена (Германия) и Цукуба (Япония).
Научные проблемы, исследуемые на МКС, носят глобальный характер: изучение строения Вселенной, совместной защиты Земли от космических катастроф, экология Земли, физика космического и земного излучения, космическое материаловедение, космология и др. Общие расходы государств-участников (уровень 2013 г.) достигли более 120 млрд долл. Общая условная эффективность новых технологий и научных достижений МКС уже превысила 180 миллиардов долларов. Научные результаты, полученные на МКС, были положены в основу Нобелевской премии мира, полученной вице-президентом США А. Гором по защите окружающей среды Земли и космоса.
Глобализация научных задач и результатов совместных исследований МКС привела к рождению целых направлений глобального космического права. В настоящее время мировое сообщество разработало и ратифицировало четыре уровня юридических актов и документов: юридические права и обязанности стран-участниц МКС; меморандум о понимании ответственности и глобальности задач в Космосе; коммерческое космическое право, а также правовые нормы субординации, безопасности, дисциплины и поведения экипажей МКС. Уникальный опыт глобализации научного сотрудничества и научные достижения, полученные на МКС, ориентированы на будущий опыт человечества в космических полетах и понимание глобальных проблем устройства мира.
Из сферы социально-гуманитарных наук практически исчезла опора на консерватизм и традиционализм «марксистско-ленинской-сталинской философии», надуманные постулаты научного коммунизма и псевдоисторизм «партийных кратких курсов». Без особого сопротивления исчезли такие «науки» как «марксистская философия и социология», «марксистская психология и педагогика», принцип коммунистической партийности и др.
Развивающаяся глобализация науки создала систему ценностных предпосылок для формирования новых подходов и стратегий в международной политике, экономике и культуре.
Огромное влияние на распространение стратегий глобализации науки в постсоветских государствах оказали идеи и публичные выступления выдающихся ученых современности: лауреатов Нобелевских премий Лауренса Клайна (экономика), Роберта Нортона (экономика), Жореса Алферова (физика), которые сформировали понимание международной сущности интеграции науки и образования и их глобального воздействия на личность, социум и государство.
Список использованных источников
1. Малевич, Ю. И. Инновационные стратегии глобализации / Ю. И. Малевич, И. А. Малевич. – Минск: РИВШ, 2016. – С. 406.
2 Malevich, I. A. «Model synthesis product innovation for diversified development mechanisms» / I. A. Malevich // «Scientific enquiry in the contemporary world theoretical basics and innovative approach» FL., USA, L&L. – Publishing, 2012. – Р. 471–476.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Т. В. Медведок
Белорусский государственный аграрный технический университет, Минск
T. Medvedok
Belarusian State Agrarian Technical University, Minsk
УДК 930.1
ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ «ИРОНИИ ИСТОРИИ»
THE COGNITIVE ASPECTS OF «THE IRONY OF HISTORY»
Данная статья посвящена философскому анализу гносеологических аспектов «иронии истории». «Ирония истории» не только определяет структуру понимания исторической динамики событий, но и являет собой определенную модель социального выбора. Познавательная ценность «иронии истории» заключается в том, что последняя понуждает мыслящего субъекта не только стремиться к восприятию действительности во всей сложности и противоречивости ее явлений и событий, но и предоставляет возможность обогатить исторический опыт общества тем результатом, который воспринимается и оценивается в данный момент истории в качестве ошибочного социального действия.
Ключевые слова: ирония; история; политика; смысл; ирония истории; гносеология.
This article deals with the philosophical analysis of the epistemological aspects of the «irony of history». «The irony of history» defines not only the structure of understanding of the historical dynamics of the events, but also represents a certain model of social choice. The cognitive value of «the irony of history» is that it compels the thinking subject is not only strive to perceive reality in all its complexity and contradictions of the phenomena and events. But this irony provides an opportunity to enrich the experience of the historical society the result is perceived and evaluated at this point in history as a false social action.
Key words: irony; history; politics; the meaning; irony of history; epistemology.
Ирония существует во множестве вариаций на всех уровнях сознания – от теоретических положений здравого смысла до философской рефлексии. Присутствие иронии возможно обозревать во всех формах мышления, и любой исследователь, независимо от того, какой системой или каким методом руководствуется при изучении определенных вопросов философии истории, поставлен в необходимость исследования «силовых полей» истории и иронии в качестве одной из этих всемирных сил.
Философская рефлексия истории обнаружила присущую последней способность к внутренне противоречивому движению, приводящему при определенных условиях к тем ситуациям, которые возможно именовать объективно ироническими. «То, что такого рода ситуациями наполнена история развития человечества, обнаружилось достаточно поздно, в ХVII–ХIХ вв., когда начался кризис механистического детерминизма в мировоззрении передовых мыслителей того времени. Жестко обусловленные причинно-следственные зависимости, свойственные природе, оказались непригодными, когда с их помощью попытались объяснить явления общественной жизни и поведение людей в процессе их исторического развития» [1, с. 68].
В анализе критических ситуаций исторических событий исключительное значение приобретает понятие «иронии истории», дающее возможность свести воедино осмысление того, что есть, что будет и что должно быть. «В сложных коллизиях всемирного человеческого опыта посредством осознания феномена «иронии истории» поясняются возможности, смысл и мера человеческого участия в судьбах мира» [2, с. 4].
Впервые феномен иронии истории был рассмотрен Г. В. Ф. Гегелем в работах «Лекции по истории философии» и «Философия истории». Данный феномен немецкий философ обозначил «всеобщей мировой иронией», «хитростью разума». Сам термин «ирония истории» получил широкое распространение в сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса.
Рассматривая историю общества в качестве естественно-исторического процесса, Ф. Энгельс писал, что история делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновения множества отдельных воль, причем каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять-таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом, имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая − историческое событие... «то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны вольного другого, и в конечном результате появляется нечто такое, чего никто не хотел» [3, с. 395–396].
В процессе социально-исторического творчества результаты в полном объеме практически никогда не тождественны первоначально заявленным целям, поскольку сама историческая реальность, использование одной, а не иной возможности, придают результату определенный колорит, особую форму. Вместе с этим, необходимо отметить, что результат социальной активности довольно часто обладает побочными последствиями, которые было затруднительно предвидеть и возникновение которых является большой неожиданностью. Наконец, достигнутый результат, обусловливая вероятность последующего исторического развития событий, может привести в отдаленном будущем совершенно не к тем последствиям, которые были бы приоритетны для индивида в его деятельности.
В своей работе «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Ф. Энгельс обстоятельно продемонстрировал смысл иронии истории. Мыслитель полагал, что люди до сего момента исходили из своих непосредственных интересов, редко и с ошибками предвидя те последствия, к которым способна привести реализация их целей. В особенности, подчеркивал философ, это относится к отдаленным общественным последствиям. Ф. Энгельс неоднократно выражает уверенность, что по мере роста социального познания люди постепенно во все большей мере научаются предугадывать как косвенные, сопутствующие реализации их целей результаты, так и более отдаленные последствия.
В ХХ в. категория «ирония истории» оказалась основополагающей в концепции американского теолога Р. Нибура, который высказал сомнение относительно способности человека, обладающего иррациональной свободой воли, противостоять в историческом процессе богу.
Так, возникнув, термин «ирония истории» оказался достаточно востребованным для характеристики отношений и взаимодействия микро- и макропроцессов истории.
Ирония истории − это ирония, фиксирующая в себе противоречие между целями, которые воздвигаются перед обществом в его движении к идеалу, и результатом осуществленных усилий. Это тот случай, когда ирония заключает в себе феномен, представляющий собой то, что «…человек или общество в целом, стремясь к одним целям, достигает других, вовсе нежелательных для них» [4, с. 112].
Ирония истории регулярно развенчивает иллюзорную значительность исторических субъектов, выявляет относительность их замыслов, а также обнаруживает мнимую ошибочность представлений целых народов и стран о своей собственной судьбе. Нередко чем более пафосным является высказывание по поводу истинной цели истории, тем жестче оказывается насмешка исторической реальности над судьбой данного высказывания.
Отечественная исследовательница Е. В. Беляева соотносит возникновение иронического в процессе постижения многообразия исторических смыслов с наличием скрытых смыслов: «…то ли единого объективного «смысла истории» классической эпохи, то ли множества смыслов эпохи постмодерна, скрытых друг от друга в силу разницы исторических дискурсов...» [5, с. 45]. По ее мнению, именно ироническое историческое сознание в силах постигнуть смысл истории. «Историческое сознание, содержащее иронический аспект, предохраняет себя от двух, равно опасных для него крайностей, ведь нагнетание единственного смысла происходящего приводит к неуместному пафосу, отсутствие смысла – к цинизму. В этом контексте ирония выступает как золотая середина между ними» [5, с. 46].
Для французского мыслителя А. Лефевра ирония истории – «…это ирония в истории, и она не решает проблемы истории. Она остро ставит ее. Определяет отношение того, кто опознает «проблематику» истории, вводя в нее себя, и кто ожидает всего чего угодно, лучшего или худшего, пытаясь при этом просчитать свои возможности. Она определяет отношение того, кто осознает наличие случайного» [6, с. 32].
Российские ученые В. А. Ельчанинов и И. В. Черданцева, обращаясь к рассмотрению иронии истории с позиции антиномизма, выражают уверенность, что данная ирония содержит в себе не только онтологический смысл, но и гносеологическое содержание. Последнее дает им основание вести речь не только о бытийственных характеристиках иронии истории, но и о методологическо-познавательном значении последней. «Отсюда «ирония истории» − это не только атрибут социального бытия и феномен исторической реальности, но и особый способ осмысления жизни социума, а также познания социально-исторических явлений» [1, с. 68].
Ирония истории «выступает и в функции иронической корректировки исторических иллюзий, утопий, культурстроительных идей, всего того, что именовалось «субъективизмом в истории», и в форме опосредованного временем гносеологического анализа исторической ситуации…; принцип иронико-исторического освещения событий применялся и в роли показателя степени человеческой свободы в историческом творчестве, и в качестве индикатора повторяемости событий истории» [7, с. 94].
Будущее всегда скрывает в себе нечто непредвиденное, в том числе иногда нечто нежелательное. «Ирония истории, состоящая в том простом факте, что «посев не похож на жатву», – это реальный факт, а не некая выдумка. Однако степень и диапазон этой непохожести может быть весьма различным… Причем непредвиденное, непохожее на замысел – это не обязательно морально нежелательное, вредное, оно может быть и полезным, нужным, быть нравственной находкой, способствующей гуманизации человеческих взаимоотношений…» [8, с. 441].
Закон иронии истории обнаруживает себя в том, что в социальной динамике время взаимосвязано с человеческой деятельностью, и то, что поначалу оценивается в качестве положительного результата, может со временем оказаться ошибкой, и наоборот. Ошибки подобного рода предоставляют субъекту пространство свободы для самораскрытия, поскольку ощутить, постигнуть свою свободу предоставляется возможным не только и не всегда в успешных действиях, но и в несовпадении с поставленной целью. «Парадоксально, иногда человек больше постигает себя и больше может сделать, ошибаясь» [9, с. 20]. Этот эффект применительно к художественному творчеству В. Б. Шкловский назвал «энергией заблуждения», но ей присущ универсальный характер и способность действовать в жизни каждого, поскольку человек не является данностью, человек – скорее, «негативность», вечный ответственный за перемены. «На основе «негативности» и «энергии заблуждения» строится и развивается вся культура, поскольку она живая: «Иллюзия победы, самообман от незнания будущего есть истинный источник всех великих напряжений в истории, которые создали все прекрасное и законченное в ней», − считал В. В. Розанов» [9, с. 21].
Социальное действие принято рассматривать как ошибочное, если оно не затрагивает сущности тех объектов, явлений, на которые было изначально направлено. Реальная историческая практика дает возможность обнаружить, достигла ли социальная деятельность сущности того объекта, на который была скоординирована. Но практика в качестве критерия истины диалектична по сути, поскольку она одномоментно и абсолютна, и относительна. В истории не предоставляется возможным обнаружение такой конечной точки, откуда можно было бы обозревать абсолютно все смыслы и значения какого-либо деяния, но в то же время у человечества нет иного способа оценки деятельности, кроме как постоянный всесторонний анализ ее результатов: ближайших, отдаленных и самых далеких, уходящих в бесконечную историческую перспективу. В каждом историческом последствии событие обнаруживает новые, непредсказуемые смыслы, и при таком обнаружении позитивной стороной социальной ошибки выступает исторический опыт общества.
По мнению российского исследователя А. Ю. Высоцкого, исключение фактора иронии истории при организации легитимационной политики автоматически делает бесперспективным весь позитивный потенциал, умножает сомнения и уменьшает уверенность большинства жителей планеты на безоблачное будущее: «Ирония истории выполняет функцию определения меры легитимности политики. Вместе с тем ирония истории является фактором, который существенным образом влияет на результаты легитимационной политики. Соответственно, легитимационная политика, если она претендует на успех, должна учитывать эффект иронии истории» [10, с. 152].
По большому счету, «ирония истории» оказывается синтетическим понятием, которое является именно категорией, универсалией, связывающей воедино разнообразные вопросы бытия; оно не только определяет структуру понимания исторической динамики событийного ряда, уточняет перспективность и оправданность исторических действий, но и задает собой определенную модель социального выбора, выражающего жизненные ориентации и ценности человека, группы людей.
Очевидно, что индивид не может предусмотреть всех возможных детерминант, факторов, влияющих на развертывание реального общественного процесса, но это, в свою очередь, не должно быть причиной отказа от любого аргументированного, научно обоснованного проектирования обществом своего будущего сценария развития. Ведь именно человек, обладающий сознанием, способен своевременно замечать непредсказуемые последствия собственных (и не только) решений и корректировать их с учетом того знания, которым он к этому моменту располагает.
Применяя иронию истории в процессе изучения исторической и политической реальности, необходимо стремиться к восприятию данной действительности во всей сложности и противоречивости ее явлений, а утверждая что-либо или же воплощая это в действительности, стоит не забывать о противоположном смысле и быть готовым к возможностям проявления обратного действия.
В конечном счете, ирония истории не просто предоставляет возможность обнаружить парадоксы развития в историческом процессе, но она помогает раскрыть некоторые стороны диалектики становления. Особенность иронии истории заключается в том, что последняя связана со способностью размышляющего субъекта не только осознавать собственное совершенство и превосходство над окружающей действительностью, но, вместе с тем, и осознавать собственную ограниченность и несовершенство, что, в конечном итоге, дает основание для дальнейшего самосовершенствования и, тем самым, для отрицания данной ограниченности и несовершенства.
Список использованных источников
1. Черданцева, И. В. «Ирония истории» как аспект исторического бытия и метод исторического познания / В. А. Ельчанинов, И. В. Черданцева // Известия Алтайского гос. ун-та. – Барнаул, 2007. – № 4/3 «История» (серия ВАК). – С. 67–75.
2. Серкова, В. А. Ирония в философском мышлении: автореф. дис. ... канд. филос. наук: 09.00.01 / В. А. Серкова // ЛГУ. – Ленинград, 1989. – 16 с.
3. Маркс, К. Сочинения / К. Маркс, Ф. Энгельс. – М.: Изд-во полит. литературы, 1965. – Т. 37. – 599 с.
4. Всемирная энциклопедия: философия / гл. науч. ред. и сост. А. А. Грицанов. – М.: АСТ. – Минск: Харвест, Современный литератор, 2001. – 1312 с.
5. Беляева, Е. В. Трагическая ирония исторического сознания / Е. В. Беляева // Трансформация исторического сознания молодежи в обществе риска: сб. ст. междунар. науч. конф. – Липецк; Тамбов: Изд-во Р. В. Першина, 2014. – С. 41–47.
6. Лефевр, А. Введение в современность. Прелюдия первая. Об иронии, майевтике и истории / А. Лефевр // Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре. – 2012. – № 2 (82) (март-апрель). – С. 11–56.
7. Серкова, В. А. Пространство контекста в иронико-судьбических и иронико-исторических конструкциях и моделях истории / В. А. Серкова // Метафизические исследования. Альманах Лаборатории метафизических исследований при философском факультете СПбГУ. – СПб.: [б. и.], 1997. – Вып. 2: История. – С. 92–107.
8. Титаренко, А. И. Антиидеи. Опыт социально-этического анализа / А. И. Титарен-ко. – М.: Политиздат, 1984. – 478 с.
9. Сафин, А. М. Ошибка как социальный феномен : автореф. дис. ... канд. филос. наук: 09.00.11 / А. М. Сафин. – Казань, 2014. – 23 с.
10. Высоцкий, А. Ю. Феномен иронии истории в легитимационной политике / А. Ю. Высоцкий // Гранi. – 2005. – № 2. – С. 148–152.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
П. П. Можейко
Гимназия № 1, Пинск
Р. Mozheyko
Grammar school № 1, Pinsk
УДК 130.3:2
СРЕДНЕВЕКОВЫЙ СИМВОЛИЗМ КАК ФАКТОР СТАНОВЛЕНИЯ НАУКИ НОВОГО ВРЕМЕНИ
MEDIEVAL SYMBOLISM IS THE FACTOR OF THE FORMATION OF SCIENCE OF NEW TIME
В статье исследуется влияние средневекового символизма на становление науки Нового времени. Показано, что понимание окружающей действительности в символических формах стало одним из оснований зарождения языка современной науки.
Ключевые слова: символизм; наука Нового времени; число; средневековая философия; христианские мыслители.
This paper examines the impact of medieval symbolism on the development of modern science. It is shown that the understanding of reality in symbolic forms has become one of the bases of origin of the language of modern science.
Key words: symbolism; the science of modern times; number; medieval philosophy; Christian thinkers.
Появление современной науки не только изменило среду обитания человека, но явилось базисом современной цивилизации. Наука пронизывает практически все сферы современного общества. Для лучшего понимания этого явления крайне важно проследить ее генезис, чтобы прояснить плюсы и минусы этого феномена. Отечественный исследователь данной проблемы Берков констатирует: «Генезис и развитие науки непосредственно связаны с осознанием особой роли истинных знаний в человеческой жизнедеятельности» [1, с. 6]. Мы считаем, что именно философская традиция трактовок и понимания символа в раннем христианстве явилась той основой, на которой позже возникла современная наука. Рассуждая по этому поводу, Коган замечает следующее: «Каждый всеобщий символ, либо феномен культуры, несет в себе две функции: социальную, связанную с процессами жизнеобеспечения, и культурную, направленную на культурное развитие, это значит на получение будущего культурного опыта» [2, с. 19].
Для современной науки характерна формализация процесса познания, попытка выразить большинство законов природы в виде формул и чисел. Истоки такого представления о формализуемости законов природы уходят в христианский символизм Средних веков. Особое место среди важнейших форм средневековой символики занимала символика чисел: структурируя средневековую мысль, она стала одним из главенствующих принципов в объяснении природы. Математика как наука зарождается тогда, когда в абстрактном мышлении человека уже сложилось понятие не просто числа, а что очень важно особо подчеркнуть, понятие об идеальной природе числа.
Философы Средневековья видят то общее, что объединяет мир материи и духовный мир, и видят его в следующем: мир материи представляет из себя ранжированную структуру символов. В этой символике в закодированном виде содержится информация о неизменном и непреходящем. «Символ всегда весомее и подлиннее реального человека или вещи, которых он должен представлять, потому что в Средневековье истина всегда находится вне реальности, в мире высшего порядка», – пишет Пастуро [3, с. 19].
Развитие христианского символизма объясняется, прежде всего, необходимостью выразить иносказательными средствами догматы религии, которые достаточно сложно поддаются вербально-рациональному описанию. Возможно, поэтому символ в христианстве подвижен, объемен, многозначен и проявляет себя не только как знак некоторого явления, но и как носитель идеалов.
Символ в христианстве, прежде всего, это маркер изображения и прояснения того, что не всегда рационально объяснимо. Это также и смысловое предохранение от тех, кто не посвящен в таинство. Тиллих, анализируя значение символа, обращает внимание на следующий факт: «Символы подобны знакам в одном, решающем отношении: и символы, и знаки указывают на нечто, лежащее вне их самих» [4, с. 237].
По общему убеждению раннехристианских мыслителей истина раскрывается человеку, прежде всего, образно и в виде символов. Понятийному же мышлению, на их взгляд, доступна ограниченная сфера практической деятельности человека.
Через символ средневековый человек наделяет смыслом то, что не всегда в состоянии охватить рассудком. Определенному предмету или существу присваивается знак, который выражает их смысл. При толковании природных процессов через призму символов, они проявляются как сенсуальные восприятия духовных проявлений и оснований. Тем самым символический способ усвоения окружающей действительности моделирует свой объект познания, наполняя его обусловленным содержанием. Таким образом, при исследовании окружающей действительности, возможно применять знаково-символические средства познания, предложенные средневековыми мыслителями.
Также символическим является представление средневековых философов о целостности и единстве мира. Все в мире существует по одним законам, что объясняется единым источником существования мироздания, который находится в Боге. Символ в трактовке раннехристианских адептов превращается в гносеологическом плане в инструмент познания мира, а в онтологическом – становится субстанциональной основой всего бытия.
Для средневекового мыслителя в окружающей действительности нет жестких границ между духовной и материальной действительностью. Во-первых, не существует между ними пространственных границ, так как духовные образования могут появляться в любом месте: они находятся вне пространства. Во-вторых, не существует и временных границ, разделяющих мир духовный и мир материальный. Духовные явления существуют здесь и теперь.
В средние века мир воспринимается целокупно. Познавая всякую вещь с помощью своих органов чувств, разума или переживаний, можно познать одновременно любую реальность. Такова одна из основных установок христианского средневекового символизма, имплицитно заложившая ценностные установки науки современного типа.
Хейзинга, анализируя значение символизма для европейского сознания, пишет: «Символизм создал образ мира более строгий в своем единстве и внутренней обусловленности, чем это способно было бы сделать естественнонаучное мышление, основанное на причинности. Он охватил своими крепкими объятиями и природу и историю. Он создал в них нерушимый порядок, архитектурное членение, иерархическую субординацию. Ибо всякая символическая связь необходимо предполагает наличие низшего и высшего: равноценные вещи не могут быть символами друг друга; взятые вместе, они могут указывать лишь на третью, стоящую на более высокой ступени. В символическом мышлении есть пространство для неисчислимого многообразия отношений между вещами» [5, с. 205].
Одна из проблем, с которой столкнулись раннехристианские мыслители заключалась в следующем: большинство догматов нельзя было выразить и доказать при помощи формальной логики, они были по своему смыслу антиномичны. Но христианские мыслители вводят антиномии в саму логику, утверждая, что они не противоречат рациональному рассуждению, а носят сверхрациональный характер. Антиномичность – знаковое достижение христианской мысли, способной формулировать задачи, недоступные античной формальной логике. Вполне понятно, что рациональное мышление рассматривалось христианской философией эпохи патристики лишь как начальный этап процесса познания.
Борьба с религиозным инакомыслием, а также необходимость отчетливого формулирования догматического корпуса побуждала христианских мыслителей к рассудочной, доскональной работе с понятиями и силлогизмами. Они обратили внимание на часто встречающиеся противоречия в самом объекте исследования, тем самым обозначили проблему о неполноте существующих логических способов мышления и о необходимости их дополнения.
Раннехристианская теология создала единую картину мира и единую систему наук, правда, входивших составной частью в средневековую философию, что не помешало впоследствии выделению из нее многих частных дисциплин. Она же способствовала дальнейшему развитию формальной логики.Окружающая действительность рассматривалась статично, считалось, что все виды флоры и фауны были сотворены в неизменной форме. В мире принципиально не могло быть никаких изменений, кроме действий Творца. Поэтому научное знание приобретает статус непогрешимости на протяжении всей ленты времени. Такая трактовка знания стала отправной точкой развития классической науки.
Взгляд на природу как на книгу, которую можно прочесть, был наиболее распространенным смысловым образом среди средневековых философов, причем понималось это не в метафизическом, а в буквальном смысле. Отыскивая закономерности в явлениях природы, средневековые мыслители рассматривают их как проявление системной организации мира. Мир – это не хаос, не простая случайность, в основе его лежит необходимое начало. Поиск причинной последовательности в динамике сущего приводит к появлению нового научного сознания, расшифровывающего законы природы. Панарин констатирует: «Вся энергетика западной культуры направлена на распознавание» [6, с. 11].
Средневековых исследователей интересовали в первую очередь логические взаимоотношения понятий, а экспериментальная проверка гипотез носила вторичный характер. Основное внимание уделяется конечной цели, а не деталям процесса изменений, происходящих от одного момента к другому. Функционирование каждого предмета определяется его изначальной природой.
Таким образом, доступность объективного познания окружающей действительности, к которой апеллирует новоевропейская наука, вытекает из некоторых средневековых воззрений на мир. Он оказывается не разнородным, а единым по своей структуре. Окружающее человека пространство однородно и бесконечно. Следовательно, возможности познания не ограничиваются лишь сферой обитания человека, а распространяются на весь универсум. Отсюда вытекает возможность познания законов вселенной. Августин, обосновывая возможность достоверного познания, указывает, что такие положения логики и математики, как законы тождества или умножения, истинны всегда и не зависят от познающего субъекта [7, с. 550].
Но научное знание должно было включиться в иной социальный контекст, в иную систему культурно-мировоззренческих норм. Научное знание должно было получить санкцию и функциональное обоснование в рамках христианского мировоззрения.
Христианство вначале отрицательно смотрело на все вновь появляющиеся научные трактовки, рассматривая мир природы и человека как завершенный и самодостаточный. Эта негативная черта раннего христианства по отношению к интеллектуальным новациям затем кардинально меняется, что еще раз подчеркивает его гибкость при трактовке «человекоразмерности» мира и предназначения человека.
Отсутствие в компилятивной традиции философско-мировоззренческого компонента, могущего быть альтернативным, конкурентным и даже в какой-то мере опасным для христианской догматики, способствовало ассимиляции христианством многих достижений античной науки. Формы, которые приняло научное знание, оказались приемлемыми и пригодными для функционирования знания на этапе раннего Средневековья.
Итак, в рассматриваемый период, по сравнению с античностью, отношение к наукам, изучающим природу, меняется: «возникает неизвестное древности понятие о законе природы» [8, c.11]. Человек способен понять законы, по которым был создан мир, таков вывод средневековых мыслителей. Это новое отношение между человеком и природой, в котором человек из-за сопричастности к Богу может быть властелином природы, заложило предпосылки генезиса науки и техники в последующий период.
Христианство по-иному трактует и предназначение человека. Если в античности человек рассматривался просто как природное существо, хотя и обладающее разумом, то в христианстве человек уже не является частью природы, он поставлен над ней. Из этого тезиса впоследствии будет выведен принцип познания, утверждающий, что мир сотворен не хаотично, а по известному ему плану, используя при творении меру, число и вес. Поэтому математика является тем способом, благодаря которому можно познатьэтот план, а, следовательно, и постичь мир. При помощи языка математики можно выразить и описать законы природы.
Со становлением нового миропонимания происходят значительные изменения в развитии науки. Хейзинга именно в средневековье видит истоки последующих культурных изменений в Европе: «…проявляется огромная тяга к знанию о бытии и обо всем, что бытийствует, – которая вскоре даст урожай: в кожуре Университета принесет плод Схоластики, продолжая разрастаться во всех направлениях в живое движение духа, – то происходит это почти с лихорадочной быстротой, как порою бывает свойственно периодам значительного культурного обновления» [9, c. 151]. Мы считаем, что все же основы изменений, приведшие к культурной мутации следует искать значительно ранее, хотя бы в силу того, что и схоластика, как попытка рационального обоснования вероучительных доктрин возникает значительно ранее университета, да и культурная креативность того времени, о которой говорит Хейзинга, значительно преувеличена. У человека появился прежде не известный оптимистический взгляд на свои возможности. Благодаря научным и техническим достижениям он получает власть над природой, которую зачастую прежде человек боялся и которой безоговорочно подчинялся. Мировоззренческий традиционализм остается лишь в теологической сфере. Жильсон фиксирует примечательный факт: «Не случайно некоторые идеи, которые рассматривались как характерные для современной науки им философии, возникли в средние века» [10, с. 576]. Утверждается новый способ познания мира, с некоторыми изменениями сохранившийся до нашего времени. Во-первых, начинает использоваться критический подход к анализу явлений, во-вторых, сумма накопленного знания позволила выйти на принципиально новый уровень обобщения, синтеза и освоения окружающего мира, и, самое главное, – христианское мировоззрение поощряло исследователей изучать природу, так как один из догматов утверждал, что Бог подчинил все творение человеку. Тем самым, формируется представление о служебной функции природы по отношению к человеку и обществу.
Таким образом, можно констатировать, что средневековый символизм стал одним из методологических оснований зарождающегося нового познания и понимания мира природы. А основополагающая гносеологическая установка средневековых мыслителей заключалась, прежде всего, в следующем положении: не просто способность человека к труду составляет базисную сущность его жизни, а способность к творчеству и духовность, символика и язык, культура и предметная деятельность являются базисными характеристиками человеческой самости. В Новое время идея по освоению и исследованию окружающей среды применительно к потребностям людей стала доминирующей и трансформировалась в принципы активно-действенного освоения жизненного пространства, что привело с одной стороны к быстрому наращиванию производительных сил, а с другой, – к этике консьюмеризма и клубку экологических проблем.
Список использованных источников
1. Берков, В. Ф. Философия и методология науки: учеб. пособие / В. Ф. Берков. – М.: Новое знание, 2004. – 366 с.
2. Коган, I. Л. Культурная дэмаграфiя: паняцце культурнага вопыту / I. Л. Коган // Весцi АН РБ. – 2002. – № 2. – С.12–19.
3. Пастуро, М. Символическая история европейского Средневековья / М. Пастуро. – СПб.: Aлександрия , 2012. – 448 с.
4. Тиллих, П. Избранное: Теология культуры / П. Тиллих. – М.: Юрист, 1995. – 479 с.
5. Хейзинга, Й. Осень Средневековья: исследование форм жизненного уклада и форм мышления во Франции и Нидерландах: соч. в 3 т. / Й. Хейзинга. – М.: Прогресс-Культура, 1995 – Т. 1. – 1995. – 416 с.
6. Панарин, А. Смысл истории: философский анализ / А. Панарин // Вопросы философии. – 1999. – № 9. – С. 3–21.
7. Августин, Б. О граде Божием / Б. Августин. – Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000. – 1296 с.
8. Александрийский, К. Строматы: в 3 т. / К. Александрийский. – СПб.: Из-во Олега Абышко, 2003. – Т. 1, кн. 1–3. – 544 с.
9. Хейзинга, Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня / Й. Хейзинга. – М.: Изд. группа ПРОГРЕСС. Прогресс-Академия, 1992. – 464 с.
10. Жильсон, Э. Философия в Средние века / Э. Жильсон. – М. : Республика, 2004. – 679 с.
(Дата подачи: 09.02.2017 г.)
Е. Г. Наумова
Институт подготовки научных кадров «Национальной академии наук Беларуси»
E. Naumova
State Institution of Education «Researchers Training Institute National Academy of Sciences of Belarus»
УДК 1:37.01
ОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ОБЩЕСТВЕ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА: СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ
EDUCATIONAL POLICY IN TRANSITIONAL SOCIETY: SOCIO-PHILOSOPHICAL ANALYSIS
В статье рассматривается образовательная политика как особая система аксиологических приоритетов в сфере образования, а также инструментов и способов их претворения в жизнь. Рассматривается влияние различных процессов, протекающих в обществе переходного типа, на формирование и реализацию образовательной политики.
Ключевые слова: образовательная политика; общество переходного типа; образование; социально-философский анализ.
The article considers educational policy as a special system of axiological priorities in education, as well as tools and methods for their implementation. Examines the impact of various processes in society of the transitional type, in the formation and implementation of educational policy.
Key words: educational policy; transitional society; education; socio-philosophical analysis.
Развитие национальной системы образования, как основного института, который в современных условиях обеспечивает формирование, развитие и аккумулирование человеческого капитала, является одной из стратегических целей Республики Беларусь. Ведь в условиях глобализации именно от эффективности системы образования во многом зависит то, какую роль страна будет играть на мировом рынке труда – поставщика высокообразованных и конкурентоспособных кадров, либо их потребителя. От результативности ее функционирования во многом зависит то, какую роль будет играть страна на мировом рынке научно-конструкторских исследований и разработок – центра создания новейших технологий, либо покупателя любых технически сложных товаров. В современных условиях национальная система образования является именно тем институтом, от деятельности которого в существенной мере зависит достижение и поддержание на необходимом уровне конкурентоспособности белорусского общества на мировой арене.
Однако развитие национальной системы образования представляет собой сложный, многофакторный и многокомпонентный процесс. Он не сводим только к аспектам развития материально-технической инфраструктуры системы образования, внедрения в педагогическую практику современных информационно-коммуникационных технологий, повышения уровня и качества профессиональной подготовки работников данной системы. Данный процесс также не исчерпывается вопросами совершенствования научно-методического обеспечения образовательного процесса, своевременного обновления учебников и учебных программ, внедрения инновационных образовательных технологий в педагогическую практику, изменения объема изучаемой информации в средней или высшей школе и т. д.
В нормативном аспекте образование трактуется как обучение и воспитание в интересах личности, общества и государства, которые направлены на усвоение знаний, умений, навыков, формирование гармоничной, разносторонне развитой личности обучающегося. В свою очередь, личностное развитие определяется не только информационными и технико-технологическими аспектами образовательного процесса, но и его аксиологическим компонентом, который определяет мировоззренческие принципы и нравственные характеристики личности. Соответственно, данный аспект обусловил актуальность социально-философского анализа конструирования образовательной политики в контексте воздействия различных факторов, обусловливающих противоречивый и переходный характер развития современного социума.
В современном педагогическом дискурсе общенацио-нальная система целей, ценностей и приоритетов в сфере образования, а также соответствующие инструменты и способы их эффективного претворения в жизнь различными социальными субъектами и институтами, определяется категорией «образовательная политика» [1, с. 124].
В теоретическом плане категория «образовательная политика» предполагает, что образование должно рассматриваться как многоаспектный феномен:
• фундаментальное общественное благо, которое должно предоставляться всем гражданам страны на нерыночной основе;
• нематериальный ресурс, необходимый для достижения общественного прогресса посредством развития человеческого капитала;
• система образовательных и воспитательных учреждений, лежащая в ос-нове институциональной инфраструктуры социализации индивида.
В широком смысле образовательная политика характеризует образова-тельную деятельность, которую реализуют различные акторы в пространстве системы образования. В современном обществе в качестве таковых могут выступать, с одной стороны, представители академических, научных и профессиональных сообществ, а также отдельные граждане. С другой стороны, акторами образовательной политики являются различные институты, которые преследуют свои интересы в сфере образования (государство, церковь, политические партии, профсоюзы и т. д.).
В идеально-типическом аспекте такая деятельность нацелена, во-первых, на достижение социальной справедливости в рамках национальной образовательной системы, т.е. предполагает повышение доступности обра-зования для любого человека, независимо от его социальных и экономических характеристик. Историческим примером здесь выступает эволюция европейского высшего образования, которое за столетие прошло путь от института воспроизводства элиты в закрытом режиме до демократичного образовательного института, открытого для всех членов общества. Во-вторых, она выступает в качестве инструмента формирования национальной и культурной идентичности индивидов в рамках определенного политического сообщества, что имеет критичное значение для воспроизводства демократических политических институтов. И, в-третьих, она направлена на повышение качества образования (в содержательном, процессном и результативном аспектах) на всех его уровнях – от дошко-льного воспитания до постдипломного образования.
В узком смысле образовательная политика предполагает формирова-ние у обучающихся комплекса компетенций, необходимых им как в повседневной жизни, так и в сфере профессиональной деятельности. В образовательно-технологическом ракурсе этот процесс обеспечивается посредством содержательного наполнения учебных программ, учебников и учебных пособий, а также отбора и приминения определенных методов реализации образовательного процесса. Фактически речь идет не столько о личностном развитии учащихся и студентов, сколько о подготовке в рамках образовательного процесса квалифицированных потребителей современных управленческих наработок, сложных информационно-коммуникационных технологий и инженерно-технических решений.
Как общее и особенное, с категорией «образовательная политика» соотносится понятие «государственная образовательная политика». Данная категория характеризует осуществляемую специализированными государственными органами и учреждениями деятельность по совершенствованию и развитию национальной системы образования и ее отдельных структурных компонентов, а также реализуемую государством систему мер по оптимизации отношений в сфере образования. В Беларуси государственная образовательная политика определяется Президентом, а реализуется и контролируется Министерством образования, которому подотчетны областные управления образования и Комитет по образованию Мингорисполкома. Согласно Кодексу Республики Беларусь об образовании, государственная политика в сфере образования основывается на следующих принципах: приоритет образования; приоритет общечеловеческих ценностей, прав человека, гуманистического характера образования; гарантия конституционного права каждого на образование; обеспечение равного доступа к получению образования; обязательность общего базового образования; интеграция в мировое образовательное пространство при сохранении и развитии традиций системы образования; экологическая направленность образования; поддержка и развитие образования с учетом задач социально-экономического развития государства; государственно-общественный характер управления образованием; светский характер образования [2]. В инструментальном контексте государственная образовательная политика предполагает обеспечение равенства образовательных возможностей, доступности и качества образования, повы-шение финансовой эффективности деятельности образовательных учреж-дений.
Однако сфера образования является полем деятельности не только органов государственного управления и государственных учреждений, но и структур гражданского общества, различных бизнес-групп, научных и педагогических сообществ, интересы которых зачастую не совпадают. Поэтому возникает необходимость, с одной стороны, в государстве, как институциональном механизме согласования этих разновекторных интересов. И, с другой стороны, в общепризнанной ценностной основе для этого процесса на фундаменте конституционных принципов и норм. Так, в зависимости от того, как соотносятся между собой функциональные роли государства, структур гражданского общества и экономических акторов в сфере высшего профессионального образования, Л. Л. Шпаковская выделяет три модели: «рыночную» (характерна для таких стран, как Великобритания и США), «государственную» (характерна для скандинавских стран) и «смешанную» (характерна для центральноевропейских стран) [3].
В аспекте проблематики конструирования образовательной политики исследовательский интерес представляет выявление характера влияния социально-политических трансформаций на данную систему в обществе переходного типа. Общество переходного типа правомерно рассматривать в качестве особой формы эволюционного развития человечества, которая является результатом кризиса всей социальной системы и характеризуется «сложным процессом «накопления» социальных рискообразующих и конфликтогенных факторов, негативных социальных последствий управленческих решений, принимаемых в условиях неопределенности» [4, с. 7]. На определенном этапе своего исторического существования она под влияние различных факторов, будь то, например, экономический или политический кризис, перестает адекватно реагировать на внешние и внутренние вызовы. Это ведет к нарастанию противоречий и напряженности между его элементами и подсистемами, требует социального обновления в самом широком понимании.
Для общества переходного типа характерны, согласно А. В. Голованову, следующие существенные черты, обусловленные изменением системообразующих свойств, отношений и функций: неравновесность, неустойчивость, неравномерность протекающих в нем социальных процессов; историчность, преходящий, временный его характер; вероятность, альтернативность, вариативность развития; трансформативный динамизм; присутствие целостности, полноты свойств и признаков социальных форм отношений, их смешанность и противоречивость; необратимость изменений переходного общества [5].
Таким образом, переходный период общественного развития характеризуется институциональной нестабильностью, резкими социальными сдвигами и аксиологической дезориентацией, отрицанием старых ценностей и форм жизни общества, распадом и становлением новых идентификаций и идентичностей.
Неблагоприятный режим социального развития проблематизирует формирование и реализацию образовательной политики по ряду оснований.
В аспекте социальной динамики в обществе переходного типа, с одной стороны, ситуация характеризуется дезинтеграцией прежних институциональных форм общественной жизни. В условиях кризиса они перестают эффективно функционировать, что ведет к нарушению информационных связей между подсистемами общества и способствует нарастанию противоречий между социальными группами. С другой стороны, обратной стороной процесса распада прежних социальных институтов является зарождение и развитие основ нового типа упорядоченности и устойчивости социума. В ходе конструирования новых форм социального бытия закладываются институциональные основы, необходимые для обеспечения жизнеспособности трансформирующейся социальной системы. Для отдельного человека разновекторные процессы создают ситуацию, в которой ему становится намного сложнее становиться самореализоваться в личностном и профессиональном смыслах. Во-первых, из-за неопределенности и противоречивости характеристик альтернативных путей коллективного и индивидуального развития. Во-вторых, из-за невозможности опереться на прочную опору культурных норм и традиций, постепенно разрушающихся под деструктивным воздействием трансформационных процессов [6].
С точки зрения социальной структуры общества, переходные процессы обусловливают качественные и количественные трансформации социального организма, делают его неустойчивым и нестабильным. Образуется сложная и динамичная модель социальной структуры, которая характеризуется сущест-венным различием в уровне и качестве жизни разных категорий населения, поляризацией их социальных позиций. Так, следствием дезинтеграции Советского Союза и сильнейшим экономическим кризисом, затронувшим в первой половине 1990-х гг. все постсоветское пространство, стало резкое снижение уровня жизни практически всех работников системы образования, многие из которых были вынуждены сменить сферу профессиональной деятельности. Естественно, это негативно сказалось на кадровом потенциале системы образования. На уровне общественного сознания переходные процессы влияют на коллективные оценки исторического прошлого и представления о реализации социального идеала в будущем, преимущественно в сторону их радикализации. На индивидуальном уровне возрастающий уровень социального неравенства в обществе делает неконфортным, как в социально-психологоческом, так и в социально-экономическом смысле, существование человека в условиях трансформационных процессов. Социум переходного типа, характеризующийся дезориентацией индивидуального и общественного сознания, требует от индивида быстрой адаптации к динамичным и противоречивым социальным и экономическим обстоятельствам. В том числе и ценой отказа от традиционалистских социальных ценностей и идеалов, традиций высокой духовности. Неудивительно, что на первое место выдвигаются задачи эффективного социального приспособления к происходящим переменам, а не вопросы личностного, духовно-нравственного и интеллектуального развития человека. Соответственно, это негативно сказывается на способности системы образования сохранять и транслировать ценности гуманитарного характера.
Приоритет материальных мотивов и потребностей над нематериальными, обусловленный характером социального развития общества переходного типа, значительно сужает аксиологическое пространство социализации индивида. Под действием доминирующих экономических факторов социальная активность индивида приобретает преимущественно утилитарно ориентированный и рационально выверенный характер. В подобном одномерном пространстве гуманистические и альтруистические ценности, как фундаментальные приоритеты образования, постепенно вытесняются ценностями экономической рациональности и конкурентоспособности.
Особенностью постиндустриального этапа развития человечества является возрастающие требования к творческой составляющей процесса труда, что вызвано качественным усложнением сферы производства. В отличие от простого исполнения трудовых операций, творчески ориентированный труд мотивирован потребностью в самоактуализации и позволяет реализовать все потенции человека. Однако в обществе переходного типа искажается понимание труда, как наиболее важной сферы приложения духовных и интеллектуальных сил человека. Здесь значение имеет, в первую очередь, стоимостная и количественная оценка труда, поэтому его неутилитарные измерения становятся вторичными. В результате сохраняется обезличевание труда и возможности контроля над личностью, как напрямую, путем инструкций и контрактов, так и косвенно, посредством навязывания избыточных потребительских стандартов. В аспекте образовательной политики это означает переориентацию образовательного процесса с задачи личностного развития человека на задачу формирования рыночно ценных компетенций индивида. Как результат, трансформация образовательного пространства из развивающей среды, основанной на гуманистических ценностях, в высококонкурентную бюрократизированную и формализованную среду, функционирующую на основе рыночных принципов и механизмов.
Заключение. Таким образом, образовательная политика представляет собой сложный, многоаспектный, полисубъектный и исторически изменчивый социальный феномен, влияние которого распространяется на различные сферы жизни общества. Однако для выработки и реализации эффективной образовательной политики необходимо адекватно представлять сущность и содержание данного феномена, закономерности и механизмы ее реализации. Именно это определяет актуальность, теоретическую и практическую значимость дальнейших научных исследований образовательной политики.
Список использованных источников
1. Кондракова, И. Э. Образовательная политика: содержание понятия / И. Э. Кондракова // Известия Рос. гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена. – 2010. – № 128. – С. 116–125.
2. Кодекс Республики Беларусь об образовании от 13 янв. 2011 г., № 243-З: принят Палатой представителей 2 дек. 2010 г.: одоб. Советом Республики 22 дек. 2010 г. // Нац. реестр правовых актов Респ. Беларусь. – 2011. – № 13. – 2/1795.
3. Шпаковская, Л. Л. Политика высшего образования в Европе и России / Л. Л. Шпаковская. – СПб.: Норма, 2007. – 328 с.
4. Силласте, Г. Г. Социальные риски кризисов транзитивного развития: методологический социологический дискурс / Г. Г. Силласте // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. – 2016. – № 3. – С. 6–17.
5. Голованов, А. В. Переходное состояние общества как фактор динамизации социально-экономической жизни регионального социума / А. В. Голованов // Регионология. – 2007. – № 3. – С. 28–35.
6. Наумова, Е. Г. Проблема личностного выбора в социуме переходного типа / Е. Г. Наумова // Довгирдовские чтения III: философская антропология и социальная философия: материалы междунар. научн. конф., г. Минск, 26–27 апр. 2012 г. – Минск: Право и экономика, 2012. – С. 191–193.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
В. А. Одиноченко
Гомельский государственный университет имени Ф. Скорины, Гомель
V. Adzinochanka
Francisk Skorina Gomel State University, Gomel
УДК 130.2 : 323 (476)
КУЛЬТУРОЦЕНТРИЗМ КАК МЕТОД АНАЛИЗА СОВРЕМЕННОЙ БЕЛОРУССКОЙ СИТУАЦИИ
CULTURUS CENTRAL AS A METHOD OF ANALYSIS OF THE MODERN BELARUSIAN SITUATION
Культуроцентризм рассматривается как методологический принцип анализа современной белорусской ситуации. В условиях трансформации, которая происходит в современной Беларуси, актуальным делается анализ специфики национальной культуры. В связи с этим возникает необходимость осмысления самого понятия культура как инструмента анализа. Также необходим анализ той основы, относительно которой выявляется специфика культуры. В настоящее время при анализе культурной ситуации часто используют концепцию локальных цивилизаций. В условиях современной Беларуси она должна быть дополнена анализом путей установления межкультурного диалога.
Ключевые слова: культуроцентризм; методологический принцип; трансформация; культурная специфика; локальные цивилизации; межкультурный диалог.
Cultural centrism is regarded as a methodological principle of analysis of the contemporary Belarusian situation. In the conditions of transformation, which occurs in modern Belarus, the analysis of the specifics of the national culture is relevant. In this connection, it becomes necessary to understand the very concept of culture as an instrument of analysis. It also requires an analysis of the basis on which the specificity of culture is revealed. At present, when analyzing the cultural situation, the concept of local civilizations is often used. In modern Belarus, it should be supplemented by an analysis of ways to establish intercultural dialogue.
Key words: cultural centrism; methodological principle; transformation; cultural specificity; local civilizations; intercultural dialogue.
Подчеркнем, что данная статья имеет методологический характер, и в ней не ставятся проблемы онтологического и аксиологического плана. Как правило, исследователи исходят из того, что культуроцентризм – это «трактовка культуры как наиболее значимого в теоретическом и методологическом плане феномена общества» [1, с. 352]. Мы же не утверждаем, что культура является центром либо фундаментом общественной жизни. В статье рассматривается возможность применения определенного методологического подхода к анализу нашей современной ситуации, а именно ее рассмотрение через призму культуры. В этом случае внимание концентрируется не на экономических либо политических, но на культурных процессах. Предлагается определенное понимание культуры и рассматриваются механизмы ее воздействия на общественную жизнь. Также анализируется культурная обусловленность экономики и политики.
Рассматривая культуроцентризм как метод анализа современной белорусской ситуации, мы, во-первых, исходим из необходимости иных подходов для полноты изучения и, во-вторых, не настаиваем на окончательности наших суждений. Последнее определяется тем, что ситуация в сегодняшней Беларуси постоянно меняется, хотя эти изменения и не носят столь радикального характера, который им был присущ во второй половине 80–90-е гг. ХХ в.
Очевидно, что любой метод исследования должен соответствовать характеру объекта. Однако в гносеологическом смысле объект – не данность, но «выделенный относительно обособленный фрагмент реальности, конструируемый познающим субъектом в ходе познавательной деятельности» [2, с. 385]. Таким образом, он сам является результатом определенного методологического подхода, в котором выявляются новые аспекты действительности. Культуроцентризм как метод объяснения современной белорусской ситуации, на наш взгляд, дает возможность, во-первых, показать ее обусловленность исторической традицией, во-вторых, очертить ту область общественной жизни, посредством функционирования которой проявляется специфика Беларуси, и, в-третьих, выявить новый ракурс анализа путей дальнейшего развития нашего общества.
Мы можем четко определить те события и их хронологические границы, которые сформировали «современность» Беларуси. Это распад в 1991 году Советского Союза и провозглашение государственного суверенитета страны. Именно с этого момента Беларусь начинает формироваться как независимое государство со своей культурной и социальной спецификой.
Для анализа нашей современной ситуации мы считаем более продуктивным сделать акцент не на обстоятельствах, в которых мы находимся, а на происходящих процессах, что предполагает деятельность человека (либо отказ от нее). Таким образом, ситуация создаваема. Ее осмысления сквозь призму культуры – также один из видов человеческой деятельности, в результате которой не только создается определенная трактовка самой ситуации, но и формируются направления и способы ее трансформации.
Отметим, что данный подход соответствует постнеклассической методологии анализа знания, в основе которой «лежат представления о фундаментальной включенности познающего субъекта (познавательных практик) в культуру и, соответственно, неизбежной таймированности и контекстности получаемого научного знания (его праксеологической обусловленности)» [3, с. 61].
Специфика нашей современной ситуации определяется происходящими в обществе процессами качественной трансформации. Само их наличие не вызывает сомнений ни у кого, но объяснение предполагает выход на теоретический уровень. Сейчас наиболее очевидными являются изменения политического характера. Однако они повлекли за собой множество последствий в различных областях общественной жизни. Одним из них является резкое возрастание значимости культурных факторов.
Отметим, что эти процессы наблюдаются во всех постсоветских республиках. И они также должны быть проанализированы при помощи различных методологических подходов.
Сейчас нам необходимо осмысление марксизма как способа объяснения культуры, поскольку в общественном сознании до сих пор используются разработанные в его рамках методологические схемы. Марксизм исходит из того, что объективным фундаментом общественной жизни является экономика, она составляет его базис, а над ним возвышается надстройка, включающая политику, право, науку, мораль, искусство, религию и философию. Сфера культуры относилась к надстройке и определялась господствующими экономическими отношениями. Поэтому можно было говорить о феодальной, капиталистической и социалистической культуре. Утверждалось, что последняя, программа построения которой осуществлялась в Советском Союзе, базировалась на социалистическом способе производства и определялась им. Следует учитывать, что марксизм является одной из наиболее глубоких социальных теорий, многие положения которой могут быть использованы для объяснения происходящих в современном мире процессов. В то же время при объяснении культуры продуктивно использовать также и иные подходы.
Процессы, происходящие в культуре на постсоветском пространстве и в мире в целом, показали необходимость смены парадигмы для их объяснения. Речь идет не только об учете специфики национальных культур, но также о трактовке культуры как таковой и ее роли в общественной жизни.
На повседневном уровне культура преимущественно понимается как, во-первых, совокупность ценностей (преимущественно художественных), созданных человеком, во-вторых, как характеристика человеческого поведения. В данном случае определяющей является аксиологическая установка: «высокие» культурные ценности противопоставляются «низким» экономическим интересам, и подчеркивается отличие «культурного» человека от «некультурного». Однако такой подход не имеет инструментального значения и лишь затрудняет понимание процессов, происходящих в настоящее время в нашем обществе.
Поэтому необходимо использовать такое понимание культуры, которое раскрывало бы ее сущностные характеристики. В качестве рабочего мы берем следующее определение: «Культура (от лат. cultura – возделывание, воспитание, образование, разведение, почитание), специфический способ организации и развития человеческой жизнедеятельности, представленный в продуктах материального и духовного труда, в системе социальных норм и учреждений, в духовных ценностях, в совокупности отношений людей к природе, между собой и к самим себе» [4, с. 292].
Таким образом, культура является способом и результатом деятельности как специфически человеческого способа взаимодействия с окружающим миром. При этом в приведенном определении говорится о человеке как таковом, что является способом абстрагирования. Однако следует учитывать, два обстоятельства: во-первых, деятельность человека всегда имеет общественный характер, будь это деятельность первобытного охотника или современного программиста, и, во-вторых, она конкретна как в плане своего предмета (деятельность охотника не то же, что деятельность программиста), так и в плане обстоятельств (осуществляется в конкретном пространстве и времени).
Поэтому при анализе нашей современной ситуации актуальным является осознание своеобразия белорусской культуры, особенно в отношении культур наших соседей. При этом, на наш взгляд, основное внимание следует уделить истории формирования белорусской культурной традиции. Сейчас подчеркивается методологическая значимость учета культурной специфики: «Культура, прежде всего через язык, систему ценностей, норм, идеалов, значений и символов задает человеку определенный способ видения и узнавания мира, созидания определенных форм жизнедеятельности в нем. Поэтому многочисленные, нередко бросающиеся в глаза различия между странами, народами, социальными группами сводятся в основном к существенному расхождению в системе культурных значений» [5, c. 291]. Мы исходим из того, что именно на основе осознания своей культурной специфики возможно налаживания диалога с другими культурами, о необходимости которого сейчас так много пишут.
В настоящее время белорусская культура конституируется как целостная система. Основной ее характеристикой, учет которой актуален для осознания нашей культурной специфики, является наличие системных качеств, отсутствующих у ее элементов. Именно этим обусловлен, на наш взгляд, характер происходящих в нашем современном обществе процессов трансформации. Мы находились в одной культурной системе, которая существовала на территории Советского Союза, и были ее элементом. С образованием независимого белорусского государства наша культура трансформировалась в отдельную систему, и изменилось ее взаимодействие со средой.
Для нашей современной ситуации важно рассмотрение соотношения не «культура-природа», но «культура-культура». Несомненно, что в этом случае мы должны прежде всего уделить внимание взаимоотношениям белорусской культуры с культурами соседей. Однако следует учитывать также и взаимодействие с культурами географически отдаленных от нас народов. Это обусловлено процессом глобализации, что обусловило увеличение и усиление связей между культурами. И как ответ на нее во всем мире усилились процессы культурной локализации – стремление подчеркнуть свою культурную специфику.
В связи с этим акцент в настоящее время делается на утверждениях о неоднородности культурного пространства и влиянии культурных установок на экономические и политические процессы.
Одним из проявлений культуроцентризма в пространственном смысле является концепция локальных цивилизаций. В настоящее время она часто применяется для объяснения специфики тех процессов, которые происходят в мире в целом и на постсоветском пространстве в частности.
Ее основное положение сводится к следующему: не существует общечеловеческой культуры, есть конкретные локальные культуры или цивилизации, имеющие свою специфику и элементы, несводимые друг к другу. Положительным следствием применения теории локальных цивилизаций является отказ от так называемого «культурного империализма», когда вершиной развития человечества объявляется европейская цивилизация, все культуры рассматриваются с ее точки зрения, и считается, что они должны следовать по европейскому пути. Особенно актуальным противостояние подобным установкам сделалось в ХХ в., когда было осознано культурное многообразие мира и необходимость учитывать традиционные ценности того или иного народа при планировании пути его дальнейшего развития. Это важно и для Беларуси, поскольку наше общество в настоящее время находится в процессе системной трансформации, и очень важно при осуществлении последней принимать во внимание национальную культурную традицию.
В то же время применение теории локальных цивилизаций имеет ограниченный характер, поскольку в ней подчеркиваются культурные различия и тем самым проблематичным делается процесс налаживания диалога между культурами. Необходимо также учитывать, что в большинстве теорий локальных цивилизаций специфика последних определяется на основе анализа духовных ценностей. Мы считаем такой подход ошибочным. Если исходить из того, что «любой этнос или суперэтнос опирается на устойчивый фундамент социально-психологических и социально-культурных установок, мало подверженных изменениям по сравнению с иногда сильно колеблющимися внешними факторами» [6, с. 23], то это приводит к двум последствиям. Во-первых, дается упрощенное объяснение политических и экономических успехов или трудностей в той или иной стране, они просто выводятся из социально-культурных установок. Во-вторых, коль скоро эти установки мало подвержены изменению, то тем самым закрепляется существующая ситуация и фактически отрицается возможность развития для аутсайдеров.
На наш взгляд, некорректно сводить специфику национальной культуры к этнографии и менталитету. Например, белорусам приписываются такие черты как трудолюбие, толерантность, простота. Во многом эти утверждения имеют декларативный характер и должны быть эмпирически проинтерпретированы. Нужно объяснять сложившуюся ситуацию не из априорно постулируемых «духовных» качеств, но учитывать систему разнокачественных факторов: природных, культурных, экономических, исторических и т.д.
С принятием культуроцентризма как метода объяснения нашей ситуации по-новому интерпретируется характер прогрессивного развития, на которое направлена европейская цивилизация. Для его осмысления предполагается применение таких понятий как «высший-низший», «передовой-отсталый», «цивилизованный-нецивилизованный» и т. д. На наш взгляд, это возможно по отношению к анализу развития материальной культуры, и прежде всего техники, а также экономической и политической сферы общества. В этих областях существуют объективные показатели прогресса, и в соответствии с ними выделяются высокоразвитые страны, в большинстве своем принадлежащие к европейской культуре. В то же время актуальным в настоящее время является принцип культурного плюрализма, в соответствии с которым каждая из культур обладает своей уникальной ценностью.
В связи с этим обсуждается проблема, насколько установки той или иной культуры способствуют экономическому и политическому развитию. Она особенно актуальна для неевропейских стран, проводящих у себя модернизацию. Обсуждается, насколько совместимы их традиционные ценности с рыночной экономикой, демократией и правами человека. В Беларуси же эта проблема имеет иной вид. Мы являемся частью европейского культурного пространства, и наша культура базируется на европейских ценностях. Сейчас для нас актуальной является необходимость их осмысления и внедрения в повседневную практику.
В заключении отметим, что в условиях современной Беларуси происходит актуализация нашей культурной специфики. Обычно это описывается как осмысление традиции, что, подчеркнем, является характерной чертой нашей современности. В процессе этого осмысления формируется определенный ракурс видения традиции, и задаются пути ее дальнейшего развития.
Список использованных источников
1. Федотова, В. Г. Культуроцентризм / В. Г. Федотова // Новая философская энциклопедия: в 4 т. / науч.-ред. совет: В. С. Степин [и др.]. – М.: Мысль, 2010. – С. 352–353.
2. Словарь философских терминов / науч. ред. проф. В. Г. Кузнецова. – М.: ИНФРА-М, 2010. – Т. II. – 73l с.
3. Абушенко, В. Л. Культурсоциологический анализ: методологическая рамка / В. Л. Абушенко // Социология. – 2016. – № 1.– С. 53-61.
4. Арнольдов, А. И. Культура / А. И. Арнольдов, М. А. Батунский, В. М. Межуев // Философский энциклопедический словарь / гл. ред.: Л. Ф. Ильичев [и др.]. – М.: Сов. энциклопедия, 1983. – C. 292–295.
5. Бабосов, Е. М. Человек в социальных системах / Е. М. Бабосов // Ин-т социологии Нац. акад. наук Беларуси. – Минск: Беларус. навука, 2013. – 481 с.
6. Гольц, Г. А. Культура и экономика: поиски взаимосвязей / Г. А. Гольц // Общественные науки и современность. – 2000. – № 1. – С. 23–35.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
И. В. Олейник
Белорусский государственный университет, Минск
I. Oleynik
Belarusian State University, Minsk
УДК 009+304:304.2+304.44; 316.4.051
ОБРАЗ И КОНЦЕПТ КАК СПОСОБЫ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ СОЦИАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ
IMAGE AND CONCEPT AS A MEANS OF REPRESENTATION OF SOCIAL TIME
В статье рассматривается актуальное для современной социальной философии понятие социального времени, а также основные способы его репрезентации. В образе социального времени фиксируется амбивалентность чувственно-феноменологических представлений о времени и концептуально-теоретических форм его осмысления. Концепт социального времени в отличие от образа предполагает экспликацию сущности феномена социального времени на уровне его системно-категориального осмысления в профессиональном философском и социологическом дискурсах.
Ключевые слова: социальное время; образ; концепт; социальная философия.
The article discusses the actual problem of social time in modern social philosophy, as well as the main ways of its representation. The image of social time is used increasingly to represent categorical observational and subjective, psychological forms of thinking of time in social and cultural space. The concept of social time involves explication of the essence of the phenomenon of social time by categorical and systemic forms of comprehension problems in professional philosophical and sociological discourse, as well as the disclosure of the subject content.
Key words: social time; image; concept; social philosophy.
Вплоть до начала XX в. понятие социального времени не было артикулировано в работах обществоведов, хотя предпосылки к этому были заложены процессом дифференциации наук еще в XIX в. Cоциальное время – понятие, возникающее на стыке современной социологии и социальной философии. О традиции исследования социального времени артикулировано можно говорить, начиная с неклассического периода развития науки. Это связано с тем, что «…долгое время аспектами времени, которые имели основное значение для человеческого ума, были не длительность, направленность и необратимость, а повторяемость и одновременность» [1, с. 74]. В классической науке не было места понятию социального времени, отчасти это было связано с натурфилософскими изысканиями новоевропейских мыслителей. Онтологическая проекция естественнонаучных представлений о времени на сферу социального препятствовала обоснованию специфики социального времени.
Это во многом определяло ту ситуацию, которая в философском сообществе квалифицируется следующим образом: «В настоящее время отсутствуют системные исследования, связанные с выявлением онтологических аспектов социального времени, направленных на выработку методологических и концептуально-семантических подходов, позволяющих адекватно представить не только концепцию социального времени, но и рассмотреть его роль в динамической картине мира» [2]. Тем не менее, эта проблема на уровне локальных интерпретаций привлекала внимание многих философов, социологов, историков.
В 1937 г. была опубликована статья П. Сорокина и Р. Мертона «Социальное время: опыт методологического и функционального анализа», в которой авторы ратовали за введение в социальные исследования методологической категории «социальное время». Как отмечали исследователи, астрономическое время – лишь одна из концепций, которая удобна в метрическом смысле, но совершенно неактуальна в контексте взаимодействия социальных институтов. «Социальное время» – категория, способная отображать специфику протекания времени в различных социальных системах и исторических контекстах. Совершенно очевидно, утверждали авторы этой статьи, что подобно тому, как в механике время является независимой переменной и непрерывной функцией трех пространственных координат, подобно этому социальное время – необходимая переменная социальных изменений, выражающая движение социальной материи.
На протяжении десятилетий в социальных науках сохранялся приоритет той схемы анализа времени, которая была задана Сорокиным и Мертоном. Исследователи исходили из дихотомии «астрономическое время-социальное время», смысл которой в значительной мере проясняется анализом И. М. Савельевой и А. В. Полетаева в монографии «История и время. В поисках утраченного» [3].
Ряд авторов отмечают, что социальное время представляет собой «высший вид времени», в том смысле, что оно есть единство объективной последовательности событий и субъективной формы и способа переживания этой последовательности. Так, В. П. Яковлев в своей монографии «Социальное время» определяет последнее как высший вид и высший уровень времени, поскольку «лишь в человеческом обществе связь событий, ритм происходящего обеспечиваются не линейным детерминизмом слепых сил, а целеполаганием, сознательной борьбой за желаемое будущее. Социальное время есть единство объективного и субъективного времени человека, т. е. оно выступает и как реальное течение событий, смена состояний его личной и общественной жизни, и как мысленное, духовное отражение, переживание их сознанием» [4, с. 146].
Само возникновение понятия социального времени открывает широкие перспективы методологического анализа и социально-критического осмысления общества. Однако поскольку проблема социального времени все еще параметризируется, находясь в пространстве междисциплинарных исследований, есть все основания для выделения двух основных уровней экспликации проблемы. С одной стороны феномен социального времени может быть конституирован как «образ времени», который соединяет в себе феноменологические и системно-категориальные способы репрезентации и осмысления феномена социального времени в массовом сознании. Образ социального времени апеллирует к историко-философскому и социокультурному контексту, формируя определенный образ эпохи, ее «дух», поскольку во многом он представляет собой синкретичное представление о сущности и динамике времени в различные исторические периоды развития общества. Однако такой подход обнаруживает свои методологические особенности и ограничения, связанные с широкими чувственно-ассоциативными рядами при анализе проблемы времени и, как следствие, размытыми понятийными границами образа социального времени. Отсюда следует необходимость фиксации более четкого и методологически выверенного концепта, который отсылал бы нас к известным и проверенным парадигмальным основаниям науки и философии. «Образ» и «концепт» как способы репрезентации социального времени в современной социальной философии конституируют одну и ту же предметную область, однако осуществляют это на разных уровнях анализа данного понятия. Рассмотрим подробнее специфику образа и концепта как способов репрезентации социального времени.
«Образ времени» позволяет привести разнородный историко-философский и научно-исторический материал к некому «общему знаменателю», т. е. реконструировать проблему времени в науке и философии на общеметодологических основаниях. Эта общность обусловлена тем, что «образ» позволяет зафиксировать амбивалентность чувственно-феноменологических представлений о времени и концептуально-теоретических форм его осмысления.
Сам термин «образ» обнаружил свою актуальность лишь в контексте постнеклассической науки, для которой характерны междисциплинарные исследования и исследования в области методологии научного познания. Так, например, именно постнеклассическая рациональность начинает апеллировать к термину «образ науки» [5, с. 12], который, с одной стороны, метафоричен и отсылает ко множественным смысловым полям, а с другой – «позволяет достаточно адекватно выразить предметные, нормативно-методологические и социально-ценностные характеристики науки как сложноорганизованного системного объекта» [5, с. 13]. Учитывая сложный (субъективно-объективный) характер феномена времени, правомерным шагом будет проекция подобного использования термина «образ» на проблему времени.
«Образ» – понятие, позволяющее эксплицировать сущность времени в современной социальной философии с учетом обширной историко-философской и концептуально-теоретической базы представлений и интерпретаций времени. Это возможно благодаря специфике данного понятия: во-первых, семантика понятия «образ» обладает избыточной субъективностью, которая позволяет «трактовать его не только в аспекте адекватности отражения реальных объектов в их идеальных копиях, но и в плане творчески конструируемого представления об этих объектах» [5, с. 14]; во-вторых, образ конструируется в форме «специализированной философско-методологической рефлексии» [5, с. 14].
Так, «образ» фиксирует одновременно как предметно-чувственную реальность времени, выраженную в форме феноменологических интуиций и дескрипций, так и концептуально-теоретические и системно-категориальные формы осмысления времени, представленные традициями мифологически-религиозной, философской и научной интерпретации проблемы времени в истории культуры.
Если в контексте исторической реконструкции этой проблемы формой репрезентации времени выступает понятие «образ», то дискурс современной философии «требует» использовать более четкий, теоретически выверенный конструкт. Он должен выводить проблему времени на уровень социально-критической практики и апеллировать к более гибким междисциплинарным представлениям, которые отвечали бы традициям постклассической рациональности. Такой задаче отвечает понятие «концепт».
Теория концепта зародилась в русле проблемы универсалий в средние века, обосновав принципиально новый взгляд на процесс понимания. В отличие от понятия, которое всегда предельно общо, лишено каких бы то ни было субъективистских коннотаций и направлено на языковое выражение некой идеальной реальности, концепт представляется актом «схватывания» смысла, содержания вещи в сознании субъекта, при этом концепт естественным образом сочетает в себе наслоение интерпретаций. Более того, концепт всегда незавершен, каждый раз в процессе коммуникации и познания субъект актуализирует его, исходя из существенных ценностно-мировоззренческих ориентаций, которые присущи ему на момент использования концепта в речи. Согласно Пьеру Абеляру, который является автором традиции концептуализма, концепт отличается от понятия тем, что он: «формируется речью (1), освященной Св. Духом (2) и осуществляющейся потому «по ту сторону грамматики» –– в пространстве души с ее ритмами, энергией, интонацией (3). Концепт предельно субъектен (4). Изменяя душу индивида, размышляющего о вещи, он при формировании предполагает другого субъекта, слушателя или читателя (5) и в ответах на его вопросы актуализирует смыслы (6). Память и воображение (7) – неотъемлемые свойства концепта, направленного на понимание здесь и теперь, в едином миге настоящего (8), с одной стороны, а с другой – концепт синтезирует в себе три способности души и как акт памяти ориентирован в прошлое, как акт воображения – в будущее, а как акт суждения – в настоящее (9)» [6, с. 47]. Нивелируя из такого определения концепта теологическую составляющую, можно отметить, что он, в первую очередь, связан с речью и пониманием. Таким образом, концепт – это не просто грамматико-языковое выражение всеобщего, это всегда всеобщее, обнаруживающее себя в конкретной речи, конкретном сознании. Концепт в некотором смысле предметен, поскольку он существует в пространстве связи вещи, явления, процесса и речевых форм выражения знаний и восприятия о них. В концепте «схватывается» всеобщее, проявленное в конкретном.
Интересно отметить, что уже в XX в., на этапе постклассического философствования, Ж. Делез и Ф. Гваттари уделяют понятию концепта особое внимание, когда, казалось бы, «судьбы» философии были давно решены, а логика познавательного процесса «демифологизирована» позитивистской и аналитической философией. Исследователи довольно смело отмечают, что «творить все новые концепты — таков предмет философии» [7, с. 8]. При этом концепты именно «творятся» философами, поскольку они не представляют собой копию или отражение идеальных образов предметов, они не существуют как некая предзаданная умозрительная реальность, напротив, «их должно изобретать, изготавливать или, скорее, творить, и без подписи сотворившего они ничто» [7, с. 8]. Как пишут Делез и Гваттари, следует признать, что философия – это не созерцание, рефлексия или коммуникация, поскольку ничто из перечисленного не является результатом философского творчества; философия, согласно позиции исследователей, есть познание посредством чистых концептов. Очевидно, что принципиальным моментом здесь является экспликация сущности того, что философы называют концептом. Можно выделить ряд свойств, определяющих сущность и специфику концепта как формы репрезентации философских проблем:
1) концепт не предзадан, он не отражает в понятийно-спекулятивной форме идеальную реальность; концепт создается совместным действием ряда факторов, таких как: авторское творчество философов, историко-философский контекст эпохи, нормы и идеалы научной рациональности и т. д.;
2) концепт «начинает» свое существование в качестве субъективной реальности, но, по мере того, как концепт сходит в пространство интерсубъективности, он приобретает свойства объективной реальности для все большего числа субъектов [7, с. 11];
3) «концепт – это множественность» [7, с. 12], любой концепт – это совокупное целое представлений, мнений, интуиций, понятий, которые направлены на выделение определенной части реальности и концептуальную ее репрезентацию, что означает соединение множественности субъектов в единстве их отношения к определенной проблеме («каждый концепт отсылает к некоторой проблеме, к проблемам, без которых он не имел бы смысла и которые могут быть выделены или поняты лишь по мере их разрешения» [7, с. 47];
4) концепт – это форма спекулятивного синтеза представлений, подходов, парадигм;
5) Формально концепт имеет спекулятивную форму (выражен в понятии или системе понятий, которые характеризуются определенной грамматико-семантической составляющей); содержательно концепт конкретен, актуализируется в своих проекциях на мир предметной реальности;
6) «концепт – это событие, а не сущность и не вещь» [7, с. 14].
Таким образом, концепт представляет собой своеобразный модус существования смысла: концепт всеобщ по форме и конкретен по содержанию, его смысл актуализируется в соответствии с контекстом.
Анализируя концептуальное оформление проблемы социального времени необходимо отметить, что данная проблема приобретает различную специфику в социологическом и философском дискурсе. В теоретической социологии категория социального времени сводится к времени «существования, функционирования и развития общества и его социальных систем разного уровня» [8, с. 184]. В дискурсе социологии социальное время рассматривается посредством выделения трех его модусов: историческое, структурное и системное время. При этом под историческим временем понимается – «длительность существования человеческого общества или отдельных социальных систем» (хронология), под структурным – временное выражение деятельностно-субъектной структуры социальной системы, соотнесенное с «моментом» исторического времени, а под системным – «время социальной системы, взятое структурно и отнесенное к определенному периоду исторического времени» [9, с. 6]. При этом графически данные модусы представлены соответственно системой координат с одной, двумя и тремя осями.
Таким образом, социологически категория социального времени имеет акцентированно прикладной характер, так как речь здесь идет о «расчете» некоторого суммарного времени, посвященного определенной деятельности. Поэтому в данном контексте возможны множественные дробления «общей» категории социального времени: время индивида, семьи, нации, класса и т. д.
Социологическая проблематика дробит образ социального времени на множественные составляющие в зависимости от предмета и субъекта социального действия. Однако в философском дискурсе концепт «социальное время» абстрагируется от прикладных характеристик времени и в этом смысле является в определенной степени онтологизированным, поскольку в социальной философии он служит цели прояснения того, что есть общество, каковы законы и принципы его функционирования.
Таким образом, современная философия обнаруживает в своем дискурсе проблемное понятие социального времени, концептуальный статус которого неоднозначен, однако стремится быть определенным с учетом следующих моментов: во-первых, социальное время – актуальное понятие неклассической и постнеклассической науки; во-вторых, в понятии социального времени происходит сближение естественнонаучного и социогуманитарного дискурсов; в-третьих, понятие социального времени тесно связано с трансформацией социальной реальности в условиях глобализации; в-четвертых, социальное время органически объединяет в себе множественные историко-философские и научно-исторические представления о времени.
Образ и концепт социального времени как конкретное оформление проблемы времени в современной философии выступают эксплицитной формой синтеза категориально-феноменологических и системно-категориальных представлений о времени.
Конституирование проблемы социального времени посредством понятий образа и концепта открывает перспективы для проблематизации и оформления нового дискурса темпоральности, который будет ассимилировать как обширный социально-критический вектор исследования общества глобализации, так и концептуально-методологический анализ образа эпохи. Образ социального времени органически соединяет в себе парадигмально разрозненные представления о времени за счет общей концептуальной основы, соединяющей в себе чувственно-предметные формы осмысления времени и системно-категориальные формы репрезентации проблемы времени в области научно-теоретического знания. В свою очередь концепт «социальное время» является очевидным проявлением трансдисциплинарности и синтеза стратегий в дискурсе постнеклассической науки, апеллирует к социальным реалиям глобализирующихся обществ и делает проблему времени гораздо более предметной посредством исследования таких феноменов как: ускорение и сжатие социального времени, конвергенция физического и социального времени, компрессия пространства-времени.
Список использованных источников
1. Уитроу, Дж. Естественная философия времени / Дж. Уитроу. – 2-е изд., стер. – М.: Едиториал УРСС, 2003. – 400 с.
2. Степанищев, С. А. Социальное время в контексте системного анализа развития общества / С. А. Степанищев // Научная электронная библиотека диссертаций и авторефератов [Электронный ресурс]. – Таганрог, 2010. – Режим доступа: http://www.dissercat.com/content/sotsialnoe-vremya-v-kontekste-sistemnogo-analiza-razvitiya-obshchestva. – Дата доступа: 15.02.2017.
3. Савельева, И. М. История и время. В поисках утраченного / И. М. Савельева, А. В. Полетаев. – М.: «Языки русской культуры», 1997. – 800 с.
4. Яковлев, В.П. Социальное время / В.П. Яковлев. – Ростов н/Д: Изд-во РГУ, 1980. – 160 с.
5. Зеленков, А. И. Мировоззренческие компоненты в структуре современного образа науки / А. И. Зеленков // Мировоззренческие структуры в научном познании. – Минск: Университетское, 1993. – С. 10–46.
6. Неретина, С. С. Абеляр и особенности средневекового философствования / С. С. Неретина // Петр Абеляр. Теологические трактаты: пер. с латыни, ком., ввод. ст., сост. С. С. Неретиной. – М.: Прогресс, Гнозис. – 1995. – С. 5-49.
7. Делёз. Ж. Что такое философия? / Ж. Делёз, Ф. Гваттари; пер. с фр. и послесл. С. Н. Зенкина – М.: Ин-т экспериментальной социологии, СПБ.: Алетейя, 1998. – 288 с.
8. Артемов, В. А. Социальное время: теоретические аспекты / В. А. Артемов, О. В. Новохацкая. – Вестник НГУ. Серия: социально-экономические науки. – 2013. – Т. 13. – № 4. – С. 181-187.
9. Артемов, В. А. Эскиз социологической концепции социального времени / В. Артемов // Социологические исследования. – 2013. – № 11. – С. 3–9.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
В. В. Позняков
Республиканский институт высшей школы, Минск
V. Pazniakou
National Institute for Higher Education, Minsk
УДК 130.2
МОДЕЛИ ТВОРЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ РЕСУРСЫ
MODELS OF CREATIVE DEVELOPMENT OF PERSONALITY: METHODOLOGICAL RESOURCES
Предмет анализа – определение методологических ресурсов концепций творческого развития личности. На основании наиболее репрезентаивных моделей, принятых в конкретной концепции теории и методологии творческой деятельности, реконструируются методологические ресурсы каждой из них. Таким образом, экстраполяция методологических возможностей моделей на объекты исследования позволяет существенно расширить возможности теории и методологии творческой деятельности как современной методологической программы.
Ключевые слова: методология; модель; субъект; творческая деятельность; методологические ресурсы
The Article of analysis is determination of methodological resources of conceptions of creative development of personality. On foundation most of reprezentaivs models, accepted in concrete conception of theory and methodology of creative activity, methodological resources are reconstructed to each of them. Thus, extrapolation of methodological possibilities of models on the objects of research allows substantially to extend possibilities of theory and methodology of activity creative as a modern methodological program.
Key words: methodology; model; subjectыгіоусе of activity creative; methodologicals resources.
В последние годы обострился интерес к проблемам формирования, становления и развития творческой личности. Наблюдается положение, чем-то напоминающее ситуацию сороколетней давности, когда редко какая научная конференция обходилась без обращения к проблемам сущности творчества, методологии, методики формирования творческой индивидуальности. Активно развивались технологические и методические практики, в частности такие, как теория и алгоритмы решения изобретаиельских задач, алгоритмы решения изобретательских задач [1, 6]. Сегодня наблюдается новый всплеск ;интереса к этой тематике, но в другом историческом и культурном контекстах. Постепенно общество, государственные структуры (в частности, в области образования), родители стали осознавать, что создание условий для раскрытия, развития и обогащения дарований входящего в жизнь поколения ставит нашу страну в ряд высокоразвитых. Родилось целое направление, проблемно, содержательно, организационно и функционально связанное с созданием условий для развития одаренных учащихя и молодежи (например, проект «100 идей для Беларуси»).
В таком контексте было бы неоправданно расточительным игнорировать накопленный за проследние десятилетия огоромный мыслительный – теоретический, методологический и методический – ресурс креативного обучения и воспитания. Во многообразии подходов к сущности творчества и творческого развития субъекта важно найти новые формы актуализации и практикоориентированного наполнения как найденных теоретических схем, так и новых подходов.
В данной статье мы остановимся на исходных методологических позициях и принципах теории и методологии творческой деятельности. На их фундаменте можно возводить здание практикоориентированной теории, методологии и методики творческой деятельности. При этом мы не придерживаемся какой-либо хронологии появления концепций, принимая во внимание тот факт, что в науке существует своя динамика, которая далеко не всегда вкладывается в какие-либо заранее заготовленные линейные схемы. Не претендуя на завершенное, итоговое знание в области творческого развития личности, обратим внимание на некоторые существенные моменты актуализации темы. Во-первых, складывается объективная необходимость в выявлении, а также создани условий для творческого развития индивида. Сущность такой необходимости задается мобилизацией творческого потенциала всех субъектов в целях сохранения и поддержания приемлемого уровня конкурентоспособности страны в сложном и противоречивом мире. В глобальном соперничестве соцально-экономических систем реальные возможности для выживания и развития имеют те исторические субъекты, которые обладают значительным креативным потенциалом – своеобразным запасом прочности, помноженным на творческую активность субъектов. Во-вторых, в условиях напряженной и многовекторной мультикультурной динамики обостряется потребность в адекватных реакциях, и способах разрешения противоречий без значительных затрат ресурсов. В-третьих, растет количество сложных и многоразмерных объектов, с которыми работает современный специалист. Как правило, такие объекты не являются ни чисто социальными, ни естественными, ни техническими. Нередко он имеет дело с многомерными объектами, своеобразными кентавр-образованиями, сочетающими в себе свойства нескольких видов объектов. В-четвертых, актуализируют себя проблемы экзистенциального порядка, когда размышления о смысле жизни обращают нас к тому наследию, которое человек оставляет на пути к вечности.
Обращаясь к моделям творческого развития личности, мы исходим из того положения, что в относительно конкретном и репрезентативном элементе целого не могут не содержатся актуально не выявленные потенциалы и свойства целого. Реконструкция целого по его части предполагает принятие тезиса об их корреляции и определении оснований методологического ресурса конкретной позиции, т. е. части в составе целого. Здесь субъект полагает себя в поле практически неограниченных инициатив. Обозначим существенные из них: 1) реконструкция целого по части позволит построить общую картину творческого поиска, в основании которого будет находиться конкретное концептуальное представление о творческой деятельности, «вытекающее» из исходного, принятого автором статьи основоположения; 2) теоретическое положение о возможном исследовании целого по его репрезентативной части может быть спроецировано на реальный процесс творческого поиска; оно рассматривается нами в качестве отправной точки исследования объекта как относительно целостного и внутри себя структурированного; 3) определение исследуемого объекта через призму конкретного элемента позволит реконструировать структуру целого (в нашем случае – построить относительно целостную концепцию творческого развития личности); 4) учет вышеприведенных положений расширяет предметное поле исследования объекта – творческое развитие субъекта; 5) обращение к тому или иному частному подходу и вытекающему из него методологическому ресурсу позволит рассматривать его в конкретно-инструментальном плане, причем на “материале” относительно самостоятельного класса предметов (явлений, процессов, вещей, связанных с творческой индивидуальностью и ее формированием); 6) соотношение теоретических и методологических возможностей конкретного концептуального подхода (пусть даже в теоретическим отношении недостаточно развитого) в обозримой песпективе позволяет аналитику формировать новые методологические маршруты в области теории, методологии и методики творческой деятельности. При относительно строгом анализе эти единицы – методики, явления, вещи, процессы, предметы и т.п. – будут концентрироваться вокруг своего семантического ядра: исходной идеи творческого развития субъекта, характерной для конкретного концептуального подхода.
Итак, теоретическая предполсылка нашего анализа состоит в том, что конкретная креативная идея, сформулированная в рамках определенного подхода, содержит в себе существенные и перспективные проекции в области реконструкции существующей и формировании новой концепции, в основании которой лежит исходная идея. Восходя от частного (т. е. конкретной исходной посылки – например, идеи творческого развития личности – к общему (целостной концепции), исследователь конструирует продуктивные в теоретико-методологическом плане концептуальные основания формирования творческой личности на базе выделенного элемента (например, продукта деятельности творческой индивидуальности).
Предварительно оговоримся о том, что мы не претендуем на исчерпывающий перечень подходов к сущности творческой деятельности субъектов. Наша задача состоит в демонстрации того, как на основе того или иного частного положения о творческом обучении можно выйти на концептуальные основания формирования творческой индивидуальности.
Поначалу оттолкнемся от важного в методологическом отношении положения П. Л. Капицы: «Воспитание творческих способностей в человеке основывается на развитии самостоятельного мышления. Оно может развиваться в следующих основных направлениях: умение научно обобщать – индукция; умение применять теоретические выводы для предсказания течения процессов на практике – дедукция; и, наконец, выявление противоречий между теоретическими обобщениями и процессами, происходящими в природе, – диалектика» [цит. по: 2, с. 32; см. также 3, с. 253].
«Умение научно обобщать – индукция». Какие конструктивные теоретико-методологические ресурсы мы можем извлечь из данного положения? Попытаемся ответить на вопрос, группируя основные методологические операции творческого харатера на основе индукции. Важно выделить методологические возможности восходящей к общему индукции, но не в плане прямого инструментально приложения метода индукции к объектам исследования или конструирования. Будучи ограниченными размером публикации, мы предлагаем операциональные инструменты творческого развития субъекта, пребывающего на платформе индуктивного обобщения. Они суть следующие: определение частного в его предельном содержании. На практике это требование выглядит как обращение творческого субъекта к такому элементу исследуемой системы, в котором в наибольшей полнотой может быть представленно общее. Решая такую задачу, частное выступает как теоретический и методологический источник работы с общим. Так, например, в коммуникативном процессе категория «сообщение» в свернутом виде содержит в себе ряд характеристик общего, т. е. коммуникативного процесса в целом. В качестве таковых выступают следующие элементы: морфологический состав, структура, процесс, субъекты, каналы, шумы, прямые и обратные связи, язык, код, пространство-время (хронотоп) и т. п. Через призму частного (сообщения) аналитик воспроизводит или реконструирует общее, раскрывает его содержание по отдельному или существенным его параметрам: субъект-оператор и участник комуникативного процесса; канал сообщения; прямая и обратная связь в его трансляции; язык сообщения, пространство-время, в котором живет сообщение, ритмика его трансляции и др. Такое восхождение от частного к общему расширяет креативный спектр творческого мышления аналитика, в частности, учащегося, осваивающего на практикоориентированном уровне методологию творческого поиска.
«Умение применять теоретически выводы. Дедукция». Здесь также возникает своеобразный список операций репродуктивно-продуктивного плана: определение категориального содержания понятия «общего», установление его характера, т.е. специфического отличие от другого «общего». Такая операция может основываться на классификации объектов по их видам (социальные, технические, социотехнические, экологические, естественнонаучные и др.; возможны другие классификационные основания). Перечень их может быть продолжен. Отсюда важной предпосылочной операцией является определение сущности, материала, функционального содержания динамики «общего».
Попытки вывести «частное» из «общего» не так уж редки. Например, в фундаментальной культурологии определение «общего» через понимание культуры как программ поведения, жизнедеятельности творческого субъекта и его отношений позволяют экстраполировать «общее» на «частное», в результате чего последнее трансформируется в конкртеные – в зависимости от параметра – признаки творческой личности. Например, личность как: субъект отношений – совокупности форм, в которых осуществляются многообразные связи и возаимодействи субъектов; творческая индивидуальность, адаптивная к объектам деятельности и их характерстикам (качественной определенности и свойствам); носитель форм жизнедеятельности творческой индивидуальности, для которой деятельность есть неиссякаемый ресурс саморазвития. Отсюда выстраиваются образовательные программы – проекты научения учащихся видам творческой деятельности, причем в их тесной взаимообусловленности. Так, например, рефлексия и саморефлексия в данном контексте выступают не только как средства работы с деятельностями через призму рефлексивного анализа, но и как цель, достижение которой субъектом существенно способствует «переводу» человека в творческую личность.
«Выявление противоречий между теоретическими обобщениями» и практикой. Определение конкретного противоречия нередко побуждает субъекта к необходимости его разрешения. Предпослыкой такого отношения является осознание и понимание творческим индивидом сущности данного противоречия. В более конкретном плане разрешение противоречия предполагает ряд операций: осознание целого как объекта, внутри себя противоречивого; осознание противоречия по основным параметрам «общего» – противоречие между покоем и движением, между внутренними и внешними функциями объекта, между процессом творческого поиска субъекта как внутри себя различенными, структурированными и конкретно определенными этапами, местом каждого из них в разрешении проблемы; между субъектом творческой деятельности как «равным» самому себе и необходимостью ставить перед собой задачи творческого роста, решать их в логке конкретной проблемы или ряда проблем, имеющих отношение к разрешению противоречий.
Идея одаренного субъекта как творческой индивидуальности. Такой подход к выявлению сущности творческой личности довольно распространен. Свою задачу мы видим, однако, не во включенности в дискуссию по данному поводу, а в попытках выявить и раскрыть продуктивные факторы творческого развития личности «на субстрате» этой идеи. Обычно утверждают, что для одарённой индивидуальности характерны «способности выше среднего», «увлеченность задачей», сопутствующие «креативные качества», свидетельствующие о расширении спектра креативности конкретного индивида [4, с. 4]; успешность и относительная легкость решения задач в ситуации «познавательной неопределенности» (Н. Ф. Вишнякова) и др. Признавая тот факт, что идентификация творческой индивидуальности как одаренной более уместна в практике составления различных диагностик с «мягкими», «щадящими», т. е. не категоричными рекомендациями, мы обращаем внимание на креативный потенциал таких видов одаренности. В данном контексте как бы сама собой складывается модель творческой личности на основе свойств одаренности как качественной определенности (креативности) конкретного субъекта. Такая модель включает следующие элементы, подчеркнем, методологического характера: а) определение видов деятельности, в которых одаренность проявляется наиболее очевидным образом; б) выявление объекта моделирования, определние его основных параметров на основе конкретного образца творческой деятельности субъекта; в) выделение минимально достаточных для разработки модели элементов – субъекты и мотивы их деятельности, виды конкретных действий, по которым данная модель коррелирует с объектом моделирования и т. д.; г) рефлексия как процесс соотношения модели идеальной (образцовой, эталонной) деятельности с потребностями субъектов (например, педагога и учащегося); д) рефлексия реального уровня способностей обучаемого, позволяющих ему работать с элементами деятельности (мотивы, способы, приемы, сопоставления, сравнения и др.); е) коррекция, систематизация и усвоение основных элементов деятельности по областям – субъект, целеполагание, задачепостроение, средства, планируемый результат и др.; ё) творческое развитие обучаемого в процессе саморефлексивного анализа. Таким образом, «в моделировании предполагается разделение и сопоставление реального образца и критерия превращения образца в модель, в которой подчеркиваются наиболее значимые свойства». Автор этого положения основывается на опыте Л. А. Венгера, который «применил способ решения задачи на модельных представлениях» [5, с. 367].
Обратим внимание на то существенное обстоятельство, что субъект обучения имет дело, как правило, с двумя видами моделей. Во-первых, та, которую представляет исполненной им образец деятельности. Во вторых, идеальная модель, очищенная от конкретных условий ее разработки и применения. Отсюда становится понятной необходимость интенсивного саморефлексивного анализа субъекта по основным параметрам моделирования и в соответствии с целями собственного роста. О. С. Анисимов рассматривает такую деятельность с моделями в контексте «формирования культуры моделирования и оперирования с моделями», оцениваемые «как типовой этап смены эмпирического и докультурного интеллектуального опыта на культурно насыщенный опыт, неизбежно трансформирующий внутренние качества и механизмы обучаемого, воспитуемого». Обращая внимание на то, что «динамика драмы участника образовательного процесса в ходе окультуривания… остается лишь слегка “задетой” и не раскрытой”, автор выделяет процессы принятия субъективных решений, в которых, как следует предположить, драма разовьет себя в полной мере» [там же, с. 367].
За пределами анализа остается категориальное содержание «окультуривания» как процесса работы с моделями. Данное понятие, рассматриваемое нами как категория, по определению должно выражать наиболее существенные отношения всех структурных элементов процесса. Их осознание позволит рефлексирующему субъекту выделить эти элементы на базовой методологической платформе культурологического подхода. Таковыми являются следующие: 1) область субъектов, действия которых должны быть скоррелированы по признаку разделения ролей как в общем образовательном процессе, так и в конкретном творческом поиске; 2) область видов деятельности, позволяющая переакцентировать обучение и воспитание как овладение деятельностями (например, деятельности обучающего и деятельности обучаемого; саморефлексия педагога и саморефлексивная актуализация опыта работы с моделями, приобретенными обучаемым); 3) осваемый участниками «окультуривания» язык, на котором строятся высказывания, задачи, формы, методы решения и друге тексты, точнее, текстуальные образования; попутно заметим, что под термином «язык» здесь берется набор понятий и соответствующих им знаковых структур, которыми пользуются субъекты; 4) организационные и институциональные формы образовательного процесса и его сопровождения (например, методические объединения, творческие состязания – конкурсы, олимипиады и другие формы); 5) своеобразные мифообразные структуры, которые приобретают метафизический характер (педагог как наставник, учреждение образования как культурно обогащенное пространство, деятельность как форма участия и др.); 6) ценностные основания всей системы, прежде всего субъектов «окультуривания», т. е. овладения культурными нормами творческой деятельности на основе работы с моделями. Таким образом, складывается качественно определенное для каждого учреждения образования «пространство-время», некогда определенное М. М. Бахтиным как «хронотоп».
Экзистенциальные параметры творческого развития индивида. Выделение данного параметра представляется нам необходимым в силу того, немаловажного обстоятельства, что они занимают особое место в развитии субъекта, в частности: сообщают ему глубинные мотивы его деятельности в контекстах самореализации, самоактуализации и других модальностей, категорий и моделей поведения; полагают творческий поиск в координаты жизненных проектов; тесно связаны с такими модусами творческой активности, как повышенная работоспособность, достижение более высокого уровня эмоциональной саморегуляции, акцентуированная ориентация на социально- и личностно значимый результат, открытость и диалогичность, конструктивно-критическое отношение к процессу и результату. В таком контексте уместно привести список экзистенциальных признаков творческой личности из списка Г. С. Альтшуллера – одного из основателей ТРИЗ- и АРИЗ-движения в СССР (и позже на просторах СНГ). Какие же это черты? Они суть следующие: достойная цель жизни, умение строить планы и программы, высокая работоспособность, владение технологиями решения задач, умение держать удар, результативность творческой деятельности. Ю. Г. Тамберг даполняет список следующими позициями: открытость творческой личности, развитое воображение, умение видеть задачи, нешаблонное критическое мышление, способность идти на риск, постоянное самосовершенствование [6, с. 21–23].
Каждая из черт творческой индивидуальности влечет за собой «наличную сумму обстоятельств», своеобразный «интерьер» по выражению М. К. Петрова, «границы и состав» которого должны определяться тем минимумом, без которого зафиксированные во фрагменте виды деятельности становятся невыполнимыми» [7, с. 33]. Обстоятельства формирования и опредмечивания той или иной творческой способности выражают ее качественное своеобразие. Она представляют собой системную организацию условий творческого развития индивида, в частности: идентификацию сущности конкретного свойства творческой индивидуальности; развитую способность к саморефлексивному анализу (владение саморефлексивной деятельностью); способность к моделированию «суммы обстоятельств»творческой направленности (например, постановка задач, овладение конкретным умением, способность принимать решение и др.). Подчеркивая роль постановки задач, Г. П. Щедровицкий продчеркивал: «…главным фактором, определяющим развитие мыслительных способностей в ходе решения задач, являются именно характер и структура той мыслительной деятельности, которую осуществляет учащийся, и последовательность усложнения этой деятельности в ходе обучения» [8, с. 517]. Творческое развитие здесь рассматривается по признаку характера и структуры осуществляемой деятельности, точнее, наиболее репрезентативного вида деятельности в процессе решения задачи. Следовательно, задача влечет за собой «сумму обстоятельств», выраженную прежде всего ключевыми деятельностями. Здесь уместно напомнить, что попытки очертить признаки творческой индивидуальности существенно расширяют горизонты их применения в реальном образовательном процессе, о чем, в частности, свидетельствуют креативные ресурсы «пирамиды А. Маслоу». Отсюда необходимо научать формирующуюся индивидуальность не только отдельным операциям, что характерно для нормативных моделей обучения, но и целостным деятельностям на основе активной саморефлексии творчески развивающегося субъекта.
Идея творческой личности, способной ставить задачи собственного роста. Данная способность характеризует индивидуальность, склонную к саморазвитию на основе рефлексии. В процесс творческого поиска личности включаются процедуры, источник которых находится не вовне, а внутри ориентированного на творческую деятельность субъекта. Возникает необходимость в разработке модели, удовлетворяющей потребности обучаемого в творческом развитии. Полагаем, что базовыми условиями реализации такой модели является осознание им основных векторов саморазвития в их взаимосвязи, в частности: а) определение субъектом области саморазвития (нравственное, интеллектуальное, физическое и др.); б) выбор моделей саморазвития как относительно простых и доступных «для индивидуального пользования» операций; в) идентификация уровня саморазвития по установленным критериям и показателям; г) постановка задач по основному спектру критериев и показателей; д) фиксация промежуточных успехов, состояний, достижений, включение их в рефлексивный самоанализ; е) коррекция моделей (при необходимости). Разработка и реализация модели осуществляются как единый сотворческий процесс.
Таким образом:
• предпосылкой построения той или иной модели выступает наиболее развитый элемент, определяемый в контексте конкретного концептуального подхода к творческому развитию индивида;
• через призму элемента реконструируется целостная структура творческого процесса, реализуемая в «интерьере» конкретной концепции;
• бесчисленное множество попыток описать культуру – по оценкам ЮНЕСКО их количество приближается к восьмистам – объективно представляет неограниченные возможности для научного познания конкретной предметной формы культуры и ее вида;
• можно с достаточной определенностью утверждать о потенциально неисчерпаемом методологическом ресурсе культурологического подхода в приложении к процессам и результатам творческой деятельности субъекта как культуросообразной.
Список использованных источников
1. Орлов, М. Основы изобретательского мышления / М. Орлов. – М.: СОЛОН-ПРЕСС, 2010. – 280 с.
2. Фролов, И. Т. Философия и этика науки: итоги и перспективы / И. Т. Фролов // Вопросы философии. – 1996. – № 7. – С. 30–34.
3. Капица, П. Л. Эксперимент. Теория. Практика. Статьи и выступления / П. Л. Капи-ца. – М.: Наука, 1981. – 497 с.
4. Тищенко, Е. Г. Практика выявления одарённых учащихся в школах США / Е. Г. Тищенко // Педагогика и народное образование за рубежом. – М.: НИИ теории и истории педагогики, 1992. – Вып. 2. – С. 1–14.
5. Анисимов, О. С. Принятие государственных решений и метологизация образова- ния / О. С. Анисимов. – М.: ФГОУ РосАКО АПК, 2003. – 420 с.
6. Тамберг, Ю. Г. Как научить ребенка думать / Ю. Г. Тамберг – СПб, 2007. – Ростов н/Д: Феникс, 2007. – 445 с.
7. Петров М. К. Язык, знак, культура / М. К. Петров. – М.: Наука, 1991. – 328 с.
8. Щедровицкий, Г. П. К анализу процессов решения задач / Г. П. Щедровицкий // Избранные произвидения. – М.: Шк. культурной политики, 1995. – С. 517–521.
(Дата подачи: 20.02. 2017 г.)
Е. Ю. Садовская, И. Г. Подпорин
Институт бизнеса и менеджмента технологий Белорусского государственного университета, Минск
К. Sadovskaya, I. Padporyn
School of Business and Management of Technology of Belarusian State University, Minsk
УДК 801.73
ПАРАДОКСЫ СВИДЕТЕЛЯ ВОЙНЫ В БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (НА ПРИМЕРЕ ПОВЕСТИ В. КОЗЬКО «СУДНЫЙ ДЕНЬ»)
PARADOXES OF THE WAR WITNESS IN BELARUSIAN LITERATURE (BASED ON THE STORY «JUDGMENT DAY» BY V. KOZKO)
Статья посвящена философскому анализу описания детского переживания войны в белорусской литературе на примере повести В. Козько «Судный день». Главный герой произведения несет опыт ужасных событий военного времени, которые превращают его в парадоксальную фигуру свидетеля: он балансирует на границе человеческого существования – между жизнью и смертью, субъективацией и десубъективацией в невозможности ни освоить собственную память, ни отказаться от нее.
Ключевые слова: белорусская литература; свидетель войны; парадокс жизни свидетеля; парадокс субъекта; парадокс памяти.
The article is devoted to the philosophical analysis of the description of a child experience during the war in Belarusian literature based on the story «Judgment Day» by V. Kozko. The protagonist undergoes a series of horrible war experiences which make him a paradoxical figure of the witness: he balances on the edge of human existence – between life and death, and subjectivation and desubjectivation in his inability to either master his own memory or to abandon it.
Key words: belarusian literature; the witness of the war; the paradox of the life of the witness; the paradox of the subject; the paradox of memory.
Нечеловеческий опыт маленького человека
Литературные произведения, содержащие авторские свидетельства о событиях военного времени, относятся к особому разряду. В таких произведениях автор, с одной стороны, выступает в роли историка, пытаясь воссоздать ситуацию и атмосферу, которые нельзя ощутить, просто знакомясь с историческими хрониками. С другой стороны, авторские описания содержат субъективные переживания, являющиеся, тем не менее, универсальными, если угодно, интерсубъективными. Персонажи таких произведений являются не просто отражением отдельной человеческой судьбы определенного времени. Они выступают свидетелями и судьями, опыт которых содержит мерило и оценку произошедшего. Анализ таких произведений с точки зрения выработки отношения к событиям страшных времен оказывается затруднен тем, что авторы в них уходят от привычных нам стереотипов и образов. Отраженные в этих произведениях события, происходящие во время социальной катастрофы, невозможно адекватно оценить с точки зрения критериев человека, живущего обычной жизнью в «нормальном» обществе. Поэтому произведения, посвященные войне, выступают для нас как содержащие образы человека и общества, нетипичные для того или иного мирного социума. Именно такие произведения содержат мощную «гомилетику», пытаясь показать читателю из иного общества, чем страшна война. Важным в этом смысле является восприятие таких произведений и их анализ с учетом проповеднической миссии автора, а именно, как предупреждения. Этот основополагающий принцип позволяет как писателям, так и читателям видеть силы, действующие на войне, выявлять корни жестокости и насилия, понимать, что представляет собой общество, в котором возможна война, и как оно изменяет людей.
Произведения о войне белорусских авторов занимают видное место в литературе такого рода. Белорусская земля подарила миру таких авторов, пронзительно писавших о войне, как Алесь Адамович («Хатынская повесть», «Я из огненной деревни») и Василь Быков («Обелиск», «Сотников»). Среди белорусских произведений о войне особое место принадлежит написанным Виктором Козько, таким как «Високосный год» (1974), «Повесть о беспризорной любви» (1977), «Судный день» («Суд у Слабадзе», 1978), где общей темой является опыт «детей войны». Известный российский критик и литературовед Л. Аннинский полагает, что «пережить такое, заживить в душе такой опыт, сделать так, чтобы этот ужас стал опытом, – вот ноша, которую взяла на себя белорусская литература. Вряд ли найдешь другую, – разве, кроме польской? – в которой слезинка ребенка жгла бы сегодня так страшно» [2].
Произведение В. Козько, посвященные детскому опыту переживания военного времени, отличаются особой ценностью. Описание страшного детского опыта ценно тем, что он предоставляет нам своего рода беспредпосылочные свидетельства войны, запечатленные глазами, не видевшими до этого другого мира и другого общества. Глаза ребенка видят событие во всех его подробностях и полноте, в своей безоговорочной чудовищности.
Тема повести белорусского писателя Виктора Козько «Судный день» – опыт мальчика, выросшего в военное время. Место действия – небольшой белорусский городок. Время действия – десять лет спустя после войны. Коля Летечка (это имя дано ему в детдоме, своего он не помнит) маленьким ребенком попал в концлагерь, где содержались дети-доноры, у которых брали кровь для немецких солдат. Ни матери, ни отца он не помнит. А те нечеловеческие душевные и физические страдания, которые он испытал, вообще отнимают у него память о прошлом. Через десять лет, случайно попав на судебное заседание, слушая показания бывших полицейских-карателей, мальчик вспоминает все, что с ним произошло. Страшное прошлое оживает – и убивает Колю Летечку. Крик Кольки Летечки, прозвучавший в зале суда десять лет спустя после войны, – это эхо зова о помощи всех детей, насильно отторгнутых от матерей. «Мама, спаси меня!» – закричал он на весь зал, как кричали на всю землю в том далеком сорок третьем тысячи и тысячи его сверстников. Этот калечащий опыт ребенок не в состоянии освоить и даже просто вместить. В произведении «Високосный год» В. Козько пишет об этом так: «Не все могла принять и вместить в себя детская память. Почти ничего не могла она объяснить ему. Она принимала в себя и откладывала, как в архив, на долгое хранение предметы, запахи, цветы. Из них складывался свой, никому не доступный мир, в котором реальностью была война, а остальное придумывалось» [3].
Фатальное несоответствие чудовищного опыта детскому возрасту и всему человеческому косвенно проступает через описание В. Козько обстановки на суде. Анализируя поведение людей, которые пришли на суд полицейских, белорусский автор пишет: «Некоторые ведь ломились сюда только из любопытства, посмотреть захватывающее дух зрелище, прикоснуться к обжигающей тайне человеческого падения, но большинство спешили в этот зал, чтобы вынести свой человеческий приговор, чтобы еще раз сказать, что они ничего не простили и никогда не простят, что они памятливые, пусть знают об этом все, у кого есть основания бояться их памяти, кто рассчитывает на время, на забвение. Каждому человеку, каждому его поступку есть, будет судный день и судный час. Да, они шли с ненавистью, быть может, ожидали увидеть что-то невероятное, чудо-юдо нечеловеческое, чего нельзя никогда охватить ни разумом, ни сердцем. А перед ними было что-то донельзя обыденное, жалкое, серое, загнанное... И все же человеческое. Но такое человеческое, какого им никогда не постигнуть. И зал был сейчас в раздумье. И люди раздумывали, наверное, не только о сегодняшнем дне, но и о дне завтрашнем, грядущем. Откуда же это берется в человеке обычном, о двух руках, о двух ногах, устроенном так же, как они?» [4].
Именно подобные описания дают нам возможность осознания характера происходящего на войне, а именно того, что происходит невозможное. Люди создают такие нечеловеческие условия и совершают такие преступления, которые дегуманизируют и дискредитируют все пространство человеческого существования [6]. Опыт такой дегуманизации не способно вместить ни одно человеческое существо, не говоря уже о ребенке. Тем не менее, Виктору Козько удалось указать на этот опыт через своего юного свидетеля.
Невозможный свидетель
Прежде, чем перейти к непосредственному анализу самой фигуры свидетеля, нужны разъяснения об избранном нами интерпретативном подходе и допущениях, из которых мы при этом исходим. Существует огромный массив литературы, в котором мы находим свидетельства страшных событий времен Второй мировой войны. Авторы свидетельств оставили нам ценные описания, содержащие не только и не столько некую фактографию, сколько различные реконструкции предельного опыта, где человек оказывается на границе человечности. Любая война является дегуманизирующей стихией, обнажающей действительность до своих последних оснований. Опыт переживших войну высвечивает радикальный сдвиг человеческого существования на собственные границы. Существует стереотип, соглас- но которому субъект этого предельного опыта понимается в активном залоге – как сильный человек, преодолевающий лишения собственным выбором и неимоверными волевыми усилиями. Такой субъект, переродившись в горниле бедствий, выходит победителем обстоятельств, пусть даже ценой собственной жизни, оставляя за собой право на самоопределение. В философской литературе этот культ сильного человека присутствует в различных экзистенциалистских концепциях, разворачивающих индивидуалистические варианты онтологии (достаточно вспомнить аналитику человеческого существования у М. Хайдеггера, А. Камю или Ж.-П. Сартра). Данный стереотип содержит потенциал интерпретации субъекта в направлении его героизации, которая, на наш взгляд, не может быть продуктивно использована для адекватного понимания опыта субъекта, пережившего ужасные события. Именно фигура страдательного субъекта (субъекта в стадательном залоге, а не активном), выступающего в своей пассивности, бессилии и крайней степени обреченности, но, вместе с тем, максимального открытого для восприятия предельного опыта войны, дает нам возможность понять специфику этого пограничного опыта до его дегуманизирующего предела. Скорее всего, только такое осмысление и может помочь выработать точку зрения, предостерегающую от повторения бесчеловечных событий.
В перспективе осмысления субъекта в страдательном залоге становится возможным осмысление фигуры свидетеля войны как человека непосредственно прошедшего через события военного времени и имеющего предельный, пограничный опыт в аутентичном смысле. Свидетель, прошедший через страдания – это не тот, кто выступает в роли стороннего наблюдателя и третейского судьи (лат. terstis). Это тот свидетель, которого можно сравнить с христианским мучеником (греч. μάρτυς – свидетель, мученик). Свидетель – «тот, кто представляет собственную жизнь в качестве доказательства собственного утверждения» [7]. В этом смысле свидетель – это не просто ведающий и видевший нечто, но тот, кто не может отделить свой опыт от событий военного времени. Именно в этом смысле являются свидетелями безвинно уничтоженные люди, узники концентрационных лагерей, «дети войны». С определенной точки зрения, каждый, прошедший через неимоверные страдания военного времени может выступать в роли такого свидетеля.
Свидетель, которому пришлось перенести нечеловеческие страдания войны, является парадоксальной фигурой. С одной стороны, только человек, переживший эти страдания, испытавший их на собственном опыте до конца, способен быть подлинным свидетелем. Однако такие люди погибли или оказались уничтожены; в этом смысле подлинные свидетели не способны свидетельствовать в силу собственного небытия. Примо Леви пишет об погибших узниках Освенцима, так называемых «мусульманах»: «Не мы, оставшиеся в живых, настоящие свидетели… Канувшие – подлинные свидетели…». С другой стороны, те, кто, пройдя через страшный опыт, выжили, могли бы свидетельствовать, если бы были способны выразить свидетельство. Известно, что многие выжившие (в силу различных причин) предпочитают молчать о том, что пережили. Полученный ими опыт оказывается настолько выходящим за грани допустимого для человека, что они не в состоянии о нем вспоминать; в другом случае они не могут найти соответствующего языка для выражения собственного опыта. Виктор Козько в «Судном дне» описывая судьбу «детей войны», говорит об этом прямо: «Здесь, на земле, при жизни, только вступив в нее, только открывая глаза, они прошли через то, чему нет названия [курсив наш. – Е. С., И. П.]».
Таким образом, в свидетеле присутствует сама невозможность свидетельствовать, поскольку его ужасающий опыт выводит не только за границы языка, но и за границы самой человечности. Здесь нужно сразу заметить, что сама фигура главного персонажа «Судного дня» балансирует на человеческой границе (если конечно, мы судим о человечности из обычных для нас, «нормальных» условий существования): Колька Летечка – человек без имени, без родителей, без субъективной биографии, без соответствующего для подростка здоровья, условий и т. п. И в этом смысле сам статус его существования приближается к пограничному статусу того, кто может стать свидетелем. Описание такой пограничной фигуры возможно через реконструкцию ряда парадоксов.
Парадокс жизни свидетеля
Как и в фундаментальном парадоксе свидетеля, на который мы указали выше и где свидетельство оказывается не совместимо с жизнью, в образе Кольки Летечки совмещается несовместимое: он ни жив, ни мертв. Описывая рождение, существование и уход своего героя, автор произведения использует бинарную оппозицию жизни и смерти, полюса которой отсылают друг к другу почти до полной неразличимости. Колька живет «под смертью»: «Сколько себя помнит Летечка-лихолетечка, он никогда не жил, а все время умирал. Умирал летом, когда его сверстники дотемна носились по улицам, разбивали в кровь головы и ноги. Умирал, когда они спали, осенью и зимой. И в жизни этой он объявился из смерти, так ему говорили взрослые» [4].
Но в моменты неотвратимой смерти, Колька оказывается живым и стремящимся к жизни: «Бегал, прятался по лесам, попадал в лагеря, его трижды расстреливали, трижды сжигали живым. Но не могли ни расстрелять, ни убить, он выползал из-под трупов, выходил из огня и снова жил, чтобы дождаться завтра. И завтра снова умирать и снова оживать» [4] .
Эта неразличимость, переплетение жизни и смерти, выступает для Кольки универсальной характеристикой мира людей, в том виде, каким он дан ему в его опыте: сторож детдома Захарья предсказывает время Колькиной смерти; «гады полицейские», которых привозят на суд, оказываются «живыми мертвецами», а в зале суда Колька видит смерть в образе старухи. Сам же момент Колькиной смерти описывается автором в лексике, напоминающей, скорее, переход в некий иной мир оживших грез, чем прекращение существования.
Невольное свидетельство о действиях полицейских в суде (едва осознаваемый крик «Было!») и последовавшая вскоре смерть Кольки – события, которые требуют многосторонней интерпретации. В данном случае, рассматривая их в рамках парадокса жизни свидетеля, можно воспользоваться различием символической и естественной (биологической) смерти. Став свидетелем (невольно реализовав себя как свидетель) Колька переживает символическую смерть, т. е. в каком-то смысле он перестает быть прежним Колькой, в частности, радикально меняется его отношение к своей скорой фактической смерти, предсказанной Захарьей. До свидетельства Колька «борется» со смертью, после свидетельства – он готов принять ее спокойно и трезво, благодушно раздав свое имущество друзьям по изолятору. Парадокс здесь проявляется тогда, когда мы вспоминаем, что речь идет о перемене, которая произошла в опыте подростка (фактически, ребенка), что эмпирически вряд ли возможно, т. е. неправдоподобно. В другом смысле, последовательность этих двух смертей укладывается в парадоксальную логику фигуры свидетеля: превращение в свидетеля, т. е. обретение воспоминаний и возможности свидетельствовать не совместимо с самим свидетельством, в данном случае через прекращение существования. Относительно последствий Колькиного свидетельства для правосудия автор оставляет нас в неведении, что, впрочем, не влияет на парадоксальность ситуации: в своей собственной субъективности Колька становится свидетелем, и он не может с этим свидетельством жить дальше.
Парадокс субъекта: стыд невиновного
Здесь мы подходим к одному из основных моментов, сопутствующих парадоксу свидетеля. Это парадоксальное чувство стыда, которое возникает у безвинного наблюдателя ужасающего преступления. Это чувство стыда не является простым нравственным переживанием неловкости или уличенного со стороны других несоответствия моральной норме. Это – экзистенциальный стыд, проистекающий из ощущения, когда субъект уличает сам себя в своей собственной оголенности до оснований субъективности. В таком стыде имеет место раздвоение субъективности: одна часть субъекта выступает как «объект» (собственно обнаженная, уличаемая часть), другая часть – как свидетель, наблюдающий это обнажение. В стыде проявляется невозможность избавиться от самого себя, страх быть уличенным самим собой, двойственность субъективности, выступающей одновременно как свое и нечто чуждое (инородное), как суверенное и подчиненное. В стыде, поскольку имеет место расщепление, раздвоение субъекта, происходит десубъективация. Но именно эта десубъективация является признаком субъекта, т.е. субъективации [1, с. 115]. Это два процесса, взаимно обусловливающие друг друга. Интерпретируя Э. Левинаса, Дж. Агамбен пишет: «Стыдиться означает находиться во власти того, чего нельзя принять. Но это неприемлемое не является чем-то внешним… Оно – самое интимное, что в нас есть. …Как если бы наше сознание распалось и разлетелось в разные стороны, но в то же время, подчинившись приказу, который невозможно нарушить, неотрывно присутствовало бы при своем распаде…» [1, с. 112–113].
Автор «Судного дня» описывает явление стыда, возникающего у невиновного, бывшего свидетелем ужасного события. Молодая женщина на суде коллаборационистов, пострадавшая от них, переживает это чувство: «Она стыдится этой своей седины, как будто в том, что произошло с ней, есть и ее вина. Словно она виновата в том, что на земле есть такие люди, как Калягин, что она вынуждена жить рядом с ними, словно она сама делала и делает что-то не так. Без вины винит она себя» [4].
Подобный стыд, по мнению Агамбена, возникающий у невиновного страдающего, когда совершается преступление, не вмещающееся в границы вины и прощения, логику преступления и наказания, является формой свидетельства о том, о чем невозможно свидетельствовать, – «немая апострофа, обращенная к нам» и свидетельствующая за страдающего [1, с. 111].
Этот стыд известен не только автору «Судного дня». О подобном чувстве знали Франц Кафка (его испытывает казнимый К. Йозеф в «Процессе»), Примо Леви и Роберт Антельм [1, с. 110–115]: оно возникало у заключенных и бывших заключенных концлагерей. Подобное чувство охватывает после свидетельства и Кольку: «Виноват в том, что столько знает не очень хорошего о людях, виноват и в том... в том... Он не мог высказать, в чем. Ему неожиданно припомнилась седая женщина, с которой он сидел в зале суда, которая испытала столько горя и стыдилась смотреть людям в глаза, словно во всем, что произошло с ней, была виновата она сама. И Летечка, как и та женщина, винил себя за все то окружающее зло, что творилось на свете, за то, что ему выпало изведать его, за людей, к которым принадлежал и он сам, что дорогим ему будет больно его исчезновение» [4].
Сложный комплекс Колькиных чувств высвечивает стыд, содержащий разрыв, не дающий ему больше жить: он, действительно находится во власти того, чего не в состоянии принять. Можно сказать, что стыд манифестирует переживание ситуации, в которой Колька настолько срастается со своим страшным опытом, ставшим его собственной частью, что не может ни освободиться от него, ни жить с ним. К этой ситуации его приводит пробуждение собственной памяти.
Парадокс памяти: ни вспомнить, ни забыть
В начале произведения Колька ничего не помнит о себе, задаваясь вопросами о том, откуда и кто он, кто его родные и что с ним происходило. Казалось бы, для такого человека возвращение памяти или выведение в сознание отвергнутых воспоминаний могло бы быть благом. Однако здесь уместно различить два рода отвергнутых воспоминаний. В практике психоаналитической терапии принято считать, что артикулированное выведение вытесненных воспоминаний порождает эффект катарсиса: когда пациент начинает осознавать скрытые травматические причины собственного расстройства, он становится на путь освобождения от расстройства через осознание и проговаривание этих причин. Эти вытесненные травматические переживания или события, кажется, имеют мало общего с тем тяжелым опытом, которым обладают свидетели военного времени. Подтверждением этому являются факты сознательного или неявного нежелания людей, пострадавших от ужасов войны, не только говорить о ней, но и вспоминать что-либо из того времени. Сам акт припоминания является настолько травматичным, что способен убить такого человека [5]. Виктор Козько прямо указывает на наличие такого опыта у «детей войны»: «В других детдомах по всей Белоруссии были свои Летечки, свои Стаси, свои Козелы, повязанные единой судьбой, единым страшным детством, которого многие из них, подобно Летечке, и не помнили, а те, которые помнили, не хотели помнить, хотели избавиться от этой памяти, потому что страшнее этой их детской памяти ничего на земле не было и не могло уже быть» [4].
Любой опыт, вытесненный в бессознательное, сам по себе приобретает черты парадоксального опыта: его невозможно вспомнить, поскольку его травматичность крайне нежелательна для сознания, препятствующего его актуализации; вместе с тем, его нельзя забыть, поскольку именно этот травматичный опыт всегда латентно присутствует в субъекте, формирует субъекта, делает его таковым. Если учесть, что припоминание событий военного времени способно привести человека к гибели, возникает вопрос: чем же тогда был сам этот опыт, в момент непосредственного переживания? Не случайно при описании этого опыта, возникает проблема поиска соответствующего языка. При уточнении парадокса памяти применительно к такому опыту, необходимо отметить, что данный парадокс связан не столько с механизмами поддержания психического комфорта или нормы (когда процессы припоминания и забывания регулируются защитными механизмами психики), сколько с самим существованием и человечностью субъекта. Это память, от которой невозможно терапевтически дистанцироваться, от нее невозможно избавиться, ее нельзя просто пережить. В то же время, это память, которой нельзя овладеть, ею невозможно управлять. Это память, которую нельзя освоить, и которую, вместе с тем, невозможно игнорировать.
Для Кольки Летечки в «Судном дне», как мы видели, возвращение памяти на суде превращается в вопрос жизни и смерти: «И вот эту память через много-много лет, через небытие в нем пробудили вновь. Не прорвавшийся в нем тогда криком страх, крик и страх, который он, Летечка, сам того не зная, носил в себе все эти годы, выспел, выплеснулся из него. И, хотя ему теперь уже никто и ничто не угрожало, он понял, что не переживет этого страха и крика, не сможет ни остановить, ни забыть ничего, не сможет больше жить на земле с этой своей памятью… Нельзя ему больше жить, нельзя, потому что в каждом человеке ему будет мерещиться та черная образина» [4].
Таким образом, в произведении Виктора Козько «Судный день» мы обнаруживаем, по крайней мере, три парадокса свидетеля: парадокс жизни свидетеля, его чувства вины, расщепляющего субъективность, и парадокс памяти. Эти парадоксы могут рассматриваться как моменты раскрытия фундаментального парадокса свидетеля, проблематизирующего наше понимание опыта военного времени и наше нынешнее отношение (часто, не достаточно предусмотрительное) к социально-катастрофическим событиям, подобным войне.
Список использованных источников
1. Агамбен, Дж. Homo sacer. Что остается после Освенцима: архив и свидетель / Дж. Агамбен; пер с ит..; под науч. ред. Д. Новикова. – М.: Изд-во «Европа», 2012. – 192 с.
2. Аннинский, Л. Слезинка палача [Электронный ресурс] / Л. Аннинский // Литмир. Электронная библиотека. – Режим доступа: https://www.litmir.me/br/?b=120921&p=130. – Дата доступа: 15.11.2016.
3. Козько, В. Високосный год [Электронный ресурс] / В. Козько // Литмир. Электронная библиотека. – Режим доступа: https://www.litmir.me/br/?b=120921&p=1. – Дата доступа: 13.11.2016.
4. Козько, В. Судный день [Электронный ресурс] / В. Козько // Литмир. Электронная библиотека. – Режим доступа: https://www.litmir.me/br/?b=120921&p=93#section_34. – Дата доступа: 10.11.2016.
5. Леви, П. Канувшие и спасенные / П. Леви; пер. с ит. [Электронный ресурс] // Электронная библиотека RoyalLib.com. – Режим доступа: http://royallib.com/book/levi_primo/kanuvshie_i_spasennie.html. – Дата доступа: 23.11.2016.
6. Леви, П. Человек ли это? / П. Леви; пер. с ит. Е. Дмитриевой. – М.: Текст, 2001. – 205 с.
7. Майнарди, А. Христианское свидетельство и единство церквей / А. Майнарди // Дух и литера [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://ru.duh-i-litera.com/hristianskoje-svidetelstvo-i-jedinstvo/. – Дата доступа: 12.11.2016.
(Дата подачи: 20.07.2017 г.)
И. Н. Сидоренко
Белорусский государственный университет, Минск
I. Sidorenko
Belarusian State University, Minsk
УДК 1(091)+101.1:316
ФРАНКФУРТСКАЯ ШКОЛА О СОЦИАЛЬНОМ НАСИЛИИ КАК ДЕСТРУКЦИИ
FRANKFURT SCHOOL OF SOCIAL VIOLENCE AS A DESTRUCTION
Статья посвящена анализу концепции социального насилия представителей Франкфуртской школы Т. Адорно и М. Хоркхаймером, в которой насилие рассматривается как деструкция и обнаруживается взаимосвязь между деструктивным состоянием сознания и репрессивным воздействием социальных условий. Сущность социального насилия раскрывается как деструктивная организация социального пространства, следствием которой становится утра смысла социального действия, отчуждение человека от социально-политических практик. В качестве решения проблемы социального насилия предлагается расширение пространства свободного творчества и развитие критичности мышления.
Ключевые слова: социальное насилие; деструкция; миф; Просвещение; разум; критическое мышление.
This article is devoted to the analysis of the concept of social violence by the representatives of Frankfurt school T. Adorno and M. Horkheimer, in which violence is seen as a destruction and the relationship between the destructive of consciousness and the repressive response of the society is found. The essence of social violence is revealed as the destructive organization of social space, the result of it has become the loss of the meaning of social action, alienation of the individual from the socio-political practices. As a solution of the problem of social violence is suggested the extension of the space of free creativity and the development of critical thinking.
Key words: social violence; destruction; myth; Enlightenment; mind; critical thinking.
В рамках социально-философского модуса раскрывается такая сущностная черта социального насилия как деструкция, под которой понимается, во-первых, «расколотость» социального бытия человека и его природы на биологическое и социальное и критика приоритета рaзума, во-вторых, репрессивность социума по отношению к сознанию; в-третьих, подавление человека в тоталитаризме. В концепции представителей старшего поколения Франкфуртской школы Т. Адорно и М. Хоркхаймером социальное насилие рассматривается как деструкция и обнаруживается взаимосвязь между деструктивным состоянием индивидуального сознания и репрессивным воздействием социальных условий. Так, сущность социального насилия раскрывается как деструктивная организация социального пространства, следствием которой становится утрa смысла со-циального действия, отчуждение человека от социально-политических практик.
В совместной работе «Диалектика Просвещения. Философские фрагменты» [1] Адорно и Хоркхаймер задаются вопросом о возможности исторического прогресса и акцентируют проблему «перевертыша» Просвещения как определенной установки сознания. Адорно и Хоркхаймер придают Просвещению негативный смысл: раскрывают деструктивность прогресса и критикуют приоритет разума в решении проблем общества. Просвещение рассматривается как диалектический процесс: от созидательной силы до господства человека над природой. Диалектика Просвещения заключается в том, что разумные начинания заканчиваются кровавым ХХ в. В силу этого представители Франкфуртской школы отмечают, что Просвещение превращается обратно в миф, однако уже лишенный первоначальной естественности, что, в свою очередь приводит к тому, что прогресс оборачивается насилием и становится деструктивным. Отсюда задачей Адорно и Хоркхаймера становится поиск ответа на вопрос о том, почему построенное по принципам разумности общество обернулось тоталитаризмом и безумием.
В «Диалектике Просвещения» можно выделить две проекции раскрытия сущности социальной деструкции. Первая – телеологическая, заключается в том, что в контексте прогрессивного развития цивилизации деструкция оказывается абсолютной. Вторая – функциональная, раскрывает относительность деструкции на уровне социальных объединений, что, в целом, позволяет определить деструкцию как имманентное свойство социальной системы, способствующее как разрушению, так и обновлению общества.
В качестве причин насилия как деструкции выступают особенности взаимодействия человека и природы. Во-первых, взаимодействия человека и природы в процессе своего развития становятся деструктивными. Так, выделение человека из природы и противопоставление ей явилось поворотным пунктом в истории человечества и определило вектор развития цивилизации как деструктивный. Отношение человека к природе из непосредственного отношения преврaтилось в насильственную установку, цель которой стала утилитарная польза. Однако господство над природой обернулось против самого мыслящего субъекта.
Вторая причина – это инстинкт агрессии и отсутствие естественного сдерживающего механизма агрессии у человека. Здесь целесообразно подчеркнуть, что Адорно и Хоркхаймер в основном акцентируют не межклассовый конфликт, а подчеркивают репрессивность отношений человека к природе, отмечая специфику развития человека через подавление и разрушение. Реализуя утилитарную полезность, разум становится «техническим», т. е. превращается в инструмент для осуществления господства над природой. Вместе с тем и сам человек начинает представлять собой нечто инструментальное, а, следовательно, заменимое. Поэтому, признав властные отношения как определяющие, человек стал не только субъектом, но и объектом подавления, т. е. «господство оплачивается не просто отчуждением человека от порабощаемых им объектов: с овеществлением духа заколдованными становятся отношения самих людей и даже отношение единичного к самому себе. Последний сморщивается до размеров узлового пункта конвенциональных реакций и способов функционирования, объективно от него ожидаемых. Aнимизм одушевил вещь, индустриализм овеществляет души» [1, с. 270].
Третья причина заключается в том, что человек перестает воспринимать деструкцию как негативное явление. Происходит овеществление мышления, и Просвещение становится обманом, регрессируя в мифологию. Разделение на субъект и объект не могло не привести к отчуждению господствующего субъекта от объекта подчинения. Так, природа лишается своего подлинного многообразия, нивелируется как объект, тем самым давая возможность утвердить всеобщую повторяемость. Первоначально Просвещение негативно оценивало эту ситуацию, однако превратившись в миф, сделало это положение «все предрешено» своим основным принципом.
Адорно и Хоркхаймер определяют природу насилия как амбивалентную. С одной стороны, в самой природе человека «укоренена» деструктивность, с другой стороны, человек одарен творческой силой. Отсюда продуктивность развития общества и самосохранение человека утверждаются через насилие как деструкцию. Раскрытие деструктивности как способа отношения к миру переносится на все формы самореализации человека: «расколдовывание» мира, т. е. усиление формализации и абстрагирования от уникальности вещей и людей; потеря значения целостности мира в процессе поиска способов манипулирования и использования его, а так как смысл мира заключен в его целостности, то утрачивается и сам смысл; овеществление духовности и приоритетность телесности, как месть природы; безумие как предельная рациональность и унификация мира.
Таким образом, подавление природы обернулось подавлением социума. Само общество предстает для представителей Франкфуртской школы «всего-навсего обманчивой поверхностью, под которой таятся силы, манипулирующие им как инстанцией насилия» [1, с. 208]. Власть маскируется под тайные силы, которые воспроизводятся в обществе через проекцию принципа господства над природой. Поскольку проект Просвещение оценивается как насильственное «насаждение» разума, то в силу этого господство и подавление воспринимаются как необходимая и, в целом, позитивная основа социального взаимодействия. Более того, происходит «эстетизация» насилия, так как проект Просвещения видит в насилии, «под какими бы покровами легализма оно не было сокрыто», основу социальной иерархии.
Что же касается безумия как предельной рационализации, то оно порождается из потребительского отношения к миру, из отсутствия способности к творчеству и стремления к разрушению. Безумие проявляется в утрате мира целостности, т. е. ценным становится только то, что обладает утилитарной полезностью и может быть употреблено и, соответственно, в разрушении целостности индивидуального сознания: оно становится фрагментарным, «осколочным». Человек стремится упростить мир, тем самым превращая его в некую простую и удобную для использования схему. Рационализация социального бытия человека через потребление, приобретая характер безумия, приводит к эскалации и варваризации насилия в обществе. Таким образом, деструктивность социального насилия – это потребительское использование разума ради подавления и господства.
В самом мышлении в понятиях заложено подавление и господство. Как правомерно отмечает А. В. Гайда, «власть и познание – синонимы… Все это происходит в силу изначального «греха» познания, независимо от его конкретной формы – мифологии или научного познания. Результат познавательной деятельности и в том и в другом случае один и тот же – манипулирование вещами, господство над природой» [2, с. 81]. Адорно и Хоркхaймер обосновывают тезис о том, что тенденция к самоуничтожению присуща рaциональности с самого начала. Именно поэтому проект Просвещения, основанный на рациональном отношении к миру, приводит к самодеструкуции. Таким образом, как справедливо отмечают С. Е. Вершинин и Г. А. Борисова, «самодеструкция просвещенного мира является следствием радикальной критики мифа, которая в итоге подвергла рационализм такому же разрушению средствами, используемыми самим разумом» [3, с. 56]. Поэтому Адорно в «Негативной диалектике» [4] видит единственную возможность освободиться из под власти все рационализирующего и упрощающего мир мышления, посредством реализации проекта «мыслить негативно», т. е. практиковать самокритичность мышления, отдавая приоритет непосредственно данному, т. е. миру как целостности.
Одной из проекций насилия как самодеструкции может быть представлена идея самоотречения, жертвы. Анализируя практику жертвоприношения, Адорно и Хоркхаймер раскрывают необходимость самодеструкции как условия для самосохранения Просвещения. Жертвоприношение становится своеобразным способом коммуникации с миром и в процессе секуляризации превращается в «схему рационального обмена, в некое мероприятие человека, имеющего своей целью порабощение богов» [1, с. 68]. Рациональное отношение к миру, урбанизация, утилизирующая человека как вещь, техногенная цивилизация, согласно мысли представителей Франкфуртской школы, усугубляют разрыв между человеком и природой, тем самым делая явным отсутствие эквивалентного обмена между человеком и миром, что, в свою очередь, приводит к манипулированию природой и использованию ее как чего-то чуждого человеку. Приведем слова Адорно и Хоркхаймер: «История цивилизации есть история интроверсии, становления интровертивной жертвы. Другими словами: история самоотречения. Этот процесс развертывается в контексте ложного общества. В нем каждый является слишком многим и оказывается обманутым. Но такова общественная необходимость… Все требует избыточных жертв» [1, с. 75]. В процессе формирования массового общества жертвой становится и сам человек, превращаясь в неразличимый компонент массы.
Неэквивалентность обмена выражается в том, что отношения человека и природы строятся на обмане. Недаром Адорно и Хоркхаймер избирают в качестве наглядного примера образ хитреца-обманщика Одиссея, чей обман – рациональное сопротивление, которое позволяет обреченному избежать участи быть обреченным. Так, Одиссей, просчитывая свою возможную участь, нейтрализует силу, которая направлена против него, используя обман как оружие разума. Одиссей, как справедливо отмечает В. Н. Телегин, «выступает прежде всего носителем буржуазного духа расчетливости. Одиссей оказывается, с этой точки зрения, не менее буржуазен, чем Робинзон или современный бизнесмен. Ибо суть рациональности состоит прежде всего в том, чтобы обмануть, перехитрить природу, стать ее господином» [5, с. 169].
Учитывая тот факт, что Адорно и Хоркхаймер через анализ социального насилия как деструкции выстраивают свой проект динамики западной цивилизации, можно выделить несколько функциональных особенностей социального насилия. Так, во-первых, насилие подчиняет индивида обществу в той степени, в какой сам индивид отчуждается от природы. Во-вторых, насилие задает вектор исторической динамики, т. е. история человечества предстает как история его порабощения. В-третьих, насилие рассматривается как фактор трансформации общества, его обновления и, в силу этого, как критическое неприятие традиции. Можно сказать, что человек вне традиции представляет собой «перекати поле», некое лишенное каких-либо оснований существо, которое отрицая прошлое, обрекает себя и на потерю будущего. Авторы «Диалектики Просвещения» делают справедливый вывод о том, что процесс самодеструкции западной цивилизации становится неуправляемым, и в какой-то степени неотвратимым. Так, «самим собой овладевшее, ставшее насилием Просвещение, способно само преступать границы Просвещения» [1, с. 256], превращая разум в безумие и подменяя созидание разрушением.
Целесообразно сделать вывод о том, что в процессе развития западной цивилизации насилие как деструкция функционирует во всех сферах жизни общества и, вместе с тем, усугубляет самодеструкцию. Следуя логике авторов «Диалектики Просвещения» можно выделить два аспекта эскалации насилия: технологический и политический. Технологический аспект раскрывает власть техники как продукта разума над человеком, как механизм социальной манипуляции в западной цивилизации, инициирующий деструктивные процессы не только в природе, но и в социуме. Насилие техники выражается в создании искусственной среды и искусственных потребностей, что, в свою очередь, лишает человека подлинности существования. Таким образом, доминирование техники приводит к утилизации человеческого мира, нивелированию индивидуальности и, в итоге, к уничтожению человека.
Раскрывая сущность политического аспекта, представители Франкфуртской школы обращаются к идее Г. Гегеля о негативности, порожденной вожделеющим самосознанием, и прослеживают взаимосвязь власти, насилия и разложения, утверждая, тем самым, что политика способствует самодеструкции Просвещения. Критически оценивая политику и действия политического субъекта, Адорно и Хоркхаймер отмечают, что политика с помощью манипуляций создает иллюзию полноценного взаимодействие политической элиты и народных масс, видимость политической свободы индивида и обманчивость его политической самореализации, т. е. осуществляет «безмятежное согласие между всевластием и бессилием, которое само является неопосредованным противо-речием, абсолютной противоположностью примирения» [1, с. 252]. Одним из основных способов политической манипуляции в концепции представителей Франкфуртской школы является процесс конструирования образа врага. Образ внешнего врага выполняет следующие функции: консолидирует общество, способствует быстрой и добровольной мобилизации его членов, «работает» над созданием образа всезнающего правителя, создает условия для дальнейшего манипулирования. Апофеозом самодеструкции западной цивилизации выступает фашизм как деструктивная политическая модель, как логический итог проекта Просвещения. «Подобно тому, как свергнутый бог возвращается в обличии более жестокого идола, прежнее буржуазное охранительное государство возвращается в насилии фашистского коллектива» [1, с. 146]. Подавление конкуренции, конструирование образа врага и игнорирование общественного договора как правовой стороны социального бытия, тотальная власть диктатора – вот яркие характеристики фашизма, делающего ставку только на «ту принудительную насильственность всеобщего, которую навязывают остальному человечеству его прислужники» [1, с. 279]. Таким образом, политический аспект насилия как деструкции раскрывает политику как инструмент подавления и нивели-рования народных масс до уровня равнодушной массы, «блокирования спо-собности к теоретическому воображению», т. е. как «политическое безумие» [1, с. 10].
Несмотря на общий пессимистический настрой Адорно и Хоркхаймера, целесообразно подчеркнуть, что они считали возможным противостоять деструктивности насилия. В качестве минимизации социального насилия можно выделить следующие, намеченные ими, пути: во-первых, это отстаивание личного пространства свободы в модусе творческого саморазвития; во-вторых, это верность своему прошлому; в-третьих, это создание альтернативной эстетической реальности посредством искусства и творчества. Все намеченные способы противостояния насилию позволят, с точки зрения авторов «Диалектики Просвещения», вырваться человеку из деформированного социального пространство, осознать свою навязанную инструментальную природу. Только «критическое мышление», как единственная неотчужденная форма, способна ослабить в обществе «универсальную связь ослепления», которая усиливается и транслируется посредством массовой культурой. Опасность массовой культуры заклю-чается в том, что она лишает человека эстетического измерения, вследствие чего происходит «захирение способности к воображению и спонтанной реакции у потребителей культуры» [1, с.157]. Адорно и Хоркхаймер предупреждают о том, что необходимо учитывать следующую особенность Просвещения: все новое как творческий порыв Просвещение, будучи само «перевертышем», усиливает деструкцию, так как «все то, что способно оказывать сопротивление, имеет шанс выжить только приспосабливаясь. Будучи хоть единожды зарегистрированным в своем отличии от культуриндустрии, оно уже становится составной частью Просвещения» [1, с. 164]. Так, задача эмансипации человека, поставленная Адорно и Хоркхаймером, решается посредством развития критического мышления, способного справиться с «регрессией масс» и вернуть человеку способность «собственными ушами слышать неслышимое, собственными руками дотрагиваться до неосязаемого» [1, с. 54] и победить «мифическое ослепление».
Список использованных источников
1. Хоркхаймер, М. Диалектика Просвещения Философские фрагменты / М. Хоркхаймер, Т. Адорно. – М. – СПб.: Медиум, Ювента, 1997. – 310 с.
2. Гайда, А. В. «Неомарксистская» философия истории (критический анализ) / А. В. Гайда. – Красноярск: Изд-во Красноярск. ун-та, 1986. – 200 с.
3. Вершинин, С. Е. Концепция социальной деструкции франкфуртской школы (историко-философский анализ) / С. Е. Вершинин, Г. А. Борисова. – Екатеринбург, 2009. – 168 с.
4. Адорно, Т. Негативная диалектика / Т. Адорно; пер. с нем. Е. Л. Петренко. – М.: АСТ, 2014. – 511 с.
5. Телегин, В. И. История против истории. «Диалектика Просвещения» Хоркхаймера и Адорно как утопия гуманного / В. И. Телегин // Европа. Международный альманах. – Тюмень: Изд-во Тюмен. гос. ун-та, 2001. – Вып. 1. – С. 169–184.
(Дата подачи: 17.02 2017 г.)
И. Н. Чмыхун
Военная академия Республики Беларусь, Минск
I. Chmykhun
The Military Academy of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 355.01
ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРОТИВНИКА В ВОЙНАХ КОНЦА ХХ – НАЧАЛА XXI В.
TRANSFORMATION OF THE ENEMY IN WARS AT THE END OF THE 20th – BEGINNING OF THE 21st CENTURY
В статье рассматривается проблема современной войны. Раскрывается сущностное содержание одного из подходов, связанного с выявлением новых субъектов военно-политических отношений и вооруженного противоборства.
Ключевые слова: война; политика; насилие; противник; вооруженная борьба; регулярная армия; иррегулярные формирования.
The article considers the problem of modern warfare. It reveals the essential content of one of the techniques related to the identification of new subjects of military-political relations and armed confrontation.
Key words: warfare; policy; violence; enemy; armed fighting; regular army; irregular formations.
Современное мировое развитие характеризуется существенными изменениями во всех областях человеческой жизнедеятельности, в том числе и военной. Война как социально-политическое явление тоже изменяется, приобретая новые черты, новый облик. Перемены в войне вызываются геополитическими, социально-культурными, научно-техническими и иными факторами. Распад биполярного мира XX в. явился планетарным сдвигом, изменившим не только геополитическую архитектуру всего мира, но и качество, характер многих социальных процессов, включая и военное насилие. Появились новые военные риски, вызовы и угрозы.
В этих условиях весьма актуальной становится проблема исследования войны и ее трансформации. Различные военно-теоретические школы по-разному подходят к проблеме сущности, содержания войны, форм борьбы в войне, но все едины в том, что без противника война как таковая невозможна. При этом эксперты указывают на важность осмысления характера противника, который становится все более многоликим, разнообразным и трудно однозначно определяемым.
В статье рассматривается содержание одного из подходов по обозначенной проблеме, предпринимается попытка анализа основных тенденций динамики противника.
На рубеже XX–XXI вв. произошла значительная трансформация социально-политической системы международных отношений. Конец «холодной войны» и двухполюсного миропорядка, глобализация, информационно-телекоммуникационная революция создали условия для радикального изменения состава акторов, претендующих на роль влиятельных субъектов мировой политики. В современном обществе наряду с суверенными национальными государствами ими стали негосударственные акторы: наднациональные международные организации, союзы, блоки, ассоциации, транснациональные банки и промышленные корпорации, не признающие государственного суверенитета, действующие одновременно во многих странах и приобретающие там весомую экономическую, а нередко и политическую власть. Сказанное во многом характерно и для организованной преступности, контрабанды, в том числе «живого товара», наркобизнеса. Важными субъектами мировой политики становятся широкомасштабные политические движения, такие как исламский фундаментализм, международные террористические организации и т. п.
Мировая политика на современном этапе осуществляется как бы на двух аренах. С одной стороны, мы имеем систему взаимоотношений государств, которая функционирует на основе принципов международных отношений в соответствии с установками традиционной дипломатии и защиты национальных интересов. С другой стороны, речь идет о транснациональном глобальном мире, где национальные государства во все более растущей степени теряют свой вес и влияние. В результате глобализационных процессов происходит не только размывание границ нации-государств, но все большее число их прерогатив и функций, в том числе и применение насилия, переходит к транснациональным акторам, не являющимся субъектами международного права.
Новизна ситуации состоит в том, что происходит разгосударствление войны. По сути, государство теряет монополию на насилие. В силу этого право применения насилия явочным порядком взяли на себя негосударственные организации и группировки, среди которых в качестве субъектов войны как особого состояния общества особенно выделяются международные террористические организации. Таким образом, имеет место разгосударствление противника. Противник перестает быть связанным только с государством.
Анализируя особенность войн современной эпохи, доктор философских наук, профессор А. И. Пригожий справедливо отмечает: «Сегодня противник не государство, не компактный субъект, а сетевая организация, охватывающая полконтинента» [1, с. 59]. Действительно, только одна террористическая организация «Аль-Каида» имеет свои ячейки в 68 странах мира [2, с. 507]. Более того количество подобного рода организаций и их численность стремительно растет. Если в 1990-е годы численность различных радикальных экстремистских организаций в мире составляла около 50 тыс. человек, то в настоящее время эта цифра достигла более 150 тыс. Развиваются и организационные формы терроризма. Сегодня это разветвленные транснациональные сети и даже организации с признаками государства [3, с. 5]. Один из наиболее авторитетных исследователей современной войны, профессор М. ван Кревельд в предисловии к русскому изданию книги «Трансформация войны» отмечает: «В то время как количество крупномасштабных межгосударственных войн с применением обычных вооружений сокращается, войны против негосударственных организаций или между ними получают все большее распространение» [4, с. 12].
Еще более категоричен в своих суждениях российский военный специалист, профессор В. В. Круглов, который следуя за Мартином ван Кревельдом полагает, что растет угроза для мира стать ареной «войны всех против всех». Некоторые из угроз, по мнению В. В Круглова, начинают выходить из-под контроля государств. Свидетельством этого являются участившиеся террористические акты, а также появление новых типов противоборства, например, противоборства транснациональных корпораций против государства и между транснациональными корпорациями с вовлечением государств или без такового [5, с. 50].
В силу разгосударствления противника одной из важнейших особенностей войн нового типа является их нелегитимный характер. Большинство из них оказывается за пределами норм международного права, регулирующих ведение войн. Это связано с тем, что в эти войны вовлечены негосударственные образования, а субъектами международного права признаются государства, подписавшие соответствующие регулирующие документы и взявшие обязательства по их исполнению. Таким образом, негосударственные образования оказываются вне рамок правового поля и не несут никакой ответственности. С другой стороны, это развязывает руки некоторым государствам, которые используют любой повод снять с себя всякие обязательства по соблюдению международных норм и правил ведения войны.
США объявили войну против терроризма. Однако террористические акты осуществляют не государства, а абстрактный противник, имеющий множество лиц и форм и не находящийся в рамках государственных границ. По причине того, что терроризм есть транснациональное явление, США ведут с ним «глобальную войну» по всему миру. «При этом, – как отмечает У. Бек, – Америка и сейчас преследует ее зачинщиков не как «врага» (в смысле соблюдения законов ведения войны), а как лишенных всяких прав преступников, совершивших злодеяние против человечности» [6, с. 207].
Анализируя проблему трансформации противника нельзя не согласиться с мнением российского исследователя С.В. Кортунова, который утверждает, что «транснациональный терроризм – это продукт деятельности спецслужб, который сейчас лишь вышел (или не вышел?) из-под их контроля» [7, с. 23]. Реальность состоит и в том, что уже в период двухполюсного миропорядка в условиях противоборства двух систем при материальной, финансовой, военной и идеологической поддержке основных геополитических игроков параллельно сформировался своеобразный анонимный субъект мировой политики. Начала вырисовываться новая универсальная тенденция выхода на геополитическую авансцену качественно нового феномена – самостоятельных военизированных структур и систем, не связанных с конкретными национальными государствами. Они стали своего рода теневыми транснациональными сообществами, способными оказывать существенное влияние на магистральные направления мирового развития.
Разгосударствление противника обуславливает асимметричную структуру конфликта, потому что в этих случаях регулярные армии, а также силы правопорядка того или иного государства обычно сталкиваются с иррегулярными формированиями социальных структур транснационального или субнационального характера. Понятие «регулярная армия» достаточно объемно сформулировано в «Советской военной энциклопедии»: «Регулярная армия – постоянная армия, имеющая установленные в узаконенном порядке штатную организацию, типовое вооружение, систему комплектования, порядок прохождения военной службы, обучения и воспитания личного состава, форму одежды, а также централизованную систему управления и снабжения» [8, с. 89]. В целом вооруженные силы всех современных государств являются регулярными. Регулярные вооруженные силы выступают мощным, надежным и эффективным инструментом обеспечения безопасности или завоевательских устремлений государства.
Следует отметить, что в войнах между государствами наряду с регулярными войсками часто применялись и иррегулярные формирования (партизаны, повстанцы и т. п.). По поводу последних (иррегулярных формирований) в той же «Советской военной энциклопедии» отмечается, что «иррегулярные войска (от позднелат. urregularis – неправильный) – войска, не имеющие единой, постоянной организации или по комплектованию, прохождению службы, обучению, вооружению и обмундированию значительно отличающиеся от регулярных воинских частей (соединений) [9, с. 598]. Однако участие иррегулярных формирований в войнах между государствами было второстепенным и только дополняло действия регулярных войск. В условиях разгосударствления противника они становятся основным участником конфликта хотя бы с одной стороны.
Российский исследователь проблем развития армии Ю. Мукин отмечает, что главную причину появления этих военизированных организаций «следует искать в целом в глобализации и в частности в трансформации мировой экономической системы. Современные транснациональные корпорации, тесно связанные с политическими элитами западных стран и располагающие сотнями миллионов долларов, нуждаются в защите своих интересов, которые практически всегда пересекаются с государственными интересами» [10, с. 59]. Нельзя не согласиться с выводом Ю. Мукина, что возникновение «армий» у крупных корпораций кардинально меняет облик современной войны [10, с. 59].
Самая большая сложность при анализе этого типа войн заключается в том, что понятие «противник» размывается, исчезает и без того тонкая грань между комбатантом и не комбатантом. Проводником и функционером насилия этих новых глобальных акторов выступает не военнослужащий в униформе, а боевик. В связи с этим американский специалист в области современных войн Даниэль Нельсон ставит такой непраздный вопрос: в тех случаях, когда враги четко не очерчены, живут среди своих жертв и сплетают «их» с «нами», против кого направлено планирование обороны? [11, с. 116]. Действительно бороться с таким «неоформленным» противником в соответствии с классическими принципами военного искусства очень сложно. Способами борьбы такого противника становятся террористические акты, диверсии, провокации и т. п.
В настоящее время по всему миру разбросаны лагеря и тренировочные центры по подготовке боевиков, выпускники которых независимо от их национальности и гражданства вступают в ряды всевозможных повстанческих армий, фронтов и движений, обычных банд, террористических групп и т. п.
Сегодня многие военные специалисты, в том числе и Ю. В. Жадобин, абсолютно верно отмечают особенности, например, войны в Сирии, «которая выбивается из всех ранее привычных сценариев ведения вооруженного конфликта. Одна сторона – все та же классическая армия, подчиняющаяся нормам и правилам его ведения. Вторая сторона – это даже не граждане Сирии и не армии соседних или иных государств. Противником сирийской армии выступает невиданный ранее враг – транснациональные иррегулярные вооруженные формирования, для членов которых гражданство или национальность перестают играть не только определяющую, но и вообще какую-либо существенную роль» [12, с. 4–5].
Одной из опасных тенденций, характеризующих современные вооруженные конфликты, является молодость их участников. Все чаще и во все большем числе конфликтов именно подростки, а иногда и просто дети играют активную роль – и как непосредственные комбатанты, и как косвенные участники. Более того, это явление становится всеобщим. По оценкам ООН, в настоящее время 300 000 подростков (и их число растет) в возрасте моложе 18 лет принимают участие в вооруженных конфликтах по всему миру [13, с. 1]. И ни в коем случае речь не идет только о детях мужского пола; во многих регионах дети-солдаты женского пола принимают прямое участие в сражениях. «В 1986 г., когда Национальная армия сопротивления Уганды вошла в Кампалу, наблюдатели ООН были шокированы, увидев в рядах повстанцев 4–5-летних детей. Повстанческая армии Уганды насчитывала 3 тыс. «солдат-детей» в возрасте до 16 лет, из которых 500 были девочками» [14, с. 77].
«Солдаты-дети» являются обычно не менее профессионально подготовленными, чем взрослые боевики. Однако, как отмечают американские военные специалисты, молодые люди бывают даже более опасными, так как вся их жизнь прошла в вооруженной борьбе и ничего иного, как воевать, они в своей жизни просто не умеют. Отсутствие какой бы то ни было личной морали, так же, как и отсутствие каких бы то ни было социальных корректив, в искалеченных войной обществах приводит к тому, что дети могут использовать насилие не задумываясь, особенно против тех, кто беззащитен. Это делает их наиболее непредсказуемыми участниками различных негосударственных военизированных структур.
Таким образом, разгосударствление противника приводит к расширению круга акторов мировой политики, готовых и способных воспользоваться средствами ведения войн, что является источником новых военных опасностей и угроз в современном мире. «Импульсы войны», исходящие ранее исключительно от государств, генерируются сегодня некоторыми избранными слоями и секторами социума. Но здесь необходимо учитывать, что, с одной стороны, возможность войн между государствами по-прежнему сохраняется и будет сохраняться еще неопределенно долго, а с другой – на поле боя современного военного конфликта наряду с регулярными войсками появляется множество новых действующих лиц: иррегулярные формирования повстанцев и боевиков, уголовные банды, международные террористические сети и т. п. Причем эта тенденция имеет устойчивый характер.
Поэтому перспективными направлениями деятельности военной организации государства по подготовке к такого рода конфликтам являются разработка новых нетрадиционных подходов к ведению боевых действий, совершенствование разведки и информационных технологий, повышение роли сил специальных операций, усиление взаимодействия между силовыми структурами государства, а также подготовка кадров для них с учетом новых вызовов и угроз.
Список использованных источников
1. Пригожий, А. И. Особенности четвертой мировой войны / А. И. Пригожий // Вестн. Моск. ун-та. – 2004. – № 3. – С. 54–63 (Сер. 18. «Социология и политология»).
2. Требин, М. П. Войны XXI века / М. П. Требин. – М.: ACT; Минск: Харвест, 2005. – 608 с.
3. Равков, А. А. Документ мира и безопасности / А. А. Равков // Беларус. думка. – 2016. – № 8. – С. 3–10.
4. Кревельд, ван М. Трансформация войны / М. ван Кревельд – М.: Альпина Бизнес Букс, 2005. – 344 с.
5. Круглов, В. В. Новый подход к анализу современного противоборства / В. В. Круглов // Воен. мысль. – 2006. – № 12. – С. 50–61.
6. Бек, У. Космополитическое мировоззрение / У. Бек – М.: Центр исслед. постиндустриального общества, 2008. – 336 с.
7. Кортунов, С. В. Диалектика национальной и международной безопасности: некоторые методологические проблемы / С. В. Кортунов // Полит. исслед.– 2009. – № 1. – С. 7–28.
8. Советская военная энциклопедия: в 8 т. / пред. гл. ред. комиссии Н. В. Огарков. – М.: Воениздат, 1979. – Т. 7. – 687с.
9. Советская военная энциклопедия: в 8 т. / пред. гл. ред. комиссии Н. В. Огарков. – М.: Воениздат, 1977. – Т. 3. – 672 с.
10. Мукин, Ю. Использование гражданских контрактников и частных вооруженных формирований в современных конфликтах / Ю. Мукин // Зарубеж. воен. обозрение. – 2008. – № 7. – С. 26–31.
11. Нельсон, Д. Н. По ту сторону планирования обороны / Д. Н. Нельсон // Консорциум «Партнерство ради мира» воен. акад. и ин-тов по изучению вопросов безопаснос- ти. – 2002. – Т. 1. – № 2. – С. 115–128.
12. Жадобин, Ю. В. Армия белорусского народа / Ю. В. Жадобин // Беларус. думка. – 2013. – № 2. – С. 3–10.
13. Коллмер, С. Дети-солдаты – составной элемент новых нерегулярных войн? / С. Коллмер // Консорциум «Партнерство ради мира» воен. акад. и ин-тов по изучению вопросов безопасности.– 2004. – Т. 3.– № 3. – С. 1–12.
14. Попов, И. М. Война будущего: взгляд из-за океана: Военные теории и концепции современных США / И. М. Попов. – М.: АСТ; Астрель; Транзиткнига, 2004. –444 с.
(Дата подачи: 17.02.2017 г.)
Н. С. Клішэвіч
Рэспубліканскі інстытут вышэйшай школы, Мінск
N. Klishevich
National Institute for Higher Education, Minsk
УДК 009
ВАЙНА ЯК СТАРАЯ І НОВАЯ АНТРАПАЛАГІЧНАЯ ПРАБЛЕМА
WAR AS OLD AND NEW ANTHROPOLOGICAL PROBLEM
У артыкуле аналізуецца канцэпт «вайна» як прынцыповы канец аднаго і пачатак іншага, дзе вайна выступае як спосаб пабудовы мыслення новага тыпу, дзе вйна як своеасаблівы дысэнсус грамадства, які вядзе да будучыні. Пераасэнсоўваюцца маральныя і сацыяльныя асновы сучаснага грамадства з улікам глабальных змен у свеце.
Ключавыя словы: канцэпт «вайна»; дысэнсус грамадства; быццё «на зломе»; этычная рэгуляцыя; «сеткавая вайна»; кропкі пераасэнсавання; чалавечае жыццё; чалавечае «Я»; творчасць Васіля Быкава; антрапалагічная праблема; палярныя каштоўнасці; экзістэнцыйны выбар.
The article analyzes the concept of «war» as the fundamental end of one and the beginning of another, where the war serves as a way of building a new type of thinking, where vyna dysensus as a kind of society that leads to the future. To rethink the moral, political and legal foundations of the modern society, taking into account global changes in the world.
Key words: the concept of «war»; dysensus society; Being «on a break»; ethical regulation; «Network war»; rethinking point; human life; the human «I»; creativity Vasilya Bykova; anthropological problem; polar values; existential choice.
«Згубленае пакаленне» – здаецца так прынята ў літаратуры называць людзей, чый лёс выпаў на ваенны час. Сапраўды, нічога светлага вайна не нясе, акрамя стратаў, разбурэнняў, болю, няшчасця і смерці. Так чаму ж чалавецтва не вылазіць з войнаў? Каму чаго не хапае? Каму гэта патрэбна? Вайна можа выступаць як прынцыповым канцом аднаго і пачаткам іншага, таго, чаго ніколі не існавала, і ў гэтым сэнсе, з доляй абсурду, можна сказаць, што яна выступае своеасаблівым жахлівым чысцілішчам, пасля якога чалавецтва павінна задумацца, як стаць людзьмі асобага гатунку. І ў гэтым выпадку вайна выступае як спосаб пабудовы мыслення новага тыпу.
На вопыце чалавека, які вырас на вайне, мы можам шмат чаго расказаць грамадству. Нам пашчасціла толькі назіраць, з якой настойлівасцю «выпісывалі» са свайго ўнутранага свету жахі і пакуты вайны В. Быкаў, Р. Барадулін, Н. Гілевіч, А. Вярцінскі, мастак М. Савіцкі з яго незагойнымі «Лічбамі на сэрцы», якія, нібы выбітыя коды, назаўжды застануцца ў ментальнай памяці пакаленняў, як пісала пра жанчын на вайне С. Алексіевіч.
Вайна выступае своеасаблівым месцам, дзе гартуюцца чалавечыя душы, дзе вырастае новы чалавек-універсум, дзе ўчынак каштоўны для самога чалавека тым, што ён становіцца вынікам глыбіннага асабістага волевыяўлення, менавіта тым дыялектычным пераўвасабленнем «грамадскага» у асабістае, агульнага ў адзінкавае. Вайна як своеасаблівы дысэнсус грамадства, які вядзе да будучыні. Дысэнсус, які паказвае неабходнасць разрыва з адсутнасцю выбару, як выбух, які змяняе сэнс мыслення, код, які пашырае межы сэнсу да стану абсурду (адваротнага боку сэнсу). А можа нам сапраўды стаць грамадствам дысэнсусу, якое, на думку сучаснага беларускага філосафа П. Баркоўскага, робіць стаўку на талерантнасць, патрыятызм і ўнікальнасць кожнага чалавека? Гэта тое, пра што і казаў у сваіх творах В. Быкаў, сціпла, без асаблівага пафасу, па-хрысціянску заглыблена. Дысэнсус – гэта не зусім адсутнасць згоды з-за непадобнасці ў меркаваннях, у поглядах, а своеасаблівы штуршок пошуку іншых высноў, менавіта з-за нязгоды, «dissent» пры перакладзе з англійскай мовы на рускую – «разногласие», становіцца цудоўным «рознагалоссем» па-беларуску. Жаданне пачуць кожнага і не згубіць сябе – вось што галоўнае ў грамадстве дысэнсусу. Гэта – пэўная магчымасць будаваць грамадства іншым чынам, магчыма, гэта – недасяжная будучыня, а магчыма, гэта – су-быцце (со-бытие), як сумеснае бытаванне, а магчыма, як беларуская па-дзея – імкненне да дзеяння.
Складанасць і бесчалавечнасць асяроддзя ваеннага часу робіць відавочным тое, што не так відавочна ў паўсядзённасці. Каб перамагчы, людзі вымушаны шукаць «залатое правіла», а яно ўжо існуе, трэба толькі пачаць выконваць. Яно існуе спакон веку ва ўсіх канфліктуючых культурах і на дзіва гучыць амаль аднолькава, а гэта значыць, што яно прэтэндуе на абсалютнасць: «Не рабі іншаму таго, чаго не жадаеш каб рабілі табе». Найстаражытнейшай крыніцай лічыцца «Павучэнні пісца Ахікара» (705–681 гг. да н. э.). Быць абсалютным правілу дазваляе тое, што яно робіць чалавека суб’ектам асабістых дзеянняў, вымагае яго дзейнічаць як ўладальніка над сваімі жаданнямі (учынкамі), ці па-быкаўскі «ад кожнага на вайне залежыць усё», таму тут вельмі важным з’яўляецца яшчэ аспект вайны з самім сабой за права быць чалавекам.
З іншага боку, вайна ўяўляецца феноменам, які выходзіць за рамкі палітычных працэсаў у якасці шырокамаштабнага сацыяльнага і культурнага крызісу. Гэты сацыяльны прыпадак, у гістарычнай перспектыве мысліцца як неабходнасць грамадству любой эпохі: войны былі, ёсць і будуць, паколькі ў палітычным, гістарычным і экзыстэнцыяльным сэнсе яны аказваюцца функцыянальнымі і нават прэскрыптыўна неабходнымі. Пры гэтым важна мець на ўвазе, што чалавецтва сёння падышло да пераломнага моманту сваёй «ваеннай» эвалюцыі і ўпершыню ў гісторыі яно можа вырашаць: ці стане яно апошнім у гісторыі ці першым на новым этапе развіцця. Канфлікты ствараюць няўстойлівасць і напругу ў структуры як міжнародных адносін, так і міжчалавечых стасункаў і таму, калі складаныя адкрытыя сістэмы дасягаюць крытычнай нестабільнасці, для іх настае момант праўды: яны або трансфармуюцца, або разбураюцца. У кропках ваеннай біфуркацыі, калі сусветная сацыяльна-эканамічная і палітычная сістэмы дэстабілізаваныя, блізкая да страты раўнавагі, магчымая рэалізацыя сцэнараў хаатызацыі грамадства, наступ трагічнага чалавечага быцця «на заломе».
Не гледзячы на тое, што Вялікае Княства Літоўскае пачынаючы з XVI ст., робіцца зонай вайсковых дзеянняў, тэрыторыяй, якая прымае на сябе і стрымлівае нашэсце з Усходу; у руска-польскай вайне 1654–1667 гг. загінула каля 50 % насельніцтва; з канца XVIII ст. беларускія землі апынаюцца ў складзе Расійскай імперыі, беларусы, кажучы пра «вайну», узгадваюць адразу Вялікую Айчынную. Можа таму, што яшчэ не ўсе сведкі памерлі, а можа, з-за жахлівых страт, з-за вайны не толькі як палігона ваенных дзеянняў, а як парушальніка межаў паміж «сваімі і чужымі», «ворагамі і героямі», разбурыла веру ў чалавека. Гледзячы на апошнія войны, у тым ліку і ва Украіне, становіцца зразумелым, што патрабуюцца іншыя перспектывы асэнсавання вайны. Канцэпт «вайна» выцясняецца з палітычнага лексікону, усе часцей кажуць пра «спецаперацыі», «кропкавыя ўдары», «контртэрарыстычныя меры». Але усё ж такі асноўнае не змянілася – гэта падаўленне волі «суперніка» падпарадкаванне аднаго чалавека другому. Калі раней гэта часцей за ўсё дасягалася з дапамогай зброі, асабліва што тычыцца мірнага насельніцтва, то зараз у сувязі з разрастаннем інфармацыйнай прасторы, звесткі пра вайну выходзяць далёка за межы грамадска-палітычнага жыцця ваюючых бакоў. Развіццё прасторы Інтэрнэту прыводзіць да станаўлення так званай «сеткавай вайны», якая грунтуецца на прынцыпах волі інфармацыі і адрозніваецца яркім індывідуалізмам, прыматам фармальнага над нефармальным, «ваенные дзеянні» тут замяняюцца паняццем «хакерства», «кіберанархізм» і «сеткавага лібертыянства».
У такіх «ваенных» сучасных умовах нормы традыцыйнай этыкі, маральныя запаведзі, якімі чалавецтва карыстаецца на працягу стагоддзяў, не ў поўнай меры забяспечваюць механізмы этычнай рэгуляцыі ў вобласці палітыкі, эканомікі, міжнароднай дзейнасці, а таксама чалавечых стасункаў. Безумоўна, гэта свайго роду сацыяльны заказ на распрацоўку маральна-палітычных і прававых асноў сучаснага грамадства, што ўлічвае глабальныя змены сучаснага свету і адрасаваны, перадусім, падрастаючаму пакаленню. Што адбываецца з моладдзю, асобай ва ўмовах сецівага свету, віртуалізацыі сацыяльнай прасторы, масавізацыі культуры, праблематызацыі нацыянальнай ідэнтыфікацыі чалавека і дзяржавы, бязмежнымі абрысамі волі і граніц асобы? Чалавечае «Я» ўсё больш пераўтвараецца ў кропку зборкі, нелінейную хвалю волі і адказнасці, вандроўніка ў стыхіях магчымага быцця. У адпаведнасці з новымі выклікамі сучаснасці вайна за фізічнае знішчэнне працягваецца, але ўжо на ўзроўні барацьбы за інтэлект, за станаўленне транснацыянальнай, трансдысцыплінарна-сінэргетычнай, наасфернай, «чалавекаразмернай», сацыяльна-палітычнай карціны сацыяльнай рэальнасці [4]. Падобную выяву свету нельга стварыць і зразумець, не змясціўшы ў яе жывую, свядомую адчувальную істоту, якая разумее гэтыя заканамернасці, рэзанансна рэагуе на незваротныя працэсы, што адбываюцца ў Космасе, на Зямлі, у асобнай краіне, арганізацыі, з асобным чалавекам. А пакуль, не гледзячы на змены вакол, чалавечая прырода, людзі ў інстынктах сваіх амаль не змяніліся.
У сумесным праекце «Дыскусыйны клуб» «нямецкай хвалі» (Кёльн) і «Радыё рацыя» (2009 г.) прагучала такое пытанне: «Чаму В. Быкаў паехаў на Захад, а не на Ўсход? Як яму жывецца ў краіне, супраць якой ваявалі ён самі яго літаратурныя героі»? Кажучы пра зменнасць часу, пісьменнік тады адзначыў яшчэ і вельмі істотную з’яву, якую можна назваць пераасэнсаванем каштоўнасцяў, рэфлексіей народа, тым, што Германія становіцца ліберальна-дэмакратычнай краінай, у адрозненне ад некаторых краін, якія не могуць пазбавіцца камуністычнага прошлага. Важнай кропкай у гэтым пераасэнсаванні стаў Нюнбегргскі працэс. Калі гэты працэс можна лічыць рэфлексіей фашызма, то рэфлексіі камунізма не адбылося. С. Дубавец кажа, што І. Абдзіраловіч «патрапіў да нас» (размова пра эссэ «Адвечным шляхам») акурат тады, калі ў душы ўжо адбылося развітаньне з камунізмам і зняверанне ў ягоных ідэалах і самой сістэме, акурат калі мы шукалі іншага, што і ўвасобілася ў беларускай ідэі. Мы чыталі кнігу далей, дзе ў такім самым узьнёслым стылі гаварылася пра Беларусь, усю яе мінуўшчыну, ваганьне паміж Захадам і Ўсходам і немагчымасьць прыняць ні тое, ні тое. Заўважце, аўтар піша не столькі пра беларускую краіну і народ, колькі пра беларускую душу. Яна таксама засталася нязменнай. «За даўгія вякі гнёту і зьдзеку над нашай душой мы ўцямілі, што якую скуру сілком не накінь чалавеку, ён застанецца незадаволеным, бо заўсёды ён захоча перш-наперш быць самім сабой, чалавекам, а не замарожаным каталіком або праваслаўным, выгаленым на адзін капыл расейцам, ці паляком, прававерным буржуём, ці камуністым. У гэтыя цесныя мізэрныя рамкі не ўсадзіць вялікай душы чалавека. Векавое дасьвядчэньне кажа нам, што вольнага разьвіцьця нашага духу не запяўняе ні заходняя ні ўсходняя культура, бо яны абяртаюцца ў формах гвалтоўнага, людаежнага мэсыянізму і розьніца між імі толькі ў назовах, лёзунгах, а іх аціскаючыя ланцугі – аднолькавы для нашага духу. Трэба шукаць на другіх шляхох…» [1, c. 12–13].
Любая перамога на вайне – каштуе чалавечага жыцця і гэтыя ахвяры, ператвараючыся ў калектыўную памяць, павінны быць не дарэмнымі. «Мне думаецца, што было б неразумна не звяртаць увагу на той вопыт, які мільены людзей вынеслі з вайны, да таго ж аплачаны дарагой цаной. І мяне цікавіць у першую чаргу не сама вайна, нават не яе побыт і тэхналогія бою, хоць усё гэта для мастацтва таксама важна і цікава, але галоўным чынам маральны свет чалавека, магчымасці яго духу» [2]. Пісаць В. Быкаў стаў пазней, занадта цяжкімі былі ўспаміны. Галоўнае ў яго творах – апісанне адносін людзей, погляд у чалавека, у самую душу, у глыбіні неспазнанага чалавекам у самім сабе, туды, дзе зараджаецца сумнеў, які прыводзяць да хлусні і несправядлівасці. Вось тая мяжа, якая дае беларускай культуры і філасофіі пісьменніка-філосафа. Творчасць Быкава з’яўляецца неад’емнай часткай беларускага філасофска-культурнага асяроддзя свайго часу. Майстар псіхалагічных сітуацый, даследчык чалавечых душ, пісьменнік, у творах якога запар – памежкавая сітуацыя, выбар паміж палярнымі каштоўнасцямі, поцемкі чалавечай душы. Усё гэта, вядома, характэрна для таго нялёгкага часу, у якім жыў і пра які пісаў Васіль Быкаў. Чалавек, які доўгі час знаходзіцца паміж палярнымі каштоўнасцямі, здзяйсняе ўнікальны экзістэнцыйны выбар пад уплывам усведамлення непазбежнасці смерці і жадання жыць. Унікальнасць выбару ў тым, што ён непаўторны і непрадказальны, ён адзіны ў сваім родзе, здзяйсняючы яго, чалавек знаходзіць сябе, гэта значыць, у канчатковым выніку ён вызначае сябе выбарам.
Гэта прасочваецца на ўсім творчым матэрыяле пісьменніка. Прычым, праз экзістэнцыйныя пошукі чалавека паказваецца недасканаласць соцыуму і шматлікія сацыяльныя хібіны. Цікава, што адзінкавы існуючы чалавек не становіцца ідэяй, не массавізуецца. Стан «быць менавіта такім адзінкавым чалавекам» закладзены ў падкорку быкаўскіх герояў. Гэта дае нам падставу гаварыць пра нейкі нябачны подых часу, прыпадобіць пісьменніка да мысляра свайго часу і такім чынам да філосафа. У пачатку творчасці, праз адзінкавасць і непаўторнасць чалавечага ўчынку, пісьменнік больш паказвае што адзінкавы чалавек для сацыяльнай машыны – ідэя, а дзеля агульнай ідэі ніякія страты не могуць лічыцца неапраўданымі. Менавіта сябе і сваю чалавечнасць (сутнасць) мы можам спазнаць праз свабоду, але што ж такое свабода для чалавека? На вайне мы прагнем да свабоды, гэтая абстракцыя набывае найвышэйшую каштоўнасць у гэты час, і становіцца кардынальнай каштоўнасцю на ўсё жыццё. Але ці патрэбная яна яму? Па словах А. Камю «гэта цяжкая ноша» несці цяжар якой не здолее кожны. Ідэі выказаныя В. Быкавым як прадстаўніком беларускай культурнай спадчыны і французскімі экзітэнцыялістамі выступілі фактарам і крыніцай інтэлектуалізацыі літаратуры і злучаных з гэтым працэсам мастацкіх эксперыментаў, накіраваных на адэкватную перадачу адпаведнага комплексу светапоглядных канцэпцый. В. Быкаў, вывучаючы экзістэнцыйныя станы асобы, для напісання вобразаў сваіх герояў звяртаўся да творчасці Ж.-П. Сартра, каб зверыць свае жыццёвыя ўражанні з уражаннямі прызнаных сучаснікаў. Філасофія жыцця па Быкаву з цягам часу стала яшчэ больш песімістычнай, стылёвы каларыт больш змрочным, высновы, асабліва ў апошніх аповесцях і апавяданнях, нягледзячы на моцны сарказм, не пакідаюць надзеі на лепшае. Таму, здаецца, што філасофска-песімістычны настрой Быкаўскіх апавяданняў і аповесцяў цалкам сугучны творчасці А. Камю і Ж.-П. Сартра.
Героі В. Быкава часцяком меўшыя рэальныя прататыпы праходзяць праз «памежкавыя сітуацыі» (К. Ясперс, Ж-П. Сартр, В. Быкаў) альбо «эксцэнтрычныя рэакцыі» (Х. Плеснер) ставяць чалавека ў такія ўмовы, калі найбольш ярка праяўляюцца яго маральныя якасці, а лепшымі для вывучэння мадэлі паводзін чалавека служаць менавіта пераломныя моманты, войны, катаклізмы. У інтэрв’ю з М. Матукоўскім ў 1972 г. В. Быкаў прасіў не атаясамліваць абсалютна яго біяграфію з яго творамі творамі, але натуральна і тое, што многае з перажытага апісана ў творах. Найбольш аўтабіяграфічная «Трэцяя ракета». Не раз аўтара папракалі ў залішняй «драматызацыі» у аповесцях, гэта яшчэ адно пацверджанне блізкасці да экзістэнцыяльнага кірунку: адчуванні безвыходнасці, прыгнечанасці, «млоснасці» (Сартр), як раз і перадаюць тое, што адбывалася на вайне.
Існаваць у якасці адзінкавага чалавека – гэта зусім іншае, чым быць недасканалай экзістэнцыяй. Для таго, каб зразумець прыроду адзінкавасці экзістэнцыі трэба прасачыць не адзін, а тысячы ўчынкаў, але нават і гэта не дасць нам грунтоўнай падставы сцвярджаць як менавіта гэтая адзіночная экзістэнцыя здзейсніць свой выбар. Усё здаецца добра апынаецца для героя Сушчэні (аповесць «У тумане»), але праз ці то сваю чалавечую прыроду, ці то праз выпадковыя абставіны, ён трапляе ў сітуацыю, калі ў чалавека сапраўды няма выйсця. Сам таго не разумеючы, напэўна, Быкаў рыхтуецца да хрысціянскага вобраза ахвярнасці. Дарэчы сказаць, што аднаіменны фільм С. Лазніцы цудоўна перадае гэты вобраз. Адсутнасць музыкі ў фільме, дае магчымасць «пачуць» трагедыю чалавека праз дыялогі, праз учынкі, зрабіць больш рэальнымі падзеі, не падказываць гледачам моманты напружанасці, а дазволіць ім быць уключаным ў гэты працэс, адчуць быццам сучасны 3D эфект – эфект «прысутнасці» гледача ў месцы падзей і паглядзець вачыма персанажаў на сітуацыю, стаць як бы саўдзельнікамі дзеяння, а не тымі, хто выносіць вердзікт, не адчуўшы ўсе на сваей скуры.
Вайна як антрапалагічная праблема пачынае гучаць праз «трагедыі мірнага часу» ў аповесці «Аблава», потым праз сімвалізм раскрываецца ў аповесцях «Знак бяды», «Пастка», «Мёртвым не баліць», «Пайсці і не вярнуцца», праз матывы тугі і трывогі ў 80 г., праз песімізм і зноў звяртаючыся да больш заглыбленага філасофскага сімвалізму ў 90-я г. у апавяданнях «Перад канцом», «Музыка», «Труба». і інш. Майстар нібыта дасягнуў новых вяршыняў пераходзячы ад рэалізму і псіхалагізму да сімвалізму з яго множнасцю кодаў. Пра свабоду як недасяжную філасофскую катэгорыю, пра смерць, якая можа стаць жыццем, пра абсурд, які становіцца сэнсам. Пра вайну, як нязменны феномен, які быццам і мае прагрэсс ў сваім развіцці, але застаецца нязменным па-сутнасці.
У канчатковым выпадку як казаў дацкі мысляр С. Кьеркегор дзіўны бок жыцця як раз у тым, што кожны чалавек, хто звяртае ўвагу на самога сябе, ведае тое, чаго не ведае ніякая навука, бо ён ведае, хто ён, а ў гэтым і заключаецца сутнасць грэчаскага выказвання: спазнай самога сябе [3].
Спіс выкарыстаных крыніц
1. Абдзіраловіч, І. Адвечным шляхам / І. Абдзіраловіч. – Менск: Навука і тэхніка, 1993. – 4-е выд. – 13 с.
2. Быкаў, В. Успаміны. Великая академия – жизнь / Быкаў [Электронный ресурс] // Диалог: В. Быков – Л. Лазарев. – Дата доступа: http://knihi.com/Vasil_Bykau/Publicistika-ru.html#chapter15.
3. Кьеркегор и современность: сб. статей. – Минск: РИВШиГО, 1996. – 24 с.
4. Яскевич, Я. С. Философия и наука: время диалога, ответственности и надежды / Я. Яскевич. – Минск: Право и экономика, 2014. – С. 511.
(Дата подачи: 20.03.2017 г.)
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НАУКИ
А. А. Варвашеня
Белорусский государственный экономический университет, Минск
A. Varvashenia
Belarus State Economic University, Minsk
УДК 339.378 (476)
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ИМИДЖЕВОГО КОЭФФИЦИЕНТА ТЕРРИТОРИИ ПРИ ОЦЕНКЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ ЗОН ТОРГОВОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ
USE OF IMAGE COEFFICIENT OF THE TERRITORY AT ASSESSMENT OF SPATIAL ZONES OF TRADE SERVICE
В своей деятельности розничные торговые организации преследуют коммерческие и социальные цели. Основным результатом достижения социальных целей является удовлетворение потребительских предпочтений не только по предлагаемому ассортименту товаров, но и в их упорядоченном расположении, поэтому при формировании зон торгового обслуживания основным элементом является выявление имиджевой составляющей при определении пространственных зон торгового обслуживания. Именно оценка потребителей определяет предполагаемые пространственные границы при выделении торговых зон.
Ключевые слова: торговая зона; зона торгового обслуживания; торговый объект; потребительская оценка; коэффициент имиджевой составляющей торгового пространства.
In the activity retail trade organizations pursue the commercial and social purposes. The main result of achievement of the social purposes is the satisfaction of consumer preferences not only on the offered range of goods, but also in their ordered arrangement therefore when forming zones of trade service a basic element is identification of an image component when determining spatial zones of trade service. Assessment of consumers defines estimated spatial borders at allocation of trade zones.
Key words: trade zone; zone of trade service; shopping facility; consumer assessment; coefficient of an image component of trade space.
Существует ряд факторов и критериев, определяющих выгодность месторасположения торговых объектов, а, соответственно, и притяжения потребителей. В связи с этим, рассматривая эффективность функционирования и расположения торговых объектов, очень важно проводить их оценку с точки зрения удовлетворенности потребителей. Поэтому для расчета коэффициента, определяющего имиджевую составляющую в формировании зон торгового обслуживания, был проведен опрос населения г. Минска. Для расчета размера выборки при проведении маркетингового исследования был применен онлайн-калькулятор [1]. Доверительная вероятность (точность) составила 97 %, доверительный интервал (погрешность) +- 5 %, генеральная совокупность (население трудоспособного возраста и старше) – 1600000 человек, следовательно, требуемый размер выборки составил – 475 человек. В итоге полноценные анкеты заполнили 501 (пятьсот один) потребитель, в возрасте от 14 до 20 лет – 106 человек, от 21 до 50 лет – 318 человек, от 51 и старше – 77 человек. Среди них 313 – женщины, 188 – мужчины, в том числе 193 – студенты и учащиеся, 78 – занимающие руководящие должности или предприниматели, 187 – работающие, 8 – домохозяйки и 35 – пенсионеры.
Представленное исследование направлено на выявление закономерностей между доходом населения и их предпочтением в приобретаемых товарах, в том числе по отдаленности расположения торговых объектов, следуя западноевропейской практике, то есть связанной с ассортиментом товаров [2; 3]. Данные вопросы являются актуальными, так как важно определить, что для потребителя является главным фактором при выделении зон обслуживания (центр, район, в пределах кольцевой дороги). Ответы респондентов на данные вопросы так же помогут выявить зависимость между величиной торгового объекта и дальности поездки к нему покупателя.
Так, распределение доходов населения при покупке товаров в зависимости от уровня заработной платы представлено на рисунке 1.
Рис. 1. Распределение расходов населения г. Минска
Примечание. Источник: собственная разработка.
Анализируя данные рисунка 1, можно сделать вывод, что чем выше заработная плата у населения, тем больше их потребности, однако, увеличивается не количество потребления продуктов, а их качество и стоимость. Наибольшая доля расходов приходится на продовольственные товары, то есть торговые объекты с продовольственным ассортиментом должны больше располагаться ближе к потребителю (зона жилых районов), остальные доходы распределяются на непродовольственные товары, при этом на центроролевантные товары потребители тратят больше денежных средств, чем на центронеролевантные, так как больше проводят свободного времени в центре города. Также видно, что с ростом дохода доля расходов на продовольственные товары сокращается, и потребители вкладывают больше денежных средств в непродовольственные товары, что свидетельствует об улучшении их благосостояния, при этом абсолютная величина расходов изменятся пропорционально заработной плате.
Далее было проанализировано, как уровень заработной платы населения влияет на расстояние, которое потребитель готов преодолеть для совершения покупок, что наглядно представлено на рисунке 2.
Рис. 2. Дистанция, преодолеваемая потребителями для приобретения товаров в Минске
Примечание. Источник: собственная разработка.
Согласно рисунку 2, можно сделать вывод, что чем выше доход у населения, тем больше его мобильность, то есть потребитель готов преодолевать более далекие расстояния для совершения покупок, особенно явно это прослеживается в праздничные дни. Так, если среди потребителей с доходом до 200 р. лишь 2 % или 1 человек из 49 готовы преодолевать расстояние свыше 3000 м, то с доходом более 2000 р все 100 % респондентов отметили, что готовы поехать за покупками дальше, чем посетить торговый объект рядом с домом. То есть, автор может предположить, что с увеличением доходов увеличивается и вероятность владения автомобилем у потребителей, а, следовательно, возможность совершения покупок на более дальних расстояниях от дома или работы, не смотря на то, что до этого 366 респондентов ответили, что не выезжают далеко, так как все в центре. Но согласно опроса видно, что потребители все-таки готовы преодолевать дальние дистанции, что наглядно представлено в виде зависимости одного фактора от другого на рисунке 3.
Рис. 3. Влияние средней заработной платы населения на преодолеваемую дистанцию ради совершения покупки товаров
Примечание. Источник: собственная разработка.
Таким образом, исходя из данных рисунка 3, подтверждается зависимость между заработной платой населения и расстоянием, которое готов преодолеть потребитель ради приобретения товара. Так, коэффициент детерминации (R2) в случае с кривой зеленого цвета (дистанция больше 3000 м), равный 0,9533, показывает, что в 95 % случаев потребители готовы преодолевать дальние расстояния в зависимости от их уровня заработной платы (чем выше доход, тем дальше дистанция) и лишь 5 % иных факторов может повлиять на их выбор, по кривой красного цвета (расстояние от 1001 до 3000 м) (R2 = 0,5197), это означает, что зависимость проявляется 50 на 50, то есть половина других факторов может изменить преодоление определенной дистанции потребителем, и синяя кривая (дистанция до 1000 м) свидетельствует о том, что в 82 % (R2 = 0,8289) случаев чем ниже заработная плата, тем больше не готов потребитель преодолевать расстояние для покупки товаров.
С учетом критериев формирования зон торгового обслуживания, представленных автором: поток потребителей, характер застройки, интенсивность использования территории, пути сообщения (транспорт, ветки метро), наличие памятников архитектуры и историко-культурных ценностей, наличие административных зданий, наличие промышленных объектов, экологическая обстановка, наличие зон отдыха и занятия спортом, центроролевантность ассортимента, была разработана балловая система, для определения коэффициента, определяющего имиджевую составляющую в пространственном формировании зон торгового обслуживания, руководствуясь следующей системой оценок в баллах:
1 балл – высокое значение показателя (поток, интенсивность, насыщенность и т. д.);
0,5 баллов – среднее (умеренное) значение показателя;
0 баллов – низкое значение показателя.
Согласно методике, общая сумма баллов по каждому критерию рассчитывается для отдельно выделенной зоны торгового обслуживания по формуле
Бx = б * m, (1)
где Бx – общая сумма баллов по каждому критерию для отдельно выделенной зоны торгового обслуживания;
б – балл, выставленный респондентом (0; 0,5 или 1);
m – количество респондентов.
За основу при определении имиджевого коэффициента частично взята методика расчета Кристаллера, который выделял, что у центра имидж выше, чем у иных территорий, однако Кристаллер рассматривал конкретное торговое предприятие и определял долю влияния центра, автор же рассматривает территорию города в целом [4]. Поэтому значение коэффициента имиджевой составляющей зоны торгового обслуживания рассчитаем по формуле
(2)
где Кимидж – коэффициент, определяющий имиджевую составляющую в пространственном формировании зон торгового обслуживания;
Бх1 ( i= 1, n) – итоговое значение (сумма) баллов по всем выделенным критериям для для отдельно выделенной зоны торгового обслуживания.
Так, имидж территории в целом складывается из градостроительных факторов и наличия определенных объектов недвижимости, расположенных в ее границах. При этом важно понимать, что выявить имиджевое преимущество сложно, так как имидж складывается на базе различных факторов: эмоциональных установок, зрительного образа пространства, архитектурных параметров и т. д., но, по мнению автора, мнение потребителей является важной составляющей.
В рамках проведения исследования, экспертам (респондентам) было предложено оценить важность критерия согласно обозначенной торговой зоны.
Итоговые расчеты представлены в таблице.
Таким образом, имидж территории формируется, исходя из имиджевых составляющих (критериев) и явно прослеживается по результатам опроса и величине итоговых коэффициентов. Так, наибольший коэффициент 0,35 присущ центральной торговой зоне, что соответствует и высокому имиджу данной территории по сравнению с другими, следующей от центра зоне (обслуживающей торговой зоне) потребители отдали второе место (0,29), далее следует торговая зона жилых районов (0,21) и периферийная торговая зона (0,15), так данные коэффициенты отражают привлекательность и важность каждой из зон.
Таблица 1
Балловая система определения коэффициента, определяющего имиджеву составляющую в пространственном формировании зон торгового обслуживания
Примечание. Источник: собственная разработка.
В целом также необходимо отметить, что 55 % респондентов из всей выборки считают, что в г. Минске достаточно торговых объектов и город не нуждается в открытии новых, однако, 35 % опрошенных уверены, что г. Минск перенасыщен, но, по их мнению, необходимо открывать новые объекты в таких микрорайонах, как Веснянка, Степянка, район Академии наук в направлении Партизанского проспекта.
При этом большинство потребителей предпочитают покупать товары в магазинах «шаговой доступности», однако анализ показал некомпетенцию потребителей, так как чаще всего люди даже не осведомлены, что представляет собой супермаркет, гипермаркет, дискаунтер и поэтому современная ситуация, в г. Минске такова, что гипермаркеты и супермаркеты, с учетом их дислокации, многими покупателями используется как магазины шаговой доступности.
Таким образом, по проведенному опросу необходимо отметить, что, развитие розничных сетей не соответствует западным тенденциям, где крупные сети выносятся за черту города и семья 1–2 раза в неделю или в 2 недели ездит закупаться, а они расположены прямо в центре города и тем самым получают статус магазина «у дома» или шаговой доступности. Поэтому большинство респондентов – 336 человек, также ответили, что не выезжают за покупками, так как все крупные магазины расположены около дома или по пути с работы, т. е. торговая сеть развивается в виде концентраций и расположена в пределах городской черты, при этом можно констатировать, что преобразования в торговле имеют позитивный характер. Они позволили обеспечить хозяйственную самостоятельность предпринимателей, насыщение потребительского рынка товарами, формирование конкурентной среды.
Однако опыт функционирования отечественной торговли в новых рыночных условиях и зарубежная практика развития торговли свидетельствуют о необходимости разработки концепции формирования зон торгового обслуживания в городах, которая отсутствует в Республике Беларусь. Рекомендуется придерживаться европейских норм и стандартов при расположении торговых объектов различных форматов для более полного удовлетворения спроса потребителей.
Также из представленных данных по месту проживания и приобретения товаров, необходимо отметить, что в основном люди или работают в тех же районах, что и проживают, или их места работы расположены на пересечении того или иного районов. Поэтому, по мнению автора, крайне необходима разработка методики выделения зон торгового обслуживания в городе, для того, чтобы разграничить деятельность тех или иных торговых объектов для создания понимания у населения функции каждого классифицируемого объекта, разгруженности центра города от транспортного потока, создания благоприятных условий при совершении покупок (в том числе организация парковок для автомобилей в соответствие с торговой площадью объекта), равномерного распределения торговых объектов на территории города, качественного удовлетворения потребностей потребителей и т. д.
По мнению автора, применение имиджевых коэффициентов поможет структуризировать организацию территориального пространства в городе, т. е. учет мнений потребителей позволит в дальнейшем разработать стратегию управления городскими территориями, получать оперативную информацию по ситуации с организацией в них торгового пространства, анализировать текущую ситуацию с торговыми объектами и вносить коррективы в градостроительную политику в сфере торгового обслуживания населения.
Список использованных источников
1. Расчет выборки маркетингового исследования [Электронный ресурс] // Маркетинг дополнительной стоимости. – 2016. – Режим доступа: http://surin.marketolog.biz/calculator.htm. – Дата доступа: 06.12.2016.
2. Шауфлер, В. Г. Розничная торговля и инфраструктура городских центров. Обзор западноевропейского опыта / В. Г. Шауфлер // Жилищное строительство. – 2006. – № 6.
3. Леви, М. Основы розничной торговли / М. Леви. – СПб.: Питер, 1992. – 172 с.
4. Хриченков, А. В. Роль фактора «имидж» в определении пространственной зоны влияния центра обслуживания / А. В. Хриченков // Архитектон: известия вузов. – 2012. – № 38.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
С. М. Воронин
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
S. M. Voronin
Academy of Administration under the auspices of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 338.46
ОРГАНИЗАЦИОННО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ УПРАВЛЕНИЯ ИННОВАЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ
ORGANIZATIONAL AND ECONOMIC CONTROLLING MECHANISM INNOVATIVE ACTIVITY OF INDUSTRIAL ENTERPRISES
В статье раскрыты содержание инноваций, инновационной деятельности на промышленных предприятиях и основные компоненты организационно-экономического механизма управления инновационной деятельности промышленных предприятий.
Ключевые слова: инновации; инновационное развитие; инновационная деятельность; управление; организационно-экономический механизм; промышленные предприятия.
The article reveals the content of innovations, innovative activity in industrial enterprises and major components of organizational-economic mechanism of management of innovative activity of industrial enterprises.
Key words: innovations; innovation development; innovative activity; management; mechanism; industrial enterprises.
В настоящее время одним из основных факторов успешной деятельности промышленных предприятий является их готовность к инновационному развитию. Тем не менее анализ деятельности промышленных предприятий Беларуси свидетельствует о недостаточной эффективности инновационной политики, проводимой на них [1]. Так, в 2010–2015 гг. удельный вес инновационно-активных (осуществляющих затраты на технологические инновации) организаций промышленности в стране вырос с 15,4 % до 19,6 % [2, с. 387], однако это почти в 2 раза ниже чем в среднем по ЕС, где, например, в 2010 г. технологическими инновациями занимались 39,7 % предприятий [3].
Создание, внедрение и распространение (диффузия) инноваций на промышленных предприятиях является крайне актуальной проблемой [4]. Разработка и выпуск новых продуктов, освоение новых технологических процессов, инновации в организационной, маркетинговой и управленческой деятельности, а также любая иная деятельность, имеющая своей целью модернизацию существующих технологий, создают предпосылки для обновления воспроизводственных процессов на предприятиях, придают дополнительный импульс для их экономического роста и повышения эффективности деятельности.
Для того чтобы инновационная деятельность на промышленных предприятиях была эффективной, необходимо четко понимать смысл понятия «инновация». Дело в том, что, несмотря на большое количество исследований, посвященных инновациям, пока не существует общепризнанного определения этого термина. В зависимости от объекта и предмета исследования можно выделить несколько наиболее распространенных подходов к трактовке термина «инновация» (табл. 1).
Впервые понятие «инновации» использовал в своих работах Й. Шумпетер. Ученый определял их как новые комбинации существующих факторов производства, которые используются для решения коммерческих задач и развития экономических систем, и выделял пять типов инноваций – новые продукты, методы производства, источники поставок, рынки и способы организации производства. Анализируя инновацию, он постоянно подчеркивал, что в нее превращаются не все изобретения, а только те, которые удовлетворяют рыночный спрос и приносят производителю прибыль [5].
Таблица 1
Некоторые подходы к определению понятия «инновация»
Подход [6] | Определение | Автор |
Инновация как процесс | процесс, посредством которого идеи для новых (или улучшенных) продуктов, процессов или услуг разрабатываются и коммерциализируются на рынке Инновация – «процесс, в котором изобретение или идея приобретают экономическое содержание» | F. Rasul [7] |
Инновация как результат | «Инновации – общественный, технический, экономический процесс, приводящий к созданию лучших по своим свойствам товаров и технологий путем практического использования нововведений» | В. Г. Медынский, А. Г. Шаршукова [8] |
Подход [6] | Определение | Автор |
Инновация как результат | «Инновация – конечный результат внедрения новшества с целью изменения объекта управления и получения экономического, социального, экологического, научно – технического или другого вида эффекта». | Р. А. Фатхутдинов [9] |
Инновация представляет собой материализованный результат, полученный от вложения капитала в новую технику или технологию, в новые формы организации производства, труда, обслуживания и управления, включая новые формы контроля, учета, методы планирования, приемы анализа и другие формы | И. Т. Балабанов [10] | |
Инновации и как процесс, и как результат | «Инновация имеет четкую ориентацию на конечный результат прикладного характера, она должна рассматриваться как сложный процесс, который обеспечивает определенный технический, социально-экономический эффект». | С. Ю. Глазьев [11, с. 141] |
«инновации – это такие нововведения в любой сфере человеческой деятельности, представляющие собой процесс (или результат процесса)», которые направленны на выполнение необходимых и достаточных условий | Г. Г. Азгальдов, А. В. Костин [6] |
Впоследствии идеи Й. Шумпетера были использованы в международном Руководстве Осло по сбору и интерпретации данных об инновационной деятельности предприятий. В последней редакции данного документа обобщённо под инновацией подразумевают новый или значительно улучшенный продукт (услугу), выведенный на рынок, либо новый или значительно улучшенный процесс, запущенный внутри предприятия, новый метод маркетинга или новый организационный метод, используемый в деловой практике, организации рабочих мест или внешних связях [12, с. 31].
Не вызывает сомнений, что данная характеристика адекватно характеризует инновационную деятельность промышленного предприятия и вполне приемлема для целей нашего исследования.
В экономической литературе применяются различные подходы к систематизации инноваций, отличающиеся классификационными признаками и способами организации. На наш взгляд для промышленных предприятий наиболее приемлемой будет классификация инноваций в зависимости от того, что они изменяют на предприятии [12, с. 32–35]:
• Продуктовая инновация – это «введение в употребление нового или значительно усовершенствованного товара, или услуги».
• Процессная инновация – «внедрение нового или значительно улучшенного способа производства, или доставки продукта».
• Маркетинговая инновация – введение «нового метода маркетинга, включая значительные изменения в дизайне или упаковке продукта, его размещении, продвижении на рынок или в назначении цены».
• Организационная инновация – «внедрение нового организационного метода в деловой практике предприятия, в организации рабочих мест или внешних связей».
Исходя из этого инновационная деятельность промышленного предприятия – это деятельность, направленная на создание, внедрение в производство, реализацию и распространение новых или усовершенствованных товаров и услуг, процессов способа производства или доставки продукта, а также новых маркетинговых и организационных методов, реализуемых как на самом предприятии, так и за его пределами.
В частности, к инновационной деятельности на предприятии промышленности следует относить [12, с. 62–66]:
• Различные виды исследований и разработок (внутренние и внешние), которые финансируются или выполняются предприятием.
• Приобретение знаний из внешних источников (патенты, беспатентные изобретения, лицензии, ноу-хау, торговые марки, полезные модели, промышленные образцы и технические проекты).
• Приобретение машин, оборудования и других основных производственных средств.
• Иные виды подготовки процессных и продуктовых инноваций (производственное проектирование, инженерные, строительно-монтажные и пуско-наладочные работы, патентно-лицензионная деятельность, опытное производство).
• Маркетинговую подготовку продуктовых инноваций (предварительное изучение рынка, маркетинговые испытания и запуск рекламной кампании с целью вывода на рынок новых или значительно улучшенных товаров и услуг).
• Подготовку, переподготовку и повышение квалификации кадров необходимых для реализации продуктовой или процессной инновации.
• Подготовку маркетинговых инноваций (виды деятельности, связанные с разработкой и планированием новых методов маркетинга, которые ранее не использовались предприятием, и различные работы по их внедрению). Подготовку к маркетинговым инновациям в основном связана с разработкой и использованием следующих видов маркетинговых инструментов – дизайн и упаковка товара, назначение цены, размещение и продвижение товара.
• Подготовку организационных инноваций (планирование и разработка новых методов организации, и работу по их внедрению, приобретение различных внешних знаний, машин, оборудования и прочих капитальных товаров, а также обучение, если все это напрямую связано с организационными инновациями).
• Разработку, приобретение, адаптацию и использование компьютерных программ и баз данных.
Следует отметить, что не всегда инновационная деятельность приводит к повышению эффективности предприятий. По мнению, специалистов, проблема не только в самих инновациях как таковых, а скорее в эффективном, ориентированном на прибыль управлении ими [13].
Анализ деятельности промышленных предприятий Беларуси последних лет указывает на то, что на многих из них используются устаревшие технологии и оборудование, несовершенные методы и формы организации производства и управления. Отсутствуют работающие механизмы внедренческой деятельности, нет апробированной схемы взаимодействия предприятий с научными учреждениями. Низкая инновационная активность предприятий, которая связана с недостатками организационно-экономического механизма разработки, внедрения и распространения инноваций. Все это ведет к снижению эффективности деятельности промышленных предприятий.
В этой связи становится весьма актуальным создание организационно-экономического механизма управления инновационной деятельностью, который на большинстве промышленных предприятий до сих пор не сформирован.
На наш взгляд, организационно-экономический механизм управления инновационной деятельностью предприятий промышленности должен включать следующие элементы [14]:
1) институциональное обеспечение инновационной деятельности на промышленных предприятиях;
2) организационно-управленческое обеспечение создания, внедрения и распространения инноваций на предприятиях промышленности;
3) экономическое стимулирование инновационной деятельности на промышленных предприятиях;
4) финансовое обеспечение инновационной деятельности на предприятиях промышленности.
Успешная инновационная деятельность на промышленных предприятиях зависит от многих факторов и важную роль среди них играет институциональное обеспечение. Институциональное обеспечение – это первый шаг на пути к формированию организационно-экономического механизма управления инновационной деятельностью на предприятиях промышленности. Оно выступает как в роли структурных звеньев организации, формальных процедур и регламентов, обязательных для исполнения всеми сотрудниками предприятия, так и в виде системы неформальных внутренних норм, правил, и ценностей сотрудников.
В настоящее время государство, во-первых, не создает условий для влечения предприятий к риску на предконкурентных этапах инновационной деятельности. Во-вторых, пытается действовать почти что самостоятельно на конкурентном этапе. Результат такой политики – институциональная слабость деятельности предприятий в инновационной сфере: отсутствие институтов или невысокий уровень их влияния, что не позволяет уменьшить риски и обеспечить нужные связи между элементами инновационной деятельности; возникновение системных недостатков действия институциональных факторов.
В современных условиях промышленным предприятиям необходима система управления инновационной деятельностью. Эта система должна выполнять все основные функции управления: планирование, организацию, мотивацию, контроль и регулирование. Необходимо планировать создание, приобретение и внедрение инноваций на промышленных предприятиях, разрабатывать стратегические, тактические и оперативные планы инновационной деятельности. Организовывать процессы выполнения намеченных планов с помощью различных методов управления, определять конкретных исполнителей, а также сроки их выполнения. Для того, чтобы обеспечить соответствующие выполнение данных планов, установить насколько полно они реализованы как по экономическим показателям, так и по качеству и количеству, вскрыть недостатки в работе и возможности их ликвидации в будущем необходимы контроль и регулирование.
Важной составной частью организационно-экономического механизма управления инновационной деятельностью предприятий промышленности является экономическое стимулирование инновационной деятельности. Экономическое стимулирование инновационной деятельности может осуществляться за счет налогообложения организаций, которые создают и осваивают инновации, а также за счет страхования инновационных рисков. Большая роль здесь должна принадлежать государству, например, предоставление налоговых льгот предприятиям, проводящим модернизацию, уменьшение таможенных пошлин на оборудование, закупаемое за рубежом, с целью обновления основных производственных средств и выхода на новый уровень развития. Следует отметить, что косвенное стимулирование инновационной деятельности можно проводить не только за счет налогового регулирования, которому в последнее время отдавалось предпочтение. Еще одним средством, признанным в мире, является введение системы технических, социальных и экологических стандартов, которые заставляют бизнес осуществлять продуктовые, процессные и иные инновации.
Финансовые ресурсы и рациональная система финансирования занимают определяющее положение в механизме управления инновационной деятельностью промышленных предприятий.
В нынешних условиях собственные средства промышленных предприятий и внешние кредитные ресурсы, направляемые в инновации, очень ограничены. Поэтому на данном этапе роль государства в регулировании инновационных процессов возрастает. Государство путем предоставления экономических и налоговых льгот, инвестиций из бюджета может поддерживать инновационную активность предприятий.
Система финансирования инновационной деятельности включает источники привлечения финансовых ресурсов, принципы инвестиционной деятельности, механизм контроля за использованием вкладываемых средств, оценку эффективности инновационных проектов.
Таким образом, сегодня для достижения эффективной деятельности промышленных предприятий целесообразно формирование на них организационно-экономического механизма управления инновационной деятельностью и устранение в государственном механизме проблем, связанных с его становлением. В результате комплексного взаимодействия рассмотренных выше составляющих организационно-экономического механизма можно осуществить техническое и технологическое обновление предприятий промышленного комплекса и повысить эффективность их деятельности.
Список использованных источников
1. Воронин, С. М. Развитие стратегического управления промышленными предприятиями / С. М. Воронин // Научные труды Республиканского института высшей шко- лы. – 2016. – № 15. – С. 268–275.
2. Наука и инновационная деятельность в Республике Беларусь: стат. сб. / Нац. Стат. комитет Респ. Беларусь. – Минск: Нац. Стат. комитет Респ. Беларусь, 2016. – 142 с.
3. Русак, Е. С. Сравнительный анализ национальных инновационных систем [Электронный ресурс] / Е. С. Русак, С. М. Воронин // Вестник Московского университета имени С. Ю. Витте. Серия 1: Экономика и управление. – 2014. – № 1 (7). – С. 50–56. – Режим доступа: http://www.muiv.ru/vestnik/eu/chitatelyam/poisk-po-statyam/701/30808/. – Дата доступа: 11.01.2017.
4. Джолдасбаева, Г. К. Инновация как основной фактор повышения эффективности производства [Электронный ресурс] / Г. К. Джолдасбаева // iTeam.RU. – Режим доступа: https://iteam.ru/publications/strategy/section_18/article_2933. – Дата доступа: 11.01.2017.
5. Шумпетер, Й. А. Теория экономического развития / Й. А. Шумпетер. – М.: Эксмо, 2007. – 861 с.
6. Азгальдов, Г. Г. К вопросу о термине «инновация» [Электронный ресурс] / Г. Г. Азгальдов, А. В. Костин. – Режим доступа: http://www.labrate.ru/articles/azgaldov-kostin_doklad_2009-2_about-innovation.htm. – Дата доступа: 11.01.2017.
7. Rasul, F. The Practice of Innovation–Seven Canadian Firms in Profile / F. Rasul. – Industry Canada, 2013. – 78 p.
8. Медынский, В. Г. Инновационное предпринимательство: учеб. пособие / В. Г. Медынский, Л. Г. Шаршукова. – М. : ИНФРА-М, 1997. – 237 с.
9. Фатхутдинов, Р. А. Инновационный менеджмент / Р. А. Фатхутдинов. – 6-е изд. – СПб.: Питер, 2011. – 442 с.
10. Балабанов, И. Т. Инновационный менеджмент: учеб. пособие для вузов / И. Т. Балабанов. – СПб.: Питер, 2001. – 303 с.
11. Глазьев, С. Ю. Теория долгосрочного технико-экономического развития / С. Ю. Глазьев; Междунар. фонд Н. Д. Кондратьева. – М.: ВлаДар 1993. – 310 с.
12. Руководство Осло. Рекомендации по сбору и анализу данных по инновациям / Совместная публикация ОЭСР и Евростата. – 3-е изд. – М.: ЦИСН, 2010. – 107 с.
13. Твисс, Б. Управление научно-техническими нововведениями / Б. Твисс. – М.: Экономика, 2009. – 272 с.
14. Воронин, С. М. Механизм управления инновационной деятельностью промышленных предприятий / С. М. Воронин // Актуальные проблемы профессионального образования в Республике Беларусь и за рубежом: материалы III Междунар. науч.-практ. конф., Витебск, 18 дек. 2015 г.: в 3 т. / Витебский филиал Междунар. ун-та «МИТСО»; редкол.: А. Л. Дединкин [и др.]. – Витебск, 2016. – Т. 3. – С. 51–53.
(Дата подачи: 16.02.2017 г.)
Е. В. Горбачёва
Республиканский институт высшей школы, Минск
О. Hаrbachоva
National Institute for Higher Education, Minsk
УДК 330
СТРУКТУРА И ДИНАМИКА ИЗМЕНЕНИЯ БЮДЖЕТА ПРОЖИТОЧНОГО МИНИМУМА В БЕЛАРУСИ
STRUCTURE AND DYNAMICS OF CHANGE OF THE BUDGET OF THE SUBSISTENCE MINIMUM IN BELARUS
Рассматривается структура и правовая основа для определения прожиточного минимума, его использования при формировании и реализации государственной политики регулирования уровня жизни.
Ключевые слова: бюджет прожиточного минимума; прожиточный минимум; уровень жизни.
The structure and legal basics for definition of a living wage, his use during the forming and realization of state policy of regulation of the standard of living.
Key words: budget of a living wage; living wage; level of living.
В современный период развития экономики Беларуси все большее внимание уделяется качеству жизни населения. Достижение максимально высокого качества жизни населения является приоритетной целью социальной рыночной экономики. Одной из важнейших предпосылок, обеспечивающих реализацию этой задачи, является проведение эффективной политики благосостояния населения. На основе функции обеспечения роста общественного благосостояния органы государственного управления рассчитывают целевые показатели (конкретные цифры), характеризующие намеченный уровень благосостояния населения страны [1, с. 450].
Для основных социально-демографических групп населения бюджет прожиточного минимума представляет собой стоимостную величину прожиточного минимума (то есть минимального набора материальных благ и услуг, необходимых для обеспечения жизнедеятельности человека и сохранения его здоровья), а также обязательные платежи и взносы. Прожиточный минимум – это минимальный набор продуктов питания, непродовольственных товаров и услуг, стоимость которых определяется как фиксированная доля от стоимости минимального набора продуктов питания, необходимых для сохранения здоровья человека и его жизнедеятельности (их стоимость определена в размере 77 % от стоимости минимального набора продуктов питания).
Бюджет прожиточного минимума является основным критерием признания граждан (семей) малообеспеченными. Граждане (семьи), имеющие по объективным причинам среднедушевой доход ниже бюджета прожиточного минимума, признаются малообеспеченными гражданами (семьями) и имеют право на государственную социальную помощь.
От бюджета прожиточного минимума в среднем на душу населения напрямую зависят размеры:
• пособий женщинам, ставшим на учет до 12-недельного срока беременности;
• пособий в связи с рождением ребенка;
• пособий на детей старше 3-х лет;
• пособий при одновременном воспитании детей до 3-х лет и от 3-х до 18-ти лет;
• минимального размера алиментов на детей;
• пособий по уходу за инвалидом I группы или лицом, достигшим 80 лет;
• минимального размера пособий по временной нетрудоспособности;
• минимального размера трудовых пенсий (например, пенсий по случаю потери кормильца или пенсий инвалидам);
• социальных пособий (максимальных единовременных и ежемесячных);
• субсидий безработным для начала ремесленничества, агротуризма или предпринимательства;
• финансовой помощи в погашении кредитов на жилье молодым и многодетным семьям;
• дополнительных и досрочных профессиональных пенсий;
• индексаций доходов населения в связи с инфляцией.
В настоящее время среднедушевой минимальный потребительский бюджет семьи из четырех человек служит основой для определения права граждан на получение льготных кредитов и субсидий на строительство (реконструкцию) или приобретение жилых помещений; граждан, постоянно проживающих и работающих в населенных пунктах с численностью населения до 20 тысяч человек, – льготных кредитов на капитальный ремонт и реконструкцию жилых помещений, строительство инженерных сетей, возведение хозяйственных помещений и построек.
Правовая основа определения прожиточного минимума, его использования при формировании и реализации государственной политики регулирования уровня жизни, а также при осуществлении мер социальной защиты населения Республики Беларусь установлена Законом Республики Беларусь от 7 мая 2014 г. №148-З «О прожиточном минимуме в Республике Беларусь» [2].
Как социальный норматив бюджет прожиточного минимума предназначается для:
• обоснования минимальных государственных социально-трудовых гарантий (минимального размера пособий, стипендий, пенсий по возрасту, размера минимальной заработной платы);
• оказания государственной социальной помощи малообеспеченным гражданам (семьям);
анализа и прогнозирования уровня жизни населения.
При анализе и прогнозировании уровня и качества жизни населения бюджет прожиточного минимума используется для:
• прогнозирования процессов социального экономического развития;
• определения масштабов и уровня малообеспеченности;
• оценки уровня доходов населения, размеров оплаты труда, пенсий, пособий и других социальных выплат.
Ранее предполагалось установить единый интернациональный бюджет минимальных средств для человеческого проживания, одинаковый для всех стран, но это введение не прижилось. Невозможно определить интернациональный бюджет прожиточного минимума хотя бы по климатическим характеристикам разных стран. Ведь в жарких странах, с полным или частичным отсутствием холодной поры времени, нет необходимости утверждать такой показатель, как плата за отопление или обогрев жилья.
Бюджет прожиточного минимума на один месяц рассчитывается [3]:
• по основным социально-демографическим группам – путем суммирования стоимости соответствующих минимальных наборов продуктов питания, непродовольственных товаров и услуг и расходов на обязательные платежи и взносы (в бюджете прожиточного минимума трудоспособного населения) и деления на 12;
• в среднем на душу населения – путем суммирования стоимости продуктов питания, непродовольственных товаров и услуг и расходов на обязательные платежи и взносы с последующим делением на 4 и на 12.
Бюджет прожиточного минимума по основным социально-демографическим группам и в среднем на душу населения утверждается в ценах последнего месяца каждого квартала на период [3]:
• в ценах декабря – с 1 февраля по 30 апреля;
• в ценах марта – с 1 мая по 31 июля;
• в ценах июня – с 1 августа по 31 октября;
• в ценах сентября – с 1 ноября по 31 января.
Стоимость минимальных наборов продуктов питания для основных социально-демографических групп населения рассчитывается как сумма произведений объемов годового потребления продуктов питания по каждому наименованию на соответствующий им уровень потребительских цен за последний месяц квартала, рассчитываемый Национальным статистическим комитетом.
Стоимость непродовольственных товаров и услуг определяется по формуле
где Снту – стоимость непродовольственных товаров и услуг;
Сп – стоимость минимального набора продуктов питания;
х – размер фиксированной доли непродовольственных товаров и услуг от стоимости минимального набора продуктов питания [3].
Сведения о бюджете прожиточного минимума в среднем на душу населения и по основным социально-демографическим группам (для трудоспособного населения, пенсионеров, студентов, детей) ежеквартально публикуются в официальных периодических печатных изданиях. Величина прожиточного минимума берется в расчете на 1 человека из общей массы всего населения.
Постановлением Министерства труда и социальной защиты Республики Беларусь от 19 января 2017 г. № 3 утверждены размеры бюджета прожиточного минимума в среднем на душу населения и по основным социально-демографическим группам в ценах декабря 2016 г. в расчете на один месяц на период с 1 февраля по 30 апреля 2017 г.:
• в среднем на душу населения – 180 руб. 10 коп.;
• для трудоспособного населения – 198 руб. 63 коп.;
• для пенсионеров – 138 руб. 80 коп.;
• для студентов – 175 руб. 24 коп.;
• для детей в возрасте до трех лет – 116 руб. 83 коп.;
• для детей в возрасте от трех до шести лет – 160 руб. 61 коп.;
• для детей в возрасте от шести до восемнадцати лет – 197 руб. 40 коп.
В связи с изменением с 1 февраля 2017 г. бюджета прожиточного минимума увеличатся:
• минимальные трудовые и социальные пенсии;
• надбавки, повышения к пенсиям и доплаты лицам в возрасте 75 лет и выше, получающим пенсии в органах по труду, занятости и социальной защиты;
• пособия по уходу за инвалидом I группы либо за лицом, достигшим 80-летнего возраста;
• пособия на детей: при рождении ребенка (первого ребенка – 10 бюджетов прожиточного минимума, второго и последующих детей – 14 бюджетов прожиточного минимума);
• по уходу за ребенком-инвалидом в возрасте до 18 лет (1 бюджет прожиточного минимума);
• на детей в возрасте от 3 до 18 лет в период воспитания ребенка в возрасте до 3 лет (0,5 бюджета прожиточного минимума), на детей старше 3 лет из отдельных категорий семей (0,5 бюджета прожиточного минимума, 0,7 бюджета прожиточного минимума), на детей в возрасте до 18 лет, инфицированных вирусом иммунодефицита человека (0,7 бюджета прожиточного минимума), и другие социальные выплаты, исчисляемые из размера бюджета прожиточного минимума.
Структура бюджета прожиточного минимума в среднем на душу населения состоит из следующих статей расходов:
• продукты питания;
• плата за пользование жилым помещением и коммунальные услуги;
• предметы гардероба;
• бытовые и транспортные услуги;
• товары бытового и хозяйственного назначения;
• взносы и платежи;
• предметы первой необходимости, санитарии и лекарства.
Основную статью расходов составляют продукты питания (более 57 %), предметы гардероба (более 20 %), оплата коммунальных (9 %) и транспортных (7 %) услуг.
Соотношение доходов населения с бюджетом прожиточного минимума (для соответствующей социально-демографической группы населения) за период 2000–2014 гг. представлено в таблице 1 [4, с. 158–159].
Распределение населения по соотношению среднедушевых располагаемых ресурсов с бюджетом прожиточного минимума (по данным выборочного обследования домашних хозяйств по уровню жизни, в процентах к итогу) за период 2000–2014 гг. представлено в таблице 2 [4, с. 159].
Таблица 1
Соотношение доходов населения с бюджетом прожиточного минимума
Таблица 2
Распределение населения по соотношению среднедушевых располагаемых ресурсов с бюджетом прожиточного минимума
Численность малообеспеченного населения за последние десять лет сократилась в 2,5 раза. В Беларуси отмечен один из наименьших в СНГ разрыв в доходах между наиболее и наименее обеспеченными группами населения, что отражает справедливое распределение доходов среди социальных групп населения.
Из приведенных данных видно, что более 95 % населения Белоруссии имеют доходы выше прожиточного минимума и только 4 % граждан Беларуси относятся к бедным слоям населения.
Таким образом, бюджет прожиточного минимума как социальный норматив используется для анализа и прогнозирования уровня жизни населения, оказания государственной адресной социальной помощи малообеспеченным гражданам (семьям), обоснования минимальных государственных социально-трудовых гарантий. В соответствии с законодательством бюджет прожиточного минимума в среднем на душу населения применяется при определении размеров минимальных трудовых и социальных пенсий, некоторых видов пособий, а также надбавок, повышений к пенсиям и доплат людям старших возрастов и др.
Бюджет прожиточного минимума служит нормативом индексации доходов населения, выступает в качестве критерия нуждаемости при определении права граждан на государственную адресную социальную помощь в виде ежемесячного социального пособия и др. Кроме того, он применяется для исчисления других выплат и служит критерием оценки при определении права граждан на некоторые виды социальной поддержки.
Список использованных источников
1. Экономическая теория: учеб. для студ. высш. учеб. заведений / под ред. В. Д. Камаева. – 10-е изд., перераб. и доп. – М.: Гуманитар. изд. центр ВЛАДОС, 2004. – 392 с.: ил.
2. Закон Республики Беларусь от 6 января 1999 г. № 239-З «О прожиточном минимуме в Республике Беларусь» (в редакции Закона Республики Беларусь от 24.12.2007 № 299-З, Закона Республики Беларусь от 07.05.2014 № 148-З).
3. Положение о порядке расчета бюджета прожиточного минимума по основным социально-демографическим группам и в среднем на душу населения, утверждено Постановлением Совета Министров Республики Беларусь от 4 сентября 2014 г. № 865 «Об утверждении прожиточного минимума для основных социально-демографических групп населения и Положения о порядке расчета бюджета прожиточного минимума по основным социально-демографическим группам и в среднем на душу населения».
4. Регионы Республики Беларусь. Социально-экономические показатели. – 2015. – Статистический сборник. – Т. 1: Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2015. – 756 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
М. М. Еременко
Институт жилища – НИПТИС имени С. С. Атаева, Минск
M. Yaromenka
Institute of Housing – NIPTIS named after S. S. Ataev, Minsk
УДК 332.855.1(476)(047)
СОСТОЯНИЕ И ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ФОНДА НАЕМНОГО ЖИЛЬЯ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ
STATE AND PROBLEMS OF DEVELOPMENT OF RENTAL HOUSING FUND IN THE REPUBLIC OF BELARUS
В статье обоснована целесообразность государственной поддержки развития фонда наемного жилья в Республике Беларусь, проанализировано состояние и выявлены проблемы его развития. Так, строительству наемного жилья в Республике Беларусь препятствует ряд проблем: длительный срок окупаемости строительства наемного жилья для инвестора, низкий уровень экономической доступности такого жилья для граждан, неравенство подходов в государственной поддержке для граждан, решающих жилищную проблему путем приобретения жилья в собственность, и для граждан, нанимающих жилье, неразвитость организационно-экономических механизмов функционирования фонда наемного жилья в республике.
Ключевые слова: наемное жилье; жилищное строительство; государственно-частное партнерство; жилищный фонд; жилищные условия; жилое помещение; собственники; наниматели; двойная аренда; жилищный суд; жилищная ассоциация; жилищная корпорация.
In the article itʼs substantiated the expediency of state support for the development of rental housing stock in the Republic of Belarus, analyzed and identified the problems of its development. Thus, the construction of rental housing in the Republic of Belarus is undermined by several problems: a long payback period of building rental housing for the investor, low affordability of the housing for the citizens, inequality approaches to state support for citizens, solving the housing problem through the acquisition of home ownership, and citizens hiring housing, inadequate organizational and economic mechanisms of the fund rental housing in the country.
Key words: rental housing; housing construction; public-private partnership; housing fund; housing conditions; dwelling; owners; tenants; double rent; housing аassociation; housing сcorporation.
В настоящее время в мире существуют такие способы решения жилищной проблемы, как приобретение жилья в собственность, а также найм жилья как на коммерческой основе, так и социального.
Всемирный союз квартиросъемщиков выделяет ряд аргументов в пользу государственной поддержки развития наемного жилья:
• наличие выбора. На рынке должно быть представлено сочетание различных форм использования жилых помещений: государственного социального жилья наравне с частным арендным жильем, жилья в собственности и др.;
• удобство в использовании, гибкость и мобильность. Проживание в наемном жилье позволяет минимизировать транспортные издержки и обеспечивает удобный образ жизни: близость к учебе, работе, транспортной и развлекательной инфраструктуре, к родственникам. Домохозяйства должны иметь возможность менять форму использования жилых помещений на разных стадиях жизненного цикла. Наниматели могут легко поменять жилье при изменении состава семьи на более просторное или, наоборот, на жилье меньшей площади. Также найм жилья позволяет людям более свободно распоряжаться своим бюджетом, перебираясь в более дешевое жилье в трудные времена и в более комфортное – при увеличении дохода. В беднейших странах использование съемного жилья высвобождает большую часть доходов для удовлетворения основных потребностей, таких как питание, образование и медицинское обслуживание. При переезде квартиросъемщику не приходится беспокоиться о транзакционных издержках, которые возникают у собственника при продаже жилья. Капремонт и техническое обслуживание являются заботой собственника, а не нанимателя. Возможность найма жилья позволяет без значительных потерь переезжать не только в пределах одного населенного пункта, но и из города в город. Эта особенность оказывает положительное влияние на рынок труда и на экономику в целом. Можно заметить, что наибольшая доля граждан, проживающих в наемном жилье, а не в собственном, приходится именно на высокоразвитые страны;
• отсутствие рисков потери стоимости жилья во время экономических кризисов, сопровождающихся падением цен на недвижимость;
• противодействие наемного жилья разрастанию «мыльных пузырей» на рынке жилой недвижимости. Поскольку арендный сектор менее подвержен воздействию экономических трендов в сравнении с сектором жилья, приобретаемого в собственность, стабильность рынка жилья в целом зависит от размеров арендного сектора. Поддержка наемного жилья позволяет снизить инфляционное давление. Более того, социальное арендное жилье приводит к увеличению национального богатства;
• отсутствие необходимости значительных вложений, в том числе единовременных. Наемное жилье могут предпочитать люди, которые не обладают достаточными средствами для покупки жилья, для внесения первоначального взноса или получения ипотечного кредита, что особенно актуально для молодежи, людей с низким уровнем достатка, только что разведенных граждан и людей, которые просто не хотят вкладывать деньги в собственное жилье в ущерб другим покупкам (автомобили, путешествия и др.). Поэтому жилищная политика, поддерживающая предложение доступного наемного жилья, может быть ключевым фактором для будущего роста населения в странах с низким уровнем рождаемости, а также для привлечения в определенные регионы ключевых работников, необходимых современному сообществу: учителей, полицейских, пожарных, сотрудников медицинской отрасли и др.1
ООН-Хабитат также рекомендует правительствам способствовать развитию рынка наемного жилья с тем, чтобы обеспечить эффективный выбор различных форм использования жилых помещений, доступных и соответствующих потребностям граждан.
Одной из особенностей жилищного фонда Республики Беларусь является высокий процент жилых помещений, в которых проживают собственники и члены их семей. Такая ситуация сложилась вследствие массовой приватизации жилищного фонда, а также проведения соответствующей государственной жилищной политики. При этом в последнее время государство начало уделять пристальное внимание развитию фонда наемного жилья.
Целью данного исследования является анализ текущего состояния фонда наемного жилья в Республике Беларусь и выявление проблем его формирования на современном этапе.
В основу исследования положен метод научного познания – системный анализ. Проблемам развития фонда наемного жилья посвящены работы российских авторов И. Ф. Гареева [1], О. М. Толкачёвой [2], Л. В. Корминой [3], Е. С. Шоминой [4]. Однако эти работы не учитывают белорусскую спе- цифику и условия развития фонда наемного жилья. Публикации отечественных ученых по современным проблемам стимулирования развития фонда наемного жилья, помимо публикаций автора [5–7], отсутствуют.
Фонд наемного жилья в Республике Беларусь в основном состоит из жилых помещений, находящихся в собственности граждан, а также государственного наемного жилья, юридические лица практически не строят жилья для сдачи внаем [5, с. 63]. В основном наймодателями в Беларуси являются физические лица – собственники жилья, которое им досталось либо без покупки (наследство и т. д.), либо вследствие льготной приватизации и являющееся избыточным на постоянной или временной основе. Временно избыточным жилье может быть в случае длительного отъезда, либо в ожидании взросления детей. Также сдаваться в найм может жилье, которое было приобретено собственником в инвестиционных целях. В данной статье мы не будем рассматривать социальное жилье, которое имеет много сходных характеристик с наемным жильем государственного фонда, однако за найм которого не взимается плата.
Процесс формирования государственного фонда жилых помещений коммерческого использования (наемного) начался 1 января 2012 г. после вступления в силу Указа Президента Республики Беларусь от 08.11.2011 № 512 «О некоторых вопросах использования государственного жилищного
1Режим доступа: http://www.jildom.com/konsultant/arenda/broshyuryi-i-drugie-teksto-vyie-publikaczii/preimushhestva-arendnogo-zhilya.html.фонда». Помимо строящегося жилья, в государственный фонд жилых помещений коммерческого использования попадают жилые помещения, которые временно пустуют, пока человек отбывает наказание в местах лишения свободы, или те, что забрали за долги ЖКХ, а также высвободившееся социальное жилье, которое переходит в арендный фонд.
Дальнейшее развитие фонда наемного жилья предусмотрено и в принятой в апреле 2016 г. Государственной программе «Строительство жилья на 2016–2020 годы», где особое внимание уделяется совершенствованию инструментов финансирования жилищного строительства, в том числе внебюджетного.
В 2012 г. было введено в эксплуатацию 10,7 тыс. м2 жилья коммерческого использования государственного жилищного фонда, или 190 квартир. Причем, строительство шло только в двух областях – Гродненской и Гомельской [8].
Ввод в эксплуатацию наемного жилья государственного жилищного фонда в республике в 2013–2015 гг. представлен в таблице 1.
Таблица 1
Ввод в эксплуатацию жилых помещений для предоставления на условиях договора найма жилого помещения коммерческого использования государственного жилищного фонда в Республике Беларусь в 2013–2015 гг., тыс. м2
Источник: собственная разработка на основе данных Белстата1.
1Статистический бюллетень «О выполнении заданий по жилищному строительству за январь-декабрь 2013 года». – Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2014; Статистический бюллетень «О выполнении заданий по жилищному строительству за январь-декабрь 2014 года». – Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2015; 3 Статистический бюллетень «О выполнении заданий по жилищному строительству за январь-декабрь 2015 года». – Национальный статистический комитет Республики Беларусь, 2016.
Однако, несмотря на все усилия государства, строительство такого жилья продвигается очень медленно: фактически за три года было введено 454,7 тыс. м2 жилых помещений для предоставления на условиях договора найма жилого помещения коммерческого использования государственного жилищного фонда, или 62,6 % от запланированного. Недовыполнение плана связано с нехваткой бюджетного финансирования, так как в настоящее время арендное жилье возводится за счет бюджета государства.
Однако тот факт, что в нашей республике началось строительство такого жилья, несомненно, оказывает влияние на сознание граждан и формирует мнение, что жилищные условия можно улучшить не только став собственником квартиры, но и заключив договор найма.
При этом строительству наемного жилья в Республике Беларусь препятствует ряд проблем: длительный срок окупаемости строительства наемного жилья для инвестора, низкий уровень экономической доступности такого жилья для граждан, неравенство подходов в государственной поддержке для граждан, решающих жилищную проблему путем приобретения жилья в собственность, и для граждан, нанимающих жилье, неразвитость организационно-экономических механизмов функционирования фонда наемного жилья в республике.
Первая проблема связана с длительными сроками окупаемости строительства наемного жилья для инвестора. На примере г. Минска, где самые высокие ставки за найм квартир, рассчитаем примерный срок окупаемости строительства жилья для последующей сдачи в найм. Так, по аналитическим данным с сайта realt.by1, в сентябре 2016 г. стоимость среднестатистической 1-комнатной квартиры составляла 49 тыс. долл. США, 3-комнатной – 86,7 тыс. долл. США, при этом цена найма таких квартир составляла соответственно 218 и 369 долл. США. Если цену квартиры разделить на годовой доход от сдачи ее в найм, получится, что 1-комнатная квартира окупится за 18,73 лет (49000/(218*12)), а трехкомнатная – за 19,58 лет (86700/(369*12)). Понятно, что это условный расчет, в который не входят налоги, расходы на текущий ремонт квартиры, рекламу при поиске нанимателей, а также потери от простоя, в случае, если квартира простаивает без нанимателей и другие расходы. То есть, фактический срок окупаемости строительства жилья для последующей сдачи в аренду превышает в сегодняшних условиях 20 лет, что делает подобный бизнес малопривлекательным для инвестора. Кроме того, за последние несколько лет, рынок наемного жилья насытился, спрос более не превышает предложения, поэтому существует вероятность неполной загрузки фонда наемного жилья и дальнейшего снижения цен.
1 Режим доступа: http://realt.by/news/monitoring/article/18070/http://www.belstat.gov.by/ofitsialnaya-statistika/solialnaya-sfera/trud/godovye-dannye/nom_sredn_zarab_plata_91-2013/nom_sredneme_zara_plata_za_2015/.
Не менее актуальной является и низкий уровень экономической доступности такого жилья для граждан. Так, например, по данным Белстата, номинальная начисленная среднемесячная заработная плата по г. Минску в 2015 г. составила 887,2 руб., рыночная величина арендной платы за среднестатистическую однокомнатную квартиру – 415,5 руб., коммунальные платежи – около 40 руб. Таким образом, доля затрат на жилье в заработной плате занимает 51 %.
Также существует проблема неравенства подходов в государственной поддержке: для граждан, решающих жилищную проблему путем приобретения жилья в собственность разработана серьезная система поддержки со стороны государства в виде льготных кредитов, субсидий, налоговых вычетов, ограничений прибыли застройщика при долевом строительстве и др., тогда как для граждан, нанимающих жилье, предусмотрена льготная арендная плата за пользование жильем в государственном жилищном фонде, объем которого весьма ограничен. социальная незащищенность нанимателей жилья в Республике Беларусь
Развитию фонда наемного жилья в Республике Беларусь препятствует также неразвитость организационно-экономических механизмов его функционирования, успешно реализуемых в странах Западной Европы и США.
Все указанные направления целесообразно решать на основе принципов государственно-частного партнерства. Для более активного формирования фонда наемного жилья в республике необходимо развивать следующие направления: строить комплексы арендных домов для различных категорий граждан, развивать двойную аренду (найм), четко проработать правовое поле отношений собственников и нанимателей жилых помещений, наладить информационное обеспечение граждан об особенностях данных взаимоотношений, создание специальных жилищных судов, создание объединение собственников квартир, сдаваемых в найм, и нанимателей, создание жилищных ассоциаций и корпораций, социальная поддержка для тех, кто не имеет возможности платить арендную плату, уравнивание подходов к государственной поддержке как граждан, приобретающих жилье в собственность, так и нанимающих жилые помещения.
Результаты исследования могут быть использованы республиканскими органами государственного управления республики при принятии управленческих решений в области жилищной политики.
Список использованных источников
1. Гареев, И. Ф. Вопросы развития наёмного жилья в современных условиях [Электронный ресурс] / И. Ф. Гареев // Экономика, предпринимательство и право. – 2011. – № 7. – Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/voprosy-razvitiya-nayomnogo-zhilya-v-sovremennyh-usloviyah. – Дата доступа: 23.11.2016.
2. Толкачёв, О. М. Арендное жилье как необходимое условие модернизации России [Электронный ресурс] / О. М. Толкачев. – Режим доступа: сайт издания «Федеральный источник», 2013. Режим доступа: http://respublika.sb.by/obshchestvo-27/article/chuvstvuyte-sebya-kak-doma-03032015.html. – Дата доступа: 23.11.2016.
3. Кормина, Л. В. Развитие рынка арендного жилья на основе проектной деятельности в регионах Российской Федерации: автореф. дис. … канд. экон. наук: 08.00.05 / Л. В. Кормина; ФГБОУ ВПО «Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации». – М., 2013. – 26 с.
4. Шомина, Е. С. В защиту прав нанимателей жилья [Электронный ресурс] / Е. С. Шомина. – Режим доступа: http://www.iut.nu/Facts%20and%20figures/Russia/YelenaShomina2009.pdf. – Дата доступа: 23.11.2016.
5. Еременко, М. М. Перспективы формирования системы доходных домов в Республике Беларусь / М. М. Еременко // Устойчивый рост национальной экономики: инновации и конкурентоспособность: материалы I Междунар. науч.-практ. конф. аспирантов и молодых ученых, Минск, 15–16 дек. 2009 г. / БГЭУ. – С. 62–64.
6. Еременко, М. М. Причины, определяющие предпочтение гражданами Республики Беларусь собственного жилья наемному / М. М. Еременко // Obszary wiejskie w Europe Problemy rozwoju lokalnego I regionalnego / Stowarzyszenie Naukowe Instytut Gospodarki I Rynku. – 2014. – S. 92.
7. Еременко, М. М. Зарубежный опыт развития наемного жилья / М. М. Еременко, М. С. Сивая, В. В. Человенко // Ресурсы крупных городов – ресурсы социально-экономического развития региона и страны: Материалы междунар. науч.-практ. конф., Минск, 7– 8 окт. 2010 г. / МГИК. – С. 198–202.
8. Друк, М. Чувствуйте себя как дома [Электронный ресурс] / М. Друк. – Режим доступа: http://respublika.sb.by/obshchestvo-27/article/chuvstvuyte-sebya-kak-doma-03032015.html . – Дата доступа: 23.11.2016.
(Дата подачи: 24.11.2016 г.)
Н. И. Климкович
Государственный институт управления и социальных технологий БГУ, Минск
N. Klimkovich
State Institute of Management and Social Technologies of the BSU, Minsk
УДК 65.01
КОНЦЕПЦИИ КОНТРОЛЛИНГА В СИСТЕМЕ УПРАВЛЕНИЯ ОРГАНИЗАЦИЕЙ
THE CONTROLLING CONCEPTS IN THE ORGANIZATION'S MANAGEMENT SYSTEM
В статье рассмотрена эволюция концепций контроллинга. На основе изучения мнений разных авторов проведен анализ эволюции концепций контроллинга. В результате исследования сделан вывод о дальнейшем развитии контроллинга и появлении новых его концепций.
Ключевые слова: контроллинг; концепция; система управления.
The article presents different approaches to development of controlling con-cepts. On the basis of the views of different authors the evolution of controlling concepts were analyzed. As a result of analysis the conclusion about the further development of controlling and its new concepts was drawn.
Key words: сontrolling; concept; managerial system.
Национальная стратегия устойчивого социально-экономического разви-тия Республики Беларусь на период до 2020 г. одной из важнейших задач обеспечения устойчивого развития республики видит реализацию общесистемных преобразований экономики посредством построения высокоэффективной социально-ориентированной рыночной экономики с развитыми институтами предпринимательства и рыночной инфраструктурой, действенными механизмами государственного и рыночного регулирования [4, с. 31].
Для устойчивого развития реального сектора экономики поставлены задачи [4, с. 164]:
• повышение роли экономических методов управления, формирование их целостной системы, отвечающей требованиям рынка;
• повышение уровня управляемости различными отраслями и сферами экономики, эффективности управленческих воздействий, использование научно обоснованных методов управления.
Мировой опыт и научно-практические исследования в сфере управления подтверждают, что для поддержания устоявшегося развития субъектов хозяйствования появляется необходимость применения новых подходов в области теории и методологии управления. В сложившейся ситуации для успешного развития и углубления рыночных преобразований для реализации Национальной стратегии устойчивого социально-экономического развития Республики Беларусь руководству субъектов хозяйствования необходимо уделить внимание адаптации новейших концепций управления бизнесом, среди которых первостепенная роль отводится контроллингу – комплексной методологии и основанном на ней инструментарии, призванных осуществлять модернизацию организационной и информационной структуры субъекта хозяйствования таким образом, чтобы решались базовые проблемы его развития, предопределяющие стабильный успех не только в настоящем, но и в будущем [1, с. 44]. Вместе с тем, следует отметить, что для того чтобы увидеть возможность применения кон-троллинга, необходимо понять закономерности эволюции его концепций, что требует дополнительной систематизации и адаптации зарубежного опыта контроллинга к условиям функционирования отечественных субъектов хозяйствования.
Под концепцией контроллинга Г. Пич и Э. Шерм понимают совокупность суждений о его функциональном разграничении, институциональном представлении и наборе инструментов в рамках целей организации, соответствующих контроллингу и вытекающих из целей организации [5, с. 102].
А. Шмидт в своих трудах в 1986 г. выделил три группы концепций контроллинга. С развитием рыночных отношений и подходов к управлению субъектами хозяйствования Л. А. Малышевой [3] в 2002 г. уже рассматривалось шесть концепций контроллинга. С. Г. Фалько и Р. А. Ассадулин в своей работе [9] предлагают четыре новые концепции контроллинга, три из которых выделены ими по материалам, представленным П. Хорватом и его соавторами в [2]. Вместе с тем в [2] предлагается еще одна концепция – концепция «нового» контроллинга.
Таким образом, на современном этапе развития контроллинга следует рассматривать: регистрационную концепцию; концепцию, ориентированную на систему учета; концепцию, представляющую контроллинг, как управленческую информационную систему; концепцию, ориентированную на планирование и контроль; концепцию, развивающую координирующую функцию контроллинга; концепцию, ориентированную на систему управления в целом; концепцию, рассматривающую контроллинг как функцию поддержки процесса принятия управленческих решений; координационно-навигационную концепцию; концепцию стратегической навигации; концепцию, направленную на оптимизацию интересов заинтересованных лиц; концепцию «нового» контроллинга.
Регистрационная концепция контроллинга (начало XX в. – 30-е гг. XX в.) предполагает, что функции контроллера заключаются лишь в регистрации информации и предоставлении ее в виде отчетов для руководителя [9, с. 12], то есть речь идет о контроллере-регистраторе, выполняющего функции аналогичные бухгалтеру.
Концепция контроллинга, ориентированная на систему учета (1930-е гг.), рассматривает контроллинг как совокупность организационных мероприятий по совершенствованию документооборота в рамках управленческого учета. В ней прослеживается ориентация на управление затратами с использованием информационных технологий [3].
Сторонники концепции, представляющей контроллинг, как управленческую информационную систему (1970–1980 гг.), под контроллингом понимают информационное обеспечение процесса принятия управленческих решений. Разница между данной и предыдущей концепциями заключена в уровне принятия решений. В концепции контроллинга, ориентированной на систему учета приоритет отдается оперативным задачам, а информационной основой служат количественные данные бухгалтерского и управленческого учета. Для концепции, представляющей контроллинг, как управленческую информационную систему, информационная база принятия решений расширяется за счет данных функциональных областей, а уровень принятия решения приближается к стратегическому [3].
Концепция контроллинга, ориентированная на планирование и контроль (начало 90-х гг. XX в.) заключается в интегрировании и координации планирования и контроля в организации и под контроллингом подразумевает обратную связь в контуре управления, координирующую стратегическое и оперативное планирование [3]. Основоположником этой концепции считают Д. Хана, выделившего стратегический и оперативный контроллинг, разделив цели и задачи, а также средства их достижения. Координирующая роль контроллинга, по его мнению, заключается в выработке методики согласования стратегического и оперативного планирования в области производственных задач.
Авторы концепции, развивающей координирующую функцию контроллинга (90-е гг. XX в.), используют тезис о возможности управления координацией планирования и контроля. В соответствии с этой концепцией контроллинг обеспечивает обратную связь в контуре управления за счет методов координации (в случае стратегического планирования) и регулирования (при оперативном планировании) в любой предметной области [3].
Концепцию контроллинга, ориентированную на систему управления в целом (конец 90-х гг. XX в.), непосредственно связывают с развитием проектного менеджмента и появлением матричных организационных структур. Данная концепция развивает предыдущую и опирается на системообразующую роль контроллинга, то есть в основе концепции лежит системный подход. В соответствии с этой концепцией контроллинг является метасистемой управления.
Сторонники концепции, рассматривающей контроллинг как функцию поддержки процесса принятия управленческих решений (2000-е гг.), при этом особое внимание уделяющей координации процесса принятия решения и деятельности лица, принимающего решение, Г. Пич и Э. Шерм утверждают, что контроллинг – это равноправная управленческая функция [5, с. 105] среди следующих: планирование, организация, управление кадрами, руководство, подразумевающая рефлексию (осознание и осмысление) решений. По их мнению контроллинг как функция управления заключается в рефлексии решений, касающихся других управленческих функций, и рефлексии, выходящего за пределы той или иной функции и внутрифункционального согласования этих решений [5, с. 105].
Суть координационно-навигационной концепции контроллинга (конец 80-х начало 90-х гг. XX в.) заключается в правильно подобранных, измеренных и сбалансированных стратегических и оперативных показателях деятельности организации, обеспечивающих устойчивое и эффективное достижение поставленной цели. Таким образом, контроллинг, в данной концепции, представляет собой систему навигации для руководителя организации [9, с. 12].
Концепция стратегической навигации (только формируется и пока не получила широкого применения) подразумевает под собой то, что контроллинг большее внимание должен уделять стратегическому менеджменту, обосновывая это тем, что именно на стратегическом уровне закладывается потенциал будущей эффективности субъекта хозяйствования. Данная концепция предполагает, что решения большинства задач оперативного контроллинга в ближайшей перспективе должны быть автоматизированы. Другими словами, контроллинг должен создавать инструменты для численного измерения стратегических намерений и потенциалов [9, с. 13].
Стадию становления проходит концепция контроллинга, направленная на оптимизацию интересов заинтересованных лиц. Ее суть заключается в том, что в современных условиях субъекты хозяйствования, особенно круп-ные, не могут ставить целевую задачу в виде оптимизации только его собственных финансово-экономических параметров, при этом необходимо учитывать интересы достаточно широкого круга заинтересованных лиц: государства, собственников, кредиторов, акционеров, своих работников, социальных и экологических институтов, местного сообщества и т. д. [9, с. 13].
Концепция «нового» контроллинга (2001 г. – по настоящее время) рас-сматривает контроллинг, который должен развиваться как часть системы управления. В соответствии с этой концепцией «контроллинг в современных условиях выполняет функцию внутреннего советника (консультанта), располагающего знаниями о продуктах, клиентах и процессах» [2, с. 257]. В основе реорганизации задач контроллинга лежит идея самоконтроллинга, понимаемого «как реинтеграция задач контроллинга в систему менеджмента» [2, с. 254].
Появление концепций контроллинга: координационно-навигационной, стратегической навигации, оптимизации интересов заинтересованных лиц и «нового» контроллинга обусловлено требованием времени и развивающими-ся в современной теории и практике управления различными моделями анализа и оценки результатов деятельности организаций, основанных на системах ключевых показателей деятельности таких как матрица измерения эффективности; пирамида деятельности компании К. Мак-Найра, Р. Линча и К. Кросса; сбалансированная система показателей Р. Каплана и Д. Нортона; модель стратегических карт Л. Мейселя; система ЕР2М (Effective Progress and Performance Measurement – оценка эффективности деятельности и роста) К. Робертса и П. Адамса; призма эффективности Э. Нили, К. Адамса и М. Кеннерли.
С развитием стратегического управления перечисленные модели дорабатываются и совершенствуются, обращая внимание на оптимальное использование возможностей сотрудников для достижения целей организации. Так К. Х. Рамперсад разработал универсальную систему показателей (Total Performance Scorecard) – «систематический процесс непрерывного, последовательного и регулярного совершенствования, развития и обучения, направленный на устойчивый рост результатов деятельности сотрудников и организации» [6, с. 26], базовые составляющие которой взаимосвязаны друг с другом и поддерживаются в постоянном балансе. По мнению К. Х. Рамперсада развитие личности сотрудников, формулирование их целей и соотнесение их с индивидуальным поведением и с принятыми целями организации способствует оптимальному использованию их возможностей для достижения устойчивого организационного и стратегического развития, максимального уровня ответственности и преданности, а также поощрению индивидуального и группового обучения, развитию творческих способностей. Помимо перечисленного этот подход способствует формированию мотивации, творческого мышления, получению удовольствия от работы и увлеченности ею, возрастанию ответственности и появлению вдохновения. Следовательно, использовать универсальную систему показателей означает управлять и принимать решения, основываясь на стратегическом процессе развития, в котором видение и миссия, ключевые факторы успеха, показатели результативности, процессы обучения и планирования как личности сотрудника, так и организации дополняют друг друга, способствуя реализации непрерывного совершенствования на всех уровнях управления организацией и развитию человеческого потенциала ее сотрудников.
Также особый интерес представляет предложенная Д. Хэнной модель организационной эффективности (Organization Performance Model) – эффективный инструмент системного подхода, к таким элементам как потребности заинтересованных сторон, цель, организационный дизайн, культура, результаты, люди, согласование которых критически важно для эффективности организации [10, с. 148], помогающий составить общую картину взаимоотношений и поведения этих элементов «при существующем состоянии экологического равновесия» [10, с. 156]. В рассматриваемой модели, также как и в модели К. Х. Рамперсада, центральным элементом организационной эффективности признаются люди, подобные «невидимому заднему плану, который часто остается незамеченным, однако жизненно необходим для общего сценария» [10, с. 150]. При этом, для обеспечения эффективности бизнеса этот элемент неразрывно связан с такими аспектами как цели, результаты, культура и потребности заинтересованных сторон [10, с. 108]. Люди, находясь в центре, программируют все остальные части модели. Миссия, стратегия, рабочие процессы, технология, процессы принятия решений и системы управления человеческими ресурсами – это программы, сформулированные, написанные и выработанные людьми. Часто направление деятельности задается именно видением людей, а не официальной миссией или стратегией. Люди могут придерживаться правил, установленных системой, или действовать по собственному усмотрению. Вместе с тем их ценности и предположения влияют на то, как рассматриваются и проектируются все другие элементы системы и какова необходимость ее изменения или приемлемость положения вещей.
Следовательно, не зависимо от того, каким образом трактуется категория «контроллинг», его развитие неразрывно связано с развитием теории и практики управления и, по мнению П. Хорвата «контроллинг пребывает в перманентном развитии, поскольку проблемы управления компанией также меняются. В том числе «открываются» новые инструменты. Концепция контроллинга настолько гибкая, что в нее можно интегрировать все новые разработки.» Данная предпосылка подтверждается научным взглядом Т.О. Тарасовой, обращающей внимание на то, что современный этап развития социо-эколого-экономических отношений требует формирования новой философии мышления, в условиях которой «концепция контроллинга должна ориентироваться на будущей деятельности, предусматривающий расширение функций учетно-аналитического обеспечения, которое формирует информационную среду не только банка данных, но и банка знаний управления будущими событиями. На потребительских рынках информационного общества происходит смещение вектора количественных данных о результатах хозяйственной деятельности на вектор изменения качественных условий, формирующих эти данные» [8, с. 222] (рис. 1) [8, с. 223].
Следовательно, Т. О. Тарасова определяет направление развития концепции контроллинга, базирующееся на философии устойчивого развития субъекта хозяйствования при сбалансированном подходе к экономическим, социальным и экологическим аспектам его деятельности [8, с. 223].
Аналогичный подход в своей работе [7] отмечают А. В. Силина и Н. Н. Батищева, говоря о том, что активно развивающаяся концепция оптимизации интересов заинтересованных лиц, целью которой становится обеспечение сбалансированности интересов субъекта хозяйствования с интересами стейкхолдеров, в современных условиях напрямую связывает его деятельность с социальной ориентацией и экологической ответственностью бизнеса, а значит и с устойчивым развитием [7, с. 38].
Рис. 1. Межфункциональная двойственность контроллинга устойчивого развития
Таким образом, как показывает проведенное исследование, во временном аспекте развитие теории контроллинга представляется последовательностью рассмотренных концепций контроллинга, обусловленных активным формированием различных подходов в теории и практике управления как развитых стран, так и стран СНГ. По мере появления новых подходов в теории и практике контроллинга, происходило существенное расширение его предметной области, изменялись взгляды на сущность данного явления и на возможности его использования в практике управления субъектами хозяйствования. Помимо этого, современные модели оценки эффективности деятельности субъектов хозяйствования являются основой для формирования нового взгляда на систему оценки и анализа стратегических целей через набор взаимосвязанных показателей, уникальных и специфичных для каждой организации, при этом во главу угла ставятся экономические, социальные и экологические аспекты ее деятельности.
Список использованных источников
1. Головина, Т. А. Методология контроллинга в системе управленческого учета для оценки эффективности деятельности предприятия / Т. А. Головина // Управленческий учет. – 2009. – № 1. – С. 44–52.
2. Концепция контроллинга: управленческий учет, система отчетности, бюджетирование / Horvath & Partners; пер. с нем. – 2-е изд. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2006. – 269 с.
3. Малышева, Л. А. Какой контроллинг нужен предприятиям? [Электронный ресурс] / Л. А. Малышева // Директор информационной службы. – 2002. – № 7–8. – Режим доступа: https://www.osp.ru/cio/2002/07-08/172241/. – Дата доступа: 17.02.2017.
4. Национальная стратегия устойчивого социально-экономического развития Республики Беларусь на период до 2020 г. / Национальная комиссия по устойчивому развитию Респ. Беларусь; ред. кол.: Я. М. Александрович [и др.]. – Минск: Юнипак, 2004. – 200 с.
5. Пич, Г. Уточнение содержания контроллинга как функции управления и его поддержки / Г. Пич, Э. Шерм // Проблемы теории и практики управления. – 2001. – № 3. – С. 102–107.
6. Рамперсад, К. Х. Универсальная система показателей деятельности: как достигать результатов, сохраняя целостность / К. Х. Рамперсад; пер. с англ. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2004. – 352 с.
7. Силина, А. В. Особенности функционирования экологического контроллинга в рамках реализации стратегии устойчивого развития предприятия / А. В. Силина, Н. Н. Батищева // Вопросы экономики и управления. – 2016. – № 4.1. – С. 37–39.
8. Тарасова, Т. О. Евольцiя концепции контролiнгу в сiстемi управлiння торговельним пiдприємством / Т. О. Тарасова // Экономическая теория в XXI веке: поиск эффективных механизмов хозяйствования: материалы II Междунар. науч.-практ. конф., Полоцк, 20– 21 окт. 2016 г.: в 2 ч. / Полоц. гос. ун-т; под ред. И.В. Зеньковой. – Новополоцк: ПГУ, 2016. – Ч. 1. – С. 218–224.
9. Фалько, С. Г. Перспективы развития контроллинга / С. Г. Фалько, Р. А. Ассадулин // Контроллинг: технологии управления. – 2006. – № 3(19). – С. 10–13.
10. Хэнна, Д. Лидерство на все времена: Результаты сегодня – наследие на века / Д. Хэнна; пер. с англ. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2007. – 297 с.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Н. Г. Лопатова
Институт подготовки научных кадров Национальной академии наук Беларуси, Минск
N. Lopatova
Institute of the National Academy of Sciences of Belarus, Minsk
УДК 338
ПРОБЛЕМЫ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ПОДГОТОВКОЙ НАУЧНЫХ РАБОТНИКОВ ВЫСШЕЙ КВАЛИФИКАЦИИ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ
PROBLEMS OF IMPROVING THE MANAGEMENT SYSTEM OF TRAINING OF SCIENTIFIC PERSONNEL OF HIGHER QUALIFICATION IN THE REPUBLIC OF BELARUS
В статье рассматриваются проблемные вопросы развития кадрового потенциала научной сферы. Обосновывается необходимость изменения подходов к управлению процессом подготовки научных кадров с позиции реализации комплексного подхода. Определены приоритетные направления развития системы подготовки научных работников высшей квалификации.
Ключевые слова: аспирантура; интеграция образования и научной деятельности; подготовка кадров высшей квалификации; послевузовское образование; образовательная программа; управление; эффективный контракт.
The article deals with the problematic issues of development of human resources for science. Reasons are given demonstrating the necessity of changing the approaches to the scientific personnel training process management from the perspective of the integrated approach implementation. The major priorities for the higher qualification scientific personnel training system development are defined.
Key words: a postgraduate programme; integration of education and research activities; training of scientific personnel of higher qualification; postgraduate education; educational programme; мanagement; effective contract.
Создание благоприятных социально-экономических, организационных и правовых условий для инновационного развития и повышения конкурентоспособности национальной экономики является целью государственной инновационной политики в Республике Беларусь [1]. Задачи обеспечения инновационного развития экономики и формирования общества, основанного на знаниях, требуют изучения взаимодействия между различными институтами в сферах науки, образования и производства.
В настоящее время система подготовки научных работников высшей квалификации в Республике Беларусь не в полной мере соответствуют потребностям инновационного развития экономики и свидетельствуют о необходимости изменений, обусловленных адаптацией к глобальному рынку интеллектуального труда, необходимостью подготовки нового поколения исследователей, ориентацией на мировой уровень научного развития в соответствии с запросами реального сектора экономики.
Несмотря на наметившиеся положительные тенденции в подготовке научных работников высшей квалификации, в том числе по возрастной структуре обучающихся в аспирантуре и докторантуре, увеличения численности обучающихся в аспирантуре по специальностям, необходимым для развития высокотехнологичных производств, относящихся к V и VI технологическим укладам экономики, улучшения показателей эффективности деятельности аспирантуры по выпуску из аспирантуры с защитой диссертации и с проведением предварительной экспертизы, этих результатов недостаточно для полного обеспечения реализации планов по созданию и развитию новых высокотехнологичных секторов экономики.
В последние годы в стране проводится целенаправленная работа по развитию научной сферы и ее кадрового потенциала в соответствии с целями и задачами инновационного развития Республики Беларусь. В марте 2016 г. была утверждена Государственная программа «Образование и молодежная политика» на 2016–2020 гг., которая включает подпрограмму 6 «Развитие системы послевузовского образования».
Подпрограмма ориентирована на решение задач по:
• обеспечению функционирования системы послевузовского образования, увеличению подготовки научных работников высшей квалификации по приоритетным специальностям научных работников высшей квалификации, необходимым для развития высокотехнологичных производств, относящихся к V и VI технологическим укладам экономики;
• обеспечению тесного взаимодействия науки и образования с производственными предприятиями путем расширения подготовки научных работников высшей квалификации для реального сектора экономики [2].
В настоящее время понимание необходимости интеграции науки и образования с производственными предприятиями нашло отражение в ряде отраслевых программных документов, нормативных правовых актов разного уровня, регулирующих научную, образовательную деятельность и инновационную деятельности в Республике Беларусь. Однако требуется совершенствование системы управления этими видами деятельности, которое отразит комплексный экономический, мотивационный, организационный, правовой механизм к интеграционным процессам в этих сферах [3].
Система послевузовского образования направлена на подготовку научных работников высшей квалификации. Анализ нормативно-правовых актов, литературных источников, социологических исследований показывает, что спектр проблем в условиях профессиональной деятельности молодых ученых простирается от вопросов престижа научного труда в стране и качественно нового подхода в подготовке специалистов для работы в сфере науки до социально-бытовых проблем.
При решении стратегических вопросов в области подготовки научных работников высшей квалификации необходимо учитывать процесс интеграции национальной системы подготовки научных работников в мировое образовательное пространство и опыт отечественной научной школы с применением инновационных подходов. Реализация комплексного подхода в решении задач совершенствования подготовки научных работников высшей квалификации может осуществляться по нескольким направлениям.
1. Совершенствование законодательства и системы государственного управления подготовкой научных работников высшей квалификации.
Противоречивость законодательной базы, регламентирующей подготовку научных работников высшей квалификации обусловлена тем, что данный процесс регулируется разными подотраслями права и правовыми институтами, которые имеют разные предметы правового регулирования. С одной стороны – это образовательная деятельность, с другой – вид научной деятельности, и управление этими видами деятельности осуществляют соответствующие республиканские органы государственного управления.
Согласно законодательству, Минобразование проводит государственную политику в области образования, осуществляет регулирование, управление и контроль за обеспечением качества образования и координирует в этой сфере деятельность других республиканских органов государственного управления. ГКНТ является государственным органом, проводящим государственную политику и реализующим функцию государственного регулирования и управления в сфере научной, научно-технической и инновационной деятельности, осуществляет планирование, финансирование и контроль подготовки научных работников высшей квалификации (контроль за эффективностью деятельности аспирантур (докторантур). ВАК осуществляет государственную политику и реализует функцию государственного регулирования в области аттестации научных и научно-педагогических работников высшей квалификации.
Можно заметить, что у всех государственных органов различные цели, задачи и функции, относящиеся к разным сферам деятельности. Наличие нескольких органов управления, которые имеют разную подчиненность (Минобразование и ГКНТ подчиняются Совету Министров Республики Беларусь, ВАК и Академия наук подчиняются Президенту Республики Беларусь), и взаимодействие между которыми осуществляется по принципу согласования, не позволяет системе послевузовского образования работать эффективно [4].
Одним из вариантов решения данной проблемы может являться разработка единого программного документа, определяющего механизм повышения эффективности воспроизводства научных и научно-педагогических кадров и их закрепления в сфере науки, образования и высоких технологий.
2. Четко обозначить цели и задачи подготовки научных работников высшей квалификации, определить статус аспирантуры.
На сегодняшний день существуют различные трактовки основной цели подготовки научных работников высшей квалификации. В соответствии с Кодексом Республики Беларусь об образовании, целью подготовки научных работников высшей квалификации, заключающейся в реализации образовательных программ послевузовского образования, является формирование знаний, умений, навыков и интеллектуальное, нравственное, творческое и физическое развитие личности обучающегося, получение образования и соответствующей квалификации, а согласно Закону «О научной деятельности» – подготовка квалификационных научных работ (диссертаций) [5; 6].
3. Дифференциация сроков обучения в аспирантуре.
Анализ данных статистики по защитам кандидатских диссертаций в течение трех лет после окончания аспирантуры позволяет предположить, что нормативно определенного срока подготовки для аспирантов очной формы недостаточно для завершения диссертационной работы [7].
Следует отметить, что аспирантам естественнонаучных, технических, биологических, сельскохозяйственных специальностей требуется больше времени на организацию и выполнение подготовительных и экспериментальных работ по реализации диссертационного исследования. Практика показывает, что с учетом экспериментальных исследований необходимо затратить минимум 5–6 лет для подготовки полноценной диссертации по данным отраслям науки.
4. Усиление образовательной составляющей программы аспирантуры.
Так, в Республике Беларусь, Российской Федерации большинстве стран СНГ модель аспирантуры «констатирующая» (констатация фактов: сдачи кандидатских экзаменов, написания диссертации, опубликования статей, написания автореферата и т. д.), в Европе и США модель аспирантуры «обучающая» (graduate school), когда сам процесс обучения важнее его результата. Необходимо прослушать несколько образовательных курсов по специальности, активно участвовать в семинарах и периодически подтверждать свою квалификацию в дискуссиях с коллегами и преподавателями, пройти научную стажировку. В целом, для молодых ученых на начальном этапе своей научной деятельности весьма характерны такие качества, как стремление к большей информированности, расширению кругозора, высокая увлеченность и самоотдача в работе, стремление к сотрудничеству. Поэтому аспирант в Европе в рамках сети вузов, вовлеченных в единую систему аспирантуры, может учиться и работать на интересующих его кафедрах, вовлеченных в аспирантскую сеть вузов, свободно перемещаться между вузами, перенимая опыт коллег [8].
5. Изменение содержания образовательной программы в аспирантуре.
Отсутствие образовательных стандартов (в отличие от магистратуры), определяющих содержание образовательной программы аспирантуры, регулирующих требования к содержанию, уровню и качеству подготовки аспирантов и сами критерии оценки качества, приводит к снижению уровня подготовки.
В соответствии с Кодексом об образовании содержание образовательной программы аспирантуры включает в себя индивидуальный план работы аспиранта и программу-минимум кандидатского экзамена по специальности. Необходимо дополнить содержание подготовки аспиранта, включив дисциплины, отражающие современные достижения, технологии и методы научного исследования в соответствующей научной области, дисциплины, связанные с получением знаний по коммерциализации результатов диссертационных исследований, получением навыков планирования и организации инновационной деятельности, организации разработки инновационного продукта и продвижения его на рынок, например «Основы инновационного менеджмента», «Коммерциализация результатов научной деятельности», «Менеджмент научных исследований и инноваций» и т. п.
Полученные профессиональные знания и компетенции позволят молодому ученому, создав научный продукт, в дальнейшем эффективно внедрять результаты своей научной деятельности и зарабатывать на научных результатах, что будет определять мотивацию к построению научной карьеры в будущем [7; 9].
6. Интеграция образовательных технологий и научных исследований.
В последнее время все чаще говорится об изменениях социальных функций института аспирантуры в сторону удовлетворения социального заказа со стороны общества (подготовка специалистов с высшей научной квалификацией для различных сфер деятельности, непосредственно не связанных с наукой), а не как института воспроизводства научных работников высшей квалификации. Следует также отметить, что большинство аспирантов (соискателей) формируется из вчерашних выпускников-специалистов и магистров, которые не имеют достаточного опыта в проведении научных исследований.
Необходимо учитывать, что главной целью высшего образования является подготовка профессиональных кадров (специалистов) для различных отраслей экономики, т. е. получение профессиональных знаний, навыков и компетенций. Подготовка специалистов для сферы науки только одно из направлений, поэтому переносить акцент в образовательном процессе только на научную составляющую было бы неоправданно. Однако отрицать важное значение исследовательской составляющей в подготовке специалистов, особенно магистров, нельзя. Поэтому студентам, желающим формировать свою научную карьеру, должны быть предоставлены все возможности для реализации творческого потенциала, и в этом должны быть заинтересованы как педагогические работники, так и, прежде всего, сотрудники научных организаций.
Интеграция образовательных технологий и научных исследований подразумевает: оперативное отражение новейших достижений науки в содержании подготовки специалистов, разработку уникальных магистерских программ, вовлечение студентов (будущих аспирантов) в различные научно-исследовательские работы, проводимые преподавателями кафедр и сотрудниками научных организаций в рамках совместных научных программ; активное включение ведущих ученых в образовательную деятельность, знание ими современных образовательных технологий, стимулирующих творческий подход к решению научных проблем; руководство исследовательскими и квалификационными работами, привлечением студентов к научной работе на базе научных организаций.
Участие в образовательном процессе ученых, владеющих современными личностно-ориентированными технологиями обучения, позволяет выявлять талантливых студентов, с нестандартным мышлением, желающих в дальнейшем заниматься наукой, и на протяжении нескольких лет, в рамках курсовых, дипломных и магистерских квалификационных работ, целенаправленно знакомить с методологией научного исследования и развивать навыки научно-исследовательской деятельности.
Интеграцию образовательных технологий и научных исследований можно реализовать в рамках сетевого взаимодействия между научными организациями и учреждениями образования, путем совместного приобретения и использования дорогостоящего научного оборудования, ресурсов научно-методического и материально-технического обеспечения, представляемого учреждениями образования и научными организациями, участвующими в реализации образовательных программ в сетевой форме.
В настоящее время в научном сообществе активно обсуждается кластерная модель института подготовки научных работников высшей квалификации [7], в которой подготовка аспирантов будет концентрироваться в научно-образовательно-производственных кластерах, создаваемых на базе ведущих национальных университетов, научных организаций, имеющих центры коллективного пользования уникальным оборудованием, и инновационно-активных предприятий. Научная организация и учреждение образования, финансируемые из республиканского бюджета, в рамках сетевого взаимодействия обеспечивают подготовку научного работника высшей квалификации (магистрант/аспирант). При этом диссертационные исследования выполняются в рамках проводимых научной организацией (учреждением образования) совместно с инновационно-активным предприятием НИОК(Т)Р. Аспирант внедряет результаты диссертационных исследований на инновационно-активном предприятии.
7. Разработка новой модели финансирования деятельности научно-педагогических работников.
Актуальной темой является разработка новой модели финансирования деятельности научно-педагогических работников, в частности, введение системы так называемого эффективного (индивидуального) контракта [8; 10], что должно стимулировать повышение научной квалификации сотрудника, ответственности за результаты научной деятельности и определять дифференциацию в оплате туда. Эффективный контракт – это механизм оплаты труда, ориентированный на результат, который включает показатели в следующих областях:
• научной – количество опубликованных монографий, количество опубликованных научных статей в наиболее престижных журналах; руководство научно-исследовательской работой магистрантов, аспирантов, защита магистерских и кандидатских диссертаций; наличие исследовательских проектов и грантов с внешним финансированием;
• преподавательской – разработка магистерских образовательных программам, актуальных курсов; количество баллов по результатам анкетирования студентов;
• экспертной деятельности – участие в работе диссертационных советов, экспертных советов разных уровней, экспертных сообществ.
Эффективная реализация контракта должна позволять получать вознаграждение, которое включает выплаты, социальный пакет, удовлетворение от работы, одобрение руководства и коллег, обеспечение безопасности (социальной и финансовой), статус в административной и профессиональной иерархии, карьерный потенциал.
8. Перспективы профессионального роста и научной карьеры, повышение уровня социальной защищенности молодых научных работников.
Для подавляющего большинства аспирантов и молодых ученых их научная работа является их призванием, средством реализации интеллектуального и творческого потенциала, способом самоутверждения и повышения личного престижа.
Учитывая это обстоятельство, к числу условий, необходимых для поступательного профессионального роста молодых научных работников, можно отнести возможности:
• реализовать свой творческий и интеллектуальный потенциал, выполнять научные исследования и готовить кандидатскую диссертацию в соответствии с их научными интересами, в перспективе работать над интересующей их темой, крупным исследовательским проектом;
• выезжать в научные командировки, в том числе за рубеж для научной работы, стажировки, чтобы обрести передовой опыт работы, расширить научные и деловые контакты;
• работать на современном научном оборудовании и располагать необходимым информационным обеспечением.
Отказ талантливой молодежи связать свою карьеру с научной деятельностью связан с низким уровнем социальной защищенности молодых научных работников и, как следствие, низкой мотивированностью аспирантов на профессиональную научную деятельность.
Сегодня стипендия у аспиранта чуть больше бюджета прожиточного минимума на душу населения. Если аспирант оказывается включенным в реализацию хорошо финансируемых научных проектов, то невысокий уровень аспирантской стипендии компенсируется доходом от научной работы. Очень часто аспирант работает не по своей научной специальности, тем самым уделяя меньше времени на подготовку диссертации.
Одной из основных причин нежелания связывать свою профессиональную карьеру с научной деятельностью является низкий заработок, и при этом отсутствие возможности получения по месту работы значимых социальных благ, таких как жилье, дошкольное учреждение, медицинское обслуживание и др. [11; 12].
С учетом всего вышесказанного, эффективной работе системы подготовки научных работников высшей квалификации, закреплению молодых ученых в научных организациях, росту их творческой активности будут способствовать:
• совершенствование законодательства и системы государственного управления подготовкой научных работников высшей квалификации;
• совершенствование целей и содержания образовательной программы аспирантуры, усиление образовательной составляющей;
• интеграция образовательных технологий и научных исследований;
• разработка новой модели финансирования деятельности научно-педагогических работников;
• создание эффективной системы профессионального роста и научной карьеры молодых ученых;
• стимулирование использования результатов научных исследований во всех сферах экономической деятельности, повышение престижа интеллектуального труда;
• улучшение правовой и социальной защищенности молодого ученого.
Список использованных источников
1. Закон Республики Беларусь от 10.07.2012 г. № 425-З «О государственной инновационной политике и инновационной деятельности в Республике Беларусь».
2. Постановление Совета Министров Республики Беларусь от 28.03.2016 г. № 250 (ред. от 04.11.2016) «Об утверждении Государственной программы «Образование и молодежная политика» на 2016–2020 годы».
3. Лопатова, Н. Г. Проблемы совершенствования системы управления интеграционными процессами в сферах науки, образования и производства в Республике Беларусь / Н. Г. Лопатова // Наука и общество: история и современность: материалы Междунар. науч. конф., Минск, 16–17 окт. 2014 г. – С. 570–573.
4. Лопатова, Н. Г. Проблемы совершенствования системы управления подготовкой научных кадров высшей квалификации в Республике Беларусь / Н. Г. Лопатова // Подготовка научных кадров высшей квалификации в условиях инновационного развития общества: материалы Междунар. науч.-практ. конф., г. Минск, 24–25 сент. 2009 г. / под ред. И. В. Войтова. – Минск, 2009. – С. 164–165.
5. Кодекс Республики Беларусь от 13.01.2011 г. № 243-З (ред. от 04.01.2014) «Кодекс Республики Беларусь об образовании».
6. Закон Республики Беларусь от 21.10.1996 г. № 708-XIII (ред. от 11.05.2016) «О научной деятельности».
7. Никонович, С. В. Система подготовки научных работников высшей квалификации в Республике Беларусь: экспертный анализ трансформации / С. В. Никонович // Проблемы управления. – 2011. – № 2. – С. 131–135.
8. Грудцына, Л. Ю. Реформирование системы аттестации научных и научно-педагогических кадров: некоторые предложения / Л. Ю. Грудцына // Государство и право. – 2013. – № 3. – С. 5–19.
9. Белов, А. А. Проблемы коммерциализации результатов диссертационных исследований аспирантов в Республике Беларусь / А. А. Белов, А. Н. Королевич, Н. А. Никонен- ко // Новости науки и технологий. – 2015. – № 1. – С. 53–60.
10. Зарубин, В. Г. Эффективный контракт научно-педагогических работников: нормативное и ценностное измерение / В. Г. Зарубин // Ученые записки Забайкальского государственного гуманитарно-педагогического университета имени Н. Г. Чернышевско- го. – 2013. – № 4. – C. 50–55.
11. Белорусская наука в условиях модернизации: социологический анализ / М. И. Артюхин [и др.]; науч. ред. М. И. Артюхин; Нац. акад. наук Беларуси, Ин-т социологии. – Минск: Беларуская навука, 2015. – 327 с.
12. Трофимец, В. И. Условия профессиональной деятельности молодых научных работников в отечественной науке / В. И. Трофимец // Сборник материалов третьей международной научно-практической конференции «Университетское образование: от эффективного преподавания к эффективному учению» (29–30 апр. 2002 г., Минск) Белорусский государственный университет. Центр проблем развития образования; под ред. М. А. Гусаковского, А. А .Полонникова. Минск: БГУ, 2002. – С. 143–160.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Ю. С. Пронузо
Гомельский государственный университет имени Франциска Скорины, Гомель
J. Pronuzo
Francisk Skorina Gomel State University, Gomel
УДК 001.895:658.5
СИТУАЦИОННЫЕ ИННОВАЦИИ: АКТУАЛЬНЫЕ ИННОВАЦИИ СПЕЦИАЛЬНОГО ПРИМЕНЕНИЯ
SITUATIONAL INNOVATIONS : TOPICAL INNOVATIONS OF SPECIFIC APPLICATION
В статье разработано определение и подход к классификации ситуационных инноваций специального применения, предназначенных для использования в определенных обстоятельствах и имеющих огромное значение для достижения уникальных целей, в том числе обеспечения жизни и безопасности людей. Ситуационные инновации ранее в научной литературе рассмотрены не были, а разработанный подход к классификации может быть положен в основу создания банка данных инноваций, в рамках которого возможно формирование предложения инноваций, востребованных в особых ситуациях и на определенных условиях.
Ключевые слова: инновации; ситуационные инновации; классификация инноваций.
In this article the definition and the approach to the classification of situational innovations of specific application designed for using in certain circumstances and being of great significance for reaching unique goals, ensuring peoples life and safety among them, is developed. Situational innovations were not studied in scientific literature before, and elaborated approach to the classification can be posited as a ground for establishing innovation data bank, that makes it possible to form within its frames offering innovations demanded in certain circumstances and on certain terms.
Key words: innovations; situational innovations; classification of innovations.
Экономические успехи и результаты передовых стран мира, отдельных организаций и корпораций в последние годы детерминированы инновациями, которые создают большую массу потребностей и товаров, преображают технологическую основу производств, изменяют систему коммуникаций, наполняют новым содержанием многие сферы жизнедеятельности людей. Под влиянием инноваций исчезают и трансформируются традиционные институты общества, уходят старые и появляются новые профессии и сектора экономики.
Естественно и то, что инновации не всегда и далеко не для всех являются благом. В мире нарастает экономическое неравенство из-за технологического прогресса и автоматизации труда, растет безработица в результате сокращения малоквалифицированного труда, уменьшается использование сырья и полезных ископаемых. Рост производительности труда приводит к избытку производственных мощностей. Появились автомобили без водителей, магазины без продавцов, образовательные программы без преподавателей. Осуществление многих функций контроля взяли на себя технические системы. Падают цены на многие товары. Особенно это заметно на рынках компьютеров и бытовой техники. Технологии 3D-принтеров позволяют изготовить не только сложные детали, но и строить дома. Некоторые исследователи говорят о том, что новый мир, созданный инновациями, будет не в состоянии обеспечить работой многие миллионы людей, приведет к сокращению целых отраслей и массовых профессий. Известный английский профессор Стивен Хокинг отмечает: «…с развитием технологий постоянно возрастает неравенство» [1]. Последствия всего этого могут быть крайне негативными.
Серьезной угрозой для человечества является массовое появление на рынке дешевых генетически модифицированных продуктов, нового неразлагаемого мусора, атомных батареек «карманного» использования, резкого роста спроса на человеческие органы для пересадки и т. д. Инновации создали условия для появления нового вида несвободы – информационной. Расширились возможности для доминирования спецслужб, занимающихся накоплением данных о каждом человеке, промышленным и экономическим шпионажем. Инновации создают новые опасности, могут увеличиться вероятности аварий и катастроф, а также других непредвиденных и мало прогнозируемых событий. Наглядным примером являются катастрофы на атомных объектах, крупных химических производствах, а также последствия боевых действий с применением инновационных разработок. Этот перечень изменений и угроз, вызванных инновациями, можно еще долго продолжать.
Поэтому, по нашему мнению, на современном этапе особое внимание необходимо уделить актуальным инновациям специального применения, предназначенным для использования в особых, крайне редких случаях, но имеющих огромное значение для достижения уникальных целей, в том числе обеспечения жизни и безопасности населения, природной среды и животного мира. Данные инновации следует отнести к разряду ситуационных инноваций. При этом под ситуацией понимается совокупность обстоятельств, положение, обстановка [2].
Для подобных инноваций характерно следующее:
• они востребованы при чрезвычайных ситуациях, на отдельных территориях с уникальными условиями, а также при решении новых, оригинальных, редко встречающихся и малоизученных проблем;
• общепринятые механизмы управления инновациями имеют весьма ограниченное применение и во многих случаях не дают ожидаемых результатов (происходят инновационные сбои);
• для их создания и использования необходимы специальные знания, которые могут отсутствовать и в связи с этим требуется проводить в короткие сроки научно-практические исследования (либо заимствовать результаты таких исследований из вне);
• их узкая направленность не позволяет проводить широкую коммерциализацию на общем рынке товаров и услуг. Для этого необходимо создавать особые механизмы, в том числе через специализированные национальные и международные организации;
• ситуационные инновации, как правило, финансируются с участием государства, так как обеспечивают решение в короткие сроки актуальных проблем, значимых для общества.
При использовании ситуационных инноваций необходимо привлечение специальных экспертов и консультантов, которые могут предложить в короткие сроки (в зависимости от тяжести последствий) необходимые управленческие решения. Не исключено приглашение с этой целью специалистов и использование возможностей других стран.
В связи с особенностями ситуационных инноваций возникает научный интерес к их классификации. Подобные инновации, исходя из возможного масштаба использования, могут быть использованы в рамках одной или группы организаций, лишь только в отдельных отраслях или регионах, отдельных странах или иметь повсеместное использование в организациях всего мира. Данный подход позволяет выделить соответственно инновации I, II, III и IV уровней (табл. 1).
В качестве примера инновации I уровня (табл. 1) следует назвать Большой адронный коллайдер, который является самой крупной и единственной экспериментальной установкой в мире по изучению результатов разгона протонов, тяжёлых ионов (ионов свинца) и продуктов их соударений. Главная задача большого адронного коллайдера – это получение более глубокой теории строения микромира, той частью, которая видна в экспериментах на коллайдерах при достаточно низких энергиях. Безусловно, данная установка является уникальной в своем роде, вследствие чего, инновации, полученные в ходе научного эксперимента, отнесены к I уровню (исходя из масштабов использования). Это касается и уникальных установок по получению электроэнергии путем термоядерного синтеза.
Таблица 1
Классификация ситуационных инноваций в зависимости от масштаба использования (уникальности ситуации)
Уровень использования инноваций | Масштаб использования инноваций | Примеры применения инноваций |
I | В единичных организациях | Инновации, востребованные в одной или нескольких организациях (использование Большого адронного коллайдера и установок для термоядерного синтеза) |
II | В отдельных странах | Освоение Арктики Россией, США, Норвегией, Канадой, Данией |
III | Только в отдельной отрасли или регионе | Атомная энергетика, освоение космоса, загрязнение радиацией и отравляющими веществами территорий |
IV | Востребованы в различных странах мира | Системы мониторинга в чрезвычайных и других непредвиденных ситуациях |
Общепризнанным является тот факт, что наиболее опасными объектами из всех созданных человечеством являются атомные. К сожалению, практика показа, что они не являются абсолютно безопасными. В мире уже случались крупные аварии на атомных реакторах, в том числе и катастрофы. Катастрофа на Чернобыльской АЭС, произошедшая 26 апреля 1986 г., вызвала гибель и болезни многих людей, радиационное облучение различной тяжести, заражение обширных территорий Беларуси, Украины, России и других стран.
Следовательно, инновации, полученные в рамках отдельных отраслей (особенно несущие возможность негативных явлений), должны иметь возможность применения в соответствующих организациях всего мира (таблица 1, II уровень). Необходимость этого подтверждается результатами крупной радиационной аварии на АЭС Фукусима-1, произошедшей 11 марта 2011 г. в результате сильнейшего в истории Японии землетрясения и последовавшего за ним цунами. Так, на начальном этапе после катастрофы на Чернобыльской АЭС произошла общая недооценка случившегося, были приняты неправильные первичные управленческие решения, впоследствии приведшие к крайне негативным последствиям. Так, если бы в распоряжении японского правительства была информация, полученная по результатам исследования аварии на Чернобыльской АЭС, последствия техногенной катастрофы были бы ниже. О необходимости такой информации свидетельствует значительное усиление взаимных контактов белорусских и японских ученых, работающих по проблематике снижения последствия воздействия радиации.
Для освоения Арктики разработаны специфические инновации, обладающие абсолютной новизной, но применяемые в особых климатических условиях и лишь отдельными странами (таблица 1, III уровень). Международный статус Арктики закреплён в международных соглашениях. Сама Арктика поделена на пять секторов ответственности между Россией, США, Норвегией, Канадой и Данией. Хотя точной границы до сих пор нет, конкуренция за право владения богатствами Арктики достаточно жесткая, а необходимая информация при возможности может быть предоставлена на возмездной основе.
К инновациям IV уровня (таблица 1) следует отнести инновации, используемые во многих странах мира. Это могут быть технологические (продуктовые и процессные), организационные, экологические инновации, применение которых ввиду их особенностей возможно для широкого круга организаций.
Ввиду того, что Республику Беларусь непосредственно коснулась проблема минимизации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, особо следует уделить внимание такому событию, как аварии и катастрофы на атомных объектах. Практика доказывает, что гарантировать полную их безопасность не удается. Следовательно, необходимо извлекать из произошедших аварий всю полезную информацию о выше отмеченных специфических инновациях, аккумулировать ее и предоставлять к ней доступ внешним пользователям (на возмездной и безвозмездной основе) в случае возникновения такой потребности.
В свое время Чернобыльскую станцию разместили в густонаселенном регионе на р. Днепр, снабжающей питьевой водой десятки миллионов людей. Регион, в центре которого размещается Чернобыльская АЭС, является территорией интенсивного производства различных продуктов питания. В результате катастрофы на Чернобыльской АЭС районы Гомельской области в различной степени подверглись воздействию главного поражающего фактора – радиационному загрязнению. В связи с тем, что наиболее распространенным и опасным для человека радионуклидом является цезий-137, мигрирующий по пищевым цепям, по нему в основном и ведется оценка опасности на загрязненных территориях, где разрешено проживание населения. И сегодня, спустя 30 лет после аварии, одной из причин низкого уровня социально-экономического развития отдельных районов Гомельской области выступают последствия катастрофы на АЭС, которая создала ряд принципиально новых условий функционирования экономики. В частности, на большом пространстве возникли новые особенности: ограниченное применение местного сырья; появление необходимости в перепрофилировании производства; изменение демографической ситуации; появление значительной статьи затрат в виде катастрофных издержек и т. д.
В результате катастрофы на Чернобыльской АЭС экономике Гомельской области был нанесен значительный ущерб, который складывается, в первую очередь, из прямых потерь и затрат на минимизацию последствий катастрофы.
К прямым потерям следует отнести:
• изъятие из сельскохозяйственного производства плодородных пахотных земель;
• сокращение пользования лесными, минерально-сырьевыми, топливными и другими природными ресурсами;
• прекращение деятельности организаций и учреждений социальной сферы в зонах отчуждения и отселения;
• снижение объемов производства и окупаемости средств, вложенных в здания, сооружения, мелиоративные системы и др.
Экономические затраты, связанные с преодолением последствий катастрофы:
• на переселение людей;
• на перепрофилирование организаций промышленности, сельского хозяйства и других отраслей;
• на обеспечение безопасных условий жизнедеятельности и социальной защиты населения, проживающего в районах радиоактивного загрязнения.
Для пострадавших после катастрофы на Чернобыльской АЭС территорий возникли специфические потребности, которые отсутствуют на других территориях, заключающиеся в обеспечении:
• радиационно-безопасных условий жизнедеятельности;
• «чистыми» продуктами питания;
• систематического специального медицинского обслуживания;
• оздоровления на «чистых» в радиационном отношении территориях;
• компенсации за понесенный ущерб и риск проживания на зараженных территориях;
• переселения на «чистые» территории;
• дополнительных мер по поддержанию конкурентоспособности экономики и др.
Задачи минимизации последствий, а также создание безопасных условий жизнедеятельности после катастрофы не могли быть решены на основе имеющихся возможностей в тот период. Системы управлении не могли получить достоверных и надежных рекомендаций на этот счет. Требовались иные, в том числе инновационные подходы по решению проблем. В республике в короткие сроки были созданы специализированные научно-исследовательские институты, построен крупный медицинский центр по лечению пострадавших жителей от радиационного облучения, дополнены соответствующими подразделениями системы управления, разработаны новые многочисленные регламенты, подготовлены рекомендации по ведению производства, профилактике заболеваний, радиационному контролю и т. д. При этом изменились правила жизнедеятельности населения, деформировалась демографическая ситуация, большие территории выведены в разряд нежилых и потенциально опасных для длительного посещения людьми.
За время, прошедшее после катастрофы исследован и внедрен в практику большой объем специфических посткатастрофных технологий, организационно-управленческих и других мероприятий. Многие из них имеют общемировое значение и получили признание в развитых странах, эксплуатирующих атомные объекты, однако не дали коммерческой прибыли.
Исходя из вышесказанного, считаем целесообразным в рамках одной из национальных организаций (например, БелИСА, ГКНТ и др.), а также и международных (например, ООН, МАГАТЭ, ВОЗ, ОЭСР и др.) организацию мониторинга и создание банка данных инноваций ограниченного применения (ситуационных), востребованных в исключительных случаях. В случае возникновения потребности в тех или иных инновациях (например, в результате аварии на атомной электростанции), необходимая информация может быть предоставлена как на возмездной, так и безвозмездной основе. Данный механизм позволит принимать правильные управленческие решения в определенных жестких условиях и избежать непредвиденных ошибок, которые, например, имели место при ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС. Республике Беларусь реализация данного мероприятия даст возможность коммерциализировать некоторые результаты высокоэффективных научных исследований (финансируемых из бюджета) по минимизации последствий атомной катастрофы. Актуальность и необходимость данных действий подтверждается, например, возникновением потребности в оказании информационной поддержки белорусской стороной Японии по преодолению последствий после аварии на атомной электростанции. Следовательно, данная информация должна аккумулироваться в рамках международных организаций, формировать предложение инноваций, востребованных в особых ситуациях и на определенных условиях.
Таким образом, ситуационные инновации являются инновациями ограниченного применения. В данном случает речь идет об инновациях, востребованных в особых случаях: в особых климатических условиях (± 50°C); в результате возникновения катастроф (землетрясений, извержения вулкана, наводнений, техногенного характера); возникновения потребности у отдельной страны (или же крупных ТНК) в освоении космоса и др. Соответственно, ограничения могут быть научными, климатическими, событийными, связанными с особенностями отрасли и др.
Список использованных источников
1. Хокинг, С. Красная планета и будущее человечества [Электронный ресурс] / С. Хокинг. – Режим доступа: http: //chrdk.ru/sci/stiven_hoking/. – Дата доступа: 16.11.2016.
2. Ожегов, С. И. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова. – 4-е изд. – М.: Азбуковник, 1997. – 944 с.
(Дата подачи: 18.02.2016 г.)
Д. Г. Решетников
Белорусский государственный университет, Минск
D. Rashetnikau
Belarusian State University, Minsk
УДК 338.486 (476)
СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ И ПРОБЛЕМЫ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ГОСТИНИЧНОГО ХОЗЯЙСТВА РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ
CURRENT TRENDS AND PROBLEMS OF THE HOSPITALITY INDUSTRY DEVELOPMENT OF THE REPUBLIC OF BELARUS
Статья посвящена анализу современного состояния, региональной структуры и важнейших тенденций развития гостиничного хозяйства Республики Беларусь. Выявлены основные проблемы развития индустрии гостеприимства Беларуси.
Ключевые слова: туризм; индустрия туризма; гостиничное хозяйство; индустрия гостеприимства; туристская инфраструктура.
The article is devoted to the analysis of the the current state, regional structure and the most important trends in the development of the hospitality industry of the Republic of Belarus. The basic problems of the national hospitality industry were identified.
Key words: tourism; tourism industry; hotel industry; hospitality industry; tourism infrastructure.
Несмотря на выгодное географическое положение, наличие ценных природных и историко-культурных ресурсов, в Республике Беларусь до настоящего времени не сформирована конкурентоспособная на международном уровне туристская индустрия. Согласно данным Всемирной туристской организации (ЮНВТО), по объему доходов от въездного туризма в расчете на одного жителя Беларусь уступает Польше в 3,3 раза, Литве – в 4,9 раза, Латвии, Словакии – в 5,5 раз, Венгрии – в 6,8 раза [1]. По итогам 2015 г. в рейтинге Всемирного Совета по Туризму и Путешествиям (WTTC) среди 184 стран мира Беларусь занимает 164-е место по удельному весу туристской индустрии в ВВП (1,7 %), 166 место по ее доле в структуре занятости (1,6 %), 174 место – в структуре инвестиций в национальную экономику (1,8 %) [2].
В обеспеченности конкурентоспособности национальной индустрии туризма ключевое значение имеет высокий уровень развития инфраструктуры, достигнутый благодаря успешному привлечению инвестиций и использованию инновационных технологий [3]. В этой связи представляется актуальным анализ современных тенденций и проблем развития гостиничного хозяйства как важнейшего элемента индустрии туризма.
В 2000-е гг. в развитии гостиничного хозяйства Беларуси наблюдалась положительная динамика, рост количества объектов и емкости номерного фонда (табл. 1).
Таблица 1
Динамика развития гостиничного хозяйства Беларуси
Количество организаций, всего, в т. ч. | 2000 г. | 2005 г. | 2010 г. | 2011 г. | 2012 г. | 2013 г. | 2014 г. | 2015 г. |
256 | 279 | 359 | 444 | 471 | 481 | 530 | 539 | |
Гостиницы и гостиничные комплексы | 244 | 256 | 310 | 349 | 352 | 356 | 375 | 383 |
Мотели | 3 | 2 | 3 | 2 | 2 | 2 | 4 | 5 |
Другие | 9 | 21 | 46 | 93 | 117 | 123 | 151 | 151 |
Вместимость, мест | 26 189 | 23 504 | 26 673 | 28 957 | 28 452 | 29 908 | 35 424 | 36 951 |
Численность размещенных лиц, тыс. чел. | 1447,2 | 1330,0 | 1631,8 | 1738,0 | 1824,4 | 1805,1 | 1739,4 | 1606,1 |
Коэффициент загрузки, % | 42 | 45 | 45 | 41 | 43 | 41 | 34 | 29 |
Источник: [4].
Достигнут определенный прогресс в создании новых и модернизации действующих объектов гостиничного хозяйства среднего (категория «три звезды») и высокого класса («пять звезд» и «четыре звезды»). Проведение Чемпионата мира по хоккею 2014 г. явилось стимулом активного развития гостиничного сектора г. Минска, накануне турнира емкость гостиничного фонда столицы возросла вдвое. Были открыты отели категории «пять звезд» «Президент-Отель», «Пекин», «четыре звезды» – «Ренессанс Минск отель», «Виктория Олимп», «три звезды» – «На Замковой», «Арена», «Славянская», «Монастырский», «две звезды» – «Ист Тайм», «Спорт Тайм», «Холт Тайм» и др., модернизированы действующие отели («Беларусь») [5].
Процессы развития гостиничного бизнеса, привлечения иностранных инвестиций, внедрения инновационных управленческих и маркетинговых технологий в значительной степени сконцентрированы в столице страны, где наблюдается наибольшая деловая активность и, соответственно, проявляется спрос на услуги отелей высокого класса. Именно в Минске находятся все действующие в Беларуси отели категории «пять звезд», а также 4 из 6 отелей категории «четыре звезды».
Характерно, что только в Минске в структуре клиентов гостиниц преобладают иностранные посетители (70,5 %), тогда как в регионах их доля заметно ниже: Брестская область – 41,8 %, Витебская – 30,5 %, Гомельс-кая – 24,1 %, Гродненская – 29,1 %, Минская – 25,0 % (без учета Минска), Могилевская – 22,8 % [4].
Обеспеченность гостиничным фондом в Беларуси составляет 3,9 места в расчете на 1 тыс. жителей, при этом в региональном разрезе более высокий уровень данного показателя достигнут в г. Минске (5,6 мест), а также Витебской (4,2) и Минской (3,8 без учета Минска) областях (табл. 2). Показатели Могилевской (3,5), Брестской (3,4) и Гомельской (3,3) областей ниже среднереспубликанского уровня. Обращает на себя внимание явное отставание Гродненской области (2,5 места), что не соответствует потребностям региона с экскурсионной специализацией, наличием центров туризма международного и национального значения (Гродно, Мир, Новогрудок, Лида, Слоним). Краткосрочный характер посещения достопримечательностей Гродненской области в рамках однодневных экскурсий без предоставления услуг размещения и питания обусловливает низкий уровень доходов турцентров.
Таблица 2
Развитие гостиничного хозяйства в регионах Беларуси, 2015 г.
Регион | Количество средств размещения | Общая емкость, мест | Количество обслуженных лиц, тыс. чел. | Количество обслуженных иностранных граждан, тыс. чел. |
Брестская область | 76 | 4670 | 237,7 | 99,3 |
Витебская область | 96 | 4995 | 191,3 | 58,4 |
Гомельская область | 76 | 4741 | 183,2 | 44,1 |
Гродненская область | 56 | 2668 | 130,3 | 37,9 |
г. Минск | 64 | 10787 | 517,0 | 364,3 |
Минская область | 117 | 5382 | 203,4 | 50,9 |
Могилевская область | 54 | 3708 | 143,2 | 32,7 |
Всего | 539 | 36951 | 1606,1 | 687,6 |
По состоянию на 01.01.2016 г. емкость гостиничного фонда свыше 10 тыс. мест имел лишь г. Минск (10787 мест); от 1 до 2 тыс. мест – Брест (1955), Витебск (1578), Гомель (1711), Гродно (1030), Могилев (1220), а также Минский район (1212) и Полоцкий район (включая г. Новополоцк, всего – 1111); от 500 до 1 тыс. мест – Пинский район (746), Мозырский (722), Мядельский (643), Оршанский (511) районы [4].
Характерной чертой современного развития отрасли является ее транснационализация, в последние годы в отельный бизнес Беларуси пришли иностранные инвесторы и управляющие компании, в столице появились отели международных сетей: «Краун Плаза Минск» – сеть InterContinental Hotels Group, «Ренессанс Минск отель» и «Минск Мариотт отель» – сеть Marriott International, «Hampton by Hilton Minsk City Center», «DoubleTree by Hilton»– Hilton Worldwide. В ближайшей перспективе – появление в Минске первых отелей сетей Hyatt, Accor (проекты в стадии реализации), а также строительство первого регионального сетевого отеля «Hampton by Hilton» в Бресте.
Появление в Минске отелей высокого класса, представляющих всемирно известные гостиничные сети, свидетельствует об открытости страны для международного бизнеса, формирует доверие деловых кругов, содействует развитию сектора корпоративных и деловых мероприятий (MICE-туризма). Вместе с тем, в аналитических отчетах консалтинговых компаний, публикациях экспертов отмечается, что предложение услуг отелей высоких категорий в Минске превышает спрос, этот сегмент рынка близок к насыщению, ситуация может стать неблагоприятной для отельеров [6].
Ускоренное развитие столичного сектора средств размещения, к сожалению, не сопровождалось одновременным решением иных проблем туриндустрии (визовый режим, транспортная логистика прибытия иностранцев, высокие тарифы на авиабилеты в Беларусь, отсутствие привлекательных туристских брендов и др.). В результате уровень загрузки возросшего количества гостиниц при ограниченном турпотоке по итогам 2015 г. сократился до рекордно низкой отметки 29 % как в стране в целом, так и в г. Минске. Даже в год чемпионата мира по хоккею на фоне мощной рекламной поддержки, введения безвизового режима для болельщиков, среднегодовая загрузка гостиниц г. Минска составила лишь 32 %, что заметно ниже уровня столиц стран Балтии: Вильнюс – 63 %, Таллин – 62 %, Рига – 55 % [5].
Открытие новых отелей и усиление конкуренции на рынке гостиничных услуг Минска способствует снижению цен. Вместе с тем, по уровню цен на наиболее востребованные категории отелей «3 звезды», «4 звезды» Минск по-прежнему проигрывает конкуренцию популярным турцентрам стран Восточной Европы, выступающим прямыми конкурентами за привлечение турпотоков. Экспертами и туристами активно критикуются высокие цены в белорусских гостиницах, а также недостаточно гибкая ценовая политика (например, зарубежные отели активно предлагают скидки в низкий сезон, специальные тарифы в бизнес-отелях на выходные дни и др.). При этом, несмотря на довольно высокие заявленные цены, ключевой показатель экономической эффективности деятельности отелей RevPar (среднесуточная выручка в расчете на один номер) в 2013 г. в минских отелях составлял около 56 долл. США, а в целом по Беларуси – более чем в 2 раза ниже, что значительно уступает средним показателям Европейского региона (80 долл. США) [6].
Достигнутая емкость номерного фонда Беларуси (20,2 тыс. номеров на 37,0 тыс. мест) сегодня не в полной мере востребована в условиях недостаточно высоких объемов внутреннего и въездного туризма. Средний уровень загрузки гостиниц снизился с 2010 г. по 2015 г. во всех регионах Беларуси. Опыт зарубежных стран свидетельствует о том, что важным фактором, обеспечивающим стабильный спрос на услуги гостеприимства, является массовый внутренний туризм, стимулирующий формирование конкурентоспособного туристского продукта, привлекающего и иностранных гостей. В этой связи следует отметить негативную тенденцию отсутствия роста числа граждан Беларуси, останавливающихся в гостиницах и аналогичных средствах размещения, на фоне почти трехкратного роста числа иностранных гостей в 2010–2015 гг. (табл. 3).
Внутренний организованный турфирмами туризм и самостоятельные путешествия по Беларуси постепенно набирают популярность, но по-прежнему не являются достаточно массовыми в сравнении с развитыми странами. Численность организованных туристов, отправленных по туристским маршрутам в пределах Беларуси в 2015 г., составила 91,5 тыс. человек (менее 1 % населения), организованных однодневных экскурсантов – 745 тыс. [4].
Несмотря на низкий уровень загрузки отелей, имеющийся гостиничный фонд Беларуси, особенно в регионах страны, не может быть признан достаточным с учетом декларируемых перспективных планов массового развития въездного и внутреннего туризма. В расчете на 1 тыс. местных жителей в Беларуси приходится 3,9 гостиничных мест, что ниже в сравнении с Литвой – 8,6, Латвией – 13,1, Польшей – 6,7 мест) [7]. Несмотря на «рывок» в развитии индустрии гостеприимства накануне Чемпионата мира по хоккею 2014 г., Минск уступает по обеспеченности гостиничным фондом столицам стран Восточной Европы. В 2015 г. в Минске принимали туристов 3,6 тыс. номеров в отелях категорий «3-5 звезд» или 1,9 номера в расчете на 1 тыс. местных жителей, тогда как в Таллинне – 14,2 номера, Риге – 7,3, Вильнюсе – 6,2, Варшаве – 5,0 номеров [5].
Не только в столице, но и в регионах Беларуси в последние годы реализуются инвестиционные проекты по созданию современных комфортабельных объектов индустрии гостеприимства: отель «Эрмитаж» в г. Бресте, «Кронон Парк отель» в г. Гродно, туркомплекс «Красный бор» в Верхнедвинском районе, «Шале Гринвуд» в Брестском районе, гостиница «Губернская» в г. Могилеве и др. Появилась возможность размещения в благоустроенных номерах на базе историко-архитектурных комплексов (мини-отели в Мирском и Несвижском замках).
Таблица 3
Динамика и структура обслуживания в гостиницах Беларуси, тыс. чел.
Численность размещенных лиц, в т. ч. | 2000 г. | 2005 г. | 2010 г. | 2011 г. | 2012 г. | 2013 г. | 2014 г. | 2015 г. |
1447,2 | 1330,0 | 1631,8 | 1738,0 | 1824,4 | 1805,1 | 1739,4 | 1606,1 | |
Граждан Беларуси | 1186,9 | 1083,5 | 1126,7 | 1144,2 | 1096,7 | 1065,3 | 997,9 | 918,5 |
Граждан иностранных государств, из них | 260,3 | 246,5 | 505,1 | 593,7 | 727,7 | 739,9 | 741,5 | 687,6 |
Граждан стран СНГ | 179,7 | 149,7 | 351,3 | 440,3 | 563,1 | 570,7 | 559,8 | 498,5 |
Граждан стран вне СНГ | 80,6 | 96,8 | 153,9 | 153,5 | 164,6 | 169,1 | 181,6 | 189,1 |
Источник: [4].
Вместе с тем, и в Минске, и в наиболее востребованных региональных туристских центрах Беларуси по-прежнему наблюдается явный недостаток отелей среднего класса, а также «бюджетных» средств размещения (хостелы, кемпинги, мотели, апартаменты и др.), рассчитанных на массовый прием туристов.
Количество гостей, размещенных в гостиницах Беларуси, снизилось с 1631,8 тыс. в 2010 г. до 1606,1 тыс. в 2015 г., что свидетельствует о невысоких объемах и отсутствии позитивной динамики туристской и деловой активности.
Сопоставление количества прибывающих иностранных посетителей (в среднем в последние несколько лет 5,5–6,0 млн прибытий без учета переечений белорусско-российской границы) с численностью иностранных граждан, воспользовавшихся услугами коллективных средств размещения (в 2015 г. менее 900 тыс. человек, в том числе в гостиницах и аналогичных объектах – 687,6 тыс., санаторно-курортных и оздоровительных организациях – 172,8 тыс., субъектах агроэкотуризма – 34,9 тыс.) указывает на то, что большинство иностранных гостей останавливаются у родственников и знакомых, используют арендное частное жилье, а часть из них пересекает Беларусь транзитом, не осуществляя ночлег. Число иностранных посетителей Беларуси из стран вне СНГ, не пользующихся услугами коллективных средств размещения, ежегодно составляет 4–5 млн человек. К ним необходимо прибавить миллионы визитов россиян без использования коллективных средств размещения, учет которых в условиях «прозрачной» границы фактически не ведется. По данным Минского городского агентства по государственной регистрации и земельному кадастру, около 22 тыс. квартир в Минске находятся в собственности иностранных граждан, прежде всего, из России, а также Украины, Германии, Латвии, Литвы и др. В ряде случаев для иностранных бизнесменов, часто посещающих Минск, покупка квартиры заменяет регулярное пользование услугами отеля.
Таким образом, острота проблемы недостаточного объема номерного фонда в отелях Минска и регионов страны частично снижается за счет активного предложения посуточной аренды частных квартир, в том числе имеющих достаточно высокий уровень благоустройства, интересные интерьеры и уровень комфорта, не уступающий предложению бюджетных гостиниц. С другой стороны, часть потенциальных доходов гостиничного бизнеса перенаправляется частным малым предпринимателям, посуточно сдающим квартиры (некоторые из них – без легализации бизнеса и налогообложения).
В апреле 2015 г. на коллегии Министерства спорта и туризма обсуждалась проблема упорядочения, в том числе возможной сертификации этого сектора предпринимательства, напрямую конкурирующего с гостиничным хозяйством. Количество сдаваемых посуточно в аренду квартир в Минске оценивалось в 1,5 тыс., что вполне сопоставимо с количеством номеров в отелях города – 5,9 тыс.
Характерно, что на крупнейшем глобальном интернет-сервисе бронирования услуг проживания Booking.com по состоянию на февраль 2017 г. представлено свыше 1140 вариантов проживания в Беларуси, в том числе свыше 630 апартаментов (частное жилье – наиболее широкий выбор вариантов), свыше 170 отелей (менее 15 % в структуре представленных вариантов) и около 30 хостелов. В последние годы белорусские отели получили новый конкурентный вызов в виде глобального интернет-сервиса бронирования частного жилья Airbnb.com (доступно свыше 300 вариантов аренды частного жилья в Беларуси). Интернет-сервисы Booking.com и Airbnb.com особенно популярны среди самостоятельных путешественников. Таким образом, гостиничное хозяйство Беларуси функционирует в условиях новых вызовов, глобальных трендов мирового рынка, активного использования путешественниками современных информационных технологий и адаптируется к происходящим изменениям.
Сложившаяся структура въездного потока (преобладание частных визитов, посещение друзей и родственников, самостоятельный отдых в арендованных квартирах) и соответствующая модель потребительского поведения с проживанием значительной доли иностранных гостей вне коллективных средств размещения, ограничивает спрос на услуги гостиничного и ресторанного хозяйства, снижает его экономическую эффективность и привлекательность инвестирования в индустрию гостеприимства.
Еще одна проблема связана с тем, что при невысоких объемах турпотоков ситуация в сфере въездного туризма дополнительно усугубляется действием неэффективных административных инструментов. Белорусские отели, которым даже в рыночных условиях функционирования доводятся целевые показатели и планы роста экспорта услуг, более заинтересованы в сотрудничестве с зарубежными туроператорами (в том числе российскими), которым охотно предлагают скидки и специальные тарифы. В то же время, оформление приема интуристов через белорусского туроператора не позволит гостинице оформить плановые показатели валютной выручки и экспорта услуг и тем самым снижает привлекательность взаимодействия отелей с отечественными DMC-операторами (Destination Management Company). В результате, не имея экономических стимулов бронировать отель через местного туроператора (в зарубежных странах именно они, как правило, способны предложить размещение по наиболее низким тарифам), иностранные туристы в ряде случаев приобретают услуги проживания самостоятельно или через своего национального туроператора. Сложившуюся для белорусских туроператоров ситуацию (низкое комиссионное вознаграждение, более «жесткие» условия аннуляции бронирования по сравнению с зарубежными турфирмами) считают в определенной мере дискриминационной и несправедливой отечественные туроператоры – лидеры белорусского рынка въездного туризма [8].
Повышению эффективности развития гостиничного хозяйства Беларуси может способствовать создание привлекательных условий для иностранных и отечественных инвесторов в туристских регионах, стимулирование внутреннего и внешнего спроса (включая дальнейшую либерализацию визового режима), внедрение гибкого динамического ценообразования, адаптация программ приема и обслуживания гостей с учетом потребностей основных сегментов спроса, включая туристов из КНР [9], более активное использование современных информационных технологий в продвижении отелей, совершенствование системы подготовки и повышения квалификации кадров.
Список использованных источников
1. Tourism Highlights 2016 / UNWTO [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.e-unwto.org/doi/pdf/10.18111/9789284418145. – Дата доступа: 23.01.2017.
2. Travel & Tourism Economic Impact 2016 Belarus / World Travel & Tourism Council. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://www.wttc.org/-/media/files/reports/economic-impact-research/countries-2016/belarus2016.pdf. – Дата доступа: 03.02.2017.
3. Решетников, Д. Г. Факторы формирования конкурентоспособного туристского комплекса Беларуси / Д. Г. Решетников // Белорусский экономический журнал. – 2002. – № 2. – С. 108–116.
4. Туризм и туристические ресурсы в Республике Беларусь: стат. сборник. – Минск, 2016. – 90 с.
5. Гостиничная недвижимость-2015 / Консалтинговая компания «ЮНИТЕР» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://investinbelarus.by/docs/Hotel.pdf. – Дата доступа: 20.12.2016.
6. 2 факта о минских отелях сегодня + прогноз на завтра / обзор рынка недвижимости Colliers International [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://probusiness.by/markets/100-2-fakta-o-minskikh-otelyakh-segodnya-prognoz-na-zavtra.html. – Дата доступа: 27.12.2016.
7. Гайдукевич, Л. М. Развитие современного рынка гостиничных услуг: международный опыт и современные тенденции / Л. М. Гайдукевич, В. М. Дедок // Труды факультета международных отношений. – Минск: БГУ, 2014. – Вып. 5. – С. 127–134.
8. Бичун, О. В Беларуси сложилось представление о национальном туроператоре как о лишнем звене во въездном туризме [Электронный ресурс] / О. Бичун // Туризм и отдых. – Режим доступа: http://www.tio.by/info/novosti/Oksana-BIChUN-V-Belarusi-slozhilos-predstavlenie-o-nacionalnom-turoperatore-kak-o-lishnem-zvene-vo-vezdnom-turizme/. – Дата доступа: 19.01.2017.
9. Soroko, P. Marketing activities of countries to attract Chinese tourists: trends and challenges / P. Soroko, D. Rashetnikau // Working Papers of the Faculty of International Relations. – Vol. VII. – 2016. – P. 94–102.
(Дата подачи: 17.02.2017 г.)
Ю. А. Тимофеева
Республиканский институт высшей школы, Минск
Y. Tsimafeyeva
National institute for Higher Education, Minsk
УДК 330.1
ИННОВАЦИОННЫЕ КЛАСТЕРЫ ГЕРМАНИИ КАК ИНСТРУМЕНТ ПОВЫШЕНИЯ КОНКУРЕНТОСПОСОБНОСТИ И ВОЗМОЖНОСТЬ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ДАННОГО ОПЫТА В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ
THE INNOVATION CLUSTERS OF GERMANY AS THE INSTRUMENT OF THE IMPROVING OF ITS COMPETITIVENESS AND THE FURTHER POSSIBILITY OF THE APPLYING OF THIS EXPIRIENCE IN REPUBLIC OF BELARUS
Данная статья посвящена положительному конструктивному опыту Германии в процессе кластеризации, в особенности инновационной. Рассмотрены роль особенности, механизмы и оценка роли государства на федеральном и региональном уровнях власти в данном направлении. Показано, что академический и практический опыт Германии крайне необходим для развития инновационной экономики Республики Беларусь, однако очевидно, что не все из немецкого опыта применимо для Беларуси. Рассмотрено понятие кластерной инициативы, свойственное Германии, рассмотрены основные инновационные (наукоемкие) направления. Таким образом выявлено, Что не только Германия, но и Европейская кластерная политика в целом сегодня направлена на области высокотехнологичных проектов (IT, биотехнологии).
Ключевые слова: инновационный кластер; кластерная политика; государственная поддержка; инновационное развитие; кластерная инициатива; высокотехнологичная отрасль; биотехнологии; мировой экспорт.
This article is devoted to the positive and functional experience of Germany in innovative clusterization. The role, particular qualities, mechanism and estimation of the role of the government on each its level were shown at this article. Here the theoretical and practical experiences of Germany were reflected and were noted which points can be applied in the development of innovation economy in Republic of Belarus. Also it was noted here the determination of «Cluster Initiative», inherent Germany. It was also revealed in the article the main innovative, high-technology directions. So then it was determined that either Germany and the entire European policy are directed on the field of high- technology projects today.
Key words: innovative cluster; cluster policy; the support of government; innovation development; cluster initiative; hightechnology industry; biotechnology; export.
Как показывает анализ мирового опыта, современные экономики развиваются на основе формирования инновационных кластеров. Экспертные оценки показывают, что в экономиках развитых стран мира кластерные образования занимают около 50 % [1]. Сегодня более 100 стран и регионов располагают тем или иным вариантом кластерной политики. Развитие кластеров является важной составной частью политики экономического развития и поддержки инноваций.
Изучение опыта Германии развития инновационных кластеров дает возможность понять роль государства в кластерной политике, особенности и механизмы функционирования государственной поддержки формирования и развития кластеров, оценку ее эффективности и действенности [2, с. 85]. А для Республики Беларусь важно четко осознавать какова роль государственной политики в формировании кластеров. Это вызвано тем, что инициатива будет исходить не от субъектов кластера, а в условиях отсутствия кластерного развития – от государства, от его инициативы и последующей поддержки. С этой точки зрения немецкий опыт для нас станет весьма актуальным и полезным.
Поэтому хотелось бы заострить внимание на положительном опыте кластеризации Германии, поскольку эта страна неизменно находится в группе мировых лидеров по экспорту. Так, по данным 2015 г., Германия была на третьем месте (8,1 % мирового экспорта, 1 622 000 млн долл.) после КНР (12,5 %, 2 343 000 млн долл.) и США (8,7 %, 1 623 000 млн долл.) [3]. Индустриальная политика Германии ориентирована на интенсивное инновационное развитие, использование кластерной модели развития экономики, освоение ведущих рынков с повышенным и эффективным спросом. Анализ немецкого опыта позволяет получить теоретическую и практическую информацию для развития инновационной экономики нашей страны, курс на которую был взят с 2016 г. Германия – страна с интенсивно развивающимся высокотехнологичным производством, в котором ведущая роль отводится научно-исследовательским учреждениям. На территории этой страны находятся несколько межнациональных высокотехнологичных кластеров (Гамбург, Мюнхен, Дрезден). Именно они являются примером успешной инновационной деятельности в сфере высоких технологий. Ведущие кластеры Германии специализируются в также области биотехнологии, фармацевтики, производства медицинского оборудования, автомобиле-, приборо- и машиностроения, создания новых материалов, информационных и компьютерных технологий, возобновляемых источников энергии, логистики. Значимым становится кластер, результат деятельности которого выходит за рамки отраслевого уровня. Таким образом, немецкие кластеры, как правило, кросс-отраслевые, что сегодня в связи с глобализацией экономики стало просто необходимым. Важно отметить, что формирование кластеров в Германии как экономическое явление не рассматривается как самоцель, а является, прежде всего, инструментом ин-новационной политики.
Реализация кластерной политики в Германии осуществляется как на фе-деральном (государственном) уровне, так и на региональном (земельном) уровне в каждой из шестнадцати федеральных земель. В каждом регионе инновационная политика может иметь свои особенности, то есть земельные органы управления могут формировать собственную экономическую политику развития. Однако общей для всех уровней кластерной политики является «центральная инновационная программа» для вновь появляющихся кластеров, которая играет существенную роль в процессе кластеризации в Германии в целом. Процесс взаимодействия предприятий бизнеса, научно-исследовательских организаций и учреждений образования регулируется на законодательном уровне, а предприятия с численностью до 5 тысяч сотрудников являются на сегодняшний день движущей силой немецкой экономики.
Например, первую позицию в автомобилестроении заняла компания BMW (Бавария, Мюнхен). Заняла она ее, благодаря кластерной организации бизнеса, тесной взаимосвязи промышленности с исследовательскими центрами и государственными учреждениями в разработки инноваций, а также вовлечению в технологический процесс иностранных высококвалифицированных специалистов.
Кластерный центр в Гамбурге занял нишу, создав инновационные предприятия в телекоммуникационной и мультимедийной сфере. Дрезден – технологический центр по производству микросхем, компьютеров, электронных компонентов. В Мюнхене находится биотехнологический кластер (который, как показал предварительный анализ, вполне возможно создать в Республике Беларусь). Мюнхен смог стать биотехнологическим регионом именно благодаря присутствию большого количества научно-исследовательских институтов и технологического университета, государственной поддержке и высококвалифицированному персоналу в этой сфере.
Начиная с 90-х гг. ХХ в., в Германии интенсивно происходит поддержка предприятий, а в особенности инновационных предприятий путем создания сетевых региональных структур в форме кластеров. Эта поддержка происходит централизованно, в рамках политики экономического развития. А это, в свою очередь способствует как региональному экономическому развитию, в случае с Германией экономическому развитию земель, так и с помощью федеральной программы, поддерживающей развитие региональных кластеров, способствует достижению макроэкономических целей.
Кластерные инициативы в Германии, как уже отмечалось выше, имеют как региональное значение, так и способствуют развитию на федеральном уровне. В данном случае мы говорим исключительно о вновь объединившихся кластерных инициативах, а не уже существующих региональных сетевых структурах. Большинство кластеров сконцентрировано на наукоемкой промышленности. Такие как «Worms» (специализация на строительстве и недвижимости, энергетических концепциях для объектов недвижимости), или кластерная инициатива «Bodensee» – это объединение нескольких инициатив в сфере экотехнологий, биотехнологий и нанотехнологий. Но есть и такие как, например, кластер «Лес и древесина» в Баварии, кластер «Лес и древесина Германской лесопильной и деревообрабатывающей промышленности», кластер «Саксонский текстиль», кластер «Sudwesttextil», которые работают в менее наукоемких отраслях, таких как лесное хозяйство, легкая промышленность или туризм. Кстати, для нас эти направления так же крайне актуальны, так как мы страна, обладающая достаточно богатыми лесными ресурсами.
Проведенный в 2013 г. анализ идентифицировал на федеральном и земельном уровнях Германии 640 кластерных инициатив. Все они схожи между собой и имеют межрегиональное значение, и их поддержка преследует цель – способствовать развитию федеральных земель и экономическому росту на федеральном уровне [2, с. 25]. Из них 43 единицам присвоено звание «кластер превосходства», и 90 кластеров отобраны программой «Go-Cluster». Приоритетом при оказании государственной поддержки предприятиям, входящим в кластеры, пользуются проекты по разработке инновационных продуктов и методов производства; по внедрению и трансферу ноу-хау в сфере технологий; по развитию кооперации с исследовательскими и проектными лабораториями и институтами.
Из вышеуказанных 640 кластерных инициатив Германии половину можно рассматривать как кластеры инновационные, так как в них присутствует большое количество представителей научно-исследовательского сектора и НИОКР осуществляется во взаимодействии с промышленными акторами. Участие в кластере позволяет участникам усилить свои технологические позиции, установить новые кооперативные связи с инновационными, исследовательскими и образовательными учреждениями, достичь более высокого уровня в сфере НИОКР, развить отношения сотрудничества с партнерами, что позволяет существенно повысить экономический эффект проекта. Все эти 640 кластерных инициатив распределены по всей территории Германии. Объяснить это, прежде всего, можно широким распространением кластерной политики.
Таким образом, можно смело сказать, что Европейская кластерная политика сегодня, как правило, направлена на области высокотехнологичных проектов (IT, биотехнологии). Однако роль государства в формировании кластеров невелика. Скорее, государственные органы помогают предприятиям с финансированием, координируют, фильтруют инновационные проекты с помощью конкурсов, а не контролируют деятельность кластера. Важно отметить – получателями господдержки, как правило, становятся малые и средние предприятия, в противном случае это привело бы к снижению возможностей коллаборации с инновационным бизнесом и малым и средним предпринимательством. Моде-лью формирования инновационной экономики Германии является специализация регионов, в которой главную роль играет инициатива предпринимателей. Следует отметить, что эта тенденция прослеживается не только в Германии, но и в большинстве стран Европы. Именно она подразумевает в развитых странах определение и развитие каких-то новых уникальных отраслей, способных создать определенную специализацию того или иного региона. Это позволяет не только стимулировать инновационный процесс, но также активизировать структурные изменения в экономике регионов с ориентацией на перспективу, что позволило бы компаниям, входящим в кластер занять весомые ниши на международном рынке.
Конечно, не все из опыта Германии применимо для Беларуси. Тем не менее, анализ немецкой кластерной политики выявляет определенные проблемные точки, которые возникают при внедрении кластерного подхода для нашей страны:
• В Республике Беларусь отсутствует целостная стратегия кластерного развития. В предложенной в 2014 г. Концепции национальной стратегии устойчивого социально-экономического развития Республики Беларусь до 2030 г. речь идет только об инновационно-промышленных кластерах как одной из разновидностей кластеров.
• Отсутствует понимание взаимосвязей между развитием инновационной экономики и малым бизнесом, включая (в соответствии с Программой социально-экономического развития на 2016–2020 гг.) доведение его доли в структуре добавленной стоимости до 40 %; а такую долю может дать только инновационный бизнес.
• Отсутствует государственная программа по формированию инновационных кластеров. А без неё сформировать инновационный кластер не представляется возможным.
• Директивная роль государства в реализации кластерной политики снижает возможности широкой кооперации субъектов частного инновационного бизнеса и малого и среднего предпринимательства.
Использование немецкого опыта для успешной реализации кластерной политики в Республике Беларусь предполагает проведение ряда преобразований в сфере экономики:
• Снижение доли госпредприятий в цепочках добавленной стоимости путем широкого внедрения аутсорсинга и передачи непрофильных производств госпредприятий частным компаниям, что позволяет изменить структуру малого и среднего бизнеса и увеличить долю промышленного и инновационного предпринимательства.
• Предоставление равных условий для экономической деятельности частных и государственных предприятий в одном рыночном пространстве;
• Стимулирование приватизации предприятий.
• Обеспечение стабильных рамочных условий для дальнейшего развития частного сектора и повышения его конкурентоспособности.
• Ускоренный переход экономики страны на инновационный путь развития: увеличение малых инновационных компаний, предоставляющих свои разработки крупным национальным индустриальным компаниям; ревизия инновационной инфраструктуры в сфере трансфера и коммерциализации знаний и технологий.
Список использованных источников
1. Информационно-технологические кластеры стран-членов МЦНТИ [Электронный ресурс] / Международный центр научной и технической информации. – 2013. – Режим доступа: http://www.icsti.su/uploaded/201304/cluster.pdf. – Дата доступа: 13.05.2016.
2. Кластерные организации и кластерная политика в Германии: структура и опыт / В. Дюриг, М. Ротганг; отв. ред. Т. П. Быкова; пер. А. В. Тогулев // Совет по развитию предпринимательства в Республике Беларусь, Восточный комитет германской экономики, 2014.
3. The World Factbook [Electronic resource] / The Central Intelligence Agency [Electronic resource]. – Режим доступа: https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/index.html. – Дата доступа 04.04.2016.
(Дата подачи: 10 .02.2017 г.)
Г. Л. Харевич
Белорусский государственный университет, Минск
G. Kharevich
Belarusian State University, Belarus, Minsk
УДК 330. 12
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СПРАВЕДЛИВОСТИ В СФЕРЕ ПРОИЗВОДСТВА ОБЩЕСТВЕННЫХ БЛАГ В УСЛОВИЯХ СТАНОВЛЕНИЯ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА
THE CIRCUMSTANCES OF JUSTICE IN THE SPHERE OF PUBLIC GOODS PRODUCTION IN THE CONDITIONS OF POSTINDUSTRIAL SOCIETY FORMATION
Статья посвящена исследованию подходов снижения негативных внешних эффектов между поколениями при производстве общественных благ. В ней рассмотрены те обстоятельства справедливости, при которых в первую очередь учитывают интересы будущих поколений.
Ключевые слова: общественные блага; внешние эффекты между поколениями; обстоятельства справедливости; стрела справедливости
The article investigates approaches to reduce the negative externalities between generations in the production of public goods. It examines the circumstances of justice, which primarily take into account the interests of future generations
Key words: public goods; externalities between generations; the circumstances of justice; the arrow of justice.
Общественные блага (далее блага), в состав которых входят, например блага: бесплатного образования, здравоохранения, культуры; общественного порядка; поселенческой инфраструктуры; парков, пляжей и т.п. в каждом поселении (его части) участвуют в формировании и поддержании среды жизнедеятельности жителей, выполняя важную социализирующую функцию. Между поселениями, в силу исторических, географических, климатических, урбанистических, экономических и др. особенностей существует контраст по полезности предлагаемых там благ (понятие полезности отражает разнообразие видов предлагаемых в данном месте общественных благ и качество их активов (подробнее см. [1])). Этот контраст существовал всегда и еще долго будет существовать. Но сегодня важно уже не это, а то, что в тех поселениях, в которых полезность доступной для индивидов среды общественных благ низкая, она становится тормозом для развития их человеческого потенциала.
Так индивиды, проживающие в условиях предложения максимального состава благ с высоким уровнем качества их активов имеют возможность без высоких затрат денежных средств и времени: посещать богатые музеи; крупные научные библиотеки; пользоваться рядом со своим домом хорошо оборудованными спортивными площадками; учиться в школах с высоким качеством преподавания, пешеходная доступность до которых не превышает 15 мин; обращаться в достаточно хорошие бесплатные медучреждения и т. п. Получается, что у одних индивиды, только из-за места проживания, имеются лучшие возможностям для развития их человеческого потенциала, чем у тех, по месту жительства которых предлагаются блага более низкой полезности. Такое положение дел, конечно, порождает неравенство. Вследствие этого в сфере потребления общественных благ возникает проблема справедливости, где само это неравенство является объектом справедливости. Но это только одна сторона проблемы справедливости в этой сфере.
Производство общественных благ осуществляется с момента зарождения поселения и сроки жизненного цикла их активов сопоставимы со сроками существования поселения. Большинство из этих благ непрерывно потребляются в течение жизни многих поколений (теми, которые создали активы и уже ушли; те которые живут в настоящее время и те, которые еще будут жить,). И если первоначально предлагаемая полезность была низкой (или она стала таковой в результате ненадлежащей эксплуатации активов), то как показывает практика, она имеет тенденцию сохраняться длительное время, порой доставаясь в таком виде многим последующим поколениям. В этом проявляются негативные внешние эффекты между поколениями, и их наличие является другой стороной проблемы справедливости. Остановимся именно на этой стороне.
Можно выделить две причины возникновения негативных внешних эффектов:
1) это подход к производству общественных благ, по которому при их предложении производители руководствуются минимальными требованиями к уровню их полезности. Требования к составу и качеству активов благ устанавливаются: при новом строительстве градостроительными нормами, а в ранее застроенных поселениях социальными стандартами (их называют: «минимальные социальные стандарты» (подробнее см. [2. с. 105–116]). Эти минимальные социальные стандарты призваны улучшить ситуацию с предложением благ, чтобы их полезность не была ниже установленных минимальных требований, но в условиях дефицита бюджетов многих поселений (особенно малых, средних и сельских), эти требования стали восприниматься как основной ориентир в производстве общественных благ;
2) ограниченность требований справедливости в механизме обеспечения «продолжающегося» («самодостаточного») развития. Этот механизм исходит из того, что «устойчивое развитие как процесс управления совокупностью (портфелем) активов, направлен на сохранение и расширение возможностей, имеющихся у людей. Активы в данном определении включают не только традиционно подсчитываемый физический капитал, но также природный и человеческий капитал. Чтобы быть устойчивым, развитие должно обеспечить рост – или по крайней мере неуменьшение – во времени всех этих активов» [3]. В этом механизме уделяется внимание вопросам «справедливого разделения благ», говорится «о важности достижения не только внутри-, но и межпоколенной справедливости». Но суть в том, что эта справедливость чаще всего соотносится с «достижение справедливости… в отношении распределения доходов, оказание целенаправленной помощи бедным слоям населения» [3]. При производстве общественных благ проблемы с «распределения доходов, оказанием целенаправленной помощи бедным слоям населения» не могут возникнуть, эти блага доступны бесплатно «всем» и «каждому», и в этих условиях их потребление не поддается распределению. Поэтому проблема справедливости между поколениями, в части нейтрализации (снижения влияния) негативных внешних эффектов имеет особую специфику, которую следует учесть в этом механизме. Остановимся подробнее на проблеме справедливости в этой сфере.
В большинстве рассматриваемых в научной литературе концепций экономической и социальной справедливости она соотносится со справедливостью по отношению к индивидам как самостоятельным субъектам и рассматривается с позиций регулирования взаимоотношения людей по поводу распределении выгод и тягот совместной жизни, требований в распределении ограниченного ресурса. Справедливость в сфере общественных благ достаточно специальный случай проблемы справедливости. Во-первых, она не связана с регулированием взаимоотношений людей по поводу распределении выгод и тягот совместной жизни, требований в распределении ограниченного ресурса. Любой индивид имеет возможность бесплатно потреблять блага и с этой точки зрения они всем равно доступны. Во-вторых, есть одна особенность, которая отличает потребления общественных благ от потребления многих других, – они потребляются коллективно. И в каждом месте, где возникает такой коллектив, потребители в своем взаимодействии выступают в виде некого сообщества (конгломерата). Это сообщество явление гораздо более сложное, чем группа случайных людей. В нем, в зависимости от специфически места потребления (типа застройки – старая или новая; природных характеристик местности – равнинная, болотистая, холмистая; территориального размещения и характера расселения – т. е. удаленности или близости поселения к основным транспортным артериям страны или региона и др.), между индивидами возникают особые и достаточно упорядоченные взаимоотношения, которые, в первую очередь, проявляются в специфике требований (предпочтений), предъявляемых в потенциальном и актуальном спросе, особенностях их поведения при совместном потреблении благ. Во многом одинаковые требования объединяют индивидов общими, объективно значимыми для них интересами. Реализуя их, они в своем взаимодействии образуют определенную целостность, что делает из их совокупности некое единство, и позволяет говорить о причастности к некой общности. Эту общность можно отнести к «субъектам социального действия», так как она обладает специфическими системными свойствами: а) самим фактом своего существования создает основания для организации в данном месте производства благ (нет такого субъекта и нет необходимости производства благ); б) в предъявляемом ею спросе отражаются специфические требования конкретной совокупности индивидов, которые не могут быть отражены в спросе отдельных индивидов; в) по длительности предъявления спрос этих субъектов не зависит от продолжительности жизни отдельного индивида или от численности индивидов в его составе, а зависит только от факта его наличия и продолжительности существования; г) использованием индивидами при удовлетворении потребности общих ресурсов (активов благ); д) возникновением у них в момент коллективного потребления взаимных обязательств, влияющих на их потребительское поведение.
Назовем каждый такой субъект «коллективным потребителем». Классифицируя их можно выделить: потенциальные «коллективные потребители», – они возникают в момент создания поселения, предъявляя потенциальный спрос на все виды благ. Актуальные «коллективные потребители», - они формируются во время актуализации у части индивидов спроса на то или иное благо.
В составе потенциальных «коллективных потребителей» можно выделить действующие сегодня «коллективные потребители», - они предъявляют спрос живущего поколения; и «коллективные потребители» в составе будущих поколений, – индивиды в их составе спрос сегодня предъявить не могут, но так как они являются неизбежными потребителями благ, то исходя из неких типичных особенностей их жизнедеятельности их спрос можно с некоторым приближением описать. Сами «коллективные потребители» в зависимости от специфики потребления ими благ можно разделить как относящихся к тому или иному типу или рангу (подробнее см. [4, с. 90–99]).
Поэтому в сфере общественных благ отношения справедливости отражают отношения не между отдельными индивидами, а отношения между «коллективными потребителями», которые и являются субъектами справедливости. Для устранения в этой сфере причин, порождающих несправедливость предлагается изменить подходы к предложению общественных благ, когда производители при их производстве будут руководствоваться принципами справедливости. Справедливым в сфере производства/потребления общественных благ является такое их предложение, при котором:
1) индивиды из состава любого типа и ранга потенциального «коллективного потребителя» имеют не только право на равную доступность к благам, но и право на доступность к активам такого качества, которые обеспечивают индивидам в составе каждого из них возможность получения равной выгоды от потребления общественных благ (о содержании выгоды ниже);
2) мера влияния полезности благ на уровень благосостояния различается не для индивидов в составе данного конкретного потенциального «коллективного потребителя», – а при сравнении существующих у данного «коллективного потребителя» для индивидов в его составе возможностей получения выгод от доступной им полезности общественных благ, с возможностями получения выгод, имеющихся у индивидов в составе других потенциальных «коллективных потребителей»;
3) качество активов благ в пространстве жизнедеятельности конкретного потенциального «коллективного потребителя» должно быть на таком уровне, чтобы индивиды как нынешнего, так и будущих поколениях не несли при их потребления повышенных затрат (времени, эмоций, денежных средств и т. п.), в сравнении с индивидами в составе других «коллективных потребителей» и т. д. (подробнее см. [5, с. 75–88]).
Исходя из этих принципов справедливости, цели и правомочия субъектов в механизме обеспечения справедливости у всех «коллективных потребителей» одинаковы, - они имеют право на то, чтобы индивиды в их составе имели возможность (это их цель) потреблять ту среду общественных благ, которая обладает необходимыми и равными потенциальными возможностями для развития человеческого капитала. Эти потенциальные возможности во многом зависят от тех, кто: а) принимает решение, какой состав благ и какого качества активы будут предложены данному «коллективному потребителю» и организует их первоначальную поставку; б) осуществляет повседневное предложение благ и поддерживает (не поддерживает), модернизирует (не модернизирует) эту полезность во времени, и передает ее от поколения к поколению.
Наличие тех, от кого зависит полезность благ, позволяет определить, кому необходимо предъявлять требования справедливости, и соответственно ранжировать эти требования во времени. Критерием, по которому можно ранжировать правомочия того или иного «коллективного потребителя», является возможность их взаимодействия с теми, от кого в тот или иной период времени зависит полезность поставляемых благ. Логика здесь такова: те субъекты, у которых возможности взаимодействия минимальны или вообще отсутствуют не должны быть дискриминированы, а их интересы должны быть гарантированно учтены и защищены. То есть они объективно должны иметь преимущества в обеспечении целей справедливости и она должна по отношению к ним реализовываться автоматически.
Этот подход отличается от принципа позитивных действий (мер по предоставлению особых привилегий менее защищенным группам населения), так как требование справедливости в этой сфере относится: а) к «коллективным потребителям», в составе которых обеспечиваются равные возможности любым индивидам – как богатым, так и бедным; б) к обеспечению реализацию двух составляющих в получаемой выгоде. Во-первых, это выгода, которая: предопределяется потенциалом доступной среды, создаваемой общественными благами, и соответствующими ей реальными возможностями для развития человеческого капитала; возможностью поддержанием механизма «продолжающегося» («самодостаточного») развития поселения (соответственно региона и страны в целом). Во-вторых, та выгода, которая связана с особенностями потребления общественных благ. Эти блага не являясь самодостаточными, сами по себе никому не нужны и потребляются только при необходимости потребления неких иных благ (деятельности). Поэтому по характеру потребления они являются не конечными, а промежуточными. С этих позиций выгода индивидов состоит в минимизации затрат их ресурсов (времени, иногда денежных средств и эмоций и т. п.) на их потребление (подробнее см. [6]) в целях обеспечения достижений этой иной деятельности.
Таким образом, в обеспечении целей справедливости на верхнем уровне иерархии – потенциальные «коллективные потребители» будущих поколений; на более низком – действующие потенциальные «коллективные потребители»; и еще на более низком уровне – потенциальные «коллективные потребители» тех поколений, во время существования которых создавалась доступная всем им полезность благ.
Эта иерархия устанавливает не только последовательность ответственности в обеспечении целей справедливости, но также очередность учета требований справедливости, т. е. направленность требований во време- ни – от тех, кто первый в очереди (будущие поколения) – к предшествующим поколениям. Назовем эту направленность во времени «стрелой справедливости».
Данный подход отличается от того, который выражен в концепции устойчивого развития, где рассматривается «процесс управления совокупностью (портфелем) активов, направленный на сохранение и расширение возможностей, имеющихся у людей», основанный на «теории максимального потока совокупного дохода Хикса-Линдаля, который может быть произведен при условии, по крайней мере, сохранения совокупного капитала, с помощью которого и производится этот доход» [3]: принцип ответственность перед будущим, который заключается в отказе от заимствования у будущего.
Согласно «стреле справедливости» в каждом месте производства общественных благ не «сохраняется совокупный капитал, с помощью которого и производится доход», а предполагается, что будущим поколениям должна доставаться такая полезность общественных благ, которая не снизит его выгоды в сравнении с другими. То есть речь идет о том, что нынешнее передает будущему поколению.
Очевидно, что такая передача будущему невозможна без действенного механизма, регулирующего отношений между поколениями. Этот механизм возможен только на основе этического принципа, определяющего формулу поведения всех: как тех, кто принимает решение о создании первоначальной полезности среды, и затем регулирует повседневное предложение благ (государства (муниципалитетов) как поставщиков благ), так и тех, кто имеет возможность взаимодействовать с поставщиками благ и влиять на принимаемые решения (живущие потребители благ). Они все должны быть заинтересованы не только в том, чтобы в стране повсеместно для каждого «коллективного потребителя»: а) предлагалась такая полезность благ, которая создает условия, способствующие формированию высокого уровня человеческого капитала и приводит к минимизации затрат ресурсов индивидов при достижении целей, ради которых потребляются общественные блага; б) обеспечивался механизм «продолжающегося» («самодостаточного») развития поселения, региона и страны в целом; в) минимизировались негативные внешние эффекты для будущих поколений, но и в том, чтобы этот подход стал обязательным нравственным правилом («правило справедливости») и для государства, и для населения.
Решение этих задач сталкивается с проблемой экономических возможностей в производстве благ, и соответственно, с ответом на вопрос – целесообразно ли сегодня государству (муниципалитету) повсеместно производить блага, обеспечивающие минимизацию внешних эффектов между поколениями?
Здесь следует вернуться к градостроительным нормам, которые для того или иного типа поселения регламентируют первоначальную полезность благ. Следует подчеркнуть, что градостроители при разработке этих норм исходили с позиций экономической целесообразности в производстве той или иной полезности. И одна из причин такого их подхода заключается в том, что они в соответчики с экономической теорией воспринимали экономическую природу общественных благ аналогично природе рыночных услуг. Отсюда, чем с более низкими удельными затратами на одного потребителя можно осуществить производство благ, предлагая при этом их максимальную полезность, тем целесообразнее производство благ. Если же численность поселения мала, то удельные затраты, приходящиеся на одного потребителя становятся очень высокими и предлагать блага с максимальной полезностью экономически нецелесообразно. Но здесь следует отметить следующее.
Во-первых, по экономической природе общественные блага нельзя относить к услугам. Общественные блага это не разновидность товара, который в виде полезного эффекта может одновременно производиться, передаваться и потребляться. Для примера приведем два фактора (подробнее см. [7]). Это деятельность, при которой: а) из-за провалов рынка решение по их производству, по неписанному договору с каждым отдельным индивидом, берет на себя государство (муниципалитет), но осуществляя их поставку, они в отличие от рыночных благ, предлагают их не каждому отдельному из них, а всем одновременно; б) государство (муниципалитет) поставляют блага только там, где сформировался «коллективный потребитель». Предложение же рыночных услуг может осуществляться везде, где это выгодно производителю, а если это ему не выгодно, то услуги не производятся, и поэтому индивиды должны или находится в месте их производства или переместиться к этому месту и т.п .
Во-вторых, в первую очередь само государство (муниципалитет) заинтересованы в том, чтобы в условиях становления и развития постиндустриального общества повсеместно осуществлялся рост человеческого потенциала, обеспечивалась эффективность механизма «продолжающегося» (самодостаточного») развития поселения, региона и страны в целом.
В-третьих, каждый житель страны в обмен за поставку государством (муниципалитетом) общественных благ платит налоги по равным, установленным государством (муниципалитетом) ставкам, и поэтому у каждого жителя страны есть право не только на равную доступность к благам, но и на получение равного инвестиционного эффекта от использования этих средств. Отсюда возникает требование признания презумпции равенства индивидов в составе любого «коллективного потребителя» в возможности получении такой выгоды, исходя из которой «именно общественное неравенство, а не равенство нуждается в оправдании перед лицом справедливости» [8, c. 457].
В-четвертых, если, по мнению Фридриха Хайека [9], рыночная экономика не может быть основана на социальной справедливости, так как рынок не вознаграждает никого по заслугам и никак не связан со справедливостью (это мнение исходит из его посылки, что «нет ничего ценного для общества, есть ценное для конкретных людей»), то в сфере общественных благ это ценное соотносится с коллективом потребителей, и поэтому их предложение должно исходить из осознанного использования «правила справедливости» на основе «стрелы справедливости».
Реализация этих требований предполагает, что обстоятельства справедливости в сфере производства/потребления общественных благ в определенной мере достигают статуса элемента общей справедливости, понимаемой как «общий моральный смысл всего общественного устройства, совокупность предельных принципов социального строения, высшую легитимацию общественных институтов» [10, с. 17].
Список использованных источников
1. Харевич, Г. Л. Специфика полезности общественных благ // Актуальні проблеми державного управління: зб. наук. пр. Одеського регіонального інституту державного управління / Г. Л. Харевич; голов. ред. М. М. Іжа. – Вип. 1(45). – Одеса: ОРІДУНАДУ, 2011. – С. 184–188.
2. Харевич, Г. Л. Социальное нормирование в сфере общественных благ / Г. Л. Харевич// Научные труды Академии управления при Президенте Республики Беларусь. – Минск: Акад. управления при Президенте Респ. Беларусь, 2010. – Вып. 12. – Ч. 2. – С. 105–116.
3. Устойчивое развитие. Материал из Википедии – свободной энциклопедии // [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/%.
4. Харевич, Г. Л. Субъекты потребления общественных благ и их классификация / Г. Л. Харевич // Новая экономика. – 2009. – № 3–4. – С. 90–99.
5. Харевич, Г. Л. Принципы справедливости в сфере производства/потребления общественных благ в условиях становления постиндустриального общества. Орловская государственная академия государственной службы / Г. Л. Харевич // Вестник гос. муниципального управления, 2011. – № 2. – С. 75–88.
6. Харевич, Г. Л. Локальные общественные блага и их роль в формировании бюдже- та личного и свободного времени человека в постиндустриальном обществе / Г. Л. Харевич // Научные труды Республиканского института высшей школы. Философско-гуманитарные науки. – Минск: РИВШ, 2015. – Вып. 14. – С. 363–370.
7. Харевич, Г. Л. К содержанию понятия «государственные услуги» в отношении производства общественных благ Г. Л. Харевич // Научно-практический журнал «Проблемы управления». – 2003. – № 4. – С. 59–65.
8. Гусейнов, А. А. Справедливость / А. А. Гусейнов // Этика: энциклопед. словарь. – М.: Гардарики, 2001. – С. 457.
9. Хайек, Ф. А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма [Электронный ресурс] / Ф. А. Хайек. – Режим доступа: http://striphaus.ru/referats/materials/econ/samonadeian/1.html.
10. Кашников, Б. Н. Либеральные теории справедливости и политическая практика России [Электронный ресурс] / Б. Н. Кашников. – Великий Новгород: Изд-во НовГУ имени Ярослава Мудрого, 2004. – Режим доступа: http://www.ecsocman.edu.ru/text/19151954/.
(Дата подачи: 20.02.2017 г.)
Д. Н. Швайба
Минская областная организация Белорусского профсоюза работников химической, горной и нефтяной отраслей промышленности
D. Shvayba
The Minsk regional organization of the Belarusian trade Union of workers of chemical, mining and oil industries
УДК 338.2(476)+316.42(476)
ОСНОВНЫЕ КРИТЕРИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
THE MAIN CRITERIA OF SOCIO-ECONOMIC SECURITY
Проблема обеспечения социально-экономической безопасности в нашем государстве актуализировалась в связи с переходом от административной системы хозяйствования к рыночной. На рубеже XX и XXI ст. при трансформации политической и экономической систем, подверженности отечественной экономики не только внутренним изменениям и их последствиям, но и влиянию других государств и мировой экономики в целом, национальная, и в частности социально-экономическая, безопасность приобрели особое значение.
Политика обеспечения социально-экономической безопасности Республики Беларусь на сегодняшний день строится на основе официально принятых в стране нормативных документов, базовыми из которых являются: Конституция Республики Беларусь, Концепция национальной безопасности Республики Беларусь.
Ключевые слова: безопасность; государство; общество; работник.
The problem of ensuring socio-economic security in our state has resulted in the transition from command-administrative economic system to the market. At the turn of XX and XXI St.. in the transformation of political and economic systems, exposure to the domestic economy not only internal changes and their implications, but also the influence of other States and the global economy, national and, in particular, socio-economic, security has acquired a special significance.
The policy of ensuring socio-economic security of the Republic of Belarus for today is based on officially adopted in the country regulatory documents, basic of which are: Constitution of the Republic of Belarus, national security Concept of the Republic of Belarus.
Key words: security; state; society; worker.
Взяв за основу научный анализ различных концепций в современной теории безопасности, следует сказать, что отсутствие опасности в абсолютном смысле невозможно. В реальности может отсутствовать конкретный вид опасности для конкретного объекта в определенном промежутке времени (в том случае, если еще не существует или уже не существует соответствующего фактора опасности).
Следует учитывать то, что интересы – это только небольшая часть широкого спектра объектов национальной безопасности. Эта часть выделяется субъективно и активно взаимодействует с воплощаемой в жизнь экономической и социальной политикой, производность которой во многом зависит от влияния отдельных групп людей и партий (на базе социально-политических предпочтений). К тому же – это достаточно динамичная категория, которая может качественно изменяться.
Очевиден тот факт, что угрозы – это один из множественных деструктивных факторов безопасности наряду с теми, о которых уже шла речь, например: опасность, вызов, риск, кризис, кризисная ситуация, катастрофа, деструкция, деформационные процессы и др. Следует уточнить, что угрозы в контексте «триады безопасности» постоянно видоизменяются: в течение короткого времени они могут перевоплощаться из реальных в потенциальные и наоборот.
В исследуемом контексте защита – фактически локальная часть мер, обеспечивающая стабильное и нормальное развитие экономики. При этом, с некоторым допущением, можно утверждать, что любые механизмы и инструменты, нацеленные на обеспечение устойчивого развития экономики, могут применяться в качестве мер по защите социально-экономической бе-зопасности.
Сферы реализации жизненно важных интересов, выделенные в соответствии со сферами жизнедеятельности социальных структур, указывают на необходимость исследования еще одного методологически значимого аспекта при анализе безопасности. Речь идет о видах безопасности, ее компонентах и элементах [1, с. 12]. В большинстве случаев исследователи вопросов безопасности при рассмотрении данного вопроса считают целесообразным использование термина «виды безопасности».
К видам безопасности причисляют экономическую, политическую, военную безопасность и т. д. Данное разделение основывается на разнообразии сфер жизнедеятельности общества и личности. Следовательно, виды безопасности содержат характеристики состояния либо непосредственно самого социального объекта, либо условий его жизнедеятельности. Учитывая этот факт, целесообразно в качестве самостоятельного вида безопасности выделить социально-экономическую безопасность.
Проблема обеспечения социально-экономической безопасности в нашем государстве актуализировалась в связи с переходом от административной системы хозяйствования к рыночной. На рубеже XX в. и XXI в. при трансформации политической и экономической систем, подверженности отечественной экономики не только внутренним изменениям и их последствиям, но и влиянию других государств и мировой экономики в целом, национальная, и в частности социально-экономическая, безопасность приобрели особое значение.
Политика обеспечения социально-экономической безопасности Республики Беларусь на сегодняшний день строится на основе официально принятых в стране нормативных документов, базовыми из которых являются: Конституция Республики Беларусь, Концепция национальной безопасности Республики Беларусь [2].
При этом социально-экономическую безопасность можно рассматриваеть как систему, в состав которой входят внешние и внутренние факторы, жизненно важные интересы объектов безопасности – личности, общества, государства, реальные и потенциальные угрозы их безопасности, институты субъектов обеспечения безопасности.
Также нельзя не учитывать тот факт, что качество и результативность практической деятельности по обеспечению социально-экономической безопасности страны во многом зависят от содержания и уровня исследованности вопроса безопасности, в соответствии с которым она осуществляет- ся – от теории.
Перед нами не стоит задача по проведению углубленного анализа понятийно-категориальных подходов, связанных ссоциально-экономической безопасностью, так как данная проблема не достаточно широко исследуется в ряде опубликованных работ [3, с. 6; 4, с. 28; 5, с. 49; 6, с. 24; 7, с. 88; 8, с. 31].
Наиболее распространененным на сегодняшний день является объективистский подход к определению сущности социально-экономической безопасности, согласно которому: социально-экономическая безопас- ность – состояние защищенности жизненно важных потребностей и интересов социальных объектов в экономической сфере от внутренних и внешних вызовов, угроз и опасностей [9, с. 62].
Данный подход указывает на тот факт, что социально-экономическая безопасность личности находится под угрозой в том случае, если: индивид лишается доступа к производственным ресурсам (земля, капитал, рабочая сила, технология); если принадлежащая индивиду собственность, права и гарантии у него отбираются; если индивид не имеет возможности воспользоваться предоставляемыми ему правами в случае потери трудоспособности.
Объектом социально-экономической безопасности является не только личность, но и государство, общество в целом, различные его сферы, экономика в целом, различные ее сектора и элементы, социальная сфера.
Социально-экономическая безопасность по определению В. К. Сенчагова – это такое состояние экономики и институтов власти, которое обеспечивает гарантированную защиту национальных интересов, социально направленное развитие страны в целом даже при самых неблагоприятных условиях развития внешних и внутренних процессов.
Защищённость интересов страны определяется и обеспечивается именно способностью институтов власти создавать механизмы реализации и защиты интересов граждан, поддержания социально-политической стабильности общества.
Взяв за основу анализ современных подходов к определению социально-экономической безопасности, стоит отметить, что эволюция нынешнего этапа в теории социально-экономической безопасности находит свое отражение в постулировании ряда следующих концептуальных положений:
• трактовка безопасности в области социально-экономического обеспечения национальной безопасности государства, а не как точечный сегмент проблемы защиты национальных интересов;
• традиционное разделение угроз безопасности на внутренние и внешние с приоритетом (в настоящих условиях) внутренних угроз (при этом необходимо иметь в виду, что грани между ними постепенно стираются);
• внерыночный генезис социально-экономической безопасности, так как возникновение данных проблем вызвано не только объективно характерными негативными явлениями рыночного регулирования, но и угрозами субъективно-функционального уклада, обусловленными просчетами регулирования;
• необходимость определения пороговых значений индикаторов безопасности для получения более эффективного инструментария для выявления слабых аспектов развития экономики и использования статистических данных при принятии государственных решений в области регулирования воспроизводственного процесса;
• отражение государственных интересов безопасности в социальной сфере при составлении прогнозов и программ развития экономики страны.
Становится очевидным, что социально-экономическая безопасность – часть базиса национальной безопасности, её неотъемлемая составляющая наряду с экономической, политической, социальной, военной и др., она занимает позицию важнейшего элемента всей системы национальной безопасности. Можно сделать вывод, что социально-экономическая безопасность является гарантией устойчивого, стабильного развития страны, ее независимости.
Следовательно, целью государственной стратегии является обеспечение такого развития экономики, при котором создавались бы жизнеспособные условия для существования и полноценного развития личности, социально-экономической стабильности общества и сохранения целостности государства, способного успешно противостоять воздействию внутренних и внешних угроз. Исходя из этого, экономические условия влияют не только на положение отдельного гражданина или региона, но и всей страны, затрагивает все области деятельности, которые, на первый взгляд, никак с данным понятием не связаны.
Необходимо отметить, что социально-экономическая безопасность предполагает такое состояние экономики, при котором обеспечивается гарантированная защита социально-экономических интересов личности, общества, государства, социальная направленность политики и конкурентоспособность.
При этом, определение термина «социально-экономической безопасности» в целостной системе национальной безопасности должно взять за основу следующие положения:
1. Социально-экономическая безопасность не является самоцелью, она лишь один из важнейших неотъемлемых аспектов национальной безо- пасности любого государства и тесно переплетается с другими видами безопасности: экономической, политической, социальной, военной, информационной и др.
2. Невозможно обеспечить абсолютную социально-экономическую безопасность, но можно обеспечить определенный уровень защищенности от неблагоприятных внешних и внутренних угроз.
3. Объектом защиты следует рассматривать жизненноважные социально-экономические интересы - осознанные потребности личности, государства, общества в социальной защищенности. При этом носителями этих интересов не могут являться организации как материальные объекты. Если же речь идет о коллективах - то здесь следует понимать не что иное, как социальные группы, то есть слагаемые общества (гражданского общества или государства, если речь идет о государственных организациях).
4. Расположение объектов социально-экономической безопасности в соответствии с принципами формальной логики может быть следующим: человек, государство, общество. Личность не может быть полным субъектом обеспечения социально-экономической безопасности, так как это лишь социальная сторона био-социального существа – человека, а в основе его поведения лежат именно материальные потребности: продукты питания, жилище и т. д.
5. Нельзя оставлять без внимания тенденцию к возрастанию количества и серьезности вызовов, угроз и опасностей в экономической сфере, что связано с разнообразными факторами, а именно с противоречием между ограниченностью материальных ресурсов на Земле и ростом потребностей в них.
6. Следует помнить, что вызовы, угрозы и опасности в экономической сфере могут иметь внутренние и внешние источники, характеризуя собой внутренние и внешние факторы социально-экономической безопасности.
Исходя из вышеизложенного, представляется возможным и целесообразным дать наиболее обобщенные определения социально-экономической безопасности человека, государства, общества как элемента системы национальной безопасности.
Социально-экономическая безопасность – это неотъемлемый элемент системы национальной безопасности, неразрывно связанный с экономической, политической, социальной и военной составляющими, характеризующийся состоянием защищенности жизненно важных потребностей и интересов человека, государства и общества в экономической и социальной сферах от внутренних и внешних вызовов, угроз и опасностей.
Данное определение не дает полного раскрытия вопроса. Оно динамично и может корректироваться, в него могут вноситься изменения. Однако в нем находит отражение вся суть проблемы, что позволяет перейти к более глубокому исследованию роли и места социально-экономической безопасности Республики Беларусь в системе национальной безопасности. Этот факт представляет возможным введение понятия социально-экономической безопасности в Концепцию национальной безопасности Республики Беларусь.
Поскольку теоретико-методологической основой анализа проблемы безопасности явился объективистский подход к исследованию социально-экономической безопасности, то согласно ему социально-экономическая безопасность может рассматриваться как состояние защищенности жизненно важных потребностей и интересов социальных объектов в экономической сфере от внутренних и внешних вызовов, угроз и опасностей.
В контексте данного подхода социально-экономическая безопасность изучена как такое состояние, при котором обеспечиваются устойчивый экономический рост, удовлетворение общественных потребностей на достаточном уровне, эффективное управление.
Обобщив все выше сказанное, можно сделать следующие выводы:
1. Обеспечение безопасности в социальной сфере должно рассматриваться как создание условий для нивелирования угроз жизненно важным интересам личности, общества и государства;
2. Социально-экономическая безопасность государства – это качественный элемент системы национальной безопасности, характеризующийся защищенностью национальных экономических интересов от вызовов, угроз и опасностей;
3. Понятие социально-экономической безопасности могло бы усилить понятийный аппарат Концепции национальной безопасности Республики Беларусь, что зафиксировало бы совокупность официальных взглядов на сущность и содержание деятельности нашего государства по обеспечению баланса интересов личности, общества и государства
Список использованных источников
1. Лабуш Н. С. Национальная безопасность России и средства ее обеспечения / Н. С. Лабуш. – СПб., 1999. – С. 12.
2. Указ Президента Республики Бедаоусь от 9 ноября 2010 г. – № 575.
3. Абалкин, Л. И. Размышления о долгосрочной стратегии, науке и демократии / Л. И. Абалкин // Вопросы экономики. – № 12. – С. 4–19.
4. Богданов, И. Я. Экономическая безопасность России: теория и практика / И. Я. Богданов. – М.: ИСПИРАН, 2007. – С. 28.
5. Илларионов, А. И. Критерии экономической безопасности / А. И. Илларионов // Вопросы экономики. – 1998. – № 10. – С. 49.
6. Ясин, Е. Конкурентоспособность и модернизация Российской экономики / Е. Ясин, А. Яковлев // Вопросы экономики. – 2004. – № 7. – С. 4–34.
7. Петренко, И. О причинах актуализации исследования экономической безопасности России / И. Петренко // Российский экономический журнал. – 2003. – № 3.– С. 87–89.
8. Экономическая безопасность России: общий курс / под ред. В. К. Сенчагова. – 2-е изд. – М.: Дело, 2005. – С. 21–35.
9. Мухин, К. В. Экономическая безопасность в системе национальной безопасности Российской Федерации / К. В. Мухин. – М.: МАЭП, 2004. – С. 62.
(Дата подачи: 01.02.2017 г.)
Е. В. Щемелева
Академия управления при Президенте Республики Беларусь, Минск
A. Shchemeleva
Academy of Public Administration under the aegis of the President of the Republic of Belarus, Minsk
УДК 338.27
МЕТОДИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ПРОГНОЗИРОВАНИЮ ДОХОДОВ ОРГАНИЗАЦИИ
METHODOLOGICAL APPROACHES TO AN ORGANIZATION’S REVENUE FORECASTING
В работе обосновывается применение показателя «уровень дохода» в качестве ключевого при реализации процесса управления доходами. Выделены показатели, формирующие информационную основу процесса прогнозирования. Разработан и представлен формализованный инструментарий технико-экономических, расчетно-аналитических, экономико-статистических и других методов построения прогноза величины дохода от реализации продукции, как одного из ключевых показателей, формирующих экономическую основу функционирования организации.
Ключевые слова: Доходы организации; доходы от реализации; уровень дохода; прогнозирование; эластичность; динамика; методы
The paper proves the use of an «revenue level» indicator as a key when implementing the revenue management process. The indicators that form the informational basis of a forecasting process are pointed out. The formalized toolkit of technical and economic, computational and analytical, economic and statistical and other methods of building of the forecast on the value of product sales revenue has been developed and presented. This indicator is a key to successful operation of an organization.
Key words: revenue of an organization; revenue from sales; revenue level; forecasting; elasticity; dynamics; methods.
Важным фактором развития любой организации является поток поступающих денежных средств, превышающий по величине ее расходы. В современных условиях приобретает значение уже не только обеспечение потока необходимой величины, но и эффективное управление доходами организации, что означает их грамотное формирование и использование, систематический анализ, необходимость разработки экономически обоснованных бюджетов (планов) доходов и формирование рациональной ценовой политики.
Как известно, доходы организации – это увеличение экономических выгод на основе увеличения активов или уменьшения обязательств, ведущее к наращиванию собственного капитала [1]. В рыночной экономике доходы составляют экономическую основу функционирования организаций и играют важную роль в системе социально-экономических отношений. В них отражаются как финансовые последствия решений в области государственной ценовой политики, стратегии и тактики ценообразования организации, так и влияние конъюнктуры рынков, на которых осуществляют предпринимательскую деятельность субъекты торговли. Экономический анализ доходов позволяет выявить резервы роста поступающих средств, а также разработать на этой основе экономическое обоснование увеличения доходов, эффективность их распределения в соответствии со стратегическими целями организации.
В стоимостном выражении доходы представляют собой сумму денежных средств, получаемых организацией из различных источников. Размер полученных доходов определяется исходя из стоимости сделки. Величина доходов организации является функцией объема проведенных операций в рамках различных видов деятельности (производственной, торговой, посреднической, инвестиционной, финансовой) и уровня установленных в рамках каждой сделки цен (тарифов) в соответствии с условиями контракта (договора).
Основным показателем в процессе управления доходами является уровень дохода от реализации товаров Дреал, который может быть определен по формуле (1)
(1)
где Дреал – доходы от реализации продукции, руб.;
Дорг – общая сумма доходов организации, руб.;
Дтек – доходы по текущей деятельности (без доходов от реализации), руб.;
Динв – доходы по инвестиционной деятельности, руб.;
Дфин – доходы по финансовой деятельности, руб. [1; 2].
При определении уровня доходов от реализации целесообразно учитывать, анализировать и планировать показатель нетто-доходов (без налога на добавленную стоимость, других обязательных платежей, включаемых в выручку). Уровень дохода от реализации показывает долю доходов от реализации в общем потоке поступающих средств.
Благодаря показателю уровня доходов от реализации становится возможным реализация политики управления доходами, направленной, как уже отмечалось, на дальнейшее эффективное развитие организации, решение ее производственных и социальных задач [3]. В качестве экономического инструмента такой политики может выступать план-прогноз доходов организации, предусматривающий определение общей суммы и среднего уровня доходов при заданных (прогнозных) ограничениях, установленных исходя из целевых ориентиров компании.
Исходными предпосылками для составления плана являются:
а) план-прогноз доходов от реализации продукции по общей сумме и в разрезе структуры товарного портфеля;
б) используемые нормативы прибыльности;
в) планируемые показатели расходов;
г) расчеты потребностей в прибыли, необходимой для развития организации;
д) результаты экономического анализа валового дохода;
е) выявление возможных резервов увеличения дохода;
ж) налоговое законодательство и др.
В качестве исходных данных в процессе прогнозирования используют абсолютные и относительные, количественные и качественные, расчетные и утвержденные показатели деятельности организации [4].
В процессе планирования доходов от реализации продукции, используя метод технико-экономических расчетов, доходы можно прогнозировать различными способами.
1. На основании структуры товарного портфеля. Для этого на первом этапе целесообразно определить плановую сумму доходов от реализации по каждой товарной группе Дi, формула (2)
(2)
где – планируемые доходы от реализации продукции і-ой номенклатурной позиции, руб.;
Ri – расчетный уровень рентабельности, используемый организацией в процессе ценообразования і-ой товарной группы;
– количество номенклатурных групп (ассортиментных позиций) в товарном портфеле организации.
На втором этапе определяется общая сумма доходов от реализации товаров по формуле (3)
(3)
2. На основании достигнутого уровня доходов от реализации товаров по формуле (4)
(4)
где – планируемые доходы от реализации продукции, руб.;
– достигнутый в отчетном периоде уровень дохода от реализации, %.
Здесь следует отметить фактор, сдерживающий применение метода технико-экономических расчетов: возможное отсутствие к моменту составления прогноза полной информации по заключенным договорам в связи с тем, что договорной процесс является перманентным [5].
Среди наименее трудоемких методов прогнозирования доходов может быть предложен расчетно-аналитический. Исходной информацией для планирования с использованием данного метода служат отчетные данные и результаты изучения динамики уровня дохода от реализации за предшествующий период.
Ожидаемый размер дохода от реализации товаров за текущий год m может быть определен по формуле (5)
(5)
где – доход организации, фактически сложившийся за 6(9) месяцев текущего года, руб.;
– годовой уровень дохода от реализации товаров, фактически сложившийся в прошлом году, %;
– уровень дохода от реализации, фактически сложившийся за 6(9) месяцев предшествующего года, %.
Информативность результатов, полученных при использовании данного метода, может быть достигнута за счет увеличения ретроспективного периода (средние значения за 2–5 предшествующих лет) и шага деления показателей внутри него (1–3 месяца).
В целях построения плана-прогноза доходов организации от реализации продукции нами предлагается использование методов сглаживания ряда динамики с помощью скользящей средней и на основе определения коэффициента эластичности, относящихся к группе экономико-статистических методов.
Метод скользящей средней предполагает выравнивание динамического ряда уровня дохода от реализации (в сопоставимых ценах, учитывающих инфляционную составляющую национальной экономики) за 5-6 временных периодов и распространении выявленной тенденции на перспективу, с допущением относительной стабильности в условиях работы организаций [6].
При реализации данного метода на первом этапе определяются средние значения величины дохода от реализации (могут быть использованы цепные темпы прироста суммы дохода). Для этого необходимо выполнить расчет по системе формул (6)
(6)
где – показатели выровненного ряда динамики, руб.;
– показатели ряда динамики дохода организации, руб.;
– число периодов ряда динамики.
На втором этапе необходимо определить среднее значение изменения величины дохода (или темпов прироста суммы дохода) за период, формула (7)
(7)
Далее, на третьем этапе, может быть определена непосредственно прогнозируемая величина дохода (темп прироста суммы дохода), формула (8)
(8)
Прогнозирование с использованием коэффициента эластичности величины дохода от реализации по общей сумме дохода организации предусматривает первоначальный расчет коэффициента эластичности (ЕД) по формуле (9)
(9)
где – изменение величины дохода от реализации (общих доходов организации) в текущем периоде в сравнении с прошлым, руб.;
– доход от реализации товаров (общий доход организации) в предшествующем периоде, руб. и последующее определение темпа прироста доходов от реализации по формуле (10)
(10)
где – темп прироста доходов организации в текущем периоде.
Экономико-математические методы прогнозирования основываются на построении трендовых и факторных моделей.
Трендовые модели базируются на математическом выравнивании и экстраполяции ряда динамики доходов организации. Данные модели используют уравнения тренда, решаемые инструментарием методов выбранных точек, средних, уменьшенных средних, экстремумов, наименьших квадратов, полулогарифмической функции и др. Для учета влияния факторов, не имеющих количественной определенности, целесообразно использовать сплошную нумерацию количества наблюдений и вводить в трендовые уравнения временной фактор. При этом следует учитывать, что надежность прогнозов будет обуславливаться устойчивостью тенденции. Среди наиболее распространенных трендовых моделей, применяемых с ориентацией на степень устойчивости, следует назвать: линейные (тенденция устойчива), полиномиальная (ожидаются колебания в пределах до 5 %), логарифмическая, степенная (тенденции изменения описываются соответствующими математическими функциями).
Факторные модели представляют более широкие возможности с позиции учета внутренних взаимосвязей доходообразующих факторов (структура и объем производства товарной продукции, остатки товарных запасов, среднереализационные цены, снижение себестоимости и др.). Они позволяют перейти от кинематического описания к моделированию движущих сил, формирующих уровень и динамику доходов организации по различным видам деятельности. Их сущность заключается в выражении в виде функции зависимости величины дохода от одного или нескольких факторов-аргументов. К простейшим относятся однофакторные модели, базирующиеся на наиболее часто применяемых уравнениях регрессии. При многофакторном моделировании наиболее часто применяют уравнения регрессии линейного, параболического, полулогарифмического и логарифмического типов.
Экономико-математические модели, выражающие функциональную зависимость валового дохода от изменения доходообразующих факторов, могут основываться на использовании линейного уравнения регрессии, корреляционно-регрессионного анализа, парной и множественной корреляции. Следует отметить, что в практике прогнозирования экономических явлений однофакторные модели занимают значительное место, что определяется простотой вычислительного процесса и ясностью экономической интерпретации результатов.
Наиболее прогрессивным методом прогнозирования дохода от реализации продукции является, на наш взгляд, метод, основывающийся на определении потребности в прибыли, необходимой для финансирования производственного и социального развития организации [7]. Реализация метода происходит в определенной последовательности.
Во-первых, определяется необходимый объем прибыли Пнеобх, обеспечивающий осуществление расширенного воспроизводства и социальное развитие, формула (11)
(11)
где Пч чистая прибыль, остающаяся в распоряжении организации после уплаты налогов, руб.;
Ннаг – налоговая нагрузка, %. Определяется по формуле (12)
(12)
где Н – сумма налоговых и иных обязательных платежей организации, исчисляемых из прибыли до налогообложения, включая исполненные отложенные налоговые обязательства, руб.;
П – прибыль организации до налогообложения, руб.
Во-вторых, необходимо рассчитать доход от реализации, равный сумме необходимой прибыли и планируемых расходов на реализацию (коммерческих)
В-третьих, рассчитывается критическая величина дохода (Дкрит), формула (13)
(13)
где Рпост – величина условно-постоянных расходов в составе себестоимости реализации, руб.;
Рпер – величина условно-переменных расходов в составе себестоимости реализации, руб.
Критическая величина дохода от реализации, основанная на теории безубыточности [6], показывает, при каком значении дохода от реализации прибыль организации будет равна нулю.
И, на конец, необходимо определить запас финансовой прочности, абсолютный (ЗФПабс) и относительный (ЗФПотн) , формулы (14) и (15) соответственно
Запас финансовой прочности в относительном выражении определяет то, на сколько допустимо снижение дохода от реализации при сохранении безубыточной деятельности организации.
Таким образом, прогнозные расчеты доходов организации от реализации продукции нами предлагается выполнять с использованием представленного инструментария технико-экономических, расчетно-аналитических, экономико-статистических и экономико-математических подходов, а также исходя из потребности в прибыли, необходимой для финансирования производственного и социального развития организации. Также может быть использован многовариантный промежуточный прогноз, при котором рабочий (окончательный) план доходов организации на предстоящий период определится выбором из нескольких промежуточных вариантов с внесением необходимых коррективов.
Список использованных источников
1. Об утверждении инструкции по бухгалтерскому учету доходов и расходов и признании утратившими силу некоторых постановлений Министерства финансов Респ. Беларусь и их отдельных структурных элементов: постановление Министерства финансов Респ. Беларусь 30 сент. 2011 г. № 102 // Нац. реестр правовых актов Респ. Бела- русь. – 2011. – № 55. – № 8/23621 (с учетом изменений, внесенных постановлением Минфина 31.12.2013 г. № 96, рег. № 8/28275 от 22.01.2014).
2. Лемеш, В. Н. Доходы и расходы организации / В. Н. Лемеш, Т. П. Крупская. – Минск: «Регистр», 2012. – 110 с.
3. Авраменко, А. И. Понятие «доход» и его значение для квалификации незаконной предпринимательской деятельности / А. И. Авраменко // Сацыяльна-эканамічныя і прававыя даследаванні. – 2012. – № 2. – С. 122–128.
4. Сотникова, А. В. Методические основы учета и анализа распределения доходов от основных видов деятельности торговых организаций Республики Беларусь / А. В. Сотникова // Бухгалтерский учет и анализ. – 2007. – № 10. – C. 36–41.
5. Акулич, В. В. Эффективность функционирования торговой организации: анализ и оценка основных показателей / В. В. Акулич // Планово-экономический отдел. – 2012. – № 11. – С. 61–68.
6. Официальная статистика [Электронный ресурс] // Нац. статистический комитет Респ. Беларусь. – Режим доступа: http://www.belstat.gov.by/. – Дата доступа: 30.09.2016.
7. Семенов, В. И. Оптимизация продаж и прибыли в организации / В. И. Семенов // Справочник экономиста. – 2012. – № 3. – С. 24–35.
(Дата подачи: 16.02.2017 г.)
Окончание таблицы 1
Окончание таблицы 2
Окончание таблицы 1
Окончание таблицы 1
Окончание таблицы 1
СОДЕРЖАНИЕ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ
Абраменко Е. Г. ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ ПАРЛАМЕНТАРИЗМА В ПРОЦЕССЕ ПОСТСОВЕТСКОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ........................ 3
Барахвостов П. А. ПОЛИТИКА «ПРОДВИЖЕНИЯ ДЕМОКРАТИИ» ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА В ОТНОШЕНИИ СТРАН «ВОСТОЧНОГО ПАРТНЕРСТВА».....................................................................11
Белявцева Д. В. ИНСТИТУЦИОНАЛИЗАЦИЯ РЕГИОНАЛЬНЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ НА ПОСТСОВЕТСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ.......................................................20
Бойко С. И. ПРОБЛЕМНЫЕ АСПЕКТЫ ПРЕПОДАВАНИЯ ТЕМЫ «ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ» В КУРСЕ ПОЛИТОЛОГИИ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ...............................................................................................28
Бондарь И. Д. ИНФОРМАЦИОННЫЙ ШУМ: ВИДЫ, МЕХАНИЗМЫ ФОРМИРОВАНИЯ, ОПАСНОСТИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ.......................35
Веруш А. И. ПОНЯТИЕ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ И ЕЕ ОСНОВНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ.........................................43
Докучаев А. Н. СТРАТЕГИЯ МЕЖДУНАРОДНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА МЧС РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ...................................49
Достанко Е. А. ВЛИЯНИЕ МУЛЬТИЛАТЕРАЛИЗМА НА ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОРГАНИЗАЦИЙ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ И ПРАКТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ.........54
Ильина Е. М., Ильин М. В. ПОЛИТИКО-УПРАВЛЕНЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ПРОЦЕССА ЦИФРОВОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ...............................................................................61
Коктыш М. Г., Коктыш Г. И. ИНТЕГРАЦИОННЫЕ ПРОЦЕССЫ РАЗВИТИЯ СОЮЗНОГО ГОСУДАРСТВА: СОЦИАЛЬНО- ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ...................................70
Курило Н. А. СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ В КОНТЕКСТЕ ЕВРАЗИЙСКОЙ ИНТЕГРАЦИИ..............................................76
Лазуткин А. В. ПРОБЛЕМА ТИПОЛОГИЗАЦИИ ПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЫ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ.............................................................82
Малевич Ю. И. СТАНОВЛЕНИЕ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО КУРСА КНДР ПОСЛЕ РАСПАДА БИПОЛЯРНОЙ СИСТЕМЫ....................................90
Мельник В. А., Радкевич М. И. ИДЕЙНЫЕ ДОКТРИНЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ ПАРТИЙ КАК СОСТАВЛЯЮЩИЕ ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ПОЛЯ СОВРЕМЕННОГО БЕЛОРУССКОГО ОБЩЕСТВА...........................................................................99
Мицкевич А. К ВОПРОСУ О СУЩНОСТИ И ИСТОКАХ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЕДИАМЕТРИИ.................................................................109
Писарчик А. С. ПРИМЕНЕНИЕ ДИСКУРСИВНОГО АНАЛИЗА В ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЯХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ...............................................................121
Побережная О. Е. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИСТОРИЧЕСКИХ ТИПОВ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ ГОСУДАРСТВА..................................129
Разумовский А. М. СОСТАВЛЯЮЩИЕ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В УПРАВЛЕНЧЕСКОМ ПРОЦЕССЕ..................................136
Рублевский И. Ю. ИМПИЧМЕНТ ПРЕЗИДЕНТА БРАЗИЛИИ ДИЛМЫ РУССЕФФ: ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЕ............................................145
Свиридов А. В. ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ПРОЦЕССОВ ГЛОБАЛИЗАЦИИ..................................................................................................153
Сидор В. В. ЖИЛИЩНАЯ ПОЛИТИКА РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ В ОБЛАСТИ ИЗЪЯТИЯ ЗЕМЕЛЬНЫХ УЧАСТКОВ ДЛЯ ГОСУДАРСТВЕННЫХ НУЖД ..................................................................160
Сидорская И. В. ПАБЛИК РИЛЕЙШНЗ, РЕКЛАМА, МАРКЕТИНГ, ПРОПАГАНДА КАК ВИДЫ ИНФОРМАЦИОННО- КОММУНИКАЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ..................................................168
Слуцкая Л. В., Шамкин М. Б. ИМИДЖ ГОСУДАРСТВА «МИРОТВОРЦА» (ПОСРЕДНИЧЕСКИЕ МИССИИ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ).................................................................................175
Соловей Т. Г., Вечер Л. С. НАДНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПАРТИИ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА.........................181
Тома А. Ю. КОММУНИКАЦИОННОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ СУБЪЕКТОВ ПОЛИТИКИ ЕВРАЗИЙСКОГО ЭКОНОМИЧЕСКОГО СОЮЗА...........................................................................188
Хватик Я. В. МОДЕРНИЗАЦИЯ КНР: ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ...............................................................195
ФИЛОСОФСКИЕ НАУКИ
Баньковская Ю. Л. МЕТОДОЛОГИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ КОНФЛИКТОВ ........................................................................202
Беляева Е. В. СИНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ЗАКОНОМЕРНОСТИ СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКИ НРАВСТВЕННОСТИ...........................208
Берков В. Ф. СОЦИАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ В СВЕТЕ МЕТОДОЛОГИИ СИСТЕМНОГО АНАЛИЗА...................................................215
Беркова О. В. О ФУНКЦИОНИРОВАНИИ РЕДИСТРИБУТИВНЫХ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ СИСТЕМ.................................................224
Дедолко Ю. ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ СИНТЕЗА ЕСТЕСТВЕННЫХ И СОЦИОГУМАНИТАРНЫХ ДИСЦИПЛИН В СОВРЕМЕННЫХ МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ............................................232
Дорожкин А. С. СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ФЕНОМЕНА ТЕЛЕСНЫХ МОДИФИКАЦИЙ..............238
Жук И. В. КАК ВОЗМОЖЕН ДИАЛОГ? СЕМЬ ТЕЗИСОВ О ДИАЛОГЕ......244
Ковалева Т. Л., Волнистая М. Г. СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ЖЕНСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ В БЕЛАРУСИ В НАЧАЛЕ XX ВЕКА............................................................................................251
Малевич И. А. РОЛЬ НАУЧНЫХ И ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СТРАТЕГИЙ В ФОРМИРОВАНИИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО РЕСУРСА....259
Медведок Т. В. ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ «ИРОНИИ ИСТОРИИ».........................................................................................267
Можейко П. П. СРЕДНЕВЕКОВЫЙ СИМВОЛИЗМ КАК ФАКТОР СТАНОВЛЕНИЯ НАУКИ НОВОГО ВРЕМЕНИ...............................................273
Наумова Е. Г. ОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА В ОБЩЕСТВЕ ПЕРЕХОДНОГО ТИПА: СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АНАЛИЗ ..........279
Одиноченко В. А. КУЛЬТУРОЦЕНТРИЗМ КАК МЕТОД АНАЛИЗА СОВРЕМЕННОЙ БЕЛОРУССКОЙ СИТУАЦИИ...............................................285
Олейник И. В. ОБРАЗ И КОНЦЕПТ КАК СПОСОБЫ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ СОЦИАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ ............................................291
Позняков В. В. МОДЕЛИ ТВОРЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ ЛИЧНОСТИ: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ РЕСУРСЫ...................................................................298
Садовская Е. Ю., Подпорин И. Г. ПАРАДОКСЫ СВИДЕТЕЛЯ ВОЙНЫ В БЕЛОРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (НА ПРИМЕРЕ ПОВЕСТИ В. КОЗЬКО «СУДНЫЙ ДЕНЬ»)...........................................................................307
Сидоренко И. Н. ФРАНКФУРТСКАЯ ШКОЛА О СОЦИАЛЬНОМ НАСИЛИИ КАК ДЕСТРУКЦИИ.........................................................................316
Чмыхун И. Н. ТРАНСФОРМАЦИЯ ПРОТИВНИКА В ВОЙНАХ КОНЦА ХХ – НАЧАЛА XXI В............................................................................................323
Клішэвіч Н. С. ВАЙНА ЯК СТАРАЯ І НОВАЯ АНТРАПАЛАГІЧНАЯ ПРАБЛЕМА............................................................................................................329
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НАУКИ
Варвашеня А. А. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ИМИДЖЕВОГО КОЭФФИЦИЕНТА ТЕРРИТОРИИ ПРИ ОЦЕНКЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ ЗОН ТОРГОВОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ...............................................................336
Воронин С. М. ОРГАНИЗАЦИОННО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ УПРАВЛЕНИЯ ИННОВАЦИОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ ПРОМЫШЛЕННЫХ ПРЕДПРИЯТИЙ...........................343
Горбачёва Е. В. СТРУКТУРА И ДИНАМИКА ИЗМЕНЕНИЯ БЮДЖЕТА ПРОЖИТОЧНОГО МИНИМУМА В БЕЛАРУСИ.............................................350
Еременко М. М. СОСТОЯНИЕ И ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ФОНДА НАЕМНОГО ЖИЛЬЯ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ........................................357
Климкович Н. И. КОНЦЕПЦИИ КОНТРОЛЛИНГА В СИСТЕМЕ УПРАВЛЕНИЯ ОРГАНИЗАЦИЕЙ...............................................363
Лопатова Н. Г. ПРОБЛЕМЫ СОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ СИСТЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ ПОДГОТОВКОЙ НАУЧНЫХ РАБОТНИКОВ ВЫСШЕЙ КВАЛИФИКАЦИИ В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ.........................371
Пронузо Ю. С. СИТУАЦИОННЫЕ ИННОВАЦИИ: АКТУАЛЬНЫЕ ИННОВАЦИИ СПЕЦИАЛЬНОГО ПРИМЕНЕНИЯ..............379
Решетников Д. Г. СОВРЕМЕННЫЕ ТЕНДЕНЦИИ И ПРОБЛЕМЫ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ГОСТИНИЧНОГО ХОЗЯЙСТВА РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ..................................................................................386
Тимофеева Ю. А. ИННОВАЦИОННЫЕ КЛАСТЕРЫ ГЕРМАНИИ КАК ИНСТРУМЕНТ ПОВЫШЕНИЯ КОНКУРЕНТОСПОСОБНОСТИ И ВОЗМОЖНОСТЬ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ДАННОГО ОПЫТА В РЕСПУБЛИКЕ БЕЛАРУСЬ...............................................................................394
Харевич Г. Л. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА СПРАВЕДЛИВОСТИ В СФЕРЕ ПРОИЗВОДСТВА ОБЩЕСТВЕННЫХ БЛАГ В УСЛОВИЯХ СТАНОВЛЕНИЯ ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОГО ОБЩЕСТВА........................399
Швайба Д. Н. ОСНОВНЫЕ КРИТЕРИИ СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ БЕЗОПАСНОСТИ..................................408
Щемелева Е. В. МЕТОДИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К ПРОГНОЗИРОВАНИЮ ДОХОДОВ ОРГАНИЗАЦИИ..................................414
Научное издание
НАУЧНЫЕ ТРУДЫ
РЕСПУБЛИКАНСКОГО ИНСТИТУТА ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ.
ФИЛОСОФСКО-ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
Сборник научных статей
Основан в 2000 году
Выпуск 16
Ответственный за выпуск Н. С. Клишевич
Компьютерная верстка Н. М. Лазар
Корректор И. М. Подоматько
Подписано в печать 24.08.2017. Формат 60×84/16. Бумага офсетная. Ризография.
Усл. печ. л. 24,8. Уч.-изд. л. 32,2. Тираж 100 экз. Заказ 66.
Издатель и полиграфическое исполнение
государственное учреждение образования
«Республиканский институт высшей школы».
Свидетельство о государственной регистрации издателя,
изготовителя, распространителя печатных изданий
№ 1/174 от 12.02.2014.
Ул. Московская, 15, 220007, г. Минск.